Сердце бога

Был один из тех мерзких осенних дней, когда за окном моросит дождик, а ветер закручивает листья вихрем грязи. Она печальным взглядом смотрела в окно, держа в руках стакан горячего чая. Чай для неё был единственной радостью: тонкий аромат апельсина наполнял комнату, а кружка обжигала ладони, напоминая, что она всё ещё жива. Для неё это было очень важно — чувствовать себя живой, ведь после того, что она испытала, её не покидало желание уйти из этого мира навсегда. Тёмные длинные волосы сегодня были больше похоже на нити пряжи, неаккуратно свисающие до самого подоконника, на который она опиралась. Перед её глазами до сих пор была картина той ночи. Ночи, когда она встретила свой самый страшный кошмар и влюбилась в него… Молодой парень восемнадцати лет, невысокого роста, с глазами цвета дна океана, смешанного с оттенком лаванды. Синие, блестящие от вспышек молний на небосводе, волосы едва прикрывали его маленькие аккуратные ушки. Достаточно узкие плечи и неестественная худоба умело скрывали силу, что таилась внутри него. Он постоянно улыбался, но эта улыбка казалась пустой и неестественной, будто перед ней стоит не человек, а кукла, не имеющая души. Его тонкие пальцы, словно палочка дирижёра, медленно и плавно продолжали движения рук во время жестикулирования при разговорах. Он был очень забавно одет, словно ребёнок: футболка с кучей побрякушек и шорты с чем-то отдалённо напоминающим подтяжки, но используемым явно не по назначению. Но самой главной его отличительной чертой была шляпа — она была настолько большая, что можно было использовать её в качестве зонта в дождливый день, не боясь промокнуть. Это был не колдовской колпак, имеющийся у каждого второго «для коллекции», его шляпу можно было спутать с огромным блюдом для праздничного риса, которым можно было украсить любой стол. При этом всём, независимо от того, какое время года за окном, находится он в Иназуме или на Драконьем Хребте, он всегда носил сабо на босу ногу и никогда не использовал тёплые накидки. Казалось, что он действительно неживой, ведь ему были чужды и жара, и холод, а единственное, чего он боялся — это не получить то, чего он пожелает. Мона всматривалась в сумеречную промозглую пустоту, и вдруг ей показалось, что она видит ту самую фигуру среди стволов деревьев, гнущихся от сильного ветра. Испугавшись, она зажмурилась и начала тараторить: — Мне кажется, это всё неправда, его тут нет, всё позади. Но, открыв глаза, она с ужасом поняла, что это не сон. К её дому, который, как назло, находился среди густого непроходимого леса, приближался он. Глаза Моны наполнились слезами, за этой мокрой пеленой она уже не могла разглядеть идущего в её сторону парня. Она понимала, что её ждет, но она ничего не могла сделать с этим, её тело не хотело слушаться свою хозяйку, оно будто цепенело при виде его и хотело подчиняться только ему. В голове со скоростью ветра мелькали воспоминания их первой встречи, а страх холодом подступал к её горлу. За окном послышался скрип старой ветхой калитки и звук ломающихся под ногами старых веток, рассыпанных по всему двору. Дом Моны не просто находился среди глухого леса — до ближайшей деревеньки было около двух километров, а, значит, никто бы не услышал её мольбы и крики. В помещении стоял затхлый запах сырости, смешанный с ароматом апельсинового чая. Чердак дома напоминал склад, на котором можно было найти кучу астрологических безделушек, начиная от карт звездного неба, заканчивая магическим котелком для зелий. Также там имелись ритуальный нож, верёвки, перья совы и крупные свечи. В комнате же на старой кровати из сосны небрежно лежал её плащ, в спешке сброшенный Моной, которая торопилась укрыться от мерзкого мокрого ветра, ударяющего в лицо и обжигая его словно листья крапивы. Стол, частично покрытый пылью, был так же, как и чердак, завален всякими побрякушками и баночками. — Что здесь за бардак?! — дверь в дом распахнулась, а на пороге стоял возмущенный парень с волосами цвета воронова крыла. Мона оцепенела от неожиданности, а в её жилах стыла кровь. Она не боялась повернуться и даже более того, она очень хотела посмотреть, действительно ли это был он, но как будто тысячи нитей паутины обволакивали её тело и не давали ей шевельнуться. Она медленно сглотнула слюну и глубоко вдохнув попыталась приоткрыть застывшие бледные губы: — Я…я…прости… — еле слышно прошептала она. — Повернись! — будто приказывая он обратился к Моне. — Негоже встречать гостей спиной к двери. В этот же миг та самая паутина, окутавшая тело Моны, улетучилась в небытие, и она смогла повернуться к нему лицом. Перед ней стоял тот самый парень низкого роста, с синими волосами и в странной шляпе — Скарамучча. Он смотрел на неё свысока, не скрывая отвращения и презрения к ней, от чего ей было безумно стыдно, что она до сих пор живёт и дышит воздухом, которым дышит он. — Я же тебе сказал, что я приду за тобой ровно через два дня три часа и тридцать шесть минут. Сегодня понедельник, шесть часов вечера и с момента нашего расставания прошло именно столько времени, сколько тебе было приказано ждать меня, — сказал Скара, — но я вижу, что ты не только меня не ждала, но и попыталась сбежать… — не скрывая раздражения продолжил он. — Неужели ты не усвоила мой прошлый урок? Хочешь повторить? Ты ведь знаешь, что я могу повторить без капли сожаления о содеянном, — в его голосе слышались ноты пренебрежения и разочарования. — И даже не смей начинать оправдываться, ты знаешь, что я ненавижу это! — строгим вскриком он остановил Мону, не дав ей сказать и слова. Тело Моны резко дёрнуло в сторону стола, с которого она начала судорожно вытирать пыль и убирать скляночки. Плащ, как по мгновению ока, оказался на ржавом гвозде у двери, а на столе уже стоял стакан со свежезаваренным чаем с добавлением апельсиновой цедры. Ей было безумно страшно, что всё, что она так старательно пыталась забыть за эти пару дней, повторится, но больше всего её пугали мысли, что он просто развернётся и уйдет, разочаровавшись в ней. Она действительно пыталась спрятаться, но не от него, а от самой себя, ведь её пугали собственные желания. Мона хотела, чтобы он никогда не уходил, чтобы он всегда был рядом, но она понимала, что это невозможно. Она не раз просила помощи звёзд, но они молчали, словно перед ней был не человек, а кукла, которую создали неестественным путем. У него не было своего созвездия, а день его рождения был неизвестен никому, да и сам он не особо распространялся о своём прошлом, и лишь повторял, что не стоит верить всему, что видишь. Он был очень странным, по мнению Моны, но именно это и притягивало её. Неизведанное, неизбежное, неотвратимое — эти три слова могли сполна охарактеризовать их отношения со Скарамуччей. Отношениями, правда, это тоже было сложно назвать — он просто приходил к ней, когда ему вздумается, и делал всё, что вздумается. Однако каждый раз, когда Мона попадала в беду, будто по волшебству из ниоткуда появлялся он и спасал её. Казалось, что он следит за ней, целыми днями не сводит с неё глаз и постоянно следует за ней невидимой тенью ангела-хранителя. Скарамучча осторожно присел на стул, не скрывая своего отвращения к окружающей обстановке: — Что это за халупа? Как ты вообще нашла это место? Тебе самой не противно тут находиться? Я же тебе говорил, что ты можешь остаться жить в моем доме. Неужели ты настолько сильно боишься меня? — нотки злости в его голосе сменились разочарованием. — Я… не могу так, прости… — Мона вновь и вновь просила у него прощения, чем раздражала его всё сильнее. В какой-то момент ей казалось, что он вот-вот ударит её, но она знала, что Скара никогда так не поступит с ней, он никогда не поднимет на неё руку. У этого парня было не просто странное поведение, все его слова и действия вызывали у Моны диссонанс, она не понимала, зол он или расстроен, говорит ли он это со зла или просто не умеет выражать свои чувства иначе. Она села рядом с ним и залпом выпила полстакана чая, пытаясь скрыть свою нервозность и переживания. — Я пришел поиграться со своей любимой игрушкой. — Скарамучча заметил, что Моне было не по себе, и этой фразой вернул её на землю, в этот самый дом, за стол, где они сидели. На лице Моны в ту же секунду смешались страх и радость, казалось, что она даже немного вздрогнула от услышанного. Она послушно опустила голову и, словно призрак, встала около Скары. — Но так как тут невозможно находиться, сначала тебе следует навести порядок в доме, — приказным тоном сказал он. — Мне очень стыдно за тебя, а если бы кто-то добрался сюда раньше, чем я? — раздражённо продолжил он. — Ты же знаешь, что из-за моего увлечения тобой ты стала главной целью для Фатуи, они ищут меня, а проще всего это сделать, найдя тебя. Как же меня это бесит! — Он еле сдерживался, чтобы не закричать. — Представляешь, если бы они увидели, что ты живёшь как какая-то замарашка? Неужели тебе совсем наплевать на это? — он продолжал ругать Мону, — пойдём, начнёшь с чердака, а я буду наслаждаться прекрасным видом моей синеволосой игрушки. Мона, совсем позабыв о том, что именно лежало у нее на чердаке, без капли раздумий пошла к лестнице. — Какой интересный нож, это твой? Мне нравится его широкое тонкое лезвие, как думаешь, насколько оно острое? — игриво начал спрашивать Скарамучча, а по спине убирающейся на чердаке Моны вихрем пронёсся леденящий холод испуга. — Очень удобная рукоять. О нет, не отвечай, я знаю, я видел несколько таких же ножей в храме Наруками. Раньше там проводились церемонии жертвоприношений. Не знал, что ты можешь быть столь жестока, чтобы хладнокровно убить человека ради снисхождения лжебогов, — продолжал он, аккуратно приближаясь к суетливо убирающейся Моне. Скара медленно, едва прикасаясь, провёл ножом вдоль её спины. Нож был настолько острый, что без труда освободил грудь астролога от лишних одеяний. Мона вмиг покраснела, ей хотелось прикрыться, убежать, но она не могла этого сделать, её тело не слушалось, ведь ему было приказано продолжать уборку. Перевернув нож остриём к себе, он медленно провел им снова, но уже по голой спине Моны. По её телу в тот же миг пронеслись тысячи электрических разрядов, она знала, что он не сделает ей больно, но страх, который он поселил внутри неё, всё равно брал верх над её рассудком. Ей было страшно, страшно, что он перевернёт нож обратно и вырежет у неё на спине фразу «моя игрушка», но в тот же момент — это было единственным, о чём она могла мечтать. — Ты почему остановилась? Продолжай уборку! — он раздраженно отошёл от Моны обратно к столу, на котором лежал нож. — А верёвки-то тебе зачем? Связывать жертву, чтобы она не могла убежать, пока ты вырезаешь её хрупкое сердечко из еще тёплого дышащего тела? — Скарамучча вновь сменил тембр голоса на игривый. — Хочешь сегодня побыть в роли моей жертвы? — улыбнулся он и, взяв верёвки, вернулся к ней. В тот момент Мона разбирала в шкафу книги по астрологии и зельеварению и видела в отражении стеклянных дверок, как он приближался к ней, держа в руке джутовые верёвки. — Повернись, — он не успел закончить слово, как астролог уже стояла лицом к нему с обнажённой грудью и розовыми от смущения щеками. Он нежно взял её за запястье и накинул на него верёвку, начиная обматывать слой за слоем. Спустя пару минут перед ним стояла Мона со связанными от запястий до локтей руками и обмотанной, словно паутиной, грудью. Верёвки только подчеркивали её аккуратные молочные железы, они плотно прилегали к телу Моны, казалось, что они впились в её нежную бледную кожу. — Ты не сможешь продолжать уборку в таком состоянии, а это прямое нарушение моего приказа, — на его лице появилась самодовольная ухмылка, — придётся тебя наказать, — не скрывая наслаждения от происходящего, продолжал он. Он медленно отвёл её к столу и усадил на кресло рядом. Скара был садистом, но он ни за что бы не причинил боль любимой, он был из тех, кто убивал своих врагов особо изощрённо и с наслаждением. С Моной же он играл совсем иначе, он не делал ей больно, но эмоции, которые Скарамучча дарил астрологу, были настолько сильными, что ни одно ранение воина на поле боя не сравнилось бы с ними по ощущениям. Скара зажёг ритуальные свечи и взял нож в руку. В тот момент Мона поняла насколько она беззащитна перед ним, она чувствовала себя животным, загнанным в угол хищником. Чувство страха переполняло её, отчего сердце билось так быстро, будто пытается сбежать из этого ветхого дома. Ей хотелось вскрикнуть, начать молить о пощаде, но Скара позаботился о том, чтобы она не сорвала себе голос от крика и, помимо рук и груди, также перевязал ей рот. Джутовые верёвки впивались в её губы, обжигая их, а стекающие на грудь слюни лишь усугубляли ситуацию, так как от влаги верёвки начинали впиваться ещё сильнее. Её колени дрожали, а всё тело кричало от безысходности. В этот момент Скарамучча улыбнулся и, будто читая её мысли, произнёс: — Неужели ты думаешь, что я могу сделать тебе больно? Он медленно приблизился ножом к её ногам и резким движением руки освободил её от оставшейся одежды, после чего так же резко поднёс нож к её горлу. Сложно передать ту бурю эмоций, которую Мона испытала в этот момент, она даже не заметила, как во время его движения Скара снова развернул острие лезвия к себе, дабы случайно не порезать е ё нежную кожу. — Ты моя, ты же знаешь это. Я могу сделать с тобой абсолютно всё, что пожелаю. Захочу — сделаю больно, захочу — приятно. Когда же ты уже примешь это как данность? Ты… Принадлежишь… Только… Мне, — прошептал он ей на ухо и убрал нож на стол. — Посмотри на эту свечу, по моим подсчётам она будет гореть ещё два часа — именно столько времени я буду рядом с тобой, а как только она догорит, я уйду. В зависимости от твоего поведения сегодня я решу, когда вновь вернусь, чтобы поиграть с тобой. А теперь я хочу, чтобы ты поберегла свои связки, так что кивни, если обещаешь не кричать, и я сниму эту верёвку до того, как она оставит красный след на твоём красивом личике — продолжил он. Мона согласилась, бодро кивнув головой. Она понимала, что кричать бесполезно, ведь в округе её могут услышать лишь птицы да кабаны. Скара аккуратно развязал верёвку, после чего неожиданно для Моны впился в её губы своими. В тот же миг её страх сменился чувством счастья, спокойствия и даже умиротворения. Скара резко отодвинулся от неё, опустив голову вниз, будто стыдясь своих желаний. Скарамучча всегда был скуп на положительные эмоции, если он вообще их мог испытать, но Мона будто пробудила в нём что-то человеческое. Ему хотелось всегда быть рядом с ней, заботиться о ней, дарить ей бурю эмоций и наслаждения, но, к сожалению, в текущей ситуации для него это было непозволительной роскошью. Совсем недавно он предал Фатуи и на него была объявлена охота. Никому не могло прийти в голову, что сердце бога, которое он похитил, нужно было ему чтобы научиться быть человеком, ведь всё, чего он хотел в последние три месяца — быть вместе с Моной. Куклы не умеют чувствовать, куклы не умеют любить, но кукла с сердцем сможет испытать эти эмоции. Он старался скрывать чувства, которые сжигали его изнутри. «Кто бы мог подумать, что люди испытывают столько различных чувств», — частенько негодовал он. Мона молча смотрела на испуганные глаза Скара, по его выражению лица было понятно, что он просто не смог себя контролировать в этот момент и очень жалеет об этом. — Прости, больше этого не повторится, — расстроенно произнес он и аккуратно убрал волосы с её лица. Его тонкие пальцы медленно сползли к её шее, проводя от края уха к плечу по ней. — Ладно, теперь продолжим нашу игру, — уже более уверенным голосом прошептал он ей на ухо и, взяв перо со стола, провел им по её шее. По телу Моны поползли сотни мурашек, от самых кончиков пальцев ног, заканчивая макушкой головы, а кресло под ней стало тёплым и немного влажным. После таких сильных эмоций, которые испытала Мона до этого момента, прикосновения, будь то пальцы Скарамуччи или перо, казалось, всё доставляло ей неимоверное наслаждение. Его рука аккуратно спустилась к груди астролога. Он медленно начал касаться её сосков, обводя их своими нежными холодными пальцами. Мона прикрыла глаза от наслаждения, не заметив, что её дыхание стало ровным и томным. Скарамучча играл с ней так, словно она фарфоровая куколка, нежно касаясь разных частей её тела и наслаждаясь тем, как она вздрагивает от этого. Мона сама не поняла откуда в руках Скара появилась лента, которой он неожиданно завязал ей глаза. С того момента Мона уже не могла предсказать его дальнейшие действия. Неожиданно она ощутила холодную сталь, которая медленно ползла между её грудей, спускаясь к животу. Нож ни капли не ранил её, ей не было больно, но к Моне вернулось чувство беспомощности и страха перед хищником. — Боишься меня? — прошептал ей на ухо Скарамучча. — Правильно делаешь, что боишься. Сидишь тут передо мной голая и связанная. Ни капли стыда, даже дала себе глаза завязать. Вся мокрая там внизу, я твоё тело читаю, как открытую книгу, — продолжал он, одновременно поглаживая её ноги и животик. — Бесстыдница, пыталась спрятаться от меня в этой глуши, а в итоге сама загнала себя в ловушку. Знаешь, что вокруг ни души и никто не придёт к тебе на помощь в случае чего. Стояла, смотрела на меня в окно, но даже не удосужилась запереть двери, так ты меня боишься? — тела Моны снова коснулось холодное лезвие ножа, заставив её колени дрожать… — Сделаю с тобой всё, что пожелаю. И никто, слышишь, никто меня не остановит, — ухмыльнулся Скарамучча и его пальцы резко опустились к Моне между ног. Он медленно повел их от сжатых коленей в сторону её живота, раскрывая её ноги. Его пальцы остановились на уровне лобка и поползли вниз к её орхидее. В ту же секунду тысячи бабочек в животе Моны начали порхать, щекоча её изнутри. Кровь закипала, а грудь набухла от возбуждения отчего веревки стягивали её все сильнее. К тому моменту пальцы Скара уже нащупали её клитор и медленно начали ласкать его. Мона уже не могла сдерживать стоны. — Ты же обещала, что будешь молчать! — разозлился Скарамучча и засунул два пальца свободной руки ей в рот. От неожиданности, не осознавая, что она творит, Мона начала их сосать. Пальцы правой руки Скара опустились с клитора ниже, к самому входу её цветка. Там было тепло и мокро, её сок стекал на кресло, в котором она сидела, возбуждение астролога буквально окутывало весь чердак. Он вставил в неё два пальца и начал двигать ими вперёд-назад. Как же сильно в тот момент он хотел войти в неё, ощутить теплоту её вагины, чтобы её возбуждённые стенки обволакивали его член, по которому стекал бы её сок. Он еле сдерживал себя, ведь если он снова поддастся страсти, то Мона все поймёт, поймёт, что он не просто играет с ней, а что испытывает к ней невероятное влечение. Большой палец Скары коснулся её клитора, при этом он не вынимал свои пальцы из Моны. Скара ощутил, как от его движений внутри Моны всё сжалось и стало только мокрее. Он продолжал двигать ими, пока астролог билась в агонии возбуждения. — Свеча погасла… — Скарамучча пытался скрыть расстройство в своем голосе, — я приду через три дня и восемь часов и, не дай бог, место, в котором ты будешь находиться, снова будет таким же неубранным и омерзительным. Не заставляй меня повторять урок, который я преподал тебе в нашу прошлую встречу. Резким движением ножа он освободил дрожащую от перевозбуждения Мону и подал ей полотенце. — Иди помойся и жди нашей встречи так, как ждёшь, что звёзды тебе наконец расскажут обо мне, — ухмыльнулся Скара и направился в сторону двери, оставив Мону одну на тёмном чердаке.