Звёздное сияние

      – Знаешь, иногда мне немного неловко, что в свои годы я не особо опытный в постели.       Произнести эти слова для Эстеля оказалось сродни геройству. Ему, как и любому гордецу, признавать собственные несовершенства не нравилось, особенно… на таком деликатном поприще. Но сегодня, наконец, решимость доставить удовольствие пересилила и неловкость, и гордость и слова слетели с губ сразу же, стоило им с Астарионом разорвать такой же желанный и сладкий поцелуй.       – Сердце моё, совершенство приходит с опытом. Мне даже льстит, что такой неогранённый алмаз попал в мои руки, – голос возлюбленного ласковый, но едва скрывающий беззлобный смех.       Впрочем, ситуация и впрямь прозаичная – Эстель красавец, несмотря на шрам на лице, а стесняется, точно девственник. Но, что тут поделаешь, секс был не самым интересным занятием, когда ты пытаешься выжить, будучи эльфом-сироткой, и постоянные поиски денег затмили любые плотские желания на долгие годы. Об отношениях даже речи идти не могло.       Но сейчас…       Сейчас совсем другое дело.       – Я не хочу как-то причинить тебе боль, – вздохнул Эстель, взъерошивая мягкие кудри возлюбленного. – Даже случайно. Или показаться недостаточно отзывчивым…       Он стоял, облокотившись на спинку кресла, по правую руку от Астариона, и для успокоения перебирал белые курчавые пряди, бесповоротно всё путая, пока беспокойную ладонь не взяли в прохладные руки и не поднесли к губам.       – Ты всё делаешь замечательно, дорогой. И ты не сделаешь мне больно и определённо не покажешься равнодушным. Знаешь, почему?       Астарион целует костяшки его пальцев мягко и ласково, поглядывая на покачавшего головой эльфа из-под белоснежных ресниц.       – Потому что ты любишь меня, и я знаю это.       Щёки Эстеля очаровательно алые, и он всё же обходит кресло, становится между ног возлюбленного и склоняется — снова за поцелуем. «Красивый», — думал он каждый раз, вглядываясь в ставшее родным лицо напротив. Будь Эстель художником или скульптором, очевидно, кто стал бы его музой.       Но и сейчас у него есть вполне привлекательная идея для выражения собственной привязанности.       — Сегодня мне бы хотелось позаботиться о тебе. Показать, как я люблю тебя, — «как я предан тебе» осталось вертеться на языке, потому что выражение это глупое и неуместное, как думалось.       Астарион щурится в довольстве, губы растягиваются в улыбке, слегка показывая острые клыки.       — Я весь в твоём распоряжении, свет мой.       Он откладывает книгу на столик рядом с креслом и обращает всё своё внимание к возлюбленному, любовно и ласково оглаживающего его плечи сквозь ткань лёгкой домашней рубашки. В отсвете свечей Эстель и сам выглядел как огонёк, и его руки, тёплые и приятные, расслабляли получше самых умелых ласк. Мягкие, немного шероховатые от покусанных в нервном терзании губы оставляли поцелуи на линии подбородка и ниже, по шее, где уже очень давно не бился пульс. То было ласковое благословение и нежность, невиданные ранее для такого хитрого лиса, как Эстель.       – Ты очарователен в своей уязвимой стороне, – одобрительно выдыхает Астарион, поглаживая его спину одобрительно.       Эстель в ответ немного смущённо хмыкает, отрывается от лёгких ласк шеи и плеч, опускаясь на колени. Его ладони теперь на бёдрах, чуть сжимают напрягшиеся мышцы. И Эстель улыбается хитро, порочно, и глаза его искрятся в желании и невинном стремлении угодить. Попади мальчишка не в те руки – ох и тяжело бы ему пришлось! Сердце, нежное и готовое любить, было бы так легко разбито…       Но сейчас он здесь, в очередной раз готовый показать и доказать, что секс может быть больше, чем просто плотской утехой, – выражением высших чувств, привязанности и бесконечной жажды. Ладони скользят выше по бёдрам, останавливаются лишь когда большие пальцы упираются в тазовые косточки, а беспокойные пальцы неосознанно отбивают ритм по внутренней чувствительной стороне, совсем близко к паху.       – Ты прекрасно смотришься, мой милый, – мурлыкает Астарион успокаивающе. Если его прекрасному возлюбленному необходимо чуть больше подтверждений правильности своих действий, что ж… это можно устроить.       В конце концов, это бесценное наблюдение – то, как Эстель фырчит в смущении и лёгком смехе.       – Ещё бы ты сказал, что я плохо смотрюсь, находясь между твоих ног.       – Но если ты продолжишь, то будешь выглядеть много лучше, мой прекрасный Эстель.       Невозмутимое предложение прекрасно дополнилось легким поглаживанием рыжих волос. Простая невербальная похвала.       Ловкие длинные пальцы легко расправляются с завязками на штанах, юрко скользят под бельё, чтобы достать твердеющий член. Всё не так сложно – делать то, что считаешь приятным сам. Эстель обхватывает ствол ладонью, скользит вверх и вниз, вслушиваясь в сбивающееся дыхание Астариона.       Музыка для его ушей.       Он склоняется вперёд и приоткрывает рот, позволяя головке проскользнуть внутрь. Нужно следить за зубами, не торопиться и, наконец, показать, что ловкость языка Эстеля заключается не только в умении заболтать любого. Его движения плавные, мягкие и гладкие – возможно, в навыках пока и нет плотских изысков, скорее почти ученические старание и выверенность, но ладонь на его затылке путается в густых волосах, совсем портя наспех собранный хвост.       – Вот так, ты замечательно справляешься. Расслабь горло, дорогой.       От небольшой похвалы приятно трепещет внутри, и Эстель делает, как сказано, беря глубже. Он слегка втягивает щёки и поднимает почти ликующий взгляд, когда слышит томный стон. Вот она, его настоящая награда.       – Такой преданный взгляд… Великолепный, – голос Астариона хрипловатый, а взгляд потемневших алых глаз прикован к возлюбленному, пока он продолжает, – и такой старательный мальчик.       Эстель возбуждённо сглатывает, даже не моргает. Лишь когда Астарион щурится, слегка надавливая на его затылок, скорее предлагая зайти дальше, чем настаивая, он прикрывает глаза и позволяет члену скользнуть глубже. Для практически отсутствующего опыта немного трудно, но Эстель привыкает, медленно дышит носом, прежде чем начать двигаться.       – Посмотри-ка на меня, дорогой, – ласково просит Астарион не без возбуждённой томливости, и подчиниться ему так приятно, как и доставить удовольствие. Глаза Эстеля влажно поблёскивают, а порозовевшие щёки лишь придают очарование. – Самая великолепная картина, которую, к своей радости, могу увидеть лишь я.       Он сжимает пряди волос чуть сильнее, чем до этого, и, наконец, позволяет себе вести. Не то, чтобы Эстель против – он не слишком хорошо знал собственные пределы, но верил, что возлюбленный не стал бы на него давить.       Возможно, он выглядел как воплощение хаоса. Глаза Эстеля слезились, а волосы совсем растрепались, но внутри было так жарко от бесконечно ласковых слов, как хорошо он справляется, как легко учится, как чудесно смотрится. Обычно Эстель бы взбрыкнул, огрызнулся, но подход Астариона, их чувства привели ко всему, что между ними происходит.       В том числе к тому, почему он охотно опустился на колени.       И Эстель чувствовал себя хорошо от одного осознания, что может доставить Астариону удовольствие. Непривычное для такого эгоиста ощущение, но было в нём что-то правильное.       Что-то, что после исступления приводит к поцелуям – прямо на полу, Астарион опускается рядом и обхватывает раскрасневшееся и влажное от слёз лицо возлюбленного прохладными ладонями, прежде чем коснуться его губ своими в восхищённо-восхитительной ласке.       Наверняка, это то, что в пьесах называют “быть вместе полюбовно”.