Странный незнакомец

Джон всегда во всём уверен, даже если на самом деле нет — он уверял себя сквозь сомнения. Только во время принятия решения бросать ли свою копию, Харрис был под сомнениями. Один единственный раз. Сейчас же происходил именно второй раз за всю жизнь. Джон не мог вспомнить ни одного момента, когда так сильно не доверял самому себе, речь даже не про Лололошку, а про его собственное я. Джон растерянно смотрит на двойника, на мягкую улыбку, тёплый взгляд, пока сам пытается разобраться в себе, понять, чего на самом деле хочет. В очередной раз довериться в очередной попытке заполучить когда-то потерянное тепло? Или оставаться собой, не изменять давно приевшимся принципам и дальше скрывать настоящего себя. Выбрать безумно тяжело, голова начинает болеть, а проклятые воспоминания снова всплывают в голове, словно дурным напоминанием о своей глупости. Джон не знает, не знает что делать, не знает как поступить, впервые паникуя. Харрис признавал свою привязанность, но это и убивало. До той самой ночи Джон не особо отрицал это, однако после старательно бежал от этого, пытался разлюбить, но только не принимал. Он не из тех, кто убегает от своих проблем или сомневается, но этот случай был исключением, как и Лололошка в его жизни. Благодаря ему Харрис вспомнил, каково это — снова разговаривать с кем-то часами, болтать о ерунде, беззаботно проводить время с кем-то, говоря какой-то бред прохожим и в шутку ругаясь на друг друга. Мысли путались, становясь какой-то кашей из воспоминаний и взвешивания окончательного решения. Безумно хотелось рассказать всё до последней мелочи, уткнуться в чужие тёплые объятия и часами говорить о своём не самом радужном прошлом, которое, будь возможность, Джон с радостью бы забыл, выбирая не помнить, однако уже поздно. Только вот он не может рассказать всё, что держал в тайне от всех тысячелетиями вот так вот просто. Даже самому себе. Тяжело решить, когда на тебя смотрят со всем теплом, со всей нежностью, пока ты последний раз видел такое сотню лет назад, после чего в ушах снова звенел мерзкий смех. Но, почему-то, где-то внутри горело яркое желание остаться, где-то совсем глубоко в сознании, отдавая одновременно трепетом и неприязнью. Хотелось закончить этот круговорот с мыслю о том, что Лололошка не такой и никогда не поступит так, как делали другие, но сколько уже раз Джон думал точно так же? Тревога не давала покоя, постоянно заставляя возвращаться к точке невозврата, что успела стать привычной. Харрис выбирал между тем, чтобы сделать и пожалеть, и тем, чтобы не сделать и точно так же пожалеть. Однако постоянно жалеть о сделанном надоедало, даже слишком, поэтому будет легче, если в этот раз он выберет именно второй вариант. Даже если пожалеет, даже если будет поздно — будет уже всё равно. Поднимая голову на мироходца, что не терял надежды на самосознание другого, раздаётся холодный голос, но с нотой жалости. — Лололошка, я правда, возможно, хотел бы тебе всё рассказать, но при других обстоятельствах. Может, я и бегу от ответственности, может и просто не хочу решать созданные проблемы, но я выбираю свою безопасность, а не безрассудство, что произошло по ошибке. Слова, сказанные двойником, застыли в сознании, повторяясь вновь и вновь. Лололошка не верил, что Джон действительно это говорил. «Безрассудство»? Именно Джон виноват в своих подкатах, из-за которых оба влюбились, именно он виноват в том, что вообще каким-то чудом тот попал в эту реальность и решил написать ему. Злость закипала внутри, переливаясь с отвращением к трусости двойника. Не верилось в то, что такие люди действительно существуют, хотелось хотя бы верить в трагическое прошлое, и что Джон не всегда был таким эгоистом. Не хочется брать ответственность? Решать проблемы слишком муторно? Значит, придётся насильно отвечать за свои слова. С выдохом вставая с лавочки, сердце колотилось из-за злости, разные чувства кипели внутри, заставляя переложить очки на макушку и положить руки на лицо в попытке успокоиться и не придушить двойника прямо сейчас. — Я правда хотел по-хорошему, — убирая руки с лица, безразличие читалось на нём, пока раздражение грозило вот-вот прорезаться в голосе. — Думал, если договоримся, получится без скандала и так далее, но, похоже, не судьба. Если до тебя не доходит иначе и тебе «страшно» за свою шкуру, я, так и быть, объясню доходчивее до твоей эгоистичной натуры, которой наплевать на чужие чувства. Подходя ближе, Лололошка наклонился, ледяной взгляд прожигал душу, одновременно заставляя глубоко внутри что-то трепетать. За оранжевый шарф вместе с воротником рубашки схватили, грубо принуждая поддаться вперёд. — Ты хоть представляешь, сколько кошмаров мне приснилось, где ты меня бросаешь? Знаешь, как мне было трудно принять себя, чтобы сейчас ты просто так бросил меня, как дворнягу? Да, так сильно привязаться за две встречи невозможно, мне и самому было трудно в это поверить, но ты действительно думаешь, что я так просто отпущу тебя? После всех этих намёков? После секса в конце концов! Инициатором которого, попрошу заметить, был именно ты. — Грубо отпуская, злость без препятствий читалась на лице рядом. Джон впервые видел таким младшего, но именно в таком поведении что-то было, заставляя ритм сердца ускориться. Зрительный контакт сохранялся, в то время Харрис не замечает, как слова продолжали литься с желанных уст. — Даже если ты хочешь сбежать в какой-то мир, как трус, поджав хвост после своих же поступков, после всего того, что успел натворить за такое короткое время — хочу огорчить, но я не могу принять твоё желание, как и это решение. Если понадобится — буду следовать за тобой по всем мирам, если нужно будет — хоть на цепь посажу. Я не хочу, чтобы ты снова, как идиот, пропал не на месяц, а навсегда только из-за своих страхов и нежелания снова встречаться. Плевать, как я это сделаю, плевать на моральные принципы. Только ты и ещё раз ты, ты виноват в последствиях, больше никто из нас двоих. Ты солгал как себе, так и мне, заставляя нас обоих мучаться и решать это сейчас, вместо того, чтобы мирно всё решить ещё на утро после той ночи, когда я заподозрил что-то неладное. Но нет, ты выбрал путь намного тяжелее. Остыть никак не получалось, челюсть так и сжималась в попытках успокоиться. Джон и вправду эгоистичный человек, думающий только о себе, настолько, что Лололошка повёлся на эту оболочку, вскружив себе голову и сейчас высказывая всё, что было на уме. — Тогда в парке, когда ты ещё пообещал и предложил путешествовать по мирам вместе, я до последнего не верил, что это правда. Сейчас же я понимаю, что это были пустые слова, либо не осознанные. Ты знал, на что шёл, когда говорил это, знал, что мы будем проводить девяносто процентов времени вместе, знал, что рано или поздно всё зайдёт дальше простых путешествий, и что теперь? Ты говоришь, что не можешь сдержать обещание, и должен уйти! Если не умеешь держать слово — я научу, мне не сложно, — снова приближаясь, мироходец смотрел в самую душу, пронзал взглядом по самое сердце, заставляя неровно дышать от грубого обращения. Шею схватили и сжали так сильно, что на мгновение в глазах потемнело, пока шёпот не раздался возле уха. — Только вот… будь добр, тоже прикладывай к этому хоть капельку усилий. Ты же не хочешь меня разочаровать? Нормально ответить не получалось, на что раздался лишь смешок, а хватку ослабили. Кашель душил от нехватки воздуха, заставляя жадно глотать его. Мысли в то время путались, грубое поведение копии не просто удивляло, но и воодушевляло, от чего прошлые мысли забылись, развеивая все сомнения, хоть и не до конца, сменяясь на более странные. Откашливаясь до конца, хриплый голос раздавался между ними двоими, пока зрительный контакт не разрывался. — Конечно не хочу, так и быть, я расскажу всё, но давай немного пройдёмся? Не веря своим же словам, Джон положил свою руку на чужую, что не сильно сжимала шею, а затем и вовсе отпустила. Харрис пытается отдышаться, успокоить сердцебиение, кладя руку на лицо и прикрывая глаза, облокотившись на спинку скамейки. В памяти так и всплывают моменты, когда шатен смотрел холодно, со всей злостью, будоража тело. Вспоминает, как рука сжимала шею до помутнения в глазах, а боль странно туманила голову, как слова пьяной любви лились с чужих уст, ухудшая ситуацию. Джон никогда не позволял так с собой обращаться, но, похоже, Лололошка во многом отличается от остальных, что несомненно радовало. Поднимая взгляд на рядом стоящего, тот смотрел слегка обеспокоенно, боясь о том, что переборщил, и ему стало плохо, но не он решался спросить. — Что, боишься за меня? — Привычная улыбка вновь красовалась на собственном лице, наблюдая, как копия лишь закатила глаза. — Пошли уже, неженка. Парк и вправду был красивым. В центре стоял фонтан с переливающейся подсветкой, пока вокруг него стояли лавочки, где сидели парочки, компании друзей или семьи. Проходя мимо него, немного засматриваясь, оба понимали, что разговор предстоял тяжёлым и долгим. Почему Джон решил так поступить? Какое его прошлое? Да и что насчёт работы? Выдыхая, Харрис ловит себя на мысли, что сомнения не до конца испарились, отдавая слабой ноткой недоверия. Перебороть себя и рассказать абсолютно всё не получается, сердце только безумно колотится, а разум пытается вымолвить хоть слово. — Это будет нелёгкий для меня рассказ… — Подавая смешок, Джон бросает беглый взгляд на Лололошку, замечая, как тот тоже волнуется, хоть и не так сильно, затем снова устремляя взгляд в небо, немного успокаивая себя. — Перед началом попрошу не перебивать меня, даже если хочется, даже если буду спрашивать о чём-то, пожалуйста, просто выслушай, а потом уже говори что хочешь. Снова делая паузу, двойник сглатывает ком в горле, не зная с чего и как начать, чтобы это не выглядело странно или банально, но, благо, выход сам себя находит. Улыбка сама появляется на лице. — В силу того, что ближайшие пятьсот, а то и больше лет, я никому не рассказывал о себе больше того, чем я занимаюсь и моей не особо важной контактной информации, я расскажу только часть того, почему я решил так поступить. Считаю, что это более чем честно! Остальное, может, потом. — Взгляд хитрый, довольный. Джон смотрит на ошарашенного Лололошку, что приготовился слушать доскональную биографию, но затем тот успокаивается, соглашаясь с условиями. — Ладно, хорошо. — Прекрасно! — Вновь отворачиваясь, ситуация не становилась лучше, улыбка медленно спала с лица, пока и вовсе не пропала, лишь чужой взгляд чувствовался на себе, отвлекая. Собираясь с мыслями, Джон понимает, что отвертеться уже не получится. Придётся, нужно. — Это было очень-очень давно, но я помню каждую деталь, как бы это грустно не звучало. — Тон безразличный и холодный, Харрис совсем не желал снова вспоминать это от начала и до конца, но выбора не было. Закат постепенно сменялся с тёплых оттенков на холодные, пока оба провожали его взглядом, хоть и мироходец часто отвлекался на то, чтобы лишний раз посмотреть на грустное лицо двойника, который после очередной паузы продолжил, заканчивая собираться с мыслями. — Тогда я даже не работал, только-только начал входить во весь вкус науки, а мироходцев ещё не ненавидили. Я был зелёный, доверял всем подряд, хоть и характер был тот же. Грубо относился, шутил, но в действительности верил, даже не показывая этого. Это продолжалось ровно до того момента, пока не завязалась моя самая ненавистная интрижка, о которой до сих пор жалею, я тебе рассказывал о ней, помнишь? Хотя, это не важно. — Выдыхая, Джон понимал, что сейчас будет одна из худших частей рассказа. Отвращение подошло к горлу, а лицо мгновенно исказилось в гримасе ненависти. — Не буду рассказывать, как именно мы познакомились, не хочу говорить об этом, но, как бы странно не звучали следующие мои слова, с каждым днём мы сближались. Говорили о науке часами, а я не замечал, как становлюсь теплее рядом с ней, хоть и колкие шутки всё ещё были, но привычная грубость становилась мягче, а я не понимал что происходит. Для меня это было жутко странно, но я ничего не делал с этим, постепенно рассказывая всё более сокровенные вещи. О родителях, о друзьях, которые были у меня тогда, распуская грязные слухи, из-за чего лишился их. Она поддерживала меня, говорила мол, «Ты важен мне!», как вспомню…мерзость. Я в то время верил каждому слову, как глупый дворняга, что привязался к человеку, стоило тому только погладить и сжалиться. Она же абсолютно ничего не говорила о себе, лишь отмахивалась и всё, ровно до того момента, пока я всё-таки не достучался, и она не рассказала. Рассказала, как дома её унижают, бьют и творят ужасные вещи. И что думаешь? Я конечно же поверил! Что ещё мог сделать маленький наивный Лололошка? Собственное имя отражалось в уме, не понимая к чему оно. Затем понимание медленно накрывало, тогда Джон ещё не поменял имя? Скорее всего, именно после этого случая двойник решил «отречься» от него.

      

Однако, чем больше Джон рассказывал о том, как красочно они проводили время, становилось всё противнее. Всё закипало, отдавая невыносимым жаром и отвращением, ком в горле с трудом позволял сглотнуть, оставляя после себя неприятную сухость. Лололошка ловит себя на мысли, что не хочет даже представлять это, не хочет слышать, не хочет осознавать, что когда-то это было. До ужаса отвратительное чувство, ревность.

— …если не брать это всё в счёт, как бы мне не хотелось этого признавать, я любил её, хоть и это было похоже на обычную симпатию. Однако после того вечера, когда мы обменялись прошлым, когда я рассказал всё о себе, а она просто чуть больше, та стала вести себя странно, хоть и пыталась скрывать это. Я был не в край глупым, поэтому заметил изменения, работа в паре шла с большим трудом, что бесило меня и, не выдержав, я сорвался. Накричал за безответственность, даже поднял руку, ведь время, спустя несколько лет усилий за одним единственным проектом, ушло в никуда — и всё благодаря ей. С улыбкой выдыхая, вспоминая это, Джон улыбался, никак не жалея о таком поступке. Харрис никогда не понимал таких стереотипов вроде: «На женщину ни в коем случае нельзя поднимать руку!», «Женщина должна родить ребёнка!» и другие. Если кто-то провинился, независимо от пола или стереотипов, он обязан понести ответственность. Сейчас же Джон нёс её как раз-таки за свой поступок, благодаря именно своей альтернативой версии, за что он благодарен. Если бы старшему дали выбор, сделать это снова или нет, он бы не думая выбрал определённо первый вариант. — Конечно, обидно за проект. Но я, в любом случае, сделал его потом, хоть и сам. Поглядывая на Лололошку, тот хмуро смотрел в ответ, а затем отвернулся, на что Джон пустил смешок, радуясь, что мироходец слушал его, при чём очень хорошо, и не перебивал. Самая ненавистная и проблемная часть медленно подкрадывалась, заставляя улыбку спасть с лица. В качестве успокоительного Джон переплетает свою руку с чужой, ловля на себе удивлённый взгляд, однако он игнорирует, с трудом продолжая. — С тех пор мы не особо общались, и со временем это убивало меня. Мне не хватало тех разговоров, тех шуток. С ней я чувствовал себя по-настоящему нужным кому-то. И что думаешь? Я конечно же пошёл извиняться! Как вспомню… Это было безумно неловко. И вот, я стою перед ней и как дурак извиняюсь, хотя тут нет моей вины, она простила меня, но сказала, что сомневается, что простит меня ещё раз, в итоге не простил её я. Ладонь сильнее сжала другую, снова пытаясь настроиться на дальнейшее продолжение. Печаль со злостью отражались на лице двойника. Лололошка понимал, как тому тяжело говорить всё это спустя сотни, а то и тысячи лет, когда ты держал всё это время в тайне от всех. Злость постепенно сходила на нет, шатен и вовсе забывал о ней, лишь сожаление было на уме. — После того, как она сказала, что простила меня, общение всё равно не было таким, как раньше. Та становилась холоднее, уже не поддерживала мои шутки, пыталась найти оправдание, чтобы не встречаться лишний раз, а какая-либо тактильность сошла на нет. Я не понимал, что происходит, пытался поговорить, выяснить что произошло, но она лишь притворялась дурой, делая вид, будто ничего не произошло. До сих пор не понимаю, на что она обиделась, возможно, на тот раз, когда я разозлился, может на другую нашу ссору, но каждый раз, каждый, мать его, раз — я извинялся первым. Даже если вина была полностью на ней, даже если бы мне отрезало руку по её вине, всё равно пришлось бы извиняться мне, хотя до этого такой проблемы не было. Гримаса злости на лице Джона становилась всё сильнее, а руку тот сжал крепче, пытаясь найти утешение в двойнике. Тон звучал с отвращением, словно тех ясных дней никогда и не было. Харрис смотрел под ноги, даже не желая поднимать взгляд на окружение. — Я верил ей, рассказывал всё самое сокровенное, относился намного лучше, чем к остальным, а она в ответ стала вести себя как стерва. Даже если та ссора хоть как-то повлияла, знала же, что исследования для меня — смысл жизни, а не какая-то интрижка с ней. — Выдыхая, Джон поднимает взгляд на небо, что успело покрыться тёмным полотном, а звёздам укрыть его, но всё же продолжает более тихо: — Время шло, а моя наивность вернуть всё, как было, не хотела отпускать меня. Как дурак ждал хорошего отношения, как кот, что бежал за уходившим человеком, который лишь погладил дворнягу. В итоге, в один день мои ожидания от части дают плоды, и она назначает встречу. Джон замолкает, понимая, что не хочет дальше говорить. Не хочет вспоминать тот ужас, те слова и уста, с которых лились самые мерзкие слова, даже он за всю жизнь никому такого не говорил, насколько бы ни был гнилым человеком. Укоренившиеся слова отражаются в сознании, отдавая гулом в голове. Сердце невольно учащает ритм, паника нарастала с каждым разом. Нежелание вспоминать кричало, Джон и сам не хотел, останавливаясь на месте и разрывая сцепленные руки. Ладонь ложится на лицо в попытке унять головную боль, а головокружение остановиться. Лололошка замечает состояние двойника, но не знает что делать, какие слова говорить? Как оказать помощь? Однако лучшее, что он придумывает, так это повременить с рассказом. — Может, лучше расскажешь потом? Тебе нехорошо… Слова мироходца проходят мимо, Джон думает лишь о том, чтобы принять таблетки и успокоиться, а потом уже добить рассказ. Понимает, что не вывезет без нужных успокоительных, а те, что в аптеке — не помогут.

В ушах звенит, перед глазами сквозь руку темнеет, как назло сбитый пульс стучит в висках. Посторонние звуки создают какофонию, звуча, словно самый худший оркестр в мире, только ухудшая состояние.

— Мне нужно в машину, отведи. — Голос тихий, приглушённый, но Лололошка понимает, хватая за руку и быстро отводя к машине. Джон не помнил, как добрался, не помнил, как на месте сказал двойнику, какие именно нужны таблетки, не помнил, как уснул.

***

Проснуться пришлось, головная боль гудела в голове, благо, не так сильно, как до сна. Харрис сидел в машине не один, рядом был Лололошка и тоже спал. За лобовым стеклом уже давно стемнело, время было только шесть вечера, поэтому стоило разбудить мироходца и дорассказать, ведь снова говорить об этом завтра не хотелось. Тем более, будет не красиво говорить о своём прошлом, когда ты собираешься возвращать воспоминания другому. Потягиваясь, Джон ловит себя на мысли, что тело ужасно затекло, и стоило бы действительно выйти и пройтись. Бросая взгляд на мирно сопящего мироходца, Джон немного трясёт того за плечо, тихо приговаривая проснуться, на что слышится лишь мычание. Лололошка всё же просыпается, потирая глаза, а затем сменяя сонливость на удивлённый и обеспокоенный взгляд. — Ты как? Лучше? — Голос звучит хрипло, а шатен готов отложить разговор настолько, насколько потребуется, даже если самому будет не нравиться это. Джон лишь смеётся, весело улыбаясь. — Как мило! Волнуешься. — Сарказм так и чувствовался в интонации, только вот Лололошка и правда переживал, до этого с трудом засыпая. Ладонь ложится на чужую щёку, в противовес чему лицо шатена серьёзное, что кажется даже милым. Джон первым поддаётся вперёд, нежно целуя желанные губы. Рука спускается на чужую талию, пока младший в ответ переминая сладкие уста в своих. Оба соскучились по этим поцелуям, чувствуя тактильный голод от касаний друг друга. Обоим было мало, сами не замечают, как поцелуй перерос в жадный, желанный, слишком нужный. Воздух становится тяжелее, насытиться было невозможно. Они кусали губы друг друга, почти что до крови, грубо отвечая на поцелуй. Рука Харриса заползает под кофту, перенимая инициативу в поцелуе. Ладонь блуждает по телу, проходится по выпуклым шрамам, по спине, что выгибается от горячих касаний, но возвращается на талию, крепко сжимая её под слоем одежды. Мироходец мычит в поцелуй, поддаётся на встречу, несмотря на неудобную позу. Касания приятно обжигают кожу, заставляя волну мурашек пройтись по телу. Воздуха становится всё меньше. Где-то ниже живота начинало приятно крутить, тепло скапливалось, из-за чего Лололошка ёрзал, а Джон, как на зло, заметив это, ладонь переложил на бедро, параллельно отстраняясь. Оба тяжело дышали, в особенности именно младший. Взгляд затуманенный, но смотрит на причину всего, на довольную улыбку, на глаза, что смотрели с особенным азартом. — Моё предложение всё ещё в силе? — Джон поднимается выше, сжимая совсем рядом с чужим бугорком. Лукавый голос звучит другому на ухо, пока весь воздух не выбился из лёгких мироходца от действий двойника. Хочется скулить от накатившего желания, хочется поддаться ему, но совесть не позволяет, а Джон дразнит, кусает мочку уха, шепчет пошлый бред, окончательно сводя разум с ума. Ладонь полностью ложится на пах, сжимает, пока из уст не вырывается первый полноценный стон, заставляя сразу же заглушить его. Голова ложится на чужое плечо, тело ужасно горит, высказывая желание продолжить, но, несмотря на это, возможность здраво мыслить всё ещё осталась. Лололошка дышит тяжело, сладко мычит, и это звучало словно песня для Джона, поэтому решает продолжить. Ладонь почти проскользает под брюки, как руку останавливает чужая, а немного дрожащий голос тихо разносится в салоне. — Давай… не сейчас, прошу. — Поднимая взгляд, тот произносит на выдохе, надеясь, что Джон всё-таки прислушается, хоть и шансов было мало. — А ты уверен, что сможешь забыть про свою проблему? Я лично про твою нет. — Харрис язвит, снова дразнит, но отчасти он действительно прав. Ответить нечего, желание правда сильно, настолько, что Лололошка больше не сопротивляется.