Сатана и Змея

– Тэхён, – слышит из-под толщи воды своё имя. Голова гудит, в ушах звон, а в темноте под веками бегают мушки. Кажется, дышать сложно, а тело вовсе где-то по отдельности лежит. – Ким Тэхён, – заткнитесь. Горло пересохло, губы прилипли, десна болят, язык отдельным телом лежит где-то между ними. – Ещё не проснулся. – Разве уже не должен был? – этот голос... Отец. – Отец, – раздаётся совсем ослабший, еле слышный даже для шёпота, хриплый и усталый голос. Веки приподнимаются слишком резко для парня, для мужчин же сверху - медленно, словно ускользает из рук душа. – Балам? – прокуренный голос, аромат перикона окутывает, проникает в сознание, заставляя проснуться каждый кончик нервов, пускает импульс по всему телу. До мурашек. Привычно холодные руки в кожаных перчатках касаются впалых и некогда только порозовевших щёк, что сливаются теперь со стенами отвратительно пахнущей больницы. Чонгук это место ненавидит. И больше всего ненавидит тех, из-за кого место больного занимает Ангел. – Она дурна, – шепчет, обжигает ладонь, кажется, губами прижимается. Они у него сухие, такие чуть шершавые, царапают нежную кожу. Но та привыкла к тонким, точно не к напоминающим пасть зверя. Чудовищного. – Ты же обожаем, поэтому я здесь. – Мысли читает. Точно... – сам дьявол. Страшно. Тело окутывают мурашки, по спине катятся комом, на грудь ложится тяжёлая туша, придавливая к койке. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Дрожь на руках замечают, ледяные своими покрывают и вскользь, словно водой утекают. Бесшумно исчезли, оставив один на один с этим беспечным чувством. Глаза открывать больше не хочется, и свет видеть тоже. Только во тьме чужом утонуть. Чонгук был зол. По-настоящему в ярости, увидев ту картину на лестнице. И больше не беспокоила женщина, что истекала кровью - выкидыш уже случился, а значит её значение сравнялось с камнем на чужом участке. На руки поднял не пострадавшую, а мальчишку. Дрожащее тело гладил, в волосах зарывался носом и вдыхал мельком проходящий сквозь его собственный табак мандарин. Цитрус горчил страхом, каким-то отчаянием. Помогите. Я пришёл. Я рядом. Я помогу. –Покровителя в лице Дьявола нашёл, – над душой раздаётся усмешка, – да только знает ли об этом сам парень? – Хосок, отца ради, заткнись. Вид у брата не из лучших - заключает девятый. И вправду, густые брови сведены к переносице, глаза красной коркой покрыты, скрип кожи от твердости кулака режет слух, а скрежет зубов ощутим даже ему. Больно видеть такое лицо, когда всевластным себя считал. Читать невозможно было, а сейчас разрешает будто, вовсе крылья спали и назад защиту откинул. Или отдал другому. – Чонгук, я понимаю тебя... – Ты никогда меня не поймёшь, Хосок. Уйди, не доводи до греха. – Мы им и живём. Надеюсь, ты тоже. Чонгук и сам всё прекрасно знает. Только знать и делать - две разные вещи. Убийца тоже знает, чем чревато преступление. Да только убийца за нарушение им и стал. Мужчина понимает, что снимает перчатки, пока ночами обнимает юное тело, что гладит волосы и слабо - щёки по утрам вовсе не из-за вида прекрасного, что строгость со своих плеч снимает далеко не из-за наступления ослепляющей тьмы ночной. Лучше бы он этого не знал, лучше бы не понимал. Возвращаться на восемнадцать лет назад. Строить себе воздушные замки с единорогами на облаках. Оживить мёртвое. Всего этого Чону не хотелось бы. Но сделанное руками на своих плечах и таскать - больше некому. Оставить его из-за страха повторения ошибок? Страх чужда для демонов. Они им правят. Твёрдо сжать кулак и перестать себя муками терзать. В конце концов, кто здесь бессмертный? – Далеко не ты, Чонгук, – слышится мужской голос. Рука на плечо ложится, чуть сжав в качестве поддержки. – Страх не чужая для демонов, она - их сестра. Но что насчёт Дьявола? Как долго будешь тянуть с этим? – На сколько возможно. Мне не страшно заново всё испытать, мне не страшно заново терять,... – Тебе страшно. Страшно пережить всё заново. Страшнее оставить, Чон. Ты и это пережил, дорогой товарищ. – Спасибо, – рука чужую на плече сжимает, веки тяжело прикрывает. Тяжёлый выдох превращается в ещё один сгусток выкинутой души. «Я вернусь. Вернусь и заберу тебя, Балам. А сейчас, дай вернуться мне.»

***

Дни в постели пролетают незаметно быстро. За все три дня никого не впустили - он надеется. Но разве захоти Чонгук явится у дверей, кто-либо остановил бы его? Навряд ли. Что будет теперь с ним? Ребёнок однозначно мёртв, а мальчик помнит, с какой язвой ловил предупреждение. Прямо как Отец - проносится в голове. Со дня на день тяжело вздыхая, цитрус терял свой облик среди отвратительных лекарств. Белый потолок, всё тот же голый пол, как и его душа, по которой одни хромые и топчут, медленно колеса крутя. Недавно повернули к солнцу, его видеть хочется в последнюю очередь. Только из-за этого днями спит, заново пищу пропускает и только ночью, в тишине любимой, на Луну взгляд направляет. Безмолвно с ней беседует. На слёзы злиться, после которых с утра голова кругом, а от каждого шума нерв дымится. Сегодня утро начинается по тому же сценарию. Снова медсестра колдует, голова на части разрывается, трезвоня из колокольни под названием «Начинается». Только изменилось всё же что-то, Тэхён это ощущает. Табак заструился из ниоткуда, может кто-то у окна курит? Только такой дорогой перик не у каждого найдётся. – Как ты? – тихий, бархатный голос, со вкусом всё того же табака. Мальчик замирает, руками жмёт простынь, а подняться - ну никак. Одеялом придавило, если угодно. Точно не этого от утра ожидал, только не обманчивый слух. Мозг, сердце, душа, кто там? Почему играетесь с собой же? – Тэхён? – и вот снова дьявол плетёт над его душой скандал. Но кто же знал, что вьют не скандал, а настоящий Ловец Снов. Чонгук и сам не ожидал от себя такого, приехать посреди ночи, зависнуть в палате. А между этим все три дня мотаться из страны в страну, дабы наладить все дела и встретиться с этим Отцом. Всё равно бесполезны оказались поиски незнакомого знакомого. Сейчас, сидя за одним из столов с капельницей в правой вене, дьявол глумится. Над собой же насмехается, что происходит? Прибежал как подросток с цветами к омеге в больницу, да ещё и прождал все семь часов, наплевав на работу и даже на здоровье. Он ведь всё равно бессмертен. Душа, которую в себе всё же обнаружил, за смертного дрожит. Ноги сами к нему ведут, перчатка, кажется, вросшая в руки, касается щеки нежной. – Как себя чувствуешь? – Давно лучше, – голос выдаёт. Всё ещё хриплый, со звоном страха и нервными нотками былого. Как же хочется от рук той женщины его спрятать. – А как… госпожа Мюллер? – Её больше не будет в нашей жизни. Сердце уходит вниз, а после с бешеным ритмом рёбра разрывает. Что…? Всё было на столько сильно? Парень даже не знал... – Выкидыш, живёт в старых апартаментах. Успокойся, – сразу, не гадая и без карт ловит мысли издалека. Хотя, только сейчас доходит мысль, что дыхание его ощущается очень близко. – Собирайся, пора домой, – встать? А как? Юное тело подобное забыло, прилипший к одному месту и только. Сейчас же об этом жалеет, оказавшись на руках господина. Руки в миг шею обводят, с губ срывают тихое «ой» и под молчаливое возмущение, что внутри птицей мельтеши́т, сжимает в руках плотный воротник пиджака. Тяжёлая голова после бессонной ночи даёт о себе знать и сама же падает на удобное плечо. Прямо как при первой встрече. Обоим не хочется отпускать.

***

– Я зол на тебя, Чонгук, – начинается , стоит закрыться двери кабинета. – Ты пустил змею на свою грудь! Хоть понимаешь, какие последствия нас ждали бы, если бы... – Теперь ты ненавидишь меня, но хочешь видеть Тэхёна? Стоило Чонгуку вернуться домой, как брат встретил его злыми искрами в глазах. Молча проводил по лестнице с драгоценной ношей. Привыкший к таким приветствиям, (чаще к их отсутствию, а к тщательно подобранной брани), Чон старший мог и вовсе вести себя, как всегда - сестрице Смерти подобно нагло игнорировать. Но взгляд, что медленно перетекал к светловолосому с по черному яростного на отвратительно нежный не ушёл с глаз Дьявола. – Мандаринка? – при одном его упоминаний встрепенулся альфа, чем ещё больше взбесил Чона. – Теперь нужно вернуть его отцу - лучший подарок. – Нет, – ещё одно слово и глаз начнёт дёргаться, хоть Чонгук, сколько себя знает, всегда был спокоен. – Что?! – тут же вскричал Хосок. – Я сказал нет, не отдам, – добавляет твёрже.– Он мой сын. – Балам. – Чонгук, мои черти в Геенне, что ты несёшь?! – В моём доме? Моём. Ест мою еду, под моим крылом, осталось на свет с собой взять. – А потом выгодно замуж выдать, – усмехается. Или взять. – Лучше бы в Геенне оказался ты, – хрусталь касается губ - разговор окончен. Хосок исчезает с глаз долой, оставив брата с новыми мыслями. Чонгук ревнует. Сам дьявол подвергся одной из собственных грехов - ревности. Самой жестокой. Ревность и зависть доведут до убийства. Но в алой крови действительно играет ярая жадность, вскипает, вены обжигает кипятку подобно, каждый нерв иглой задевает, заставляя конечности тянутся к темному, даже самим не изведанному. Да почва столь яркого проявления в иной вещи. Далеко не в любви - любимице троих миров, но созданная адом. А в человеческом, чем-то ближе божественным. Отцовском. – Слишком долго я задержался в теле живого.

***

Спустя шесть часов после ухода из особняка Чон. Взгляд голубой глади морской с белыми трещинами мертвых душ русалок сносит платины, становясь всё влажнее. Соль течет по снежным щекам, уводя за собой предсмертный визг. Снова. Опять. Опять. Опять. Треск. Маска из чистого стекла, полная пустынных песков, таких ненавистных её зимой, теперь разбивается в дребезге. Безумно. Я выше этого. И лишь внутри так надломленно, устало падая на кровавые колени, бьётся между рёбер она. Сломать бы. Губы в алой помаде смыкаются в тонкую линию и с противоречивой дрожью расплывается в отравленной, уродливо исправленной улыбке. Тошнота желчью дерет горло. Лицо, отражаемое в панорамах темного города, сохраняется до последнего. Я обещала... «– Красная помада нужна, чтобы отвести взгляды от изъянов.» И скрыть печаль в глазах, мам. София Мюллер. Дочь настоящего правителя России. Отец самый знаменитый вор в законе; одна из первых крупных поставщиков героини мифедрона. Она закрыла все ходы между Европой и Азией. Она подняла политическую державу на тот же уровень в теневом мире. Она заставила Сатану собрать своих детей в Поднебесной. И она хотела бросить небеса на него же. Если бы не он. Снова. Среди всех любимицей нарекали. «В родительской лотерее она явно занимает первое место.» Все нарекали любимицей отцов, пока те тепло сердца открывали другим. «Я давал тебе всё.» «Я не смогла насытиться.» – И не сможешь никогда, – грудной шёпот вырывает жестоко из собственных терзаний, оставляя части плоти на кровавых когтях. Чужие ложатся на открытые от привычного меха плечи и сжимают с особой силой. – Ты провалилась, сука, – сквозь зубы рычит прямо в ухо. Я знаю кто ты, демон. Ты не мой покровитель, ты меня уничтожить собрался, я знаю. Моя смерть - твой грех, греха порождение. – Более тебе не нужная тварь, небесный? – шепчет она, чуть с хрипотцой от кома в горле. Та раздирает, разбивает душу, заставляя дрожать под одинокой слезой щеку. – Подари мне смерть... – Ты уже его выбрала. Ты глупа и наивна, словно ягнёнок. В тебе нет той отцом жаждущей храбрости. Вместо крови в жилах молоко, ребёнок. Ты не умеешь играть, София. Лишняя пешка в тупике, от потери которого не будет кульминации. Не будет никакой разницы. Ты лишняя, София. И моя главная ошибка. Более и твой прах видеть не хочу. Слова - ножи впиваются в желавшую любви душу. Разве я так много прошу, отец? Разве я просила у тебя сверхъестественное, отец? Разве мне не больно, отец? Разве ты не мой главный покровитель, отец? Почему заставил искать вне дома любовь? Почему все твои провалы отражаются на мне, отец? Почему ты меня не возлюбил? За что оставил на руках демона? Я не пойму. Уже никогда. Только не плачь, отец. Гордись. Я выбрала смерть взамен на твой покой. Гордись. Я выбрала тебя. Гордись. Я тебе лишь верна. Спустя восемь часов после ухода из особняка Чон. Тело Софии Мюллер - дочери крупного политика и монополиста Андрея Мюллер - было найдено в её апартаментах на территории Республики Корея. В настоящее время ведётся расследование. Иная информация в интересах следствия не разрешается.

***

Спустя долгих пятнадцать часов на частном самолёте, воздушный транспорт, наконец, касается земли. Высотки Нью-Йорка уже с порога блестят, встречая гостя с рассветным лучами. По новому часовому поясу стрелки на Patek Philippe показывают 5:35. Высокий мужчина средних лет встречает не радушно, даже без улыбок, строго сохраняя траур. – Франческо Галли - консильери... – Чонгук взмахом руки заставляет молчать, тем самым вызывая недовольство. – Мои соболезнования, – так хладнокровно, что мурашки комом по спине. Несколько тонированных машин в черном цвете выезжают из аэропорта, не оставив за собой и дыма. Суховатые губы трогает усмешка, а брови противоречиво хмуро выдают беспокойство. Как ты, Балам? Я ждал ночь, дабы го сестрицы костлявой сберечь твой покой. Сон был тревожный твой, Балам. Я заметил. Ты вцепился, будто предвещая холодное утро. Солнце согрело тебя или обожгла? Вновь одеяло скинул и остался в морозе стен? Ты ведь заново начинаешь читать, Балам. Какую книгу выберешь? Жаль, тебе услышу первые строчки вместо собственного стука. Как твоё состояние, Балам? Стены не способны заменить меня, но они крепко будут охранять твой покой. Какой демон тебя посетит? И вверить дитё страшно - всех своим врагом о клеймил. Твоего блеска те не достойны. Маршрут подходит к концу незаметно за скоростью мыслей, хоть черные глаза считывали каждую картину за окном. Лакированные туфли касаются плитки перед особняком, ничем не примечательным для них, но ядовито распространяющим известие Смерти. Длинные пальцы в семейных перстнях и символичных аксессуарах с мелкими татуировками на ребре ладони застегивают пуговицу классического иссиня-черного пиджака. Глаза за тёмными очками сканируют здание насквозь, как ветер, что сквозь уложенные, смоляные волосы гуляет. Уверенным шагом за молчаливым итальянцем следует, в сопровождении своих людей. Верным псом, как любят называть зрители, на шаг позади идёт его ожившее крыло - Мин Юнги. Переступив порог мрака, оценивающий взгляд даже сквозь темные очки и толстый слой кожи проходил, словно облучение. Тяжёлые двери открыл им дворецкий, которых видеть в здешних местах не привыкли. Учтиво поклонившись, он отошёл в сторону, оставив под молчаливым приказом гостей на Франческо. Семья Росси была небольшой по кровным линиям. Жена Марко Росси - Валентина Росси. Любовь их отразилась на трёх душах с разницей в два года. Альдо - старший сын, немного вспыльчивый в своих решениях, самоуверенный и даже широкие плечи, карие глаза с отражением солнца передавали тот взгляд Сицилии покойной дедушки. Лука - второй сын лет восемнадцати - девятнадцати. В отличие от солнечного брата парень ухватил намного больше света. Нет, он сам был светом. Уникальные в их темной крови блондинистые волосы и голубые глаза холодного оттенка сливались с бледной кожей с россыпью веснушек. Кажется, бабушка Валентина была столь необычной, северной красоты. Нрав его так же сохранил холод тех мест, а телосложение больше подходило для омег, нежели альфы. Значительно меньшим он казался рядом с братом, ярко отражая дрожь на дне зрачков. Больше внимания привлекла Клара - лапочка дочка династии Росси. Несмотря на довольно большое количество детей, редко когда рождались девочки именно в этой династии. За последние три поколения известны лишь пять женщин, включая Клару. Так повелось, что в высоких кругах омеги - парни считаются экзотикой. Постыдным скотом. Их скрывали, убивали и продавали. Пускай сие действия были отрублены с корнями у простого народа и публики век назад, высшие слои любят выделяться. Данная мысль заставляет усмехнуться иностранного гостья, неотрывно смотря на второго наследника. От Альдо Чон предпочёл бы избавиться, скрыв в далёком подземелье, видя на загорелых руках кровь чужой души. Клара не привлекала внимания своей обычной внешностью, точным описанием капризного характера. – Здравствуйте, – начала Валентина, но не дав продолжить Чонгук лишь кивнул и принёс свои соболезнования. Вновь доверяя своей потусторонней сущности, прошёл под лестницу, с невозмутимым видом открывая все двери. Лёгким нажатием выдвинул вторую лестницу, чем вызвал страх и удивление. И лишь одну ухмылку к Юнги. «Он бы смотрел восхищённо» - внезапно подумалось Чону. Сквозь тёмные очки неожиданный взгляд поймал, полный того самого восхищения. Однако, работа не позволяет отвлекаться. Сеньор Галли опомнившись, первым подошёл к сомнительной особе, что внушает теперь страх. Казалось и душу перевернёт, неизвестные тебе самому уголки найдёт, за миг превратив в чудовище. Страх Сатана чует первым. Работа с бумагами, наконец, приходит к пределу. Не ставя и шага на отступление, гость молча корректировал документы, пока возмущения не переполнили чужую чашу. Пугающая Антарктида Мина заткнула быстро Итальянский пыл. Далее следовало задержаться за столом, чего ненавидел кореец. Неотложные дела в виде Тэхёна ждали, он уверен, с лёгкой тоской на дне светлых зрачков. Поменявшие цвет светлые волосы так и манили уткнуться в них под сияние луны. Но мыслям тем поддаваться было нельзя. – Сеньор, – выбежал за ворота юноша, позабыв (а возможно и не ведая) правила. – Я Лука, второй сын Росси... – не закончить дала поднятая рука, что заставила замереть верного друга. – Я не Джин. – Вы дьявол, – с опаской прошептал, смотря исподлобья. – И я бы хотел... Сделку. Вдруг вибрация повисла между ними, вновь прервав парня. Полученная информация быстро дошла из другой стороны материка. Юнги встал позади плеча, шепча и заставляя лицо хозяина меняться за считанные секунды. Даже чёрные очки не скрыли хмурые брови, а напряжение в челюсти сами раскрыли все карты. Младшему собеседнику хотелось скрыться. София Мюллер была найдена мертвой. В его пентхаусе.