Сатана и Змея

Железные двери открываются и показывается женщина среднего возраста. Её внешность удивляет мальчика, заставив засмотреться на хорошо уложенные, густые волосы и пронзительные глаза. Такие темные, такой контраст с белоснежной кожей. Намджун откровенно пялится и не может оторвать глаз. - Здравствуйте, - подаёт голос женщина позади мальчика. Мама Джуна осторожно передает приготовленный торт. – Мы ваши соседи напротив… - далее маленький альфа не слушает. За ими выходит мальчик, явно омега, окутывает своим ароматом, землю из-под ног выбивает. Прямо там, на пороге чужого дома они встретились взглядами впервые. Они увидели друг друга впервые. Ощутили соединение горных ароматов. Намджун был готов потерять сознание прямо там, Джин сжимал рукава кофты. Последовали тысячи других встреч, всегда один лучше другого. Родители искренне были рады. Закончив школу, поступая в университет, близкие друзья были готовы прощаться теперь уже навсегда – омегу должны были выдать замуж. Но встреча на приветствий первого курса вновь разбудила те бабочки и чувства, заставив забиться сердце быстрее. Теперь они были неразлучны, наконец начали серьезные отношения и просто наслаждались моментом, не зная предела счастья. Свадьба, радость обеих сторон, хорошая работа… Где бы не был Намджун, Джин всегда следовал за ним. Однако, вспоминая тот самый кабинет, стоит задуматься, а надо было? Выбирай не любимого, а влюбленного. Полные слёз глаза, дрожь по всему телу. У обеих холодный пот по телу, у обеих сердце вырывается из груди. Вступают впервые в войну, готовые разорвать друг друга. Старший действительно это делает. Рвёт на тысячи кусков. Его руки по локоть в крови. В крови любимого. Это он уничтожил всё одним поступком, это он ранил как никогда сильно. Это он убил не только их любовь, но и самого дорогого человека. Он хотел убить собственные чувства, а вышло всё наоборот. Самая большая ошибка в жизни Намджуна не встреча с этими глубокими очами, не любовь и прерванная свадьба, казалось бы, чужого человека. Его ошибка – сердце Джина. Джун никак не заслужил. Ким вздрагивает, подскочив на постели. Последний год нет сна альфе – каждую ночь одна картина. Глаза снова в разбитых капиллярах, всё тело в холодном поту, в груди с ума сходит сердце. Горькая усмешка украшает лицо. Надо же, она жива. Телефон разрывается на тумбе и доходит до сознания словно через вакуум. Руки тянутся на автомате и отвечают тоже на уровне подсознания, всё ещё оживая от кошмара. Третий раз за ночь. - Ким Намджун, ты меня слышишь?! – громкий крик по ту сторону телефона заставляет вздрогнуть мужчину. Он распахивает глаза, словно только сейчас проснулся. – Приезжай скорее, дуг мой. Нужна помощь. Далее слышны лишь тихие гудки сброшенного звонка и тяжелый выдох сквозь поджатые губы. За окном солнце только поднимается. - Чертова создание Поднебесного.

***

- И ради этого стекла ты позвал меня в такую рань? - Солнце уже светит во всю, - не поддается чужому возмущению Чон, абсолютно спокойно перебирая в пальцах камни. - Брат, я думал ты оцениваешь его намного дороже, - цокал Хосок, удивляясь решению старшего. Ради этого ребенка недавно чуть с ума не сошел, да и сейчас особо здоровым не выглядит. Так какого черта творится сейчас? Дешевые стекла… Да даже его худшее вино из бара будет намного лучшего качества. – Я тебя не понимаю… - И не поймёшь, - выглядит счастливым сам создатель суматохи. Улыбка до ушей, ничего не скажешь. - Конечно. Я не такой влюбленный безумец… - Закатывает было глаза младший, как дверь распахивает его чайное спокойствие. - Ты просто влюбленный. А безумство демонам прощается, - подмигивает Чонгук. Надо же, думали от него скрыть? Только вот, сам мужчина знал о них намного раньше даже самих молодых. - Господин Чон, я принес их. На стол ставится шкатулка ручной работы из красного дерева. Каждый узор вырезан тонкой иголочкой и ещё кучу раз обработан специалистом. Таких больше нет. Китайские узоры и орнаменты обозначали её. Эта вещь – священнее любого храма. Здесь хранится сердце Дьявола. Не дано было даже шкатулки коснуться, та защищена от чужого света толстым стеклом. Хранилось почти двадцать лет в далеком ящике её любимого сада. А ведь он тоже полюбил то местечко. «Не знаю почему, но меня сюда тянет.» Там твоя частичка души, Балам.

***

Часы сменяются к вечеру, ночь сменяет день, а луна – солнце. Блестят дорогим шелком и золотом здание, охраняемое со всех щелей. Под этими высокими крышами собрались только самые близкие и доверенные люди. Кроме уже знакомых лиц можно найти Семь смертных грехов и собственных чертей. Людей не так много, однако омеге кажется, гостям конца нет. Тот боится покинуть комнату, выделенную ему для отдыха и спокойствия. За черными дверями слишком мрачно, слишком шумно и опасно в первую очередь. Кажется, каждый прячет за спиной нож, готовый в любой момент убить невинного ребенка. Снова закрыв глаза, делает дыхательные упражнения, поправляет по сотому кругу собственный наряд, ещё не решаясь посмотреть в зеркало. В дверь снова стучат. Но не успевает и заикнуться парень, как та распахивается. Мужчина в черном костюме, алой рубашке и блестящими золотыми украшениями привлекает внимание пары разноцветных глаз. Тэхен забывает, как дышать на этом моменте. Он разглядывает каждую деталь, не смеет взгляда опасно больших глаз выше поднять. Чонгука такая реакция только забавляет. Альфа ступает уверенно к нему, рукой за талию притягивает и разрешает в собственной груди спрятаться. Ладонь в бесконечно ледяных, кожаных перчатках проскальзывает по голой спине. Томный шепот обжигает горячим дыханием, заставляя сильнее сжиматься младшего. Безумно мило. - Как знал, что платье тебе подойдёт. – Его голос и слова смущают, тонкие пальцы сильнее сжимаются в кулаки – портить костюм не решается. Его ведут, всё так же обнимают. И только стоя сейчас напротив огромного зеркала во весь рост, Ким понимает, на сколько их наряды схожи. Раньше омега никогда не открывал в себе женственную сторону, не искал юбки и в душе считал сильным парнем. Но как же восхищён увидеть напротив не строгие костюмы или мягкие брюки, какие выбирал Отец, а буквально висящее на теле платье. Натуральный батист приятно касается тела, даря нужную прохладу. Завязки на шее буквально на ниточках висят, открывая больше обзора на ключицы и даже ниже. Талия привлекательно подчёркнута золотым поясом из тонких цепочек, что так громко звенят при движений. Аппетитные бедра тоже еле скрыты из-за разрезов с обеих сторон почти с самих косточек, а сама длина асимметрично с колен с левой стороны идет по самый пол к правому. Его волосы уложены в бок кудрями, глаза подведены густым черным, а губы блестят сочным красным в темных оттенках. Мужская рука ложиться на спину, где кожа в открытом доступе – стоит провести рукой под лёгкую накидку на плечи, что теперь свисает в районе локтей. Он осторожно поднимается к плечам, наклоняется и в миллиметрах от кожи ловит аромат свежих мандаринов. Прикрыв веки, на ощупь застёгивает небольшие лямки. Сердечко напротив стучит с бешеной скоростью, что слышно ему. Разноцветные глаза пугающе большие, удивленно испуганные. Совсем не ожидал. Ребенок. Мужчина отстраняется, оседая на софе рядом. Вновь проходится оценивающе по омеге, на этот раз видя не желто-карие глаза, а разноцветные. Такие глубокие и близкие одновременно. Даже удивляется, что этот мальчишка не его порождение. Довольная ухмылка заражает губы, кадык двигается характерно, а взгляд загоняет в угол. - Подойди сюда, Балам, - голос тихий на самом деле кажется таким властным сейчас. Близость с ним словно химическая реакция – вызовет ожог и никакая вода не спасет. Только ранит. Тэхен медленно двигается на босых ногах. В ожиданий Чонгук наклоняется за коробками ниже и забирает от туда дорогие украшения, что глаза любого забегали. Омега напротив смотрит на него, пускай с румянцем на щеках. Заглядывая в глаза напротив, Сатана притягивает одетого совсем не по характеру Кима за оголённые бедра под одеждой и поднимает ногу. Смело кладет ступню к себе на грудь и принимается доставать золотой браслет с алыми камнями. Бережно завязывает холодный металл на тонких щиколотках. Приходится лишний раз змейкой застегнуть. Только пытается мальчишка убрать, как под колено подхватывают, еще ближе тянут и поцелуй на чашечке оставляют. Сердце готово ребра ломать от стука, в ушах звоном отдает, пока он буквально сидит на мужчине, опираясь руками на спинку мебели. Хлопает глазами, тяжело дышит и только веселит Чона. И слова не выдать. - Ты так нервничаешь, Балам, - без злости тянет, ни на секунду не издевается. - Извините, но кажется, моя течка близка, - шепчет и как только смысл собственных слов доходит до сознания, кусает щеку изнутри. Взгляд от глаз глубин адских отводит, ниже хочет скрыться и себе во вред ловит взглядом губы, чуть темнее его собственных. Поджимает свои, хочет было отойти, как в голове сообщение блестит своим содержательным, но очень коротким текстом. Далее только приятная нега распространяется по груди, возможно, действительно течку приближая. Невинные губы оставляют легкий блеск алой помады на чужих, затягивая в совсем неумелый поцелуй. Руки мужчины ложатся на тело, приближая к себе, дабы убежать не дать. Он мягко прикасается к спине, далее к затылку и ближе жмётся губами. Смакует на кончике языка вкус свежих мандаринов и не может оторваться. Внутри голос надрывно рвет зверь, рыча отойти, оттолкнуть. Только сделать это не способен. Это вовсе не человеческое искушение, это что-то намного больше, намного величественнее. Сердце внезапно застучало, душу будто собственную почувствовал, проникаясь этой иллюзией. Тэхен в его руках такой маленький, невинный и неопытный вовсе. В его объятиях целиком пропадает, на груди греется, сейчас на коленях восседая. Его тонкие пальцы лишь слегка мнут пиджак, толкают за грудь и отстраняются. Грудь тяжело вздымается, взгляд такой напуганный, всё ещё маленький. - Вы забрали мой первый поцелуй, - тихо шепчет, не в силах оторвать взгляда от лица старшего. Кажется, что в своих чувствах задохнётся очень скоро. - Ты совсем ребенок, но я бы забрал тебя, - поправляет непослушный локон за ушко, рассматривая дитё перед собой. Взгляд не оторвать. - Заберите, - быстро кивает, чуть вперед наклоняясь. – Или у вас свои запреты? – плечи показательно поникают, взгляд вовсе меняется. От этой прелести улыбка на лицо лезет. - Нет. Вернее, они есть, - большая ладонь легко гладит приятной кожей голые локти. – Но тебя вряд ли коснутся. Всё же, я староват для тебя, Балам. - Сейчас почему-то на это перестали смотреть, - вспоминает Отца, брови невольно хмурит и в обиде щеки дует. Трактуют эмоций по-другому. - Это - болезнь. Скверно, - нос жмурит, готовый с отвращением в огонь кинуть. – Хотя, с другой стороны, нормально. Людей тянет к невинному и чистому, - себя только что вспоминает. Это не человеческое, Чонгук. – Обладать чем-то чистым – это удовольствие для них. - Только многие хотят не просто обладать этим, а опорочить или уничтожить, - тихо продолжает ребенок и встаёт со своего места, что понравилась ему намного больше ожидаемого. Это лишь иллюзия, Тэхен. - Не задерживайся долго, я буду ждать тебя внизу. – Последние украшения вручены, одежда и макияж в сотый раз поправлены, а время близится к началу. Осталось совсем немного.

***

В огромном зале собраны лишь близкие служащие Чонгуку. Богато украшенное помещение хмелит голову. Здесь празднуют черти из ада. Сюда спускаются и ведьмаки. В этот вечер вышли все представители зла, объединили головы ради Сатаны. Отбросим все грехи, хоть кровь – не вода. Наполняйте жилы напитками души. Вечер протекает мирно, каждого поприветствовали отдельно. Тэхену не привыкать – Чонгук это понял сразу, когда после двадцатых гостей он устало вздыхал, а Ким держался, пускай в его руках. Кожаные перчатки покоились на тонкой талий, привлекая не мало глаз, а откровенный наряд заставлял омегу прятаться за спиной мужчины, чему тот явно был рад. Возможно, именно этого и ждал. Всеобщее внимание привлекает поставленная выше всех – под самыми балконами далеко напротив двери – золотая Тика. Каждый в этом зале знает легендарное украшение, которую не снимала бывшая Дама дома. И каждому не менее четко известен один факт – вещи способны хранить душу. Головные уборы, в том числе украшения, переносят грех и счастье одного человека на другого. Все верили в проклятье этого набора и лишний раз не смели и взгляда поднять. Эта тика – подарок самого Сатаны его мальчику. Осудить вслух никто не мог, но внутренне сумасшедшим прозвали точно. Пришла очередь и подаркам других, один другому соперник. Самые разные украшение, редкие изделия ручной работы, нефритовые фигурки и обереги. Даже сам Чон был в лёгком удивлений от этих подношений. Киму, скорее всего, не интересно было вовсе, а Гук оценивал каждого по своим законам. И вот, последняя – его лисица. Та, кто устроила встречу с Мандаринкой. Мэй осталась последней и всё никак не подойдёт, заставив ожидать не только гостей. Чувствуя неладное, он зовет Алекса, что стоял не так далеко и приказывает увести Кима, на что второй совсем не согласен. Но привыкший к повиновению, омега уходит на верх. Взгляды представителей Поднебесной ловят этот незначительный для других жест. - Господин Чон, вы великий человек, кто не нуждается ни в чем. Именинник получил свой подарок от меня лично и надеюсь, он вам представит его в скором времени. Долгие раздумья привели меня к одной мысли. Вокруг Чона нет пустого места, но внутри гнетущая тишина. Пора это изменить, - она тянет руку за спину, пропуская вперед девушку в белой, легкой одежде из висящего топа и длинной юбки с привлекательном разрезом у колена. Её лицо скрыто за легкой тканью, которую главный срывает сразу же, стоит той подойти ближе. – Мао. Моя лучшая из новеньких. – Ядовитая улыбка. Острый взгляд направляется к балкону. Пусто. Ничего страшного. Вечер только начинается.

***

Зависть и ревность – первый путь к преступлению. В плену этих чувств ещё ни один человек не смог оставаться в здравом уме. Контроль плана, контроль людей, контроль территорий – везде этот контроль. Ведь его так много. Человек более не контролирует ни себя, ни свой разум и уж тем более черную, потонувшей в этой вязкой грязи душу. Зависть седьмой, самый младший из семи грехов. Его считают слабым и не опасным, тем, кто живет бок о бок с каждым из мира людей, а значит ему противостоять всегда легче. На него иммунитет. Только никто не знает, что Зависть давно уже и в их отсутствующих душах поселилась, оторванные сердца заразила. Зависть – одна из немногих, у кого есть сила для Сатаны. Хавьер Руис – мексиканец, что занимается контролем территорий и не имеет никакой власти кроме своих земель, для собственного величия и хоть какого-то авторитета всё ещё занимает место за столом Семи смертных. Но это лишь со стороны других. Его расслабленно – хитрая ухмылка, змеиный язык, что длинной нитью сначала обдаст теплом жертву, а после поделится собственным ядом, задушит, подобно млекопитающему, коего создатель так же обделил, как и Зависть. Всё это заметит не каждый. Нынешний Сатана знает, но знает ли его жертва? Кроме огромной территорий в далеком уголке границы Северной и Южной Кореи покоится его база с обученным с самых пелёнок убийцами. Они подобны ниндзя из восточных сказок. Тени, что под покровом ночи отрезают крылья бедным птицам. Недооценить врага – самое глупое, что можно сотворить. Пока Руис внимательно рассматривает гостей, к нему незаметно подходит Вей Чен. Китаец протягивает бокал шампанского, вежливо улыбаясь. Мужчины по взглядам понимают друг друга. Один благодарен шансу, другой благодарен за сотрудничество, о которым мексиканец ещё даже не подозревает. Кто кого вокруг пальца обвел, змея?

***

Сверкает по середине зала украшение. Пусть на нем будут тысячи печатей проклятья и кармы, а взгляд Алчность всё равно отвести не в силах. Как бы шум создать, да эту прелесть забрать. Алкоголь его слегка шатает, что Абаддон позабыл о своем первым плане. Они знатно подвыпили с Вей Чен. Но отказать Поднебесному в силах не был европеец. Благодарность и уважение к их традициям и нравоучениям не давали мужчине не принять бокал спиртного. Кровь бурлит от воспоминаний о тех злосчастных словах - Вы ведь больше меня в курсе, за какие грехи Сатана может застрелить своего ближнего. Предательство. Наш брат – он и вам, и мне помог не мало – отправился в мир покойных вовсе не справедливо. Я не виню Чона, он и молод для этой роли. Но самый подходящий – ни в коем случае не восстаю против. Однако, смерть молодого Марко точно дело рук одного из нас. Внутри каждой империи есть враги и дворцовые интриги намного больше влиятельны, чем слезы простого народа. Нас всего шесть, а в ближайшее время того меньше станет. – И ведь прав был азиат, любовница Росси – ни для кого не секрет её личность – скончалась не так много спустя. – Ты – последний, в ком я могу усомниться. Поэтому, Белиал, мне нужна помощь. Крысу я узнал, не так сложно определить. Но кто возьмёт кровь зависти? Да, именно зависть. Хитрое лицо, это его величие… каждый. Каждый знает, что первый подозреваемый в их кругу всегда был и остается мексиканец. Чертыхнувшись, пьяный гость трогает пистолет, припрятанный за длинным пиджаком. Подожди, мерзавец, и я тебя прикончу по свинский.

***

Тэхен непослушно выходит из душной комнаты. Давящий взгляд этого парня его будто уничтожает, заставляет загнанным в кол зверьком чувствовать себя. Ему нужен Чонгук – только с ним себя чувствует в безопасности. За ним выбегает помощник и за запястье хватает, к себе тянет, дабы в тени спрятать. - Думаешь, ты особенный, раз в его доме живешь? Знаешь, сколько омег вокруг него? – шепчет в ухо, слишком близко, что горячее дыхание чувствуется. Тэхен не знает, как себя вести, только бы отойти. От прикосновений противных избавиться. – Посмотри, - его грубо хватают за подбородок и направляют лицо в сторону стола Чонгука. На его коленях сидит какая-то девушка, кожаные перчатки холодят и её кожу, лезут выше под юбку, разрешает руками лицо обхватить и шею целовать. Разрешает прикасаться. Удовольствие себе доставлять. Разрешает ей близость. Он держит незнакомку так же, как Тэхена часами ранее. – Смотри внимательнее и запоминай. Ты не один единственный, ты один из множества. Разноцветные глаза наполняют слезу горечи, обиды, что себя сдержать сложно. Ему хочется сорваться, убежать и спрятаться. Проглотить все чувства в одиночестве и только после выйти с улыбкой и прямой осанкой, завершить без шума. Ему хочется прямо сейчас скрыться и не важно, куда. Подальше от этих людей. Все они одинаковы. Что Чонгук, что Отец. Всем нужно лишь одно, никогда мой статус не менялся в чужих глазах. Тэхен вкладывает все силы, чтобы сорваться куда подальше и у него вроде как это получается. Он зубами впивается в руку, оставляя глубокие, кровавые следы. По инерции отходит к балкону, крепко держась за перила и вновь глазами ловит Чонгука. Альфа крепко сжимает её бедро, позволяет той прижаться ближе и даже защиту будто предлагает. От этой картины губы поджимаются, слезы норовят по щеке скатиться и одной капле всё же позволяет. А Сатана будто издевается, взгляд почувствовав, на ребенка смотрит и продолжает действие, скользя ещё выше под юбку, что девушка неожиданно губы распахивает. Чонгук смотрит прямо в лицо его дитя, видит его страдания и острым зрением подмечает красные следы чужих рук. Ему больно сделали и это кровь по жилам разгоняет по новой, с ума сводит до боли. Внезапно вдалеке блестит металл, свет отсвечивает и в глаза бьет. Хавьер Руис – один из уважаемых его гостей – осторожно вытащил оружие, сверля взглядом балкон напротив него. Чон тут же хмурит лоб, что глубокие впадины видны. Взгляд вновь возвращается к омеге. Алекс, его близкий, один из самых приближенных и доверенных лиц сейчас с явной злостью держит его омегу и заставляет течь горькие слезы. Без раздумий встаёт с места, откинув в сторону Мао, направляет оружие в их сторону, мигом выпуская пулю. За первым выстрелом раздаются ещё несколько, пугая не привыкших к такому омег и обслуживающий персонал. Все встают в защиту своих партнёров или себя, а кто-то покидает зал под шум. Суета стоит около десяти минут, а Чон чувствует свою слабость. Он не может подняться бегом к мандаринке и взять на руки, успокоить ребенка. Того вовсе не видно. Сбежал в комнату, спрятался. Прикрыв веки и сев в свое место, мужчина тяжело выдыхает, пока остальные вновь пытаются возвратить праздник. Это ещё не конец. Балам, прости меня. Твои слезы казались самым острым ножом в моем теле. Твои слезы – чистая отрава для моей души. Твои слезы – единственное, что может меня уничтожить. Балам, этот день должен был принадлежать тебе. В этот день я должен был быть твоим. Прости, что не смог себя переступить. Прости за мою слабость перед этими смертными. Не оглядывайся на меня, прячься, Балам. Тебе рядом со мной не место, дитя. Ещё совсем ребенок, и душой, и телом. Твоя душа ранима и нежна, но она вечна в небесах. А моя душа в твоих руках, от твоей воли зависима. - Тика! Господин Чон, - с криками вдруг бежит женщина, Мэй, в панике оглядываясь куда-то в сторону. – Там Тика госпожи Элизы пропала. От одной имени той самой первой веки распахиваются, а взгляд поднимается на некогда безразличную женщину. - Что ты сказала? – тихо выдает он. Нет, вовсе не из-за слабости. Это угроза его внутренней сущности, которую в миг подошедший Хосок успокаивает, кладя руку на плечо брата. Чон вновь благодарен молча. - Там пусто, - показывает она рукой на разбитое стекло вокруг и самое страшное – черная поверхность пуста. Чонгук крепко сжимает кулаки, тут же молнии одним взглядом метает. Все в страхе замирают, даже шептаться сил нет. Бокал со стола рядом с грохотом падает на пол, разбиваясь в осколки хрусталя. Лицо его остается безмятежным. Разум вновь овладевает телом и альфа занимает свое место вновь, не позволяя более лишним лицам лицезреть его слабость. - У тебя есть предположения, Мэй? – в удивлений замирает Намджун, что как второй главный и ответственное лицо после Алекса за это украшение, подошёл к нему сразу и задумался на ходу на счет решения. - Я думала, - от внезапности и она тоже замялась. Пускай перешагнули несколько фраз, итог желаемый, что не может не радовать. – Думаю, нужно проверить… - Я видела, - внезапно вмешивается Мао. Мэй тут же устремляет свой режущий взгляд на неё, заставляя сжаться. Что задумала эта девчушка? – Я видела, как украшение забрали, - взглотнув, еле продолжает та, прячась за плечо Чона. Чонгук рукой отмахивается от Мэй, дабы та не пугала свой же подарок и внимательный взор на девчушку устремляет, чье лицо знакомо до невозможности. - Что ты видела, милая? – мягко шепчет, лаской заманивает, разрешая искушению поглотить человека. - Он, - указывает она на балкон, где недавно только стоял Тэхен. – Парень там, он забрал украшение. Точнее… она была на нем. - Нет, - тяжело вздыхает Чон. – Не пугайся, это остальные украшения из того же набора. Тика – головной убор, что… - Красный камень, большой. Этот камень отличался от остальных, он был розоватым. Под челкой, на лбу. Так же носят тику? – шепчет, напоминая зверька. Напоминая Тэхена. А Чонгук внутри недоумевает. Эта девчушка врёт или пытается занять его место? Конкуренция за теплый бок Сатаны очень уж интересует молоденьких омег, у кого совсем мозгов нет и они спешат греть постель взрослого мужчины. Только никто и представления не имеет, что единственная душа может такой силой владеть. Алекс спускается вниз быстром шагом, перепрыгивая ступеньки. Он уважительно опускает взгляд перед Чонгуком, прикрывая правую руку под пиджаком. Ранен. Но молчит учтиво, свою долю знает, за что и заслужил действительно теплое место бок о бок с главным. Он превосходно слышал разговор, о чем догадывается только один человек из собравшихся. Никого не выпускают из здания, сбежавших в отдельные покои отправили и сейчас в сырости и холоде проверяют по отдельности. - В аду законы свои, они жестоки и ты это знаешь лучше всех. Тэхен и украшение сегодня были на твоих плечах. Но сейчас я не вижу ни первого, ни второго. Чужие утверждают, что самое дорогое на этом вечере находятся вместе. Алекс только кивает и вновь исчезает за колонами второго этажа.

***

В комнате горит одна единственная лампа рядом с софой, где недавно сидел Чонгук. Остальной свет был выключен сразу же Алексом, который и затащил омегу сюда. На его щеке горит красный след, нежную кожу запястья и шеи ранили, что те до сих пор шипят. Тэхен снова закрылся в углу, снова в темном, дальнем местечке спрятался, обнимая собственные колени и проглатывая горькие слезы обиды и боли. Внутренне и телом наполненный из этих двух сосуд никак не желает просветления, не хочет ребенок к солнцу стремиться. Невольно ту ужасную квартиру вспоминает, свои локти в чужой крови видит. Ему было так же страшно, как от тех громких выстрелом внизу. В него стреляли. В него летел огненный металл и был готов забрать душу. Что хуже, та пуля принадлежит до боли близкому, любимому… Разве человеком такого можно назвать? Но Тэхен полностью потерянный в этой грязи, давно потонувший во мрак и не несущий того света, которую разглядел когда-то Гук, видит в этом монстре, настоящем чудовище чудо. Разве неправым буду я, убегая к Сатане? Разве это не лучше продажи душ? Разве люди не грязнее телом? Разве они не стремятся к тому же? Так чем вы лучше меня, Отец, отправляя свое дитя к дьяволу? Чем вы лучше других, Отец, ребенка в койку ложа старику? Он лучше своими действиями, нормами до этих пор. Принципам не уступал, пока сам не разрешил, Отец. Веришь мне, это я решал? Вот чем он лучше тебя, Отец, дьявол лучше тебя, родного. Он меня себе присвоил и не делился, Как ты у друзей откупаться не дал. И сейчас за легкое ранение моего сердца, заставляет тысяча жизней страдать. Он рекой крови отмывается, чужими душами откупается, Отец. Отец, я его божество и каратель в одном лице. Я – неприкосновенен здесь, это мой дом. Ким ощущает холод в тих стенах, но в той светлой комнате ему хорошо. И омега уверен – гостью более не считают в доме, разве что в душе дьявольском том. Сквозь влагу улыбка проскальзывает – дверь открывается, пропуская больший свет. Не табак, здесь чужой. Но про него не забыли, к нему пришли, и скорее всего вниз должны были отвести. Тэхен не знает, почему, но он чувствует, как готов собственным покоем пожертвовать ради этого альфы. Он уверен в нем так неправильно. В науке это назвали бы болезнью, его жертвой в народе прозвали бы. Но натура омеги другая. Тэхен – человек – вода. Он может в узоры виться, под людей настраиваться и всё равно, в какие щели проскользнуть. Он сможет. Обязательно сможет пройти все пропасти. Ведь не зря глаз его глубинами вод прозвали, не зря на дне второго врата в мир иной повидали. Тэхен сможет душу любого принять, облик на себя нацепить и данный театр – его покой. А дарителем покоя стал Сатана, коего бездушным прозвали. Какая душа у того, кто людей их лишает? Но у Чонгука твердая душа. Она похожа на старое, крепкое дерево, что пустила корни до самых глубин. Дерево, в отличие от воды крепко связана с почвой. Тэхен назвал бы мужчину и почвой с его черной душой. Он держит на собственных ладонях целые судьбы всего живого. Его гнев страшна голодом, засухой и землетрясением. Но только водная натура в воле смягчить эту твердую душу, разнежить и оплодотворить к жизни. От глупых на первый взгляд мыслей мальчишка усмехается себе под нос. Они встретились очень странно. И судьбы их не сошлись сразу. Знал бы только Сатана, как сложно не подчиняться Отцу. Омега почему-то именно сейчас стал увереннее, что его спасут. Да, они должны пойти домой, где он расскажет обо всем. Тяжелая дверь вновь распахивается и пропускает тяжелую фигуру. Даже шаги его ощущаются абсолютной властью. Комнату тут же заполняет свет, одинокий аромат табака. Чонгук. Он один. Двери вновь запираются, а хмурый взгляд обходит всю комнату. Он подходит к дальнему углу за небольшим шкафчиком, надеясь на свою память. Как этот ребенок прятался в той маленькой комнатке, прячась в таком же углу, не давая себя и звуком найти. Так же и сейчас – ни души. Только еле уловимый аромат мандаринов успокаивает, хотя те нотки могли бы остаться задолго до начала мероприятия из-за не проветренности. Если честно, мужчине страшно. Страшно, что не найдет ни первое, ни второе сокровище. Что так поздно осознал её цену и вдруг, не испробовав даже вкуса, вдруг отпустил эту любовь. Нездоровую по меркам общественных норм, совсем чужую его натуре и принципам. Но такую теплую, настоящую. Кажется, где-то в груди, где должно быть сердце, ты распустил цветы, Балам. Он подходит к темному, холодному месту, на руки поднимает дрожащее в страхе и беспокойстве тело. Нотки цитруса такие кислые, что тошноту вызывают невольно. Ему страшно, сердце в агонии безумца стучит, слезы совсем бесшумно стекают по щекам, лишь всхлипы у самого уха раздаются. Тонкие руки цепляются за крепкие плечи, будто его оставят здесь. - Прости, Балам. Прости, я здесь. Больше не оставлю, маленький мой. Айым, слышишь? – он вместе с драгоценной ношей садится на кресло, поглаживая того успокаивающе по спине и слова, что давно затихли, даже эхо потеряли, шепчет. Сидят они так долгие двадцать минут, пока омега не расслабляет руки. И с вероятностью в вечность это сделал не он, а смущенная совесть, что котом кусает где-то глубинные нити души. Позволяет удобнее себя усадить на колени, стереть в уродливые мазки превратившуюся косметику стирает. Рукой держит за тонкую талию, своим пиджаком хрупкие плечи скрывает и достает из тумбы рядом влажные салфетки. Мягко стирает лицо, сначала правую, а после левую щеку, на чистой коже оставляя пару поцелуев. После размазанную помаду убирает, совсем аккуратно. - Все губы себе искусал, - цокает и кончиком пальца убирает, внимательно наблюдая за глазами. Те опущены вниз, опухшие, ресницы слипшиеся. Кажется, что если заглянет в те глубины, то от душевных раздераний себя в Геенну отправит. Как только заканчивает убирать слой вызывающе красного, естественные, опухшие, раненные и такие сухие из-за этого губы целует. С желанием обхватывает собственными сначала многострадальную нижнею, руки перемещая по спине вверх и вниз, кожа к коже, прямо под собственной и его тонкой одеждой. Молча прощение просит, силами и любовью делится, не давая время на отступление. Второй рукой за запястье держит, мягко, не как Алекс. За него тоже извиняется, обещает и там поцеловать. Залечить. Внезапно лоб холодит нечто необычное. Чонгук распахивает глаза и отстраняется от ничего не понимающего мальчика. Тот своими невозможными, большими глазами смотрит. Неужели что-то не так? Он не отвечал на поцелуй. Чонгук зол? С языка готовы сорваться слова оправдания. Он не знает, как и что делать, а ещё безумно страшно. Сильнее сердце бьется от страха, что невидимой тенью дрожи подкрадывается непозволительно сзади, готовый наброситься и удушить за затылок. Его тонкое запястье внезапно крепко сжимают. Больно. Зубы в поцелованные губы впиваются и больше терзают, на глаза слезы наворачиваются. Чонгук ведь не сделает больно, да? Он не должен… - Откуда? – рычит настоящим зверем, перед ребенком свою слабость показать не боится. Свою злость, сумасшедшую агрессию. Глаза будто совсем-совсем черные стали, пугают ещё больше. Никому свои эмоции не показывал, считая это самой настоящей уязвимостью. А теперь не боится пугать родное сердцу. Руки почти до хруста впиваются к тонкую кость, желваками играет. – Откуда у тебя эта тика? Тэхен слезы льет, губы кусает и хоть бы на миг понимал, о чем идет речь. Но бедный омега и собеседника не слышит, себя пушинкой чувствует. Знали бы, что внутри творится. Голова пуста. Разве в такие моменты она может помочь хоть чем-то? Возможно, успокоиться или вырвать свою руку. Но Ким давно позабыл, что такое думать мозгами рядом с этим мужчиной. Ни для кого не секрет, о чем думают подростки, глядя на статных, крепких и красивых мужчин, за которыми можно спрятаться, как за каменной стеной. Но многие и представить не могут, как больно эти мужчины умеют делать.

***

Тяжесть охватила весь зал. Все суетливо оглядываются, обсуждая теперь с отступившим страхом случившееся. Шепот их без стеснения громкий – главный ведь зал покинул. К своему счастью унеся, когда Алекс не сумел его привезти. А тот только тяжело дышит, готовый сорваться на любом. Бесчувственное лицо мало что выдает, пока пламя преисподней живьем в костре смакует свежее мясо. Хосок сжимает ладонь Юнги совсем не заметно, за спинами, при этом прижимаясь к холодной стене. Лишь бы его прелесть не волновалась из-за глупого брата, которого собственноручно хочется выгнать из мира сего подальше. Намджун нервно оглядывает зал и не перестает названивать одному и тому же номеру. Джин. Надеется, что омега в полном порядке и вовсе не приходил на весь этот спектакль мерзавцев. Глазами ищет среди гостей, в миг вздрагивая от подошедшего бессмертного сзади. - Джин? – действительно бессмертный. Тут же обнимает, не смотря на любые протесты и приказы. Тут перестрелка была, всех сбежавших в тайные подвалы затащили, убитые тела были вычищены ещё во время, так ещё и телефон всё гудками разрывался без ответа. О чем он мог думать? Нервы ещё компенсировать надо. Омега лишь по спине хлопает, говоря таким образом «со мной всё хорошо». Столько времени прошло, а привычки остались. Старший невольно улыбается. И пусть горит всё синим пламенем, альфа счастлив в этот момент. Внезапно зал затихает и все с замиранием сердца смотрят на верх. У Юнги внезапно что-то дёргается в груди, Джин дышать перестает, Хосок замирает на месте, а Намджун ближе жмёт к себе омегу. У Алекса в пустоту сердце проваливается. Крепко держа за локоть, Чонгук с полным безразличием на лице ведет мальчишку вниз по лестнице, волоча того. У Кима ноги путаются, он громко плачет, не перестает рукой дергать и мечтает больше никогда не появляться в той комнате. Там стены его криками пропитаны, там полы впитали его слезы, потолки с содроганием душевную боль вспоминают. Не обращая никакого внимания на окружающих, ослепленный собственным гневом, кидает прямо на разбитое стекло, что должна была охранять дорогое сердцу изделие. В отличие от всего набора там используется белое золото и холодный гранат. После смерти Элизы тику позолотили желтым и присоединили к рубинами из желтого золота. Тэхен в кровь разбивает руки, колье на шее падает, заработав мелкие царапины на камне. Стоит подняться, как серьги тоже оказываются на земле. Его кровью пачкаются. Чонгук прожигает взглядом мандаринового, а Алекс срывается с места. Оказывается позади хозяина, как тот и сам зовет его. - Наверху, в его комнате, стекла. Принесите и поместите на «сцене». Что задумал господин Чон – не известно. Он мог придумать что угодно. Лишь надеясь на человеческую душу, на чувства к некогда любимой душе, можно утаить надежду и на смягчение. Алекс действительно не хочет ранить этого мальчика. Омега всегда был в поле его зрения и все эти игры с взрослым мужчиной выводили из себя, хотелось за руку притянуть и сказать – оглянись! Вокруг ведь так много красавцев было. Например, сам Алекс… Но как верная тень не смеет и думать о таком. Правильно говорили – именно появление омег портит любого мужчину. Даже вековая верность в прах превратилась и выполнение приказов происходит рефлекторно. - Тварь, - Чонгук хватает сидящего парня за подбородок и заставляет смотреть в глаза. – Чей ты? – рычит сквозь зубы, вновь обнажая натуру. Хочется зверя пустить, разрешить вновь накинуться на мальчишку и горло перегрызть. – Что ты сделал, Тэхен? – уже тише добавляет, как-то отчаянные нотки добавляет. Скрыть их невозможно. От такого Чонгука плакать хочется, что не перестает делать Ким, теперь глотая всхлипы. – Скажи мне, пожалуйста. Чего не хватило? Что я не так сделал? – внезапно альфа двигается вперед и оседает на одно колено, не обращая внимание на разбитое стекло под собой. К ушке приближается и обдает таким мучительным сейчас жаром. – Элиза… Милая моя, что случилось? - Чонгук? – впервые шепчет в ответ омега. Элиза? Кто она? Неужели, Алекс был прав? От его голоса наружу выворачивает всё тело. Хочется навсегда забыть и больше не вспоминать. Тяжело выдохнув, вновь оглядывает всё тело. Внезапным мыслям воли не дает и искренне радуется женскому голосу – уже не разобрать кому принадлежит – что «исполнено» шепчет в страхе. Все они боятся, черт побери, но ты не побоялся.

***

Тьма окутала середину зала. Свет лишь от ярких, морских ламп передается, о стекла на полу отражаясь. Никто не смеет приблизится к ним, в расстояний двух метров стоя с наполненными бокалами. Смотрят, как на шоу, на выступление. Омега с потрёпанными волосами и порванным местами одеждой ступает на них сквозь боль. Сатана вновь восседает на своем троне, величественным взглядом и одним своим безразличием уничтожая выступающего. Парень не выдает ни единой эмоций на лице, подходит к середине площадки и всю свою боль на дне разноцветных зрачков прячет. Более спрятать их не стремится, убирая челку назад и обнажая собственный грех – тика, что местами светит белым оттенком. Золото, что совсем тонко выложили когда-то, теперь падает и это то, чего тогда хотел Чонгук. Но не сейчас. Он надеялся увидеть это украшение в своем лике на той, кто сможет перечеркнуть первую возлюбленную француженку. Однако, смотря на медовый оттенок кожи, худощавое тело и эти разноцветные глаза, хочется украшение разбить к чертям. Чтобы от собственных ошибок больнее не было. Тэхен же пламя разжигает внутри Сатаны, будто соревнуется – кто больнее сделает. Он наступает на пальцах на середину и опускает лицо вниз. Правильно, не смей на меня свой лживый взор поднять. Музыка заигрывает плавными нитями, давая время привыкнуть омеге. Но Тэхен эту мелодию знает наизусть – не раз для Отца представления ставил. Прикрыв глаза, склоняется в сторону и плавно передвигает руками, не смея двигаться. Стекла проникают всё глубже, заставляя поморщится от боли. Хочешь моей боли? Ты её видел достаточно на сегодня. Взгляд из под рук показывает, тонкие спицы в плоть альфы втыкая, без какого – либо сожаления. Прикусывает на миг губу и спуская струйку крови, поднимает уголки губ в соблазнительной улыбке. Разжигает пламя и ей же играется, не принимая никакую из угроз всерьез. Шагает по стеклу, извиваясь в настоящем танце, прогибается и не боится упасть на колени. Специально будто поглубже давит, себя повсюду ранит и не отводит взгляда от главного зрителя. Мелодия длится десять минут. Все девять кругов ада устроили Сатана и его фаворит. Балам, ты думаешь меня ранить или себя? Думаешь, я сдамся так просто твоим обманам? Твоя улыбка заставляет меня моё сердце кровоточить. Признаюсь, стрелок ты искусный, и танцор тоже. Только не на стеклянном мосту пляшешь, А на моих нервах своё тело изводишь. Не видят может другие этого – а я заметил. Повсюду твоя кровь, Балам, в каждом углу. Повсюду твоя боль и моё наказание, Балам. Если честно, мне тоже больно, Балам. Мне больно видеть тебя на этой роли. От твоего обмана больнее вдвойне. А собственный обман добивает, пригвоздив на дно адское. Балам, в моих руках твоя жизнь, в твоих – моя душа. Дьявол без души даже мертвецом не зовется. Так кто из нас танцы на стеклах исполняет? Музыка набирает обороты, шаги становятся широки, а движения более острыми. Сдержать физическую боль помогают лишь душевные мучения, к которым привыкать приходится долго и болезненно. Если его тело мучали ежедневно ради чужого и своего удовольствия, то здесь ты давишься не только своей болью, ну и чужую вынужден глотать. Чувства вещь эгоистичная. Она требует твою жизнь ради смерти другого. И твою душу ради жизни чужого. Ты решил причинить мне боль, моя Сатана. Возомнил себя всесильным, даже со мной. Но упустил момент, как голову склонял, И позабыл о долге своем. Ты заложил в этой игре свою душу, Ты одолжил мне своё сердце. От меня получив лишь улыбку и оболочку, Скажи, кто из нас здесь сильнее? Любить меня – право твое, как и видеть другую. Убивать моё тело тоже воля тебе принадлежит. Только отравляя собственную душу, Не забывай, как она и твою делит. Пускай будет болью с моей стороны, Пускай будет волею судеб наших. Пускай летит в лицо моё платок, Я в жизни не видел дьявола краше. Жаль этот мир без твоей власти оставить, Жаль так эгоистично всё себе забрать. Но пока в моей ладони твоё сердце, Весь твой выбор зависит от меня. Пускай дойдет эта песня до тебя. Услышь свою без властность сейчас. Увидеть карателя в лице караемого. Этот танец – лишь для тебя. Эта кровь – обнаженная душа твоя. Мелодия постепенно затихает, забирая в свою тишину и людской покой. Сатана с замиранием в стеклянных зрачках куда-то сквозь смотрит. Юное тело приземляется на стекло.

***

Морозильники наполняются новыми, иногда даже живыми органами. Хавьер Руис, что хитрым лисом хотел покинуть тот злосчастный вечер сидит привязанный ко стулу и наблюдает, как тела людей освобождают от органов. Он знает каждого из них. На первом лежит женщина. Ещё совсем молодая, не достигшая и сорока. У неё блондинистые волосы, американка. Всегда улыбчивая и даже не знающая о делах мужа. На втором – мальчик. Неделю назад исполнилось тринадцать. Следующий тоже мальчик. Всего на шесть лет старше. Привязанный к одному месту мексиканец не знает, как сдержать ужас и слезы. Он закрывает глаза, не в силах больше на это смотреть. Двое мужчин со смехом врываются в помещение и одним взглядом на охрану за спиной приказывают идти за ними. Те хватают кресло за ручки и на ужасно шумным, но достаточно крепких колесах ведут к следующей двери. Идут сквозь огромные коридоры, где тьма постепенно сменяется светом. Оказываются на самом верху – над балконами огромного зала. Кажется, когда-то здесь был театр. Света стало меньше, как и людей. А это означает только одно – Хавьер видел, он знает – закрытый аукцион. Некоторые позолоченные номерки пустуют – так отмечают специальных гостей. А значит игра идет уже давно. Внезапно на сцену вытаскивают группу людей. Молодые парни и девушки от шестнадцати до двадцати двух лет. Теперь хочется кричать по-настоящему. Там его родные. Его дети. Дочь от первого брака, ещё одна внебрачная, а вот сын от любовницы… Кажется, вся сцена заполнена родными мексиканца. К горлу подкатывает тошнота, но плотный скотч не дает издать ни звука. Всё, что он желает сейчас – поскорее покончить собой. Точный выстрел в лоб дает облегчение душе, но та далеко не на небеса устремляется.

***

Подвал наполняется тонкими криками. В стороне от тела лежит рука, где-то ниже валяется нога ниже колена, можно найти отрезанные пальцы, если присмотреться к грязному бетону. Девушка, чьи волосы тьме подобны, длинными нитями вьются вокруг, истошно кричит, стоит не левой руке мизинцу исчезнуть. На некогда белое платье приземляется пакетик с блестящими камнями. Они полностью прозрачны. - За эти камни, - садится мужчина в черных джинсах напротив неё, - люди свои жизни отдают. Да что свои, и близких под нож готовы класть. Бриллианты. Самые чистые, настоящие, которые ты хотела. – Он поворачивает пакетик к себе, вглядываясь и вдруг усмехается. – Извини, ты ведь хотела красные. Сейчас будет. – кончик ножа оставляет глубокий след на бледным от ужаса щеке и пускает густую струйку крови. Наполняет густой жидкостью пакетик до краев, вновь запечатав её. Трясет показательно и запачканные кожаные перчатки о белую ткань протирает. Хватает ладонь, что дрожит и в судорогах бьется. Крепче сжимает, сыплет туда окрашенные в кровь камушки, смотря в полные ужаса глаза. Девушка не смеет и рта открыть, уже давно позабыв, какого это. – Жри, сука. Захлебнись в своих камнях, алчная мразь. – Сатана с силой пихает камни и залив в рот её собственную кровь, заставляет проглотить, задыхаясь. Мао в вечных мучениях покидает мир живых. Кожаные перчатки снимает и кидает те на изуродованное тело. Он выходит из пропитанной криками комнаты и поднимается прямо в крови наверх. Переодевается, даже не пытаясь смыть кровь с себя. Едет на большой скорости в квартиру, маневрируя на тонкой грани между желанием разбиться и доехать быстрее до той белой комнаты. Вновь и вновь крутит в голове фразу брата. Одна и та же сцена, попытки всех донести до него – человека, какой ужас сотворил. И лишь до Сатаны достучался девятый. Это не он. Это был не Тэхен. Эта продажная сука хотела подставить конкурента на желанное место. Так подло. Она прикоснулась к бесценному, она смела управлять Чоном. Из-за неё мандаринка так сильно пострадал, что по приходу в дом аромат цитруса совсем исчез.

***

После танца омегу забрали в одну из камер, запирая глубже, чтобы глаза не видели. Чонгук заперся в своем кабинете, в дуэте с преданным алкоголем и разрешал брать свой разум и тело страшному напитку. Он ждет рассвета. Часы показывают минуты после четырех и первые лучи солнца показываются за шторами. И в этот миг врывается группа людей и пытаются убедить его в его ошибке. Конечно, Сатана был полном опустошений и даже не пытался их слушать. Но стоило до сознания донести невинность омеги, как ноги сами понесли альфу в сторону камеры, где и был заперт Ким. Мужчина взял на руки бессознательное тело и шепча просьбы простить, понес домой, в белую комнату, что скоро станет и его местом сна. Обрабатывал раны, у ног сидел и целовал каждую рану, каждый порез, не подпуская диким зверьком к мальчику и живой души. И сейчас, спустя двадцать часов, возвращается в давно забытую квартиру. Смывает с себя чужую кровь, подбитым щенком опустив голову, собирает в себе силы появится перед Тэхеном. Он не просто ранил его, заставил столько пройти до него. Он перепутал. Ошибся. Элиза давно мертва и не в силах отпустить женщину, Чон искал всё новые возможности. На этот раз даже поверил, чуть не доводя из-за себя же ребенка до порога смерти. Однако смог сдержать, поймать из последних сил и сохранить в собственном аду. Пускай в аду, но с лучшим дьяволом. Выйдя из душа, слушает отчеты Алекса. Никто не вызывает признака жизни – как было и раньше. Абаддона застрелили ещё на вечере, Руиса убил собственный киллер и не известно, кто убирает Семь смертных с такой скоростью. Сначала Марко, затем София, теперь эти двоя. Только Сатане волноваться не зачем. Он знает на два хода вперед, какой удар ожидать дальше и на кого направлен наконечник ножа. Алекс замолкает, за что альфа благодарен. С мыслей о речи с просьбами простить сбивал. Как вдруг сбивает с ног, заставляя мысленно на месте рухнуть и ещё на века вперед усомниться – точно ли он впереди и сколько ещё ошибок допустил? - Тэхен пропал.

конец I части