Сатана и Змея

Холодный ветер режет лицо морозными кристаллами на вершинах снежных гор. Цепь сковывает руки, а горло сжимается под пристальным взглядом мужчины. Аромат тяжелого табака забивается в ледяные легкие, не уступая ни на секунду такому необходимому кислороду. Мальчишка, совсем юный, с многочисленными ранами по всему телу, что так хорошо видны из-за разодранной одежды. Чем он мог не угодить Сатане? Тебя отправили ко мне сами небеса. Поверь, будь моя воля, вернул бы к ангелам. Но очень жаль, что твой выбор был не справедлив, Балам. Очень жаль, что твоё наказание - я сам. На этой вершине нет лишних глаз. Лишь сама природа палача свидетель. Ледяные зрачки зверей сверкают за лесами, и среди толпы один человек с карими зрачками. На бледных губах играет усмешка, более чем довольная, будто месть сквозь века прорвалась на землю в облике зеркала мальчишки. Потерянного мальчишки, который и представления не имеет, что происходит и кто этот человек рядом с его мужчиной. Не понимает и причину данных действий. Как здесь оказался, почему так больно и кто причиняет эту боль? Закрыв на миг глаза от туманящих глаза лезвия ветра, теряется в прострации, еле держа равновесие. - Лу, - от тона голоса даже сам названный весь подбирается, не имея ни желания, ни сил сделать лишнего. - Насколько ты близок к нирване? - Что? - теряется от вопроса носитель аромата кислого лимона с нотками лайма, таких ненавистных сейчас единственному хозяину всех душ. - Буддизм учит, что жизнь - это колесо перерождений, где всё возвращается к началу, - Чонгук не сводит глаз с мальчика на земле, уверенный, что тот давно стал ледяным. - А ты готов к тому, что твой путь может завершиться в этот момент? Вязкая слюна становится кольцом кома поперек горла. Лу Сяо и представить не может, что его ждет после слов, что тот собирается сказать. Надеялся, что не стоит и вовсе ждать слушания, когда Сатана увидит своё сокровище в этом богом забытом месте. Однако, голова всё ещё на плечах, что заставляет Лу усмехаться не по доброму, готовый ценой собственной жизни забрать в мир иной и брата.

***

4 месяца назад. Пропажа Тэхена не сильно задела Сатану. Не было бесконечных поисков, массовых убийств, сходящего с ума хозяина. Вообще ничего. Многие даже не сразу поняли, считая хорошим подарком отдых где-то за границей. Однако два месяца отсутствия сильно начали тревожить Сун Хуа - ответственную за служанок. Выяснилось, что даже сам Чон Чонгук - хозяин поднебесного сего, в неизвестности о местонахождений мальчика. Сильная тревога распространилась по всему окружению мужчины, но никак не касалась его, что дарила спокойствие и другим, в особенности Алексу, что ждал собственную смерть уже в тот вечер - после злосчастных вестей. Стоя вновь напротив вод морских, Чонгук вновь теряется в безумном ворохе мыслей, не зная, куда бы уложить собственную душу и чем укрыть такое ломкое сердце, о существовании которых мужчина вовсе не подозревал до этого момента. Два месяца. Чертовых два месяца его руки связаны без цепей. Внутри зверь бушует, тьму за собой тянет, подталкивая каждый раз властелина на подвиги любовные. Но тот держится. Стоический держится, не давая себе волю даже на меньший поступок. Не объявлял поиски, не искал виновных и даже ни разу руки в крови не искупал. И не ясно ничего другим, кроме него самого. Вода бушует, медленно поднимаясь к берегу, разбивается о скалы, вновь отлетая на большое расстояние. Глубокие воды такого темного цвета – намного страшнее хмурого неба, тянут за собой, призывно зовут, как пиратов сирены топят в собственной стихии. Забыться сейчас – означает проиграть главный бой. У Сатаны нет ни капли от человека живучего. Его не настигает даже сама Смерть, не говоря уже о чувствах. У него нет слабостей, нет силы, нет покоя и тревоги. Это что-то пустое и что-то настолько наполненное, что вся вселенная приклоняет головы над величеством. Бесконечное – единственное, что описывает природу Сатаны. Никто не знает, когда конец и где лежит начало. И знать не должны. Столько земных и не смертных вовсе знают всю подноготную про него, однако Чон до сих пор ступает по земле и своё царство распространяет по всему кругу, обращая жизни в десятый круг ада. Однако сейчас холод морской пробирается сквозь толщу кожи и мышц, прямо по костям режет острее любых ножек и клыков. Проникает глубоко, гуляя так свободно, невидимым шлейфом окутав всё тело. И прямо сейчас, ощущая это на своей сущности, Чонгук понимает – смертельный клинок намного лучше. Слова всегда проникают намного глубже, прямо по середине каждой косточки застревает, заставляя выпустить всю боль, не дает и шанса сдержать слезы, остается там гулять подобно ветру. Но Чонгук терпит. Стойко держит голову, не дает эмоциям проскользнуть на лицо или овладеть сознанием на пике. Однако всему есть придел и невиданное раньше достигает даже подобного богу сейчас. Хладнокровье скоро подобно скалам уйдет под воду. Даже крепкий камень под дождем теряет себя. Нутром понимает – это должно было когда-то случится. Ни разу из трех снов не принял бы своё поражение с рук маленького мальчика. - Господин, мы нашли парня.

***

Целая вереница иномарок стоят у здания главного штаба Главного разведывательного управления Генштаба Народно-освободительной армии Китая (ГРУ ГШ НОАК). Напряжение застывает в воздухе густым слоем, что можно было потрогать руками. В мыслях одно – забрать своё. Ведь они так не договаривались. Чонгук в целости и сохранности вернет мандаринку старику, тот в свою очередь выполнит условия Сатаны. Раз уж китаец решил ступать по этому пути, ему только придется менять поле. Однако правила устанавливает всегда сам. Несколько мужчин из клана обговаривают с кем-то тихо по телефону. Абсолютно каждый держит оружия наготове. Юнги и Алекс шли с альфой нога в ногу, даже не думая отставать. Его жизнь – самое важное, пока что. Встречают их вовсе не радужно, однако и стрелять не имеют право. Только скользкими, пугливыми взглядами проводят до лифта. Не смотря на указанный последний этаж, останавливаются впятером в огромном зале на семнадцатом этаже. Перед Чонгуком, приклонив голову, стоит темноволосый, коротко стриженный - намного короче его Тэ, - омега, выше на пару сантиметров, не больше. Больше казалось укутанным в какой-то кусок ткани, чем одетый в что-то сносное. Он пытался казаться сжатым. Пытался. Крепкие, прямые плечи выдавали выученную прямую стойку «Смирно» и натренированные мышцы. От увиденного хотелось открыть огонь. Его за дурака держат что-ли? Балам, этот незнакомый мне омега пытается тебя заменить. Они пытаются заменить мандарин апельсином Выпуская феромоны, хотят альфу подловить Но разве я искушал? Разве похож на психа? Дай мне волю себя держать, Дай мне волю истребить их. И что казалось крайне важно сейчас – Чонгук говорил не с погибшей женой, болезненно близкой к сердцу. А с появлением Сатаны. Именно так выгревировал на сердце. Моя Сатана. Не знаю, то ли молодостью манил, то ли красотой манил, то ли защитить хотел. А возможно действительно сошел с ума. Балам, моя личная Сатана. Мой единственный свет и смерть. Закрыв глаза на миг, видя перед собой нежный образ и такое испуганное лицо, Чон не знает, куда девать свой жар. Хватать за руку неповинного ребенка, носить прочь, будто пойманный мальчишка или забыться и дать морю поглотить себя? Он крепче. Осталось немного, раз так открыто вышли на контакт. Надо лишь потерпеть. Самое худшее в положении покорителя Поднебесного – он не знает, где мог бы прятаться омега. Не имеет ни малейшего представления, от чего зубы сводит до судорог. При ведении войны победа – это подарок, но, если она задерживается, как войска, так и оружие притупляются; осада города исчерпывает ваши силы; длительная кампания истощает государственные ресурсы. Когда ваши солдаты устанут, а оружие затупится, силы и ресурсы окажутся исчерпанными, ваши противники воспользуются своим шансом и выступят против вас. Он ждал слишком долго.

***

Смотря в эти наполненные слез, такие потерянные, затуманенные глаза, Чон чувствует собственного зверя впервые так остро. Его клыки, зубы, что собственными руками точил, заставлял в крови марать, а когти, которыми тот убивал с первого размаха сейчас пытались распороть его же брюхо. И что трагичнее – Чонгук разрешал. Он поддерживал это, сам подставлял удобнее, чтобы живого места не оставил. Не знает. Не видит смысла. И кому верить на этот раз? Тогда, месяцами ранее, на коленях моля о прошении сидел этот китаец. В истерике бился и всё кричал, что знает. Одно имя спасло. Ким Тэхен. Наполненное ненавистью этот крик – единственное, что могло спасти с лап бушующих вод. Глядя на них двоих – таких невозможно похожих и таких удивительно разных – Сатана не мог забыть произнесенных грязным ртом слов. Не смыть эту грязь и святой водой, достигнуть девятого Неба и упасть – не спасет. - Эта сука использовал моё имя! – эхом звучит в голове, застряв не только в тех сырых стенах, но и в полностью потерянной голове. Лу Сяо. Ким Тэхен. То ли дар небес, то ли проклятье. Одна мать. Один отец. Даже день календарный разделить пришлось на двоих. Но на деле ли? Первый, что до смерти взрослых был и вправду законным ребенком, носил китайское имя и гражданство, учился в школе и мог свободно гулять. Второй, которого в тени высоких шкафов затворяли, прятали от взора людского, всякое право на существование забирали законно. Лу Сяо. Младший. На какие-то двадцать минут, за которые стрелки часов перевалили за следующие сутки, луна переменила облик, а звезды прогулялись немало. Ким Тэхен, что пусть и был старше, так ловко пропал из роддома за первый час жизни, так и пропадая с радаров после все годы, родился совершенно в другом облике, определенно взглотнув от полнолуния не мало. После смерти родителей попал в детский дом случайно, пока младший лежал в белой палате. Впервые отметился там, не зная ни имени, ни фамилии. Даже родителей собственных мало узнал. Но с появлением Лу Сяо исчез. Младшего забрали в путь разведки, дабы с его отцу подобными решать. А мандаринку коллекционер купил, запирая вновь, в обманчиво большую клетку загнать. И всё бы легко, враг ясен, подвох прозрачен стал. Однако прозрачность Сатана чуть в собственных водах не потерял. Сказанные тогда, зло процедившие сквозь зубы слова всё ещё служили кормом зверям и теням, что по-настоящему сошли с ума. - Коллекционер отправил его специально! Все ваши операции известные были даже нам. Балам. - Скажи, - подходит Чонгук ближе к замерзшему телу, дабы разбушевавшийся ветер снежный их голоса размывал. – Тэхен, на милость мне, скажи, как ты осмелился? – а холод такой ледяной, что внутренности замораживает. Легкие и вправду будто льдом покрылись, дышать более не представляется возможным. Одно сердце от обиды горит, заставляя держать тело стойко. Но и то вечном быть не могло и без ответа бледные губы, с которых взгляд поднять мужчина не мог, скользят перед глазами. Мальчишка падает на бок, блеснув на миг глазами. Мои деяния, будь они правдой, не так были бы жестоки Мои раны, будь они ложью, не кровоточили бы долго Мои мысли, будь они ваши, не допустили бы такое Мои чувства, будь они не ладны, заставляют жить по новой. Веки медленно раскрываются. Тепло, казалось, такое далекое, сейчас окутывает тело. Кровь всё ещё бежит по венам, сердце в груди стучит, легкие заполняются мягким ароматом табака. Не того перика, к которому так привык за всё время, а ядовитый дым, окутавший всю комнату. Пелена с глаз не исчезает, а жжет ещё больше, заставляя слезиться. Поглубже вдохнув невольно, чувствует, как горло обжигает, сушит словно чешуёй расцарапали. Тело бьет легкой дрожью не смотря на тяжелый слой одеяла. Голова кружится, не давая мыслям завладеть вновь над сознанием. Снова над головой узорчатый потолок, противно скользкая ткань постели, холод со стороны балкона и тяжелый взгляд, которого видать не хотелось бы. Отец. - Chéngfá rútóng yàowù: mùdì shì zhìyù, ér bùshì shānghài. (наказание – подобно лекарству. Цель его исцелить, а не навредить.) – раздается глубоким, пугающим до ужаса голосом, что хочется закрыться, голова идет кругом, тошнота подкатывает удушающем комом, заставляя осознать реальность. Сон рукой снимает, заставив вмиг проснуться И реальность бьет кувалдой, тяжелой, будто космос. Заставив залечивать раны, ты вновь изобьешь И это продолжится долго, - ты от меня не уйдешь. Холодный, словно камень, острее клинка смерти, Я верю, ты мне подаришь, розу на коже белой. Вырежешь осколком сердца, чтобы коснулась крови Я верю, ты не жалеешь, ты любишь меня с болью. Мои мысли пусты, в них нельзя затеряться, Ты не найдешь, увы, его имя осталось там же. Мои слезы густы, тебе же они нравились, Так начнем же мы игру, что случайно прервалась. Холодный, словно камень, ты уничтожишь во мне волю, Огнем ошпаришь нежную кожу в тату из гематом Спорим, вырежешь глаз? Или продашь за ноли, Я верю, ты мне подаришь, букеты из новой боли. Из горла непослушно вырывается крик, пока спину вновь касается правильно неправильно удерживаемый кнут. Рассекает нежную кожу, что давно позабыла о боли, печатью ступает для каждого слова в голове. Так хочется потерять сознание и больше не просыпаться, но острая боль, вновь коснувшись, не дает и на это право. Отец без передышки, с холодным до мурашек взглядом на контрасте с горячей болью, будто вовсе потерял разум. Горькая усмешка сама просится к губам, а удерживаемые так долго слезы срываются ручьями, обжигая щеки. Кисти натерли веревки, что удерживали его вертикальное положение. От легкого халата остались лишь стыдливо прикрывающие клочья. Вскоре тяжелый кнут был отброшен в сторону, а уставшие руки Отца надо было размять. Щеку внезапно обжигает тяжелая ладонь, а напротив стоит непроницаемое лицо безумца. - Как ты смеешь плакать? Ты не слушал меня, - щеки сжимают грубые пальцы, потянув наверх, чтобы глаза в глаза. А те у младшего закатываются от боли. – Успел за время забыть всё? – омега в отрицаний только мотает головой, за что получает ещё несколько ударов по лицу. Чувствует отчетливо, как огромная перстень проходит неосторожно, рассекая кожу на несколько слоев. – Испорченная кукла не имеет никакой ценности. Завтра прийдут мои коллеги. Скрой всё это дерьмо. Снова остается один на один в пропитанной сыростью комнате, совершенно раздетый, в разгар бушующих, снежных ночей. Помнит, как год назад оказался в совершенно другом месте…

***

Легкие жжет от нехватки воздуха, бока болят от сильного бега, под босыми ногами хрустит снег, метель заставляет дрожать тело. Но всё остается на втором плане, жалеть себя некогда. Нужно бежать. И Тэхен бежит, сломя голову, не оглядываясь ни на секунду. Вы знаете, как в минуту опасности меняется зрение, оно становится другим, не таким собранным и острым, но более широким. Будто видишь не только глазами, но и кожей, особенно ночью. Видишь даже шорохи. Все тело становится чутким, оно слышит. И когда замираешь с приоткрытым ртом, кажется, что и рот тоже слушает и всматривается в темноту. Сейчас омеге кажется, что позади, на расстоянии вытянутой руки тянется тень, она, как собака на привязи, лает, ступает по следам и не подойдет ни дальше, ни ближе, заставляя бежать без остановки. Тело кричит: пора остановится! Но разве слушать его кто станет? Жизнь дороже и ноги несут, пока и их полномочья не заканчиваются. Кончики пальцев, казалось, онемели. Внезапно колени начали дрожать, отчетливо чувствуя холод. Ниже ноги утонули в воде. Не смея успокоить оглушительный стук сердца, оглядывался, как сумасшедший. Тело дрожало то ли от холода, то ли от страха. Чувствует, как тело слабеет от ужаса быть достигнутым. Но больше бежать некуда. Остается лишь утонуть – плавать не умеет. Птенцу это умение не к чему. Только сейчас понимает, что до этого он бежал через лед и как провалился не заметил. Внезапно приходит в ужас – он мог утонуть. Но, возможно, это и есть спасение от всего? - Твой Отец продал тебя нам, глупая омега. Слова эхом всплывают в голове, снова напоминая о трещине где-то внутри. Тэхен в замешательстве замирает, спешит выбраться. Стукается коленями об острые края льда, почти не чувствуя боль, хотя места уже окрашены кровью. С глаз брызгают слезы и уже не ясно, в чем конкретная причина. Ким только шагает, ломая голову – что это значит? Его Отец не мог. Правда? Какое ещё продал? Он ведь… просто не мог. Так ласково касался, учил всему с детства, помогал ужасу детства исчезнуть, померкнуть на фоне той заботы, что дарил каждый день без остановок. Было приятно, до безумия хорошо внутри рядом с ним. Ноги оледенели, тело сковывала дрожь от зимнего, такого жестокого именно в данный период. Ким по-настоящему не помнит, как он попал в руки тех злых мужчин. Он пропускал мимо ушей грязные слова, закрывал глаза на бесстыдные прикосновения, на фоне которых грязными разводами горели чужие, откровенные взгляды. Не знал, куда идет, зачем идет. По прибытию в совершенно другую страну – такую отличную от их языка – Тэхен и понятия не имел, что его ждет в скором вечере. Хотел бы забыть ту комнату. Не вспоминать пожелает, из памяти навеки стереть, возможно даже из глубин души собственными руками вырезать… Только некогда оставшееся одно под его именем – душа, одинокая, что где-то внутри всё злое чувствовал, - и та досталась рукам другого монстра. Он не даст забыть. А как? Как забыть теплые прикосновения холодных кожаных перчаток? А те глаза, что заглядывали, печати оставляли, издалека нежно гладили? Чонгук ни разу не оставлял омегу одного, всегда оказывался рядом, себе не позволял боль причинить. Даже зная о больючих шрамах на тех скрытых под одеждами руках, давал ему, Тэхену взглянуть, дотрагиваться. И даже сейчас, пускай не по справедливости, но наказывая, всё равно делал не своими руками. Не дал повидать иной боли. Знает, как пострадает нежный ребенок. Знал, что рука не поднимется. Тэхен в это верил. Лежа в холодной камере – иначе не назовешь, Я думаю о камне – которым меня убьешь. Возможно, то были раны – не от тебя, врешь, Его имя вырезано глубже – его ты не найдешь. Мои губы шепчут провально, в надежде прикоснуться, Твои руки сделаны тварью, из плоти чужой и крови. Мне осталось немного, обещаний ведь не было Мы остались без времени, у любви оно недискретно. Под землей окутаешь своим огненным жаром, С ума меня сводишь, заставив быть бесправным. И всё же ты всё знаешь, свою власть и надо мной Что я буду жить долго – лишь бы встретиться с тобой. Потону глубже воздуха – прямо ко трону в Геенне. Упаду у твоих ног – они казались страхом Смерти Ступаешь босиком прямо на раны в теле, Ступаешь – не легко, но я терплю насилие. На губах – Сатана, жду твоего спасения, Его мне не дождаться – Смерть стучится в двери. Одна мысль дурнее – ведь ты же на земле. Ну и что с того, я буду ждать под Геенной.

***

Чонгук, по правде, давно забыл о предательстве. Определение этому слову, пороку, как угодно смертным, он знал. Понимал, что к черным относили, как учили детей так не поступать. Сам же, видя корень дел, не давал себе в узду тех смелых попасть. Держался не на шаг, а на всю игру вперед, предопределял чужие судьбы и ни разу не испытывал той боли, с которой отзывался сердце сейчас. Оказывается, он есть. Ядовитый смех срывается с уст на короткое мгновение, пока тонкие пальцы поглаживают крепкую грудь. Копия. Как две капли воды. Но такие разные. Стонет под ним, смело отдается, сам прикасается и дает себя коснуться. Смелеет, Сатана уверен, внутри ликует от победы. Лу Сяо. - Сука, - срывается сквозь зубы, когда, приближаясь к пику, ладони сжимаются на тонкой шее крепкого тела. Не тонкие конечности, мягкий живот, а мелкие мышцы. Омега хрипит, с ужасом в глаза смотрит и не знает, куда себя деть. Рвет острыми ногтями простыни. Там не певучая птица. Он дикий, ловкий и хитрый, словно лисичка. Себя хищником решил прозвать, совсем голову от мести потеряв. Мотивы известны Сатане, в чьих руках вся душа человеческая. Он в глубины жизней заглядывает и каждую боль, обиду чувствует, так искусно облизывает каждую рану, не давая той зарубцеваться. И сейчас на дне карих, давно отравленных глаз видит четкие границы обиды, зависти и потерянности. Не его место было в той службе, где о хорошем давали забывать. Не его должны были скрывать все эти годы в вершинах участков, в глубинах подвалов. Не его должны были ломать при каждом задании. Он должен был сидеть перед той альфой, предстать во всей красе и жить сейчас припеваючи, закрыв в маленьких ладонях судьбу всего континента. И впервые Сатана бы ему помог повернуть время вспять, дать силы удержаться и не оказаться по истечению случая в больнице. Возможно, будь на месте Тэхена этот китаец, он бы не полез в собственную систему, не закрывал бы глаза на смерть министра. Не срывался бы на рабочих. Угодил бы в клетку, где этому и место, и задушил бы собственными руками. Утопил бы в его кроки. Лишь бы не верить в повинность Тэхена. Холодный в горах воздух, ты не успеешь опомниться, Я отправлю тебя на отдых, кто неправильно коснется. Тебе не сбежать из мыслей, мне не вывести простуду, Но у нас любовь без времени, любовь всего лишь воздух. Твоё тело временное, в ней хранится весь дух. Вот оно важнее – в ней таится жизни суть. Корень зла чуть глубже стебля – мне её не найти, Но я знаю кто может стать зовом Смерти. Жизнь – лишь отрезок времени, мне её не жаль, Хочешь, проживи век, хочешь – мучений вуаль. Я буду ждать твой свет, если он не погаснет в случай, Будь осторожен у входа, тебя запутает даль. Холодный в горах воздух, где я рвал твою душу, Холодный во взгляде метель, но ты же не простужен. Я буду гореть в аду вместе с твоей тушей. Только тебе не верить – иначе всё по кругу. Сотканные из моей крови сотка оружия – мечей, Ты в меня воткнул, так смело и спереди, Не испачкав руки кровью, передал их другому Мой глупый мальчик оказался той ещё сукой.