Незнайка.

«Ты далеко от меня улетаешь. Тебе я рукой помашу. Ты никогда, никогда не узнаешь, Как я тобой дорожу. Как дорожу нашей встречей, Ты в жизнь мою солнце принёс. Подмастерье нам жизнь покалечил, Очень много пролили мы слёз. Взгляд твой бальзам нашим душам. Смех твой сердца исцелит. Знаешь, ты всем нам так нужен! Без тебя мое сердце болит…» Услышав новость, Хуайсан обрадовался. Наконец-то злющий подмастерье и вовсе изолирован от всего мира! Они после того с несколькими одноклассниками обсуждали эту тему. — Возможно кто-то увидел, что Лань Чжань держит у себя кроликов и доложил его дяде, — сделал предположение Хуайсан. Один из учеников ответил: — Я точно не знаю, но один ученик из ордена Гусу Лань слышал, как старик его ругал за то, что из окна библиотеки вылетел Вэй сюн и смеялся так, что самым бессовестным образом нарушил весьма драгоценную гусуланьскую тишину. Хуайсан поскреб подбородок: — Вот как. Получается нарушил Вэй сюн, а прилетело Лань Чжаню. — Ну да. На сердце необычайно потеплело. — И это просто замечательно! Как бы то ни было, но факт остался фактом. Лань Чжаня, похоже отправили под самый настоящий домашний арест. В классе сразу стало легче дышать. Особенно свободно вздохнул Вэй сюн. За время учебы он пересаживался три раза. Сначала он устроился рядом с Цзян Чэном, но тот внимательно слушал на занятиях и предпочитал сидеть за первой партой, дабы поддерживать добрую славу Ордена Юньмэн Цзян. Но для Вэй Усяня это место оказалось слишком заметным, и ему никак не удавалось подурачиться, так что он ушёл от Цзян Чэна и сел за Лань Чжанем. Тот внимал каждому слову Лань Цижэня, и сидел с прямой спиной, словно каменная глыба. За ним Вэй Усянь мог спокойно спать как убитый или калякать всякую ерунду в своё удовольствие. Оставалось только загадкой, как с такой дисциплиной можно быть круглым отличником. В отличие от остальных Вэй сюну настолько легко давалась наука, что старый ворчун только качал головой и вздыхал, когда замечал, что тот сладко спит за спиной племянника. Это место казалось идеальным, если не считать того, что Лань Чжань время от времени перехватывал скомканные бумажки, которые Вэй Усянь кидал другим ученикам. Однако вскоре Лань Цижэнь догадался о хитрости Вэй Усяня и поменял их местами. С тех пор, стоило Вэй Усяню лишь слегка пошевелиться, как Лань Чжань пристально буравил его спину холодным острым взглядом, Лань Цижэнь же в свою очередь, тоже пристально и сердито смотрел на него. Вэй Усянь жаловался: — Это так ужасно! Находиться под постоянным наблюдением одновременно старого ворчуна и его подмастерья абсолютно невыносимо! — Да, да, бедный Вэй сюн, — сочувствовали ему одноклассники, — а нельзя пересесть оттуда? — Старый перечник меня снова пересадит на то же место. Теперь же злого подмастерья в классе не было, Вэй Усянь вернулся на своё прежнее место и следующие полмесяца прошли просто отлично. Никто не контролировал Вэй сюна и он мог спокойно раскидывать шпаргалки по классу. А так же вместе с друзьями после уроков мог прекрасно проводить время за территорией Облачных глубин без чуткого надзора занудного подмастерья учителя Ланя. Эти полмесяца для Хуайсана были самыми плодотворными как в плане оценок, так и в плане мелкого хулиганства. В тот вечер Хуайсан поделился с Мэн Яо еще одной новостью о том, что старый ворчун, только вернувшись, снова наказал своего племянника, снял его с уроков и погнал его в библиотеку что-то там переписывать. — Все таки наш старик очень строгий со своими племянниками. Гораздо строже, чем с остальными учениками, — сказал Хуайсан, — хотя, так ему и надо. Не будет на уроках на Вэй сюна пялиться. — Вам не нравится? — Знаешь, иногда раздражает. Вэй сюн даже шпаргалку мне передать не может. А уж как Цзян Чэн злится. — Как вы думаете, он о чем нибудь догадывается? — Нет, конечно, мы ему не говорим. А сам Вэй сюн вряд ли думает о подобных вещах. Он уверен, что Лань Чжань его ненавидит. Хотя я уже и сам начинаю сомневаться в чувствах этого второго молодого господина Ланя. Да и ты же сам предложил, что лучше не говорить. — Конечно, так даже лучше. — Действительно, а то он его совсем задразнит. Или начнет презирать. Так что Лань Чжань нам еще спасибо должен сказать. Так что хорошо, что не знает. Но наблюдать за ними забавно. Мы даже поспорили, сумеет ли Лань Чжань признаться? Мэн Яо покрутил головой, сверкнул ямочками: — Ну вы даёте! Хуайсан засмеялся. На душе было легко и свободно, словно выросли крылья. Уже не надо было сжиматься от страха каждый раз от сурового взгляда. Не нужно было тайком красться по двору с оглядкой, опасаясь наказания. Никто на уроках не перехватывал шпаргалки и Хуайсан за две последние контрольные получил хорошие оценки. Мэн Яо спросил: — А за что он племянника наказал? — За то, что кто-то видел, как Вэй сюн вылетал из окна библиотеки и смеялся. — Что? — Да! Представь себе. Когда старик спросил, зачем Вэй сюн к нему полез, тот ответил, что он сам его позвал. Вот старик и наказал его. Мэн Яо покрутил головой. — Не хотел чтобы наказали Вэй Усяня? — Похоже на то. Слушай, ты правда думаешь, что он все-таки и впрямь очень сильно влюблен в Вэй сюна? Только вот он так глупо себя ведет! — Молодой еще. Нет опыта, — усмехнулся Мэн Яо. — Можно подумать, что ты старый, —засмеялся Хуайсан. Мэн Яо ответил: — По крайней мере я бы не стал так себя вести. — Можно подумать, что у тебя уже были отношения. — Может быть, — уклончиво ответил Мэн Яо. Хуайсан обрадовался: — Ну тогда ты знаешь как добиться расположения! Может научишь меня? — Хорошо. Если вам кто то понравился, то надо ему мило улыбаться. Потом очень важно внимательно выслушивать. Люди любят, когда их выслушивают. Ни в коем случае не давать советов. Лучше посочувствовать и попытаться успокоить. И, самое главное — комплименты. Это все любят. Не забывайте хвалить его. Делайте подарочки. Лучше небольшие, но каждый день, по возможности. Это может быть даже просто цветок или букетик полевых цветов. Подарочки тоже все любят. И тогда добьетесь расположения. А там уже смотрите по ситуации. Хуайсан восхитился: — Братец, а ты и впрямь опытный. Видно, Лань Чжань всего этого не знает. Потому и ухаживания у него такие странные. Он просто не знает как себя вести. Ладно, если что поможешь мне, если мне необходимо будет кому нибудь понравится? — Конечно, всегда пожалуйста. Ночью Хуайсан писал в дневнике: «Дорогой дневник. Я все больше начинаю сомневаться в том, что Лань Чжаню нравится наш Вэй сюн. Или он просто не умеет ухаживать. Или он обижается каждый раз на то, что Вэй сюн над ним шутит и издевается. Я не знаю. Если это и любовь, то весьма странная. Неужели все влюблённые себя так глупо ведут? Я так и не посмотрел на почерк Лань Чжаня. Возможно, что и стихи писал не он. Но то, что он ходит каждое утро любоваться на Вэй сюна, это факт. Сможет ли он наконец поговорить с ним? Вряд ли. Если за месяц в библиотеке он так и не смог ничего ему сказать, то вряд ли скажет теперь. Я поспорил с Мэн Яо. Кажется я проиграл. Но это не важно. Отдам ему три кошелька серебра. Ему они нужнее, потому мне не жалко. А с Цзян Чэном мы поспорили на щелбаны. Ну значит получу в лоб. Но это не важно. Важно то, что я сам ничего не смогу никогда сказать Вэй сюну. Если он узнает, то начнёт презирать меня. А я слишком дорожу нашей дружбой, чтобы потерять вот так запросто его. Как замирает от восторга сердце, когда он обнимает меня за плечи, как смеется, как произносит мое имя… Нет… Я не могу лишиться этого. Сегодня когда я слушал наставления Мэн Яо о том, как добиться расположения, мелькнула мысль… Но я тут же задавил её. Нет. Для меня слишком дорого то, что я имею сейчас, чтобы искать чего-то большего.» На полях написал: «Еще три чудесных обьятия. Одно, когда мы вышли из класса, он подошел сзади и положил мне руку на плечи. Второе, когда сидели у водопада и любовались брызгами. Оно было таким нежным, таким тёплым, словно наполненным солнечным светом. Третье, когда прощались перед отбоем. Вэй сюн был таким сонным, что мне хотелось поцеловать его перед сном. Я еле сдержался. Хорошо, что Лань Чжаня не было рядом. А то бы он точно заморозил меня.» Посидел, подумал и еще написал в дневнике: «После того, как старик наказал своего младшенького племянничка, стало гораздо легче учиться. Я даже смог передрать два раза контрольную. Хотя, по правде говоря, старый ворчун ведет последнее время свои уроки так, словно ему самому скучно и не терпится отвязаться от нас. А при взгляде на Вэй сюна он и вовсе впадает в ступор. Что у него на душе? Возможно устал. Или перестал любить свой предмет?» Но недавнее событие показало, что учитель Лань не перестал любить свой предмет. В этот раз занятие было весьма интересным. В Облачных Глубинах находилась длинная стена, в которой через каждые семь шагов было выдолблено ажурное окно (1), изображающее различные сценки: игру на музыкальном инструменте средь высоких гор, парение на мече, сражение с монстрами и тварями и так далее. Лань Цижэнь объяснил, что каждая сценка на ажурном окне изображала жизнь одного из предков Ордена Гусу Лань. Четыре самых известных и самых древних оконца иллюстрировали жизненный путь основателя клана Лань по имени Лань Ань. (1) Дело происходит в Древнем Китае, в котором стекла ещё нет, поэтому окно здесь — часть стены с выдолбленными в ней узорами. Лань Ань родился в храме и рос, внимая хвалебным песнопениям. Благодаря пытливому уму и одухотворённости, уже в очень юном возрасте он стал весьма известным монахом высшего ранга. В возрасте двадцати лет (2) он взял себе фамилию «Лань» — второй иероглиф в слове «целань (3)», и начал светскую жизнь заклинателя, став музыкантом. Однажды в Гусу он встретил ту, которую так долго искал, ту, что была предназначена ему самими Небесами, женщину, которая стала его спутницей на стезе самосовершенствования (4), и положил начало клану Лань. После кончины своей супруги Лань Ань вернулся в храм и там завершил свой жизненный путь. Четыре ажурных окна, посвящённых ему, назывались «монастырь», «изучение музыки», «нахождение спутника на стезе самосовершенствования» и «успение» (2)В Древнем Китае — возраст совершеннолетия и время, когда юноша получает второе имя (в новелле последнее условие в большинстве случаев не действует). (3) Целань — буддистский монастырь. (4) Проще говоря — человек, с которым вы вместе совершенствуете тело и дух. За последние несколько дней на занятиях редко можно было услышать что-то столь же интересное, как эта история. Несмотря на то, что Лань Цижэнь в своей обычной манере приправил её занудной хронологией, ученики с большим интересом слушали его рассказ. После урока Вэй Усянь со смехом сказал: — Так значит, основателем клана Лань был монах — и почему я не удивлён! Он решился окунуться в мирскую суету, только чтобы встретить ту самую, а когда она покинула его, то вновь вернулся в свою обитель, отринув юдоль скорби и её заботы. И как только такой человек, как он, умудрился произвести столь неромантичных потомков? Никто не ожидал, что основатель Ордена Гусу Лань, известного своей косностью и правоверностью, окажется настолько занятным, поэтому юноши принялись судачить на эту тему. Мало-помалу их разговор плавно перешёл к вопросу «спутника на стезе самосовершенствования», и они начали обсуждать спутников своей мечты, а точнее, известных девушек из различных орденов. В этот момент кто-то спросил: — Цзысюань-сюн, а кого ты считаешь самой лучшей? Услышав это, Вэй Усянь и Цзян Чэн, не сговариваясь, одновременно посмотрели на юношу, сидевшего за первой партой. Юноша этот имел напудреное лицо изящное и гордое, на лбу его красовалась метка цвета киновари; воротник, манжеты и пояс одеяния украшены вышитым пионом сорта «Сияние средь снегов». Это был молодой господин Ордена Ланьлин Цзинь, посланный в Гусу на обучение — Цзинь Цзысюань. Кто-то другой одёрнул его: — Ты бы лучше не спрашивал Цзысюань-сюна об этом. У него уже есть невеста, и, конечно, ответом будет она При слове «невеста», уголки рта ЦзиньЦзысюаня будто дрогнули, обнаруживая лёгкое выражение недовольства. Однако ученик, задавший вопрос, не уловил этого знака и радостно продолжал: — Правда? А из какого она ордена? Она наверняка чрезвычайно талантлива и красива! Цзинь Цзысюань поднял бровь: — Не стоит говорить об этом. Внезапно в разговор встрял Вэй Усянь: — Что ты имеешь в виду — «не стоит говорить об этом»? Все в ланьши ошарашенно посмотрели на него: Вэй Усянь всегда говорил с ухмылкой, никогда не гневался, даже когда его ругали или наказывали. Однако сейчас на его лице появилась совершенно очевидная враждебность. Цзян Чэн также не стал, как обычно, распекать его за поиск проблем на свою голову. Вместо этого он сидел рядом с мрачным выражением лица. Цзинь Цзысюань презрительно огрызнулся: — Какая именно часть фразы «не стоит говорить об этом» тебе неясна? Вэй Усянь язвительно усмехнулся: — Фраза-то мне ясна. Но я никак не могу понять вот что: как, во имя Небес, ты можешь быть недоволен моей шицзе? Раздался шёпот учеников. Обменявшись мнениями, юноши поняли — они случайно разворошили осиное гнездо: невестой Цзинь Цзысюаня оказалась Цзян Яньли из Ордена Юньмэн Цзян. Цзинь Цзысюань ответил вопросом на вопрос: — А ты не хочешь спросить, как, во имя Небес, я могу быть доволен ей? Цзян Чэн тут же встал. Вэй Усянь отпихнул Цзян Чэна в сторону, преграждая ему путь, и глумливо произнёс: — А ты, должно быть, полагаешь, что тобой была бы довольна любая? И откуда ты только набрался уверенности в себе, раз настолько привередлив? Послышались шепотки: — Оказывается из-за своей помолвки Цзинь Цзысюань не испытывает никаких симпатий к Ордену Юньмэн Цзян. — А вы заметили, что он неодобрительно поглядывает на проделки нашего Вэй сюна? — Ха! К тому же он кичится своей непревзойдённостью среди нас! — Конечно, ведь никто никогда в его жизни не смотрел на него вот так сверху вниз. Услышав эти разговоры за своей спиной, Цзинь Цзисюань дернулся и выпалил: — Если она так недовольна мной, то пусть разорвёт помолвку! Короче говоря, плевать я хотел на твою драгоценную шицзе. А если она тебе так симпатична, то попроси её отца отдать её тебе! Ведь разве он не относится к тебе лучше, чем к собственному сыну?! Это был запрещённый удар по Цзян Чэну. Тот поднялся и угрожающе пошел на Цзинь Цзисюаня. Но Вэй Усянь снова отпихнул Цзян Чэна в сторону и врезал накрашенному отпрыску главы Цзинь так, что с его лица обильно посыпалась штукатурка, весь его тщательно нанесённый макияж размазался и его лицо стало похоже на сливу. Лань Цижэнь в этот же день вызвал родителей в школу. Вечером рассказывая об этом событии, Хуайсан вздохнул: — Я никогда не видел Вэй сюна таким. Похоже, он сильно любит свою шидзе. Мэн Яо почему-то насторожился. Ночью Хуайсан написал в своём дневнике: «Дорогой дневник, я еще никогда за все время не видел, чтобы Вэй сюн был таким злым. Он врезал Цзинь Цзисюаню так, что с его лица посыпалась пудра и размазался по всему лицу блеск для губ. Половина его лица теперь синяя и опухшая. А ведь он так трясётся над своей внешностью. Должно быть для него это самая настоящая трагедия. Но мне и всем нисколько его не жаль. Потому что он всегда смотрел на всех свысока, словно он тут самый главный или самый красивый. Он ожидал всеобщего восхищения и поклонения своей разукрашеной персоне. Но практика доказала обратное. Самый красивый и самый лучший здесь наш Вэй сюн. Ему не нужно размалевывать себя, его нежная персиковая кожа и изящные благородные черты лица не нуждаются в косметике. Он и так прекрасен. И с этим не поспоришь. Все знают, что папочка купил для Цзисюаня третье место в списках красоты молодых господ и за это никто не любит накрашенного и заносчивого отпрыска семейства Цзинь. Но зато все просто обожают Вэй сюна. Ведь он не просто самый красивый, он самый умный и самый сильный среди нашего молодого поколения и никогда не задаётся. С его умом, талантами и красотой можно достичь невиданных высот и иметь большое влияние в заклинательском мире. Мало того, я помню как дагэ и Сичэнь гэ говорили о каких-то сверхспособностях, которых нет ни у кого во всей Поднебесной. Ох, Вэй сюн…да у меня просто нет слов, чтобы описать его… Такие люди рождаются в единственном экземпляре раз в тысячу лет! А может он вообще такой и вовсе один! Но как он вступился за свою шидзе. При чем Цзян Чэн не стал ворчать по своему обыкновению, что Вэй сюн ищет проблем на свою голову, а наоборот поддержал его. Значит, все-таки Цзян Чэн говорил правду насчет Вэй сюна и его шидзе. Похоже и правда то, что Цзян Фэнмянь отдаст ему в жены деву Цзян. Если он возлагает на Вэй сюна большие надежды, то нет лучшего способа укрепить свой орден.» Драка встревожила оба именитых ордена, и в этот же день Цзян Фэнмянь и Цзинь Гуаншань прибыли в Гусу из Юньмэна и Ланьлина. Хуайсан и Мэн Яо прокрались к кабинету учителя Ланя и слушали, что творится там. Оба главы нашли своих сыновей стоящими на коленях и выслушивающими суровое порицание от Лань Цижэня. Отцы стерли пот со лба и завязали праздный разговор, в ходе которого Цзян Фэнмянь поднял вопрос о расторжении помолвки. Он сказал Цзинь Гуаншаню: — С самого начала мать А-Ли настаивала на помолвке, а я не одобрял её. Сейчас уже понятно, что ни один из наших детей не жаждет этого брака, так что будет лучше, если мы не станем их заставлять. Цзинь Гуаншань был удивлён. Он медлил с ответом, поскольку думал, что разрывать помолвку с дочерью главы именитого ордена — не очень хорошая идея, и в итоге ответил: — Что бы дети понимали во взрослых делах! Они галдят по поводу и без. Фэнмянь-сюн, нам нет никакой нужды принимать их мнения всерьёз. Цзян Фэнмянь сказал: — Цзинь-сюн, мы можем заключить за них помолвку, но мы не можем вступить за них в брак. В конце концов, ведь это именно им придётся провести остаток своих жизней вместе. После некоторых размышлений Цзинь Гуаншань набрался мужества и дал своё согласие. Итак, Хуайсан с Мэн Яо внимательно наблюдали из-за кустов за тем, как разговаривают главы кланов с учителем Ланем, он украдкой глянул на Мэн Яо. Тот смотрел на мужчин во все глаза и внимательно прислушивался к разговору. При этом же разговоре присутствовал Лань Сичэнь и он выглядел весьма удивленным. Наверняка он не ожидал, что обаятельный и добрый солнечный юноша оказался не просто драчуном, а инициатором драки. Да еще и неслабо навалял чванливому сыночку главы Цзинь. Одна сторона его так тщательно оберегаемого лица была похожа на сливу, отливающую фиолетовым, да так, что подведеный чёрной краской глаз полностью заплыл, тушь для ресниц тоже размазалась. Так что одной половиной лица он смахивал на панду. На самом же Вэй Усяне не было ни царапинки и он вовсе не чувствовал себя виноватым. Создавалось такое впечатление, что это не он только что превратил половину лица Цзинь Цзисюаня в сплошной синяк. Он, как всегда, светил своим ярким светом, немного приглушая сияние опущенными длинными ресницами, которые отбрасывали длинные тени на его нежные персиковые щеки. Для самого Цзинь Цзысюаня это была большая трагедия, так как он, как никто другой весьма трепетно и бережно трясся над своей внешностью. Хуайсан посмотрел на Лань Сичэня и заметил, что тот еле сдерживается, чтобы не засмеяться. Мэн Яо во все глаза рассматривал главу Цзинь. Хуайсан уже видел его несколько раз на советах кланов, потому для него не было новинкой то, что Цзинь Гуаншань пользуется косметикой. Но для Мэн Яо это было явно весьма удивительно. Когда главы кланов ушли, Лань Сичэнь посмотрел вопросительно на дядю. Лань Цижэнь только вздохнул и развел руками. — Что с ними делать? — спросил Лань Сичэнь. Старый ворчун позвал адепта, отвечающего за порядок и велел красиво расставить мальчишек по разным углам, чтобы они снова не затеяли драку. — Куда их отвести? — спросил адепт. — Одного поставьте во дворе храма предков. А другого…другого перед ланьши. И пусть думают над своим поведением. Адепт забрал юношей и ушел. Главы ушли каждый в свою сторону, а Хуайсан и Мэн Яо решили вернуться к себе. Но не дошли до своей комнаты, как по дороге они заметили Лань Чжаня, который выскочил из библиотеки и почти бегом куда то шел, прижимая руку к груди. Хуайсан дернул за рукав Мэн Яо: — Куда это господин подмастерье полетел? Давай проследим. Они прокрались во внутренний дворик храма предков и спрятались за росшие у ворот кусты. На белой гальке Хуайсан увидел стройный силуэт Вэй сюна, наказаного за драку. Он почти сливался с камнями. Белое на белом. Выделялись только длинные черные волосы и сиреневые лотосы на плечах. Лань Чжань добежал до него и остановился. Видно было как он тяжело дышит и смотрит на юношу. Вэй Усянь же совсем не обращал на него внимания. Он что то рассматривал между белых камушков. Тогда Лань Чжань забежал вперед. На его лице читалось смятение. Он снова посмотрел на этого красавчика, который поднял голову и с удивлением воззрился на несчастного воздыхателя. Воздыхатель же вроде вознамерился что то сказать, но так и не смог. Лань Чжань долго с каким то отчаянием на лице молча смотрел на Вэй Усяня, пока тот не потерял к нему интерес и не опустил голову. Он нашел какую то палочку и начал ковырять между камушками. У нефрита был такой вид, словно он вот вот расплачется. Он снова прошелся по веранде туда и сюда, пытаясь успокоиться. Снова остановился, вперив отчаянный взгляд в юношу. Но тот уже не смотрел на него, поглощенный своим занятием. Лань Чжань постоял еще пару минут, потом развернулся и ушел в библиотеку. Вэй Усянь, заметив движение, поднял голову, проводил его непонимающим взглядом, пожал плечами и снова принялся ковырять палочкой. Видно тоже так и не понял, чего этому странному унылому монаху надо. Юноши проследили за ним и пошли к себе. — Странно, — рассуждал Хуайсан, — что он хотел ему сказать? Может хотел утешить? На нем лица не было. С чего это он так распереживался? — Я думаю, что до него дошла причина драки. — Подрался то он из-за Цзян Янли. Думаешь, подумал, что он и правда на ней женится? — Кто знает? — ответил Мэн Яо. Что подумал Лань Чжань, так и осталось загадкой. Попозже вечером Хуайсан сходил за пирожками в деревню и все же решил навестить Вэй сюна. Припрятав пару паровых пирожков, он решил отнести их Вэй Усяню. — Вы куда? — спросил Мэн Яо. — Вэй сюн там наверняка голодный. — Я с вами. — Не стоит. В Облачных глубинах сегодня полно народу. Думаю тебе нельзя будет пробраться незамеченным до храма предков. — И то верно, — согласился Мэн Яо. Добравшись до дворика, где должен был стоять Вэй сюн, размышляя о своем поведении, Хуайсан не застал его там. Один из учеников окликнул его: — Не сюн, ты Вэй сюна ищешь? — Да. — Его глава Цзян забрал. Я видел их недавно вместе. — Он его сильно ругал? — забеспокоился Хуайсан. — Да нет, он его вовсе не ругал. Они о чем-то разговаривали втроём. И Цзян Чэн выглядел весьма обеспокоенным. — А Вэй сюн? — Он спрашивал о своей шидзе. И говорил, что очень соскучился по ней. — Ну хорошо, — ответил Хуайсан и побрел к себе. На душе было неспокойно. Почему-то казалось, что Вэй сюн настроен бросить школу. И это обстоятельство весьма расстраивало Хуайсана. Идти к Вэй сюну он не решился, так как там, наверняка сейчас обсуждали семейные дела и явно никого не ждали. Он принес назад пирожки. — Что там? — спросил Мэн Яо. — Ничего. Его забрал глава Цзян. И они разговаривают. Я туда не пошёл. Думаю у них сейчас свои разговоры. Ночью он написал в дневнике: «Дорогой дневник. Сегодня я всё-таки окончательно убедился, что Лань Чжань всё-таки влюблен в Вэй сюна. Он бегал вокруг наказанного Вэй сюна с таким выражением на лице, словно что-то хотел сказать. Но не сказал. Только пробегал зря, тем самым вызвав глубокое недоумение в глазах Вэй сюна. Эх, подмастерье и есть подмастерье. Так и будет нарезать круги и страдать. А говорить ртом его не учили. Но если Вэй сюну ничего не сказать, то он и не догадается. Не потому, что наш Вэй сюн чёрствый. Нет. Я бы так не сказал. Скорее всего он просто никогда не размышлял над этой темой. Да оно ему и не надо. Это взрослые проблемы. А юность должна быть юностью. И для того чтобы тратить её на подобные мысли, не может даже и речи быть. Сам Вэй сюн рассуждает так, что надо просто веселиться и развлекаться пока молод и полон сил. Детство и юность пройдут, а взрослая жизнь она навсегда, да самой смерти. Как печально… Потому он правильно делает, что не забивает свою голову всякой ерундой. Завтра надо будет поговорить с ним. Я уже соскучился, ведь за целый день даже и парой слов не удалось перекинуться с Вэй сюном. Очень печально.» Хуайсан лег спать. Почему-то ему приснилось, что Вэй сюн улетает на мече. Хуайсан машет ему снизу рукой. И вот он уже так высоко и далеко, что уже невозможно различить. Хуайсан просыпается с каким-то щемящим чувством одиночества. Он быстро встал, привел себя в порядок и почти бегом припустил к тренировочному полю. Но на утренней тренировке Вэй Усяня не оказалось. Лань Чжань стоял у края поля, напряжённо вглядываясь в сторону. Вспомнив как вчера Лань Чжань нарезал круги вокруг Вэй сюна, Хуайсан вдруг сам заскучал пуще прежнего. Время шло, Вэй сюна не было. Лань Сичэнь обратился к Цзян Чэну: — Молодой господин Вэй опять опаздывает? — Нет, он ночью собрал вещи и уехал вместе с отцом. Сичэнь гэ застыл в недоумении. Гул прошёлся по рядам вмиг осиротевших учеников: — Каааак? — Не может быть! Лань Чжань молча повернулся и ушел с тренировочного поля. — Ванцзи, ты куда? — В библиотеку. Весь его вид говорил о том, что ни с кем в паре, кроме Вэй Усяня, он не желает драться. И его можно было понять. Из всех учеников не нашлось для него более достойного противника. Только Вэй Усянь. Неожиданно стало скучно и уныло. Впрочем, так было всегда до прихода прекрасного юноши. Казалось, вся жизнь застыла в Облачных глубинах без солнечного юноши. У Хуайсана появилось стойкое ощущение, словно украли с небосвода солнце. И сразу стало пасмурно Пасмурно и уныло. Тренировка получилась какая-то скомканная. Сам Лань Сичэнь был непривычно рассеян и хотел скорее закончить скучную тренировку. Ученики выглядели унылыми и убитыми горем. После тренировки все молча разошлись, не говоря друг другу ни слова. Хуайсан случайно заметил, что глазах многих стояли слезы. Он и сам был не в лучшем состоянии. Цзян Чэн ушел ни на кого не глядя, вид у него был весьма ратерянный. Хуайсан вспомнил их разговор про деву Цзян. Понял, что это был тогда не праздный разговор. Он был и рад за Вэй сюна и находиться в этом месте без любимого друга сил не было. Он видел как ученики молча разбредались по своим комнатам словно во сне. Сам же Хуайсан после тренировки бестолково топтался по двору, казалось, словно у него из-под ног выдернули почву. Видеть никого не хотелось. Делать тоже ничего не хотелось. Думать тоже не хотелось. Хотелось упасть куда-нибудь во что-то мягкое и плакать, плакать. Хуайсан не находил себе места. Он уже нарезал по двору двадцатый круг, как вдруг увидел Лань Сичэня. — Хуайсан, не знаешь, почему молодой господин Вэй уехал так скоропостижно? «Сказать? Не сказать? Эх…всё равно когда-нибудь узнает…» — Брат Сичэнь, а ты разве не знаешь? — Нет. — У него же помолвка! Лань Сичэнь побледнел, он выглядел так, словно ему не хватает воздуха. — Помолвка? — Ну да, помолвка. С девой Цзян. Лань Сичэнь переспросил: — С девой Цзян? Хуайсан был в отчаянии. Ему было жалко Сичэня и ощущение того, что Вэй сюн больше не вернется наводило жуткую тоску. Чуть ли не со слезами он выпалил: — Ну да! Он же расторг ее помолвку с Цзисюанем, потому что они любят друг друга! Потому он не мог больше ждать. Счастливое воссоединение влюбленных наконец то состоялось. При этих словах Лань Сичэнь как-то странно ссутулился и пошел прочь. Хуайсан стукнул себя веером по лбу: «Хуайсан, дурень, что ты делаешь? Ты сам можешь страдать сколько угодно, но зачем сделал сейчас больно брату Сичэню? Ты чего добиваешься?» Прозвенел звонок на урок. Учитель Лань пришел очень хмурый и без своей любимой бороды. Но ученики были настолько в трауре, что даже не удивились. Хотя Хуайсан про себя отметил, что без бороды старому ворчуну намного лучше и выглядит он моложе и гораздо красивее. Урок прошел ужасно уныло, ученики сидели необычайно тихо, погруженные каждый в свои мысли. Старик спросил Цзян Чэна, тот что-то промямлил невпопад, сам учитель Лань не понял, что тот говорит, посадил его и даже забыл поставить оценку. После уроков все вышли и молча разбрелись по своим комнатам, словно только что пришли с похорон. Ночью Хуайсан писал в дневнике: «Дорогой дневник. Что мне делать? Как дальше жить? Если бы я не узнал никогда Вэй сюна, возможно я никогда бы и не понял, как настоящая жизнь отличается от того подобия жизни, которую я когда-либо видел и чувствовал на себе. Вэй сюн показал нам как светит солнце, как играют радужными брызгами капельки воды в солнечных лучах. Дал нам ощутить ту радость и счастье, которые приносит нам сама жизнь. Какими яркими красками она раскрашена. Я не могу представить, как я буду жить дальше. Ученики ходят со слезами на глазах. Настоящая жизнь кончена. Начинаются серые будни. Я больше не увижу его улыбки, не утону в бездонном омуте его глаз. Не услышу его серебряного смеха. Не смогу ощутить его объятий, таких сильных и надёжных. Вэй сюн! Вернешься ли ты? Вэй сюн…»