Незнайка.

«Упал я в омут глаз бездонный. К тебе доверчиво я руки протянул… И поцелуем долгим, томным… В прекрасном сне к губам твоим прильнул. О чем мечталось, не сбылось… В одном мгновеньи все слилось. Осталось лишь одно воспоминанье… Тот стук колес дороги дальней… И нежность губ твоих осталась. Я не испытываю жалость… И той дороги не забыл… В прекрасном сне…со мной ты был…» Спустя некоторое время ученики все же немного отошли от шока и теперь на каждом углу только и были слышны разговоры про Вэй сюна. Ни о чем другом все были просто не в состоянии говорить. Хуайсан подошел утром к группе учеников. Один спрашивал у другого: — Вот так прям и расторгли помолвку? — Да! При чем глава Цзян первый предложил. — Ооо, наверняка Вэй Усянь теперь попросит ее руки. — Да, не зря же он так яростно отлупил Цзинь Цзысюаня. Из-за него же и расторгли помолвку! — Нууу, теперь наши влюбленные счастливо воссоединятся. — Эх, жаль, скучно без Вэй сюна. — Да, и не говори. В этом монастыре можно совсем прокиснуть. — Может он передумает и вернется? — Эх, это вряд ли. Там такая любовь! Вы бы видели! Хуайсан вздохнул и отошёл. Разговаривать ни с кем не хотелось. Тем временем ученики были весьма встревожены тем, что Вэй сюн так спешно покинул занятия. Хуайсан прошел по двору и увидел другую группу учеников, котрые судачили о скорой помолвке Вэй Усяня и Цзян Янли. Они уже в который раз говорили о том, что со способностями Вэй Усяня клан Цзян достигнет небывалых высот. Так что глава Цзян не просчитался, когда прочил себе в зятья приемного сына. Хуайсан отошёл в сторону. Вскоре он увидел еще нескольких учеников. Это были юноши из ордена Юнь Мэн Цзянь и ордена Лань Лин Цзинь. — Вашему молодому господину знатно досталось. У него половина лица так опухла и посинела, что он не в состоянии даже глаз открыть! — Да уж. Теперь он лежит с примочками во все лицо. Кто знал, что Вэй сюн так любит свою шидзе? Что готов всякого, кто неуважительно выскажется в её адрес прибить на месте! — Как же не любит? Все видят какая у них любовь. Шидзе (2) варит ему суп, чистит лотосы, всегда сидит у его постели когда он болен. Видели бы вы как она нежно протирает его губы платочком, когда он поест. Она готова его на ручках носить. А как сияют их глаза, когда они смотрят друг на друга. И сам Цзян Фэн Мянь поощряет их отношения. Он с самого начала возлагал на нашего шисюна (1) большие надежды. — А вот оно что. Теперь понятно почему мадам Юй так старается держать его подальше от дочери. Она же пообещала нашей хозяйке отдать ее замуж за господина Цзынь Цзысюаня. — Точно. А глава Цзян против этого. Но ничего не может сделать. Потому что ваша и наша хозяйка подруги и они поклялись поженить их. — Ну теперь помолвка расторгнута, так что… Хуайсан отошёл от юношей и снова услышал от другой группы учеников одни и те же разговоры. — Вот так прям и расторгли помолвку? — Да! При чем глава Цзян первый предложил. Глава Цзинь прямо оторопел. — Ооо, наверняка Вэй сюн теперь попросит ее руки. — Конечно попросит. Думаю уже попросил. И глава Цзян не против, не зря же он сразу забрал Вэй сюна! — Да, а как он знатно отлупил Цзинь Цзысюаня. С него вся спесь вместе с макияжем мигом слетела. — Так всё-таки из-за Вэй сюна расторгли помолвку? — Конечно, из-за кого же? Он имеет полномочия расторгнуть помолвку на правах старшего ученика в ордене (3). — Дааа, теперь ваши влюбленные счастливо воссоединятся. — Эх, скучно без Вэй сюна. — И не говори… Никто не сидел за утренними чтениями, всем было не до того, ученики только и говорили про Вэй Усяня. Всем было абсолютно наплевать на правило: «Не говорить про других за их спиной.» Но все были настолько взбудоражены произошедшим, что даже делать ученикам замечание было абсолютно некому. Наступило время завтрака. Хуайсан никуда не пошёл, а решил сходить в столовую. Ему было решительно все равно, что жевать. Он даже вкуса бы пищи сейчас не разобрал. Ученики сидели как на похоронах и уныло двигали челюстями, чтобы прожевать свой не менее унылый завтрак. Лань Чжаня в столовой не было. Что было и вовсе несвойственно весьма дисциплинированному и пунктуальному зубрилке. После завтрака Хуайсан поймал Цзян Чэна: — Цзян сюн, скажи честно. Все только и судачат о помолвке Вэй сюна и твоей сестры. — Хуайсан, что ты от меня хочешь? — Это правда? Цзян Чэн сделал таинственный вид: — Кто знает? Кто знает? — А кто знает кроме тебя? Цзян Чэн поднял бровь: — Хуайсан? Зачем тебе это надо знать? Хуайсан замялся: — Ну…все об этом судачат без продыху…ты же можешь остановить эти сплетни? Цзян Чэн хмыкнул: — А зачем? Пусть говорят. — Так это правда? Цзян Чэн снова сделал загадочное лицо: — Все возможно. Все возможно. Ну ладно, я пошел готовиться к экзаменам. Хуайсан с отчаянием посмотрел вслед юноше, который вмиг стал каким-то чужим и поплелся к себе. Надо было готовиться к этим проклятущим экзаменам. С порога он тут же услышал от Мэн Яо: — Представьте, Лань Чжань за воротами обнимается с кроликами и ревёт. — Реально? — Реальней некуда. Сходите сами убедитесь. «Ничего не понимаю. Что творится?» Хуайсан тихо прокрался за ворота. Его взору предстала и вовсе необычная картина. Лань Чжань, этот свирепый палач и зануда, бережно прижимал к груди два беленьких комочка, напоминающих два пушистых снежка. Из глаз его безмолвно катились слезы, падая на белые шубки, оставляя мокрые следы. Кролики дергали розовыми носиками, нюхая лицо сурового стража гусуланьского порядка, не понимая зачем хозяин им устроил душ из слёз. Хуайсан оторопел. Он первый раз видел его таким. Неужели под маской каменного безразличия ко всему кроется нежная ранимая душа? Понаблюдав некоторое время, Хуайсан совершенно обескураженый тихонько пошел обратно. — Ну что, видели? — встретил его вопросом Мэн Яо. — Я не успел, — соврал Хуайсан. Он так и не понял, для чего он это сделал, но почему-то не хотелось ни с кем делиться тем, что он только что увидел. Вскоре приболел учитель Лань. Ученики было обрадовались, но не тут то было. Вместо него пришел Лань Чжань. Все насторожились, опасаясь, что он отыграется за все их проделки. Но тот пришёл с абсолютно бесчувственным видом, монотонно прочел скучную лекцию по какому-то древнему историческому трактату. Ученики сидели в напряжении, но будущий педагог оказался еще скучнее чем его дядя. Хорошо хоть не стал никого спрашивать, дал домашнее задание и сразу ушёл. Хуайсан с облегчением вздохнул, весь урок он сидел как на иголках, уверенный, что злющий подмастерье не упустит случая на нем отыграться и обязательно спросит его, чтобы поставить плохую отметку. Перед экзаменами нахватать плохих оценок была не очень хорошая идея. Но суровому стражу явно было не до того, он словно был не здесь, поглощенный какими-то своими думами. Ночью Хуайсан написал в дневнике: «Дорогой дневник. Все только и судачат о помолвке Вэй сюна и девы Цзян. Сам же Цзян Чэн отвечает весьма туманно, но и не опровергает слухов. И на все наши более конкретные вопросы только пожимает плечами и загадочно улыбается. Конечно, он то ничего абсолютно не теряет. Они по-любому будут теперь всегда вместе, если эта помолвка состоится. Цзян Чэн тоже скоро покинет это место. Он тоже не хочет здесь учиться и стал каким-то чужим. Теперь он ни с кем никуда не ходит, а сидит в своей комнате и упорно занимается зубрежкой. Лань Чжань проводил у нас урок. Я напрасно боялся. Он вовсе не проявляет никакого интереса к нам. Да ему и некогда. Он снова заперся в своей любимой библиотеке. Вот только интересно, кто наябедничал про кроликов? Когда мы тогда шли вместе с Вэй сюном и кроликами, Су Шэ сидел у себя на веранде и кроме него никого больше не было, кто бы нас видел. Неужели он? Вполне возможно. И хотя я не пылаю к Лань Чжаню любовью, никогда не пойду на него ябедничать. Одно дело в отместку посмеяться вместе с друзьями над злым подмастерьем, а совсем другое побежать и настучать старшим. Вэй сюн никогда не ябедничает, он предпочитает самолично разбираться. Да и сам Лань Чжань не бегает до своего дяди, чтобы стучать на нас, он тоже предпочитает сам разбираться. Хотя доносить на учащихся входит в его обязанности. И тем более на фоне всего этого весьма неприятно, что этот самый Су Шэ ведет себя подобным образом. Тем более Лань Чжань и Вэй сюн спасли его. И где элементарная благодарность? Не знаю, что из него вырастет, но наверняка не очень хороший человек. Если он, конечно же, не пересмотрит свое поведение. Да ладно, речь не о нем сейчас. В Гусу самый настоящий траур. Вот только думаю, что вряд ли помолвка послужила причиной столь спешного бегства Вэй сюна. Лань Чжань обнимался со своими кроликами и рыдал в три ручья. Что с ним? Что могло заставить этого бесчувственного монаха проявлять столь сильные эмоции? Всё-таки этих зверьков ему Вэй сюн притащил! И ведь он их не съел! А носится с ними как с родными! Похоже, что они ему очень дороги. Неужели нельзя было поговорить с Вэй сюном? Ну не убил бы он его из-за этого. Не думаю, что он стал бы смеяться над чувствами другого человека. Вон он как серьёзно воспринял рассказ про Лань Аня. Не стал бы он смеяться и над Лань Чжанем. Чего он так испугался? Вообще не могу тут уловить никакой логики. Или логика и Лань Чжань вовсе противоположные понятия? Он вроде умный, начитанный, отличник. Наверняка и словарный запас у него должен быть на должной высоте. Но почему он не нашел слов поговорить с Вэй сюном? Вот убейте меня, но я вовсе его не понимаю.» Прошло еще немного времени. Начались экзамены. В один из выходных, когда Мэн Яо ушел в посёлок, Лань Сичэнь зашел к Хуайсану. — Хуайсан, как дела у тебя? — Все хорошо. — Ты не знаешь, можно ли пожарить арбузные корки? Хуайсан рассмеялся: — Брат Сичэнь. — Что такое, Хуайсан? — Просто вспомнил забавный случай. — Какой же? — Ты же знаешь, Вэй сюн очень страдал от вашей диеты, потому частенько сбегал в Хунаньскую кухню в Гусу. Очень хорошо готовят там. И весьма вкусно. Лань Сичэнь улыбнулся и пошутил: — Они готовили блюдо из арбузных корок? Хуайсан опять рассмеялся: — Нет, нет. Совсем не то. Один раз Вэй сюн не успевал сбегать пообедать и пришел в вашу столовую вместе со всеми. Ему принесли поднос еды. Он понюхал, скривился и есть не стал. Только спросил у Лань Чжаня: «Как это можно есть?» Лань Чжань удивился: «Почему это нельзя есть?» Тогда Вэй Усянь сказал, что жареные арбузные корки вкуснее, чем ввел твоего братишку в полнейшее замешательство. Потом вспомнил, что у него ещё остались паровые пирожки и ушел. А твой братишка долго сидел и думал, что это сейчас было. Вот тогда же ему пришлось съесть оба обеда, чтобы Вэй сюна не наказали. Хотя, возможно, прилетело бы Лань Чжаню, так как ваш дядя приставил его к Вэй сюну. Лань Сичэнь слушал это с улыбкой: — Вот оно что. Это была шутка. А Ванцзи принял ее всерьёз. — Знаешь, брат Сичэнь, мне кажется что твой братишка все, что говорил Вэй сюн принимал слишком серьезно. Лань Сичэнь улыбнулся и пошел к себе. Как только он вышел, тот час же улыбка сползла с губ Хуайсана. Стало до того тошно, что сил больше не было. Хуайсан вздохнул и вышел из комнаты на воздух, он решил сходить прогуляться, невозможно было сидеть целыми днями без движения. Прогулки без Вэй Усяня прекратились. Злой подмастерье потерял к ним интерес, он по-прежнему каждый вечер уходил на полянку с кроликами. Вид у него был самый безнадежный. Наверняка жалел, что так и не поговорил с предметом своих безответных воздыханий. Мэн Яо выиграл! Теперь Хуайсан должен ему три кошелька серебра. Хуайсан без всяких возражений молча отдал деньги. Впервые он получил подтверждение того, что действительно не в деньгах счастье. Он бы отдал все, что имел только за одну лишь самую невинную прогулку с Вэй сюном. Мэн Яо деловито приложил кошельки к уже заработаным. Прошли экзамены, где Хуайсан кое как вылез на весьма посредственные оценки. Начались каникулы. Хуайсан собрался в Цинхэ. — Братец, ты со мной поедешь? Или пойдешь в Ланьлин по своим делам? В любом случае, как сделаешь дела, возвращайся ко мне, если получится! — Большое спасибо, второй молодой господин Не. Конечно, я пойду по делам. Если что, я воспользуюсь вашим предложением. Хуайсан понимал, что у Мэн Яо свои дела. Он и так целых три месяца пробыл в Гусу, не считая пары недель в Цинхэ. Он доехал в повозке вместе с Хуайсаном до Ланьлина. Он попросил остановить повозку, вышел, попрощался, закинул на плечо дорожный мешок и уверенно зашагал прямо в центр города. Хуайсан долго глядел ему вслед, пока тот не скрылся из виду. Он вздохнул, повозка тронулась. Что-то такое непонятное упало с плеч Хуайсана, он прямо физически ощутил это. Горный пейзаж закончился, дорога пролегала по равнине, уже перестали попадаться то тут, то там камушки под колеса. Повозка поехала более плавно, Хуайсан не заметил как уснул. Во сне он увидел прямо перед собой Вэй сюна. Тот улыбался и смотрел на него. — Вэй сюн… Хуайсан приподнялся на локтях, заглянул в бездонные глаза и утонул. Он падал все дальше и дальше, купаясь в золотых и серебряных брызгах бездонного омута. Выныривать не хотелось. Он протянул свои руки и оказался в крепких надёжных обьятиях. Сильные руки стиснули его так, что замерло сердце и остановилось все вокруг. Дух захватило от восторга. Хуайсан ничего не видел кроме бездонного взгляда прекрасных глаз и манящих губ. Он приблизил лицо, замирая от восторга. У него даже сердце, казалось, остановилось от своей неожиданной смелости. — Вэй сюн… Вэй Усянь улыбался, его губы были полуоткрыты, являя ровные белые зубы. Эти губы манили и дразнили. Голова совсем опустела, Хуайсан потянулся к этим прекрасным устам. Улыбка стала лукавой, Вэй сюн казалось ждал чего-то. Хуайсан ощущая головокружение осмелел настолько, что придвинулся еще ближе. Ближе, еще ближе. Его собственные губы коснулись наконец прекрасных уст. Словно разряд молнии прошел между ними, пронзив до самого сердца. Сильные руки стиснули его, опрокинув навзничь. Хуайсан с радостью подчинился. Его даже не смутило то, что угол лавки врезался ему в бок. Голова кружилась от невиданного восторга, сердце замирало от счастья. Вдруг сильно тряхнуло, что угол лавки пребольно стукнулся о ребра и Хуайсан проснулся… Проснулся? Да! Это был сон! Хуайсан приподнялся, колеса подпрыгивали на ухабах и стучали о камни. Он коснулся легонько своих губ пальцами. Казалось поцелуй еще витал где-то в воздухе вместе с нежным ароматом горных трав и цветов. И еще лотосов… Хуайсан вздохнул с сожалением и выглянул в окно. Поспать больше не предоставлялось возможным. Они въезжали в Цинхэ. Дальше шла каменная мостовая. И дорога снова стала ровной. В повозке все еще сохранился аромат горных трав и цветов. А так же свежо пахло лотосами. Хуайсан понимал, что это просто разыгралась его буйная фантазия, но все равно вдохнул полной грудью, словно желая продлить чудесный сон и сохранить его в сердце. «Эх, где сейчас Вэй сюн? Наверняка сидит возле своей шидзе и они нежно смотрят друг на друга. Или она кормит его своим любимым супом. В любом случае, он теперь счастлив. Разве вспомнит он теперь школу?» Хуайсан снова вздохнул. Повозка подьезжала к резиденции Цинхэ Не. Хуайсан вылез из повозки и прошел в ворота. В главной зале его встретил старший брат и многочисленные тётушки и дядюшки. Не Минцзюэ обнял младшего: — А ты подрос. Он пощупал бицепсы: — И окреп. Тренировался? Молодец! Хуайсан не стал говорить каким образом он тренировался. А тренировался он, бегая по лесам и полям, карабкаясь на скалы и деревья, ловя всяческую дичь. А так же купался в ручьях и ловил рыбу прямо руками. Не Минцзюэ с удовлетворением отметил: — Хуайсан, а тебе на пользу Гусу. Видно там воздух лучше и еда подходящая. На следующий год я снова отправлю тебя туда. Хуайсан вздохнул: — Да, да, дагэ… Все расселись за столы и подали обед. После уже, когда все разошлись, Не Минцзюэ внимательно посмотрел на младшего: — Хуайсан, мне показалось? Или у тебя нет настроения? Каникулы же. Что случилось? Хуайсан вздохнул, поднял на брата полные тоски глаза: — Дагэ, лучше не спрашивай… — Ты нахватал плохих оценок? Тебя оставили на второй год? — Нет… — Так что же? Почему мой братишка грустит? Хуайсан снова вздохнул: — Дагэ… — Что? — Ничего не слышно о помолвке? — Чьей? — удивился Не Минцзюэ. Ощущая как горят щёки, Хуайсан обмахнулся веером. — Вэй сюн бросил учёбу. Все говорят, что он женится на деве Цзян… — Ах, это…нет, ничего не слышал. — Значит…это просто слухи. Не Минцзюэ внимательно посмотрел на братишку: — Лучше пусть так. Пусть будут слухи. — Почему? — Если бы глава Цзян не забрал приёмного сына, то Облачные глубины могли бы пострадать. — Дагэ, почему ты так говоришь? — испугался Хуайсан. — Возможно слухи о помолвке остановят их. Не настолько же глава Вэнь безнравственный, что будет отбирать чужого жениха. Сердце Хуайсана упало в пятки. — Дагэ? Что происходит? — Знаешь, творится странное. Вэнь Жохань отдал свою наложницу младшему сыну, и место освободилось. Они снова неустанно рыскают вокруг Пристани лотоса. А до того пристально наблюдали за Облачными глубинами. Хуайсан замер. — Как мы не заметили? — Зато глава Цзян заметил. — Дагэ, можно мне в Пристань лотоса? — Пока нет. Там опасно. Ты можешь пострадать ни за что. — Но я хочу видеть Вэй сюна! — Увидитесь на совете кланов. Послушай моего совета. Пока не езди никуда. Тебя просто убьют. А ведь ты даже постоять за себя не сможешь. Я, конечно, могу дать тебе охрану. Но зачем рисковать людьми, чтобы просто сходить в гости? Нет необходимости. Потерпи немного. Хорошо? — Но Вэй сюн в опасности. — Они пока не полезут. Не настолько они смелые, чтобы напороться на Суйбянь. Твоему Вэй сюну опасность пока не грозит. Да и сам Вэй Усянь не настолько слаб, чтобы его можно было взять запросто голыми руками. — Но…зачем им Вэй сюн? — Думаю все дело в его сверспособностях. Он лакомый кусочек для дорвавшихся до верховной власти Вэней. Но взять его не так то просто. Для этого надо уничтожить главу Цзян. Да и мадам Юй далеко не слабая женщина. Не думаю, что она вынесет им парнишку на блюдечке. Хуайсан слушал речи брата и холодел от ужаса. Он ушел к себе в комнату. Золотая канарейка прыгала в клетке и чирикала звонким голосом. Хуайсан положил птице корм и долго любовался красивым оперением, слушая ее весёлое пение. Любовался, а сам думал о разговоре со старшим братом. Было страшно. Над Вэй сюном сгущались тучи. Он не находил себе места. Хотелось высказать все это кому-нибудь. Но они с братом обо всем поговорили. Вряд ли по второму кругу он найдёт время разговаривать с ним об одном и том же. А в голове было много мыслей. Хуайсан распаковал дорожный сундук. Вытащил шкатулку с дорогим дневником. Сел, открыл, взял кисть, как всегда красиво вывел: «Дорогой дневник, хочу поделиться с тобой. Сегодня узнал жуткие вещи. Но не могу никак уложить эту неожиданную информацию в своей голове. Вэнь Жохань освободил место наложника? Жуть какая! Зачем ему Вэй сюн? Он еще мальчишка совсем несовершеннолетний. Выходит глава Цзян все это знал? Если забрал Вэй сюна? Значит слухи о помолвке всего лишь слухи? Они сейчас защищают Вэй сюна от сватовста Вэнь Жоханя? Интересно, знает ли учитель Лань? Конечно, они вряд ли решатся забрать его силой, этот поступок всколыхнет недовольство в обществе. А он пока хочет выглядеть в глазах общества благородно и благопристойно. Все таки верховный заклинатель. Но…надолго ли? Думаю это будет до тех пор, пока он не накопит достаточно сил, чтобы плевать на общество. Но почему должны были пострадать Облачные глубины? Чем они то не угодили главе Вэнь? Возможно он что-то заметил? Но…что? Ничего не могу понять. Загадок все больше и больше. Сверхспособности Вэй сюна никому не дают покоя? Но он пока про них не знает. Что это за сверхспособности? Неужели дело только в умении проходить в другие миры? Думаю здесь кроется еще что-то. Не знаю что, но я так скучаю по нему! Сегодня мне приснился прекрасный сон. Я до сих пор ощущаю на губах пьяный вкус его поцелуя. Сильные объятия. Его бездонные глаза. Я летел и летел, тонул и наслаждался. Но повозка подпрыгнула на ухабе и разбудила меня. Можно ли сегодняшний сон считать за реальные обьятия? Думаю можно. Ведь я собираю свои ощущения от объятий.» На полях приписал: «Его сильные руки стиснули меня так, что я готов был отдать ему всего себя. Сердце замерло от восторга, дух захватило от неимоверного счастья.» Он положил кисть. Взял в руки дневник, перечитал все, что написал. Пережил заново, смакуя каждое предложение. Потом еще дописал: «Вэй сюн! Мой брат не пускает меня к тебе, так как боится, что меня убьют. Но я могу мечтать о тебе, могу видеть тебя во сне! Никто не сможет мне запретить это делать! Надо мной больше не будет витать страшная тень Лань Чжаня. Я могу полностью отдаться во власть своих фантазий, потому что ничего другого мне не остаётся.» После совета кланов старший брат часто пропадал с другими главами на озере Билин. Совместными усилиями шли осушительные работы. Так что Не Минцзюэ было некогда. Хуайсан целыми днями слонялся по окрестностям, покупал различные изящные вещицы, занимался с канарейкой. Он нашел наконец стихотворение в сборнике своего любимого поэта. Это была та самая книжка, которую ему подарили в детстве. Найдя оба стиха, он окончательно убедился, что это стихи не Лань Чжаня. Да и не стал бы Лань Чжань красть чужие стихи. Тогда кто? Это оставалось загадкой. Кто же тот самый тайный воздыхатель прекрасного одноклассника? Но кто признается? Почерк! Вот ключ к разгадке этой тайны! Надо будет искать по почерку. Хуайсан понимал, что сейчас на каникулах он все равно ничего не выяснит. Дагэ сказал, что он снова отправит его в Гусу? Отлично! Он будет искать этого воздыхателя. Хуайсан вечером писал в дневнике: «Дорогой дневник, я обнаружил, что любовные стихи, предназначенные для Вэй сюна нагло украдены у моего любимого поэта. Знаю, что не так то просто найти этого плагиатора, придется сверять почерки по образцам, которые я припрятал себе. Но…зачем мне это надо? Человек, который не постеснялся таким нечестным способом завоевать сердце Вэй сюна вполне может представлять для него опасность. Наверняка он хитер и коварен. Самому же Вэй сюну чуждо коварство. Нельзя допустить, чтобы он попал в ловушку. Я приложу все усилия, чтобы разоблачить похотливого подлеца.» Иполненный решимости, Хуайсан спрятал в шкатулку вместе с дневником письма со стихами. Туда же положил томик любимого поэта. Закрыл на ключ. Сел и задумался. Вспомнил все счастливые моменты. Он часто вспоминал все свои ощущения, когда читал на полях своего дневника записи о прекрасных и ярких моментах, связанных с прекрасным одноклассником. Теперь не нужно было опасаться никого, не ходил здесь страшный и ужасный Лань Чжань и не косил злым взглядом странного светлого оттенка. Разум Хуайсана теперь был свободен от страхов и смятений. Не было с ним никого постороннего в его покоях и не нужно было контролировать себя. Теперь он мог полностью погрузиться в свои мечты и воспоминания, уйти в них с головой. И он ушёл. Днем он рисовал по памяти портрет Вэй сюна, доводя его до совершенства с каждым мазком, с каждым штришком. Выводил кистью каждую черточку, каждый завиток, каждую складочку на одежде. Особенно сложно дело обстояло с глазами. Хотелось нарисовать всю их глубину, эти солнечные брызги в бездонном омуте этих прекрасных глаз. Пока рисовал, он тонул и купался, сердце выпрыгивало от восторга. Стихи так и лились из самого сердца: «Твои глаза… Хочу тонуть… Хочу я плыть и восторгаться. Хочу познать вещей я суть. Хочу кружиться, словно в танце. Хочу с тобою… хоть куда… Я в неизведанные дали. Пока горит моя звезда, Забуду я тебя едва ли. Руки твои…хочу шагнуть… И задохнуться вдруг в обьятьях. Хотел черту перешагнуть… И обнажаясь, скинуть платье… Хотел отдаться в твою власть. Доверчиво и неумело… Хочу нацеловаться всласть, Хочу, чтобы душа запела…» Потом вытаскивал тетрадь и записывал красивой каллиграфией стихи туда, обводя вокруг замысловатой виньеткой. Когда дело дошло до губ, Хуайсан вспоминал прекрасный сон в повозке и мечтал, мечтал. Снова лились стихи: «Уста и чистое дыханье. К тебе я руки протяну. Моя мечта, очарованье. И вновь к устам твоим прильну. Вдыхаю аромат весенний. В душе вдруг лотос расцветет. Ты мой и первый и последний. И сердце просится в полёт.» Когда рисовать плечи и руки, никак не мог отделаться от ощущения, что сейчас эта рука ляжет ему на плечо или на талию. Он до сих пор помнил момент, когда рука Вэй сюна легла ему на талию. В ту же секунду он тогда поймал леденящий душу взгляд светлых глаз. «Не смотри туда,» — сказал Вэй сюн и развернул Хуайсана к себе лицом. И Хуайсан утонул, разом забыв о нефритовом страже гусуланьского порядка. А как они шли по лесу, когда Вэй сюн обнимал сильно захмелевшего Хуайсана. Он тогда положил ему голову на грудь и сразу стало так надежно, словно под хорошей охраной. Идти так хотелось бесконечно. «Идти хотел я бесконечно В обьятьях рук, моя любовь… Не может это длиться вечно… Прильнуть к груди твоей позволь. Позволь сорвать кусочек счастья. Позволь мне о тебе мечтать… Прогнать с души своей ненастье, Но…холодна моя кровать… Ты словно сон прекрасный, нежный. Оставил мне свой аромат. В душе твой образ безмятежный. Но…даже этому я рад…» А когда рисовал его шикарные волосы, Хуайсан прорисовывал каждую волосинку, каждый завиток с такой любовью, что ему казалось он касается этих прекрасных волос. Снова из самого сердца полились строчки: «В волосах твоих прячется ночь В них весь космос и бродят кометы. Млечный путь, улетая прочь, Обещает нам жаркое лето. Шёлк волос на подушке твоей Разметался дождём из агата. И уста твои розы нежней Так мечтал прикоснуться когда-то. Охранять я мечтал так твой сон, Чтоб тебя не коснулось ненастье. Пусть я слаб, а ты очень силён. На тебя лишь смотреть… уже счастье. Водопад из прекрасных волос. В них весь космос и бродят кометы. На меня ты смотрел не всерьёз. Но хочу к тебе…в жаркое лето…» Портрет был почти готов. Хуайсан подолгу любовался на него, время от времени поправляя то здесь, то там, словно священнодействовал. Ему так жалко было расставаться с самим процессом написания прекрасного одноклассника, потому он постоянно находил, что еще можно улучшить. Касаясь кисточкой, ему казалось, что он касается Вэй сюна, находится рядом с ним. Через время он вспомнил, что любимые цветы его друга лотосы. Тогда он приступил к написанию прекрасного фона, действительно достойного прекрасного юноши, чтобы оттенять его необычную красоту. Нарисовав розовые бутоны, появилась необходимость добавить румянец на нежные щеки юноши. Снова пошла в ход поэзия: «Прекрасный лотос на пруду, Продлись мое очарованье, Хочу поймать тебе звезду, Хочу вдыхать твое дыханье. Хочу я силу рук твоих Вдруг ощутить, тебе отдаться. И озеро, чтоб на двоих… К тебе лететь, кружиться а танце… И диск серебряный луны Нам светит, в волнах отражаясь. В моих мечтах с тобой одни… В прекрасном озере купаясь, И среди лотосов с тобой Мы целовались до рассвета. Ты навсегда моя любовь… Я жизнь благодарю за это…» А ночью он вытаскивал дневник и вспоминал перед сном все приятные моменты, которые он пережил во время учебы прошедшего учебного года. Вдруг он вспомнил про те книги, которые ему оставил Мэн Яо. Хуайсан достал их и открыл первую попавшуюся книгу. (1)Шисюн — старший соученик — 师兄 (старший брат, играл роль старшего наставника), младший — 师弟 (шиди, младший брат). (2)Старшая соученица — 师姐 (шицзе, старшая сестра) Для образования этих обращений берутся слова «старший брат», «старшая сестра» и присоединяются к началу слова «учитель». (3)Особенностью любого клана в Китае является внутрисемейное наследование профессионального опыта, зачастую тайного. Профессии клана обучались все дети, но была разница между личными учениками наставника и учениками клана. Личные ученики становились наследниками кланового учения или профессии, ученики клана лишь овладевали професией, но не могли распоряжаться учением (своего рода внутриклановая интеллектуальная собственность). Наставники кланов брали учеников со стороны, но не передавали им все знания. Лишь в редких случаях, когда способности такого названного ученика оказывались выдающимися, его могли вписать в семейный реестр, по сути усыновить — и сделать членом клана, как это произошло с Вэй Усянем. Соответственно, в каждом клане было хорошо развито наставничество. И здесь зачастую старшинство не играло роли. Старшим наставником мог стать молодой человек, обладающий особыми талантами. Например Вэй Усянь стал старшим наставником уже в 10 лет. В таком случае он становился даже равным главе клана и старейшинам. Об этом говорит то, что Цзян Чэн не называет Вэй Усяня именем, данным при рождении (Вэй Ин), а называет вежливым именем — Вэй У Сянь. Сам же Вэй Усянь называет его Цзян Чэн (по первому имени), вежливое имя Цзян Чэна — Цзян Вань Инь.