Незнайка.

«Прекрасный мой, ты всех вокруг светлее, Пусть называют демоном тебя. Но для меня ты всех людей милее. Любуюсь я тобой, страдая и любя. Ты роза чёрная с опасными шипами. Изяществом своим сразила всех. В глазах бездонных искорки и пламя. Прости мою любовь, прости мой грех. В твой омут глаз нырнуть и искупаться, Готов к ногам восторженно упасть. Готов идти ко дну и наслаждаться, Готов отдаться целиком я в твою власть. Пусть все боятся, я люблю тебя любого. Пусть содрогаются, я заново влюблюсь. Ты столь прекрасен, и в тебя влюбляюсь снова. К тебе я на свиданье тороплюсь. Чем описать мне эту красоту? Она изящна, грациозна, грозна. Ты лотос нежный, выросший в пруду, Где в воду по ночам ныряют звезды. Где серебрится лунная дорожка, Где распускается прекраснейший бутон. Дорожку лунную твоя тревожит ножка. И восхищенья не сдержу я стон… Возьму я холст и лотос нарисую, Тот самый, что разбрызгал серебро. Стихи сложу и снова затоскую… Люблю я вечно, времени назло…»

Знакомый голос прозвучал над самым ухом:

— Хуайсан, тише, тебе опять кошмары снятся? Знал бы он, что скромняге Хуайсану снится! Если бы прекрасный одноклассник хоть одним глазком заглянул бы в его сон, то он был бы неожиданно весьма удивлён. Или, скорее всего, презрительно посмотрел, как он это умеет делать. Да еще и с ноткой сочувствия. А потом бы ушёл, просто ушел бы, не оглядываясь и больше никогда бы не стал дружить с Хуайсаном. От этой мысли у Хуайсана все внутри безжалостно похолодело. Он отчаянно сжался в комочек, стараясь скрыть свое странное состояние. Но Вэй сюн беспечно закинул руку на Хуайсана и мирно засопел. Хуайсан пытался выбраться из-под его руки, но сил не хватило, как он ни старался. Рука прекрасного одноклассника казалась железной, он не смог сдвинуть её даже на волос. Всю ночь бедный Хуайсан пролежал в обьятиях прекрасного своего друга, боясь пошевелиться, боясь спугнуть этот прекрасный момент. Так же было страшно, что Вэй сюн обнаружит его состояние. А еще напрягал дискомфорт во влажной одежде. Проснувшись утром, он ощутил, что вещи на нем высохли. Вэй сюн по-прежнему сладко спал, обнимая бедного Хуайсана. Еще никогда наш нежный мальчик не был так близко к разоблачению своих безответных, непрошенных чувств. Хуайсан знал, что его прекрасный одноклассник не просыпается раньше девяти, потому не стал будить его. Его спину грел своей грудью сладко спящий Вэй сюн, щеку щекотало его тихое сладкое дыхание, сильная рука подгребла под себя Хуайсана и теперь обнимала его, нисколько не смущаясь тем, тяжело или нет несчастному, потерянному Хуайсану. А Хуайсан боялся даже дышать, хмель давно прошел и выветрился из буйной головушки. И теперь он испытывал, кроме всего прочего, жгучий стыд. Но и одновременно не хотелось, чтобы это когда-нибудь закончилось. Испытывая весьма смешанные чувства, Хуайсан все-таки устал и забылся чутким сном. Примерно около половины десятого, Вэй сюн открыл глаза и потормошил Хуайсана: — Хуайсан, вставай, тебе пора. А то дагэ твой тебя хватится и побежит на розыски. Хуайсан с трудом повернул голову, щеки немедленно загорелись ярким стыдливым румянцем: — Вэй сюн, что я творил ночью? — Ты? Да ничего такого не было. Тебе просто приснился страшный сон. Хуайсан вспомнил мокрые штаны и как они застирывали простынь: — Но… Вэй сюн… Прекрасные глаза заглянули в самую душу: — Ничего такого страшного не произошло. Хуайсан, не усложняй. Хуайсан кивнул в сторону вещей все еще висящих на ширме. Вэй Усянь проследил за его взглядом: — Хуайсан, с кем не бывает? Думаю здесь все-таки сыграл свою роль массаж. Возможно подобное произошло из-за того, что ты был в крайней степени напряжении последнее время. Потом выпил и максимально расслабился. Да и ты всё-таки мужчина. Хуайсан вздохнул, приложив ладони к пылающим щекам, опустил голову. Вэй сюн принес воды для умывания: — Хуайсан, иди умывайся. И не бери в голову. С кем не бывает? Тебе не нужно меня стесняться, я ведь тоже мужчина. Он кинул Хуайсану его высохшие вещи, стащил с ширмы простынь, которую они натянули обратно на кровать. — Ну вот и всё. Порядок. Вэй Усянь выпорхнул за дверь. Буквально через полчаса слуга принес легкий завтрак. Пока Вэй сюн отсутствовал, Хуайсан перебрал в памяти все, что произошло этой ночью и понял, что никогда теперь не забудет свое неожиданное приключение. Пока они завтракали, Вэй Усянь внимательно смотрел на Хуайсана: — Ты как? Голова не болит? Хуайсан, еле поборов смущение, выдавил из себя: — Вэй сюн, все хорошо, не беспокойся за меня. Они разговорились про тигриную печать. Вэй Усянь сказал: — Знаешь, мне надоело повелевать призрачной армией с помощью флейты. Просто стало лень. И тогда я вспомнил про кусок тёмного железа из которого был выкован меч в пещере на горе Муси. Этим самым, которым когда-то Лань И пригвоздила к месту черепаху. Но была одна проблема. Как пробраться туда незамеченным. И тогда я вспомнил, что существуют пространственно-временные каналы. — Откуда ты знал такие вещи? — Не знаю откуда. Просто я об этом всегда знал. И тогда я стал обдумывать как это сделать. У меня не было бумаги и тогда я подобрал белый круглый камушек и написал на нем иероглифы, которые составляли новую формулу. Эта формула помогала преобразовывать время и пространство таким образом, что можно было попасть в пещеру на горе Муси в считанные минуты. Но когда я летел по пространственно-временному каналу, мне он почему-то показался очень знакомым. — Ты уже был там? Вэй сюн развел руками: — Я не знаю… Хуайсану стало интересно: — Ну а потом ты не вспомнил, когда уже был там? Вэй сюн покачал головой: — У меня не было достаточно времени, потому я решил не заморачиваться. Но зато когда я достиг пруда в этой пещере, возникла новая трудность. Древний монстр разложился и это место больше было похоже на преисподнюю. Можно было запросто подцепить трупную палочку. Тогда пришлось поднять парочку покойников и они с радостью добыли мне меч. У них тоже были свои причины отомстить Вэням. — Вот как? — Да, представь себе, этот основатель ордена Цишань Вэнь, их предок Вэнь Мао скормил этой жуткой твари множество людей. Хуайсан ужаснулся: — Какой ужас! Как это бесчеловечно! — Именно. И когда я принес этот меч в пещеру Фумо, он стал реагировать таким странным образом, что взволновался кровавый пруд в ее глубине. И тогда я понял, что в пруду находится та самая вещь, которая заставляет волновать воду, скорее всего находится на дне и является частью одного целого. Но ведь я там залечивал свои раны и ничего такого не обнаружил. — Залечивал раны? Это же опасно. — Нисколько. Многое из того, что говорят люди об этом месте, просто не соответствует действительности. Тогда я решил с помощью этого самого меча обследовать древний пруд. И он притянул к себе кусок железа со дна пруда. И снова мне показалось, что мне это уже знакомо. Только вот каким образом? Но так и не вспомнил. Но зато я вспомнил каким образом действует тигриная печать. Читал когда-то в одном учебнике по древней истории. Если с помощью такой же вещи можно управлять призрачной армией, тогда мне не нужно будет играть на флейте. Я придумал и изобрел ту самую вещь, которой и воспользовался во время войны. Но она требовала доработки. Аннигиляция солнца в то время набирала обороты и уже шла полным ходом. Я не мог остаться в стороне. Потому пошел на фронт. Военные действия немного притормозили процесс создания печати. Но я не прекращал исследования. Ночами в палатке, пока Лань Чжань спал, я вставал и делал чертежи и рассчеты. Потом выходил и ставил эксперименты над убитыми. — Но почему ночами? — Эх, Хуайсан, тогда бы он меня занудил бы насмерть. Приходилось не спать ночами. Когда печать была уже полностью доработана, я смог воспользоваться ею. Хуайсан вздохнул с восхищением: — И тогда исход войны оказался предопределен. Вэй сюн, ты действительно самый настоящий гений. Вэй сюн усмехнулся: — Да, конечно. И за это самое меня прозвали демоном. Люди всегда боятся того, что не могут объяснить. Если не хватает мозгов понять как это работает, то нужно обязательно обвинить во всех тяжких грехах. Хуайсан вздохнул: — И от этого еще более обидно. Думаю здесь дело в зависти. Представляю каково тебе это все. Мало того, что пострадал от этого самого Вэнь Чао, так еще и свои теперь обвиняют. Вэй сюн наморщил идеальный нос: — Да…эта мерзкая парочка ответила за свои дела. Они по полной программе ответили за все свои злые дела. За Пристань лотоса и за смерть дяди Цзяна и мадам Юй, за смерть учеников, за смерть шестого шиди. Хуайсан вздохнул, он помнил шестого шиди, он был самый младший, совсем еще ребёнок. — Они заслужили такой смерти. Оба помолчали, вспоминая прежние времена. Хуайсан спросил: — Я только одного не понял, они же так усиленно подкатывали к тебе, неужели у кого-то из них рука поднялась тебя сбросить? — А они и не думали меня сбрасывать. — Вот как? — Они хотели меня просто попугать. Но устроили потасовку, кому я достанусь первому. Мне они оба были настолько омерзительны, что я просто сам взял и спрыгнул туда. Почему-то мне не было страшно. Я просто не хотел их больше видеть. — Ох, Вэй сюн. А твой талисман? — У меня его не оказалось в тот раз. Они оба помолчали, через минуту Вэй сюн спохватился: — Ох, мы заболтались. Ладно, Хуайсан, тебе уже пора. Твой дагэ тебя уже ждет и наверняка волнуется. После завтрака Вэй Усянь проводил Хуайсана до башни Кои. Заметив, что тот не поднимается, Хуайсан спросил: — Вэй сюн? Прекрасный одноклассник покачал головой: — Я не пойду. — Ну почему? — Не хочу снова видеть этого павлина надутого. Хуайсан вздохнул: — Вэй сюн, но он не опасен. А вот другой сынок Цзинь Гуаншаня весьма опасен, несмотря на вполне невинный внешний облик. — Это Цзинь Гуаньяо? — Да, это он. Он был шпионом в Цишане. — И что же в этом опасного? Многие во время войны служили шпионами. — Методы, с помощью которых он туда попал. Они слишком сомнительны. — Ну…пока я не ощущаю в нем угрозы. По крайней мере по отношению к себе. Хотя…надо бы понаблюдать за этим героем. — Вот и я говорю. Вэй сюн, ты не передумал? Ты точно не хочешь туда идти? — Нет. Пока не хочу. Боюсь, не сдержусь и наваляю ему хорошенько. Раздражает он меня. — Вэй сюн, но он вроде ничего плохого не сделал. — Не сделал, говоришь? Ты знаешь, как он поступил с шидзе на фронте? Пришлось проучить зазнавшегося господина. — Что случилось? — Моя шидзе попросила отнести одну девушку суп для Цзисюаня. А эта девушка соврала ему, что это она специально готовила для него суп. Тогда Цзинь Цзисюань обвинил шидзе в том, что та присваивает себе чужие заслуги. Он обвинил её прямо перед всеми. А это очень обидно. Знаешь как она плакала? Она так не плакала с тех пор, как была сожжена Пристань лотоса и погибли ее родители. Можешь себе представить, до какой степени он причинил ей боль своим поганым языком? И тогда я просто не выдержал и навалял ему по полной программе. И что ты думаешь? Этот надутый индюк с павлиньим хвостом так и не извинился! — Вон оно что… Цзинь Цзисюань на себя слишком много берет. Бедная дева Цзян, пострадала за свою же доброту! — Вот и я говорю. Потому и не хочу туда пока идти. Пусть Цзян Чэн сам там посидит, может поймёт, что не стоит вступать с этим человеком ни в какие разговоры. Хуайсан спросил: — Вэй сюн, так ты просто из вредности не хочешь туда идти? — Возможно, но пока я еще не остыл. Да и не хочу портить остальным праздник. Хуайсан понимающе кивнул: — Да, я понимаю… Вэй сюн продолжал: — Наверняка я и пойду туда. Но попозже, когда мое настроение улучшится. А сейчас пока погуляю. Я не в состоянии терпеть этого напыщенного павлина целых четыре дня. Для меня это слишком. Моя психика этого не выдерживает. А она у меня нежная. Хуайсан с надеждой поднял на него глаза: — Вэй сюн, может тогда… я… с тобой? — Нет, ты иди, твой дагэ волноваться будет. — А твой Цзян Чэн? — Он привык. Тем более он знает, что чем больше на меня давить, тем больше я не воспринимаю и сопротивляюсь. А твой дагэ такого не заслуживает. Так что иди. Хуайсан вздохнул и принялся медленно подниматься по ступенькам. Вдруг Вэй сюн окликнул его: — Хуайсан, если тебе будет скучно, приходи напьемся. Хуайсан аж подпрыгнул от радости: — Да? Я приду! А куда и когда? — Я буду там же. Приходи как начнёт смеркаться. — Хорошо, я непременно буду. — Только отпросись у своего дагэ. — Хорошо, хорошо. Он отпустит меня. — Уверен? — Конечно, вчера же я пришел. Неужели ты думаешь, что я просто сбежал от старшего брата? Я отпросился. Он только сказал мне, чтобы я сильно не напивался и не чудил. — Твой брат просто молодец. Я не позволю тебе сильно напиться. Ладно, Хуайсан, ты иди. Хуайсан поднялся до самой башни, оглянулся, тщетно ища прекрасного одноклассника. Но того и след уже простыл. Появившись перед очи своего дагэ, Хуайсан старательно избегал встретиться с ним взглядом. Однако прямо всей шкурой почувствовал, что брат с большим интересом разглядывает его. — Хуайсан? Все в порядке? Хуайсан кивнул и зарделся так, что казалось от его щеки можно поджечь запросто клочок бумаги. Не Минцзюэ молча продолжал разглядывать своего младшенького. Потом вздохнул, покачал головой и сказал: — Ладно, приведи себя в порядок и пора идти на обед в главную залу. Сказав это, дагэ вышел. Хуайсан немедленно припал к окну. Во дворе Не Минцзюэ уже ждал Лань Сичэнь. Подхватив друга под руку, он утащил его в сад. Хуайсан не имел никакой возможности выйти сейчас. В комнате была купальня, где вода постоянно поддерживалась в теплом состоянии. Хуайсан разделся, ощущая запах собственной страсти, которая исходила от его одежды, он погрузился в воду. Погрузившись в тёплую воду, он задумался. Так вот почему дагэ так странно посмотрел на него! Он тоже уловил этот самый запах и понял, что у младшего было самое настоящее свидание. Не Минцзюэ знал, что некоторое солдаты, не выдерживая жизни вдали от семьи и родных, чтобы хоть как-то скрасить весь ужас войны и близость смерти, чтобы успокоить взбудораженные нервы, имели интимные отношения между собой. А тут родной младший братишка приходит наутро, пахнув перегаром и запахом бурной ночи. Что тут сказать? И можно ли осуждать? Хуайсан был благодарен дагэ за то, что тот не осуждал и не устраивал допрос. Хотя, если бы он и спросил, что же происходит с его братишкой, это бы не было катастрофой. Этим бы он показал, что беспокоится. Хуайсан вздохнул и замечтался. Сидя в воде, он ощутил как медленно рассеивается запах его сумасшедшей ночи и уступает место совершенно невероятному по силе аромату лотосов. Хуайсан просто купался в этом прекрасном аромате, вдыхая его полной грудью и наслаждаясь атмосферой полного погружения в свои чувства. А его чувства на тот момент были невероятно обострены. На какое-то мгновение Хуайсан и вовсе улетел в свои мечты, так что перестал ощущать течение времени, перестал слышать звуки снаружи. И только аромат лотоса и восхитительное ощущение полёта, нереально пленительные картины перед глазами. Его глаза, его руки, водопад шикарных волос, чарующий голос. Хотелось раствориться, утонуть в омуте глаз, хотелось отдаться без остатка. Без единого даже малюсенького кусочка тела или души, без самого мизерного кусочка сердца. Он и только он! Руки скользнули под воду, поясница томительно выгнулась, сладкий стон сорвался с губ Хуайсана. Словно сквозь подушку снаружи послышались голоса. Хуайсан слышал голос Сичэнь гэ и своего дагэ, но не различал слов. Услышал только как распахнулась дверь. Уже ближе различил голос Лань Сичэня: — Да нет, он наверняка уже ушел. — Хуайсан! — позвал старший. Хуайсан не хотел даже открывать глаза. «Ну зачем они пришли? Только не это!» Вдруг послышалось, как Лань Сичэнь потянул носом: — Запах лотосов? Не так ли? — Думаешь? — с сомнением спросил Не Минцзюэ. — Ну да. Так пахнет молодой господин Вэй… Лань Сичэнь не договорил, резко замолчал, словно задумался. Наступила тишина. Не Минцзюэ снова позвал: — Хуайсан? Ты здесь? Хуайсан встрепенулся, безуспешно отгоняя от себя томные грёзы. Услышав всплеск воды, дагэ осторожно заглянул в купальню: — А, ты здесь? Потянул носом воздух, удивлённо переспросил: — Хуайсан, ты не один? Хуайсан открыл глаза, прошептал, словно в трансе: — Дагэ? Нет…один… — Ну ладно, мойся. Мы пошли в зал. Приходи на завтрак. Он прикрыл двери и шагнул обратно в комнату: — Сичэнь, пошли. Мужчины молча ушли. Хуайсан откинулся на мраморный бортик купальни, провел руками вдоль тела, представляя руки прекрасного друга. С губ сорвался стон: — Вэй сюн… Опустив руки в воду, он нашел ту самую сладкую точку, другой рукой обхватил внезапно отвердевшую плоть. Кровь пульсировала в висках, бешено колотилось сердце, Хуайсан потерял счет сколько раз его накрыло волной яркого, словно вспышка, невероятного удовольствия. Он не знал сколько прошло времени, очнувшись наконец от бесконечного круговорота ярких вспышек, он бессильно откинул голову на мраморный бортик и закрыл глаза. Аромат лотосов дурманил, кружил голову. Хуайсан открыл глаза и понял, что этот аромат исходит от него самого. Ведь он всю ночь провел рядом с прекрасным одноклассником. — Это невероятно, невероятно, — шептали пересохшие губы. Сил больше не было. Ленивая истома разливалась по всему телу, дурманя разум. — Вэй сюн, я люблю тебя…я люблю… Хуайсан осознавал, что никогда и ни при каких обстоятельствах он не скажет своему прекрасному однокласснику ничего подобного. Но была жуткая потребность, чтобы высказать это, казалось, если он сейчас не произнесет эти слова вслух, его сердце просто разорвется от того, что чувства переполнят его. — О, небеса…мой прекрасный Вэй сюн…как же я люблю тебя… Снаружи раздался до боли знакомый голос, который прозвенел в самом сердце: — Хуайсан, ты здесь? Вэй сюн! Хуайсан встрепенулся, сразу обретя способность говорить, вдруг радостно завопил: — Вэй сюн! Я здесь! — Где ты? Вэй сюн вошел: — Хуайсан? — Я здесь! Здесь, в купальне! Приоткрылась дверь, Вэй Усянь тихонечко проскользнул в помещение: — А я тебя потерял. А ты здесь, оказывается. Мне надоел Цзян Чэн, вечно нудит и таскает за мной Суйбянь. У Лань Чжаня научился, что ли? Я от него так устал, что решил удрать потихоньку. Давай вечером опять напьемся? Радостное возбуждение охватило Хуайсана, он ужасно обрадовался: — Хорошо, хорошо, Вэй сюн, я с радостью! А Цзян Чэн ругаться не будет? Вэй сюн наморщил идеальный нос: — Да ну его, он всегда найдёт причину поорать. Хуайсан, представь себе, война закончилась, а в моей жизни ничего не изменилось. Я еле выдержал эти три года в одной палатке с этим занудой, теперь Цзян Чэн с лихвой его заменяет. Когда уже меня никто не будет воспитывать? Хуайсан ответил: — Вэй сюн, я тебя не буду воспитывать. Сказал и сам поразился собственной наглости. И тут же испугался, чтобы его слова не оказались истолкованы неправильно. Но прекрасный парень склонил голову, так что водопад шикарных волос почти коснулся воды, тем самым всколыхнув невероятную бурю в душе Хуайсана. — Вот потому я с тобой и отдыхаю душой от этих двоих. Хоть ты меня воспринимаешь таким, какой я есть. Без всяких условий и претензий. Он присел на табуретку рядом с купальней, завертел в изящных пальцах чёрную флейту. Хуайсан кивнул на инструмент: — Как ты её назвал? — Чэньцин. (1) (1) Чэньцин (陈 情) можно перевести как «изложение своих мыслей и объяснение своих действий». Чен (陈) в этом контексте означает «утверждать / объяснять / разъяснять». Цин (情) означает «причины / обстоятельства / эмоции». — Интересное название. — Просто, знаешь, Хуайсан, после того как я вернулся с гиблого места, многие меня стали считать демоном и начали бояться меня. Поскольку я свой меч променял на музыкальный инструмент. Но я хотел, чтобы все видели во мне прежнего Вэй Усяня. Мои ценности и приоритеты не изменились. Я не предал свои прежние идеалы. Да, в чем-то я изменился, но это лишь чисто внешне. По большему счету я остался тем же самым юношей, который когда-то дал клятву защищать слабых и быть во всем справедливым. Поступать по велению сердца, а не следовать по пути наживы и лжи за остальными. Я не боюсь чужого мнения, но я остаюсь тем же самым Вэй Усянем. Хуайсан кивнул: — Я знаю. Я вижу это и я верю тебе. — Спасибо тебе. Хуайсан смотрел на рокового красавца перед ним и у него снова замирало сердце. Этот новый Вэй сюн настолько будоражил нервы, что не будь Хуайсан уже влюблен в него раньше, он бы заново влюбился. А он и влюбился. Вдруг он услышал что кто-то вошел. Дагэ приоткрыл двери: — Хуайсан? Вэй Усянь встал, поклонился: — Глава Не. Не Минцзюэ кивнул в ответ: — Молодой господин Вэй. Потом глянул на младшего: — О, ты не один? Извини. Не успел Хуайсан ничего ответить в свое оправдание, как старший брат прикрыл тихонько двери, затем вышел из гостевых покоев. Снаружи послышались голоса Не Минцзюэ и Лань Сичэня. Они о чем-то заговорили, голоса постепенно слышались все тише. Мужчины ушли куда-то вдвоем. Хуайсан облегчённо вздохнул. Вэй Усянь улыбнулся: — Ладно, Хуайсан, я пойду. А то ты так и не закончишь омовение. — Не уходи… — Мы вечером встретимся. Я жду тебя там же. Цветочный ветерок, прошелестев легким шелком, выпорхнул за дверь. Не в силах никого видеть, ничего есть и пить, Хуайсан почти до самого ужина просидел в купальне. Старший брат не стал его тревожить, они снова прогуливались с Лань Сичэнем перед ужином и о чем-то говорили. Хуайсан даже не испытывал никакого желания идти послушать их разговоры. Он был весь в эйфории от предвкушения сказочного вечера. Проходя мимо братьев Лань, Хуайсан поприветствовал их поклоном. Вдруг он всей шкурой почувствовал неладное. Поднял голову, Лань Чжань потянул носом в сторону Хуайсана и сделался настолько злым и мрачным, что Хуайсан поежился, поймав до крайности свирепый взгляд мрачного подмастерья. Лань Сичэнь же смотрел на Хуайсана с какой-то странной тоской. Лань Чжань окатил его целой лавиной льда и пламени. «Что я ему сделал? И Сичэнь гэ наверное слышал голос Вэй сюна в купальне.» — думал Хуайсан, отходя от братьев Лань. Сев на место, он подпер голову рукой и уловил слабый запах лотоса. Сам Хуайсан до сих пор благоухал лотосами, фирменным ароматом самого Вэй Усяня! «Вот оно что!» Теперь этот аромат преследовал его всюду. «Ну и что теперь? Он на меня смотрит так, словно я у него жену увел! Ну и ладно! Пусть смотрит как хочет! Что он мне сделает?» Он повернулся в сторону Цзян Чэна и Вэй Усяня. Весь ужин он не мог отвести взгляд от юньмэнцев. Вернее только от одного из них. Вэй сюн сидел рядом с Цзян Чэном и явно скучал. После ужина, он сразу собрался уходить. Цзян Чэн недовольно простонал: — Куда ты опять? — Не хочу тут находиться. Боюсь, что снова не сдержусь и побью этого павлина. — А ты сдержись. — Если бы он не лез к нам со своими расспросами, может я и сдержался бы. А так…нет, не могу, раздражает он меня. Цзян Чэн закатил глаза: — Вэй Усянь, ну что ты за человек такой? Опять уйдёшь на всю ночь? — Тебе то что? — Что я скажу потом? Что мой помощник не желает даже ночевать в башне Кои? Так брезгует? Понимаешь, это равносильно потере лица. Хотя бы приди ночевать, чтобы они видели, что ты не брезгуешь их гостеприимством. Вэй Усянь наморщил идеальный нос: — Цзян Чэн, когда ты уже перестанешь обращать внимание на мнение других? — Вэй Усянь, тебе трудно? — Ладно, ладно, приду. И…да, мне трудно. Мне противно вообще. И ты знаешь почему. — Я понимаю. Думаешь мне все это приятно? Но мы тут не одни. Не надо портить праздник другим. Глава Не и братья Лань тоже герои, поступая подобным образом, ты… — Цзян Чэн! Прекрати читать мне нотации. Сказал же, что приду, чего тебе еще надо? — Ладно, ладно, но ты же знаешь… — На нас уже смотрят. Вэй сюн выбрал прекрасную тактику. Больше всего на свете Цзян Чэн боялся чужого мнения. Он с улыбкой бросил на своего шиди взгляд. Цзян Чэн закатил глаза. Вэй сюн покачал головой и вышел. Хуайсан еле досидел до того времени, когда все начали ходить с чарками и поздравлять друг друга. К Не Минцзюэ подошел Лань Сичэнь. Они о чем-то заговорили. Хуайсан подергал брата за рукав: — Дагэ, я пойду? — Ты опять уходишь? Хуайсан почувствовал как запылали щеки: — Дагэ… Не Минцзюэ внимательно посмотрел на братишку: — Ладно, иди. Сичэнь гэ тоже бросил на Хуайсана заинтересованный взгляд, но не стал ничего говорить, только вздохнул. Холодный взгляд на прощанье пробуравил насквозь спину. «Ну и ладно. Кому какое дело? — с каким-то отчаянием подумал Хуайсан, — кто или что мне может помешать увидеть моего друга?» Лань Сичэнь и дагэ отвернулись и заговорили о чем-то своём. Хуайсан, радостный от того, что дагэ не стал ни о чём спрашивать, незаметно выскользнул из залы и поспешил в трактир к своему прекрасному другу. Снова Хуайсан остановился с бешено колотящимся сердцем у двери, уговаривая себя: «Хуайсан, ты чего? Все же хорошо. Он тебя ждёт. Иди, ты же ждал этого целый день!» Вздохнув и мысленно посчитав до десяти, Хуайсан толкнул дверь. То, что он там увидел, заставило его застыть на пороге.