Незнайка.

«Я не могу разрушить этот мир, И уничтожить не могу я душу. Ты мой герой, прекрасный мой кумир. Любовь я не предам и не разрушу. Конечно, не могу с тобою быть, Но мне и дружба наша драгоценна. Мой тяжкий рок, всегда тебя любить. И наша связь по-своему бесценна. И наша связь по-своему сильна. Пусть ты не ощущаешь этой связи. Но мне она особенно важна. Я без нее как тень, как лужа грязи. И без тебя меня сегодня нет. И без тебя опять иду по краю… Кричу, зову, но кто мне даст ответ? На одиночество себя я обрекаю…» — Хуайсан, таким образом ты себя обречешь на одиночество. — Ну и пусть. Пусть лучше одиночество, чем делить свою жизнь с нелюбимым человеком. — Может все-таки поговорить с Цзян Чэном? — Что ты, если Вэй сюн узнает, то нам точно несдобровать? Ты же знаешь, что Цзян сюн для него не указ. Старший задумался, потом сказал: — Не указ, говоришь? — Нет, конечно, ты и сам это видишь. — Мда, а казалось бы выросли вместе, почему между ними нет взаимопонимания? Не Минцзюэ покачал головой, затем снова задумался: — Хуайсан, ты прав, мы только хуже сделаем. Все наслышаны о его ревности. Может осторожно поговорить с самим Вэй Усянем? — Дагэ, ну ты же понимаешь, что ему нравятся только девушки. Вряд ли он после этого будет считать меня другом. — Может очень осторожно, но стоит попробовать? Хуайсан вздохнул: — Дагэ, мы только все испортим. Это же Вэй сюн. — Но что если ты когда-нибудь изменишь свое мнение? — Изменю или нет, это уже другой вопрос. Но мне уже почти двадцать. За пять лет я пока не поменял своего мнения. А дальше? Посмотрим, как будет дальше. Но пока мое мнение такое. — А ты стал гораздо рассудительнее. Ты действительно вырос. Тут забежал ученик и доложил: — Глава ордена, прибыл глава ордена Гусу Лань. — Хорошо, сейчас иду. Старший брат вздохнул, потрепал по плечу младшего, кивнул и вышел. Хуайсан остался в раздумьях. Да, он понимал, что его любовь, это путь в никуда. Но он не мог от неё отказаться. Да, он слаб и беспомощен. И совершенно бесполезен для своего ордена. Но он честен сам с собой. Он любит. И пусть эта любовь безответная, пусть напрасная, но он не может предать эту свою любовь. Предать это чувство означало бы разрушить самого себя, разрушить тот мир, в котором он живет, разрушить мир внутри себя, вынуть сердце, уничтожить душу. Нет, он не сможет. Хуайсан вздохнул и пошел к своему дневнику. Много мыслей просились на бумагу. Он написал: «Дорогой дневник, я не знаю, являюсь ли я однолюбом, это покажет время. Но пока я не знал Вэй сюна, я не знал вообще, кого и как я смог бы полюбить, кроме матушки, отца, дагэ, своих родных. Странно то, что до нашей встречи я вовсе не думал, что такое вообще может быть. Что я способен на подобные чувства. А тут по-настоящему меня накрыло когда мне ещё не было и пятнадцати. Мне уже почти двадцать, но это ощущение не проходит. Это был солнечный удар в сердце убойной дозы красоты. Удар настолько мощный, что все, что было до тех пор просто меркнет рядом с этим восхитительным стихийным бедствием. Еще в юности я думал, что мне нравятся девушки. Мой дагэ предлагает мне посвататься к Цинь Су. Она хорошая, милая девушка, строгих нравов. И, казалось бы, очень подходящая партия для такого как я, но мое сердце слишком занято. Занято полностью и, кажется, это недолго. Да, мне нравилась то одна, то другая. Но это абсолютно только внешне. Девушки были красивыми и мне нравилось любоваться ими. Я рисовал девушек с картинок в книжках. Но как только появился Вэй сюн, мне хочется рисовать только его. Но я люблю его не только за его внешность. Хотя, да, внешность его способна сбить с ног всякого. Я же вижу в нем бескорыстную, благородную душу, прекрасное доблестное сердце, смелость и порядочность, сострадание и доброту. И даже сейчас, когда он вернулся с могильника и прошел годы страшной войны, он все тот же. И пусть многие видят в нем демона и монстра, пусть боятся и осуждают. Каждый раз, когда я пытаюсь что-то сказать в его защиту, меня просто игнорируют. У них уже сложилось свое мнение на его счет. Но я вижу с нем прежнего Вэй сюна. Он не изменился, не предал свои идеалы. Он остался прежним. Это все тот же Вэй сюн. Да, он из нежного солнечного мальчика превратился в шикарного рокового красавца. Но даже и тот нежный мальчик обладал недюжинной силой и невероятной мощью. А теперь это могущественный и опасный во всех отношениях человек, так как он стал настолько силён, что в состоянии с лёгкостью может уничтожить всю Поднебесную. Но он это не сделает. Конечно, лучше его не злить. После всего, что ему пришлось пережить, вполне естественно, что у него нервы сейчас на пределе. Так еще и каждый лезет со своими нравоучениями. А Вэй сюн этого не любит. Почему-то мне кажется, что он очень одинок сейчас. И у меня щемит сердце каждый раз, когда он вынужден напускать на себя строгий и мрачный вид, чтобы только его никто не трогал. Конечно, много есть недовольных, что солнечный Вэй сюн изменился. Не смеется? Так какой может быть смех, когда потерял близких, прошел годы войны, насмотрелся на жуткие зверства? Не улыбается? Так кому улыбаться? Цзян Чэну, который вечно зудит и орёт на него? Вечно боится, что скажут люди? Лань Чжаню? Тому, кто спорит и каждый раз кидается в драку? Три года он трепал ему нервы! За три года можно тронуться головой из-за вечных споров ни о чем? Остальным, кто шепчется за его спиной? Им улыбаться? Да, он улыбается, но только эта улыбка не для всех. Я видел как расцветает его лицо, когда рядом его любимая шидзе. Только Цзян Янли способна растопить лёд на его исстрадавшемся сердце. Он улыбался мне. Но это недолго. Возможно он мне был благодарен, что я разделил с ним одиночество, просто побыл рядом, выслушал. Я вижу, что он неуютно себя чувствует среди этих лицемеров. И я теряюсь каждый раз, не знаю как ему помочь. Вэй сюн имеет весьма непростой характер, он не потерпит помощи со стороны. Он привык справляться сам. Если бы я точно знал, что же с ним сделали эти проклятые Вэни. Эта мерзкая парочка самых настоящих скотов. Не зря же он так жестоко расправился с ними. Сам Вэй сюн никогда не был злым или жестоким. Ему никогда не доставляли удовольствия страдания других, даже если это его враги. Сколько раз я пытался вставить свое слово, когда слышал слова осуждения в его адрес, но на меня смотрели как на пустое место. И продолжали называть демоном моего Вэй сюна. А ведь он герой, но Цзини усиленно лепят героя из Мэн Яо. Им это выгодно. Хотя исход войны был предрешен именно тем, что Вэй сюн изобрел стигийскую тигриную печать. Я напоминал об этом не раз и не два. Но кто меня послушал? Никто. Я для них никчемыш без талантов и способностей. Я для всех просто Незнайка. Придется искать другие пути. Почему герою войны нужно доказывать, что он не злодей? Или им так удобно? А иначе как сделать из Мэн Яо героя? На фоне Вэй сюна он вовсе не герой. А это значит…что им Вэй сюн сейчас просто неудобен? Что делать? Как быть? Как поступить?» Хуайсан закрыл дневник и погрузился в тяжелые думы. После одного из советов кланов молодежь из Цинхэ Не обсуждала новый облик Вэй сюна. Один юноша сказал: — Кстати, демон Вэй Усянь чертовски красив. — Он не демон, — возразил Хуайсан. Юноши повернулись с удивлением в его сторону: — Что? Хуайсан повторил: — Он не демон. — А кто же тогда? — Он мой друг. И я хотел бы вас попросить, чтобы вы не приписывали ему того, чего нет. На что тот ответил: — А что тут такого? Между прочим я наоборот восхищаюсь его новым демоническим обликом. — Но это неправда. Он человек. Другой ученик возразил: — А ты это точно знаешь? — Конечно, я разговаривал с ним не один раз. Он остался прежним. Годы войны просто не прошли даром. Другой ученик засмеялся: — Друг, говоришь? Да видел он таких друзей знаешь где? Видел сколько вокруг него девушек собирается? Свистни он только и все самые завидные невесты побегут за ним на край света. На что ты рассчитываешь? Хуайсан смутился: — А на что я рассчитываю? Другой ученик помладше, братишка того, который назвал Вэй Усяня демоном, добавил: — Да ладно? Хуайсан просто бегает за ним! Юноши засмеялись. Хуайсан вздохнул, отошёл от группы учеников, ему стало больно и грустно от того, что творится в головах у его ровесников. Им было абсолютно наплевать на справедливость, на порядочность. Их больше привлекала перспектива высмеять, приклеить ярлык и позубоскалить. Что-то понять или осмыслить они даже и не пытались. Да и зачем? Лучше посплетничать в свое удовольствие. «Мда…печально…весьма печально…» Он грустно посмотрел на яркую птичку в клетке: — Весело тебе? Эх, легко быть птицей. Никаких проблем. Чирикай себе в клетке. Накормят, искупают. А что мне теперь делать? Не знаешь? Вспомнил, что пришел Лань Сичэнь. Они сейчас о чем-то разговаривают с дагэ. А вдруг они говорят про Вэй сюна? Хуайсан поспешил к братьям. Они сидели в беседке за чаем и разговаривали. Лань Сичэнь говорил, качая головой: — Ох, Минцзюэ сюн, я никогда не дрался с Ванцзи, но на тот момент мне больше всего хотелось стукнуть своего братишку. Ну что за…я даже слов не могу найти. Сам не решается поговорить и мне не дает! Что за детство? Не Минцзюэ спросил: — Может просто спасовал перед прекрасной ледяной неприступностью черного солнца? Лань Сичэнь грустно улыбнулся: — Как красиво сказано. — Так его некоторые называют. Недавно услышал. — Красиво и поэтично. Знаешь, Минцзюэ сюн, я думал, что мой младший братишка повзрослел, пройдя суровые годы войны. На него это совсем не похоже. — Так он так ни разу не поговорил? — Нет, так и не решился. А теперь когда еще выдастся такой случай поговорить? — Мда. А время то идёт. И неизвестно чем это может обернуться. Лань Сичэнь сказал: — Знаешь, я решил все-таки сам поговорить без помощи младшего брата. — Ну и как? Поговорил? — Пока нет, все некогда. Послевоенная разруха задушила в свои тиски. Надо восстанавливать сожженные до тла Облачные глубины. Наладить поставки стройматериалов. Людей катастрофически не хватает. Надо набрать новых адептов, обучить их. А еще нужно помочь мирному населению восстановиться после войны. — Сичэнь, мне кажется, он никого не станет слушать. А тебя послушает, он тебя уважает. Так будь добр, найди время. Лань Сичэнь смутился и виновато ответил: — Да, я обязательно найду это время. Просто последнее время даже не всегда удавалось нормально поесть и поспать. — Да и ты хорошенько обдумай, о чем будешь говорить. Последнее время его все дёргают и пытаются поучать. От того он особенно остро реагирует на слова других. И я его прекрасно понимаю. Он стал неудобен Цзиням. Ведь они стремятся к верховной власти. Лань Сичэнь вздохнул. Он посидел пару минут молча, потом спросил у Хуайсана: — Хуайсан, как у тебя дела? Скоро охота на горе Байфэн. Ты будешь участвовать? Не Минцзюэ усмехнулся: — Скорее всего он будет присутствовать. — Ну что ты так? Лань Сичэнь усадил рядом Хуайсана и обнял за плечи. Не Минцзюэ сказал: — В тот день, когда орден Ланьлин Цзинь объявил о том, что они осенью приглашают всех на большую облаву, мне почему-то показалось, что это было спонтанное решение. Готов побиться о заклад, что они снова что-то придумали, чтобы показать всем, кто здесь хозяева. Лань Сичэнь вздохнул. Хуайсан спросил: — Сичэнь гэ, как продвигается у вас подготовка к охоте? — Очень сложно До охоты остался месяц. В ускоренном темпе у нас сейчас идут тренировки по верховой езде, стрельбе из лука. Я только успеваю поворачиваться. — Ты давно уже у нас не появлялся. Я уже соскучился. — Ох, Хуайсан, совсем нет времени. Спать просто падаю далеко за полночь. Встаю задолго до пяти утра. Редкий случай, когда нам с дядей удаётся поспать больше трёх часов в сутки. Не Минцзюэ сказал: — А что же младший? Он уже вполне взрослый. Мог бы помогать в организационных вопросах. — Ох, Минцзюэ сюн. Я уже ничего ему не говорю. Он напрочь застыл нефритовой глыбой, словно не живой. Все делает чисто автоматически, абсолютно ничем не интересуясь. Просто делает то, что ему говорят, остальное время молчит, словно онемел. — Мда, когда так приходится, то это крайне тяжело. Лань Сичэнь ответил: — Ну что делать? Я стараюсь не сдаваться и не ждать помощи ни от кого. Время трудное, сейчас всем кланам непросто. Не Минцзюэ кивнул. Лань Сичэнь вздохнул: — Знаешь, Минцзюэ сюн. Все это время мои мысли возвращались к молодому господину Вэю в Пристань Лотоса. А ведь и ему сейчас тоже не до разговоров. — Ну это же и так понятно. Юньмэн тоже пострадал не меньше чем Облачные глубины. Но молодой глава Цзян успешно справляется с делами, благодаря своему одаренному шисюну — Вэй Усяню. — Да, а ведь им сейчас еще тяжелее, чем нам. Нам то хоть сейчас пришла помощь от А-Яо. Они же вдвоём стараются восстановить все, двое молодых людей, вчерашние подростки. Не Минцзюэ покачал головой: — А-Яо помогает? Откуда в него столько возможностей? — Ну, он дал нам своих людей. — Если бы не клан Цзинь, были бы у него эти люди? — Но все-таки эта помощь для нас очень своевременна. — А кто им жалованье платит? Неужели Цзинь Гуаньяо из своего кармана? Лань Сичэнь улыбнулся: — Минцзюэ сюн, я не могу же у него спрашивать подобные вещи. Я просто благодарен за помощь. — Возможно ты и прав. Но почему тогда орден Ланьлин Цзинь не поможет Пристани лотоса? Почему только вам? Или здесь какой-то свой расчёт? — Что ты, я не думал об этом. Мне кажется, с моей стороны будет слишком невежливо, если я такое предьявлю А-Яо. Возможно даже глава Цзинь не знает о том, что он прислал нам людей? Не Минцзюэ покачал головой: — Что-то я в этом очень сильно сомневаюсь. А-Яо готов из кожи выпрыгнуть, чтобы угодить отцу. Не может быть, чтобы глава Цзинь не знал. Лань Сичэнь пробыл совсем немного. На прощанье он сказал: — Минцзюэ сюн, прости что недолго. Я прилетел к тебе потому, что уже соскучился по тебе, по нормальному человеческому общению. Но мне пора, к сожалению. Немного разгребусь, буду навещать тебя почаще и подольше. — Хорошо. Друзья обнялись, Лань Сичэнь обнял так же Хуайсана. Хуайсан снова, как в детстве, потянулся за лаской. Ведь ему она доставалась так редко. Хотя, в последнее время он был так щедро обласкан, как когда-то в юности своим прекрасным одноклассником. Снова в памяти всплыли идеальные черты лица, бездонные глаза, изящная грация молодого человека. И хотя для окружающих от всего этого веяло необычным холодом, для Хуайсана он был самым родным и самым тёплым человеком на свете. И от того становилось горько и обидно от отношения окружающих. Незаметно за хлопотами подошла осень, орден Ланьлин Цзинь организовал охотничьи угодья на горе Бэйфан (1) и пригласил всех на охоту. (1) Байфэн в переводе — сотня фениксов. Сьехались все кланы. Это была первая охота после аннигиляции солнца. В предгорье располагалась большая арена, окруженная трибунами, на которых сидели зрители. В этот день братья Лань должны были первыми открывать шествие перед охотой. Не Минцзюэ сказал Хуайсану: — Хуайсан, мы идём вторыми следом за орденом Гусу Лань. Так что нацепи свою саблю. — Но…дагэ… — Что? Всего лишь проехаться на коне перед трибунами. А там делай что хочешь. Можешь пойти просто погулять. А я пойду охотиться. Хуайсан вздохнул и пошел за своей саблей. Вытащив её с дальней полки в шкафу, он взял тряпочку, протер с нее пыль. Подержал в руках: — Прости, сабля. Не обижайся. Ты же знаешь как я отношусь к насилию. Сабля молчала. Если бы она могла говорить, наверняка она бы высказала ему какой он бездарь и ничтожество. Хуайсан вздохнул, нацепил её на пояс и вышел к брату. Брат оглядел его с ног до головы, задумчиво произнёс: — Мдааа… И действительно, наряд Хуайсана вовсе не вязался с саблей на боку. Но ничего не поделаешь. Не Минцзюэ вздохнул и пошел седлать лошадей. Хуайсан поплелся следом, ощущая себя полным бестолочем. Наконец они прибыли на место, называемое горой Байфэн. Надо немного рассказать об этом весьма живописном уголке Поднебесной. Несчётное множество заклинателей ежегодно выбирали место, где часто появлялась нечисть, и в определённое время, каждый под именем своего клана, боролись в этом месте за охотничьи трофеи, что и называлось облавой. Сам же рельеф гор Байфэн тянулся бесконечной цепью, простирающейся на несколько ли. Здесь добычи хватало в достатке, эти горы являлись одним из трёх известнейших охотничьих угодий, крупные облавы проводились здесь уже не раз. Грандиозное событие, подобное этому, являлось не только прекрасным шансом для больших и малых кланов принять активное участие в охоте, показать свою подлинную мощь или привлечь людей в свои ряды, но также и возможностью для заклинателей-одиночек и молодых талантов завоевать громкую славу. По прибытии Хуайсан начал озираться по сторонам, но пока не замечал адептов из Юньмэна. В самом предгорье горы Байфэн располагалась обширная арена, по четырём сторонам которой возвышалось несколько десятков высоких трибун для зрителей, которые уже толпились там и возбуждённо переговаривались между собой, создавая многоголосый шум. Самыми спокойными, разумеется, являлись наиболее высокие трибуны, украшенные пышнее остальных. На них в большинстве своём восседали прославленные заклинатели преклонных лет, а также главы кланов со своими супругами. Позади них стояли служанки либо с шёлковыми зонтами от солнца, либо с веерами, а впереди сидели дочери их кланов. Девушки закрывали лица веерами и весьма сдержанно обозревали площадку внизу и ожидали когда отряды молодых людей на конях появятся на арене. На самом деле во время настоящей погони за добычей на ночной охоте заклинатели не нуждались в лошадях. И всё же верховая езда относилась к одному из искусств, которым непременно обучались адепты кланов заклинателей. Поэтому появление на охотничьей арене верхом на скакуне на столь торжественном мероприятии являлось не просто символом соблюдения церемоний. Кроме этого, конный строй создавал особое ощущение праздника. Даже Хуайсан научился ездить на лошади, несмотря на свою лень и несообразительность. Впрочем Хуайсан вполне равнодушно относился к такой демонстрации роскоши. Ему больше по душе было тихое счастье в окружении картин и милых вещиц, созданных руками искуссных художников, в обществе его любимой канарейки. Итак, наш Хуайсан сидел на сером скакуне позади старшего брата, они ждали своей очереди. Перед ними стоял отряд адептов Гусу Лань, готовящийся первым вступить на арену. Лань Сичэнь оглянулся, поднял руку и помахал Не Минцзюэ и Хуайсану. Братья Не ответили на приветствие. Хуайсан волновался, но не боялся, он только беспокоился, что не видит Вэй сюна, надо сказать, что дагэ выбрал ему самого спокойного коня. Хуайсан до боли в глазах вглядывался в прибывающие отряды адептов. Не Минцзюэ, заметив растерянный взгляд младшего, кивнул куда-то в сторону. Хуайсан повернул голову и увидел пеструю толпу юных красоток на лошадях различных мастей, которые окружили шикарного парня на вороном коне с блестящей ухоженной гривой. Сам парень тоже был невероятно ухоженным. Шикарный водопад волос был тщательно расчесан и аккуратно перехвачен алой лентой на самом затылке. На висках же соблазнительно закручивались два лёгких завитка. Черные одежды из легкого шелка создавали летящий эффект прекрасной бабочки-траурницы. Причем широкие рукава ханьфу не скрывали то, что нижнее платье было такого же ярко-алого цвета, как и шёлковая лента, которая была завязана на затылке. Красные рукава нижнего платья были плотно перехвачены чёрной шелковой лентой на изящных запястьях. За черный пояс была заткнута чёрная флейта с ярко-красными кисточками на конце. В тон нижнему платью и ленте в волосах. Во всем его облике не было ни единой небрежности, ни единой морщинки. Хуайсан вздохнул, подумал: «Либо Цзян Чэн сводил его к парикмахеру и портному, либо Вэй сюн за три года рядом с Лань Чжанем стал таким же щепетильным занудой и аккуратистом.» Но, в любом случае, ему это не помешало всласть любоваться на прекрасного Вэй сюна. Девушки галдели так, что не было слышно о чем говорил Вэй Усянь. По крайней мере он шутил, девушки смеялись. Хуайсан видел, что в ход пошли уже шпильки и заколки, а девушки в ответ задаривали его бутонами цветов. Шествие еще не началось, а Вэй сюн уже купался в цветах. Хуайсан не мог отвести от него восхищенного взгляда. Пока он любовался, охотничий сезон обьявили открытым и пригласили на арену орден Гусу Лань. Не Минцзюэ сказал: — Хуайсан, приготовься. Мы следующие. Хуайсан посмотрел вслед отряду гусуланьцев, отметив про себя белизну и чистоту их одежд, внутренне похвалив их за эстетику и прекрасную выправку и снова повернулся в сторону прекрасного Вэй сюна. Тем временем, орден Гусу Лань возымел большой успех в глазах девушек на трибунах. Молодые девушки подбежали к краю трибун и принялись бросать приготовленные заранее бутоны и лепестки, так что с неба в тот же миг посыпался цветочный дождь. Бросить цветочный бутон прелестному юноше или девушке считалось выражением любви и обожания, а также являлось традицией. Брат снова напомнил; — Хуайсан, ты готов? Хуайсан на секунду отвел взгляд от Вэй сюна, чтобы взглянуть вперед. Адепты Ордена Гусу Лань всегда считались одарёнными не только внешностью, но так же талантами, доблестью и благородством. Лань Сичэнь и Лань Ванцзи слегка склонив голову в сторону трибун, выразили ответное приветствие, но не стали задерживаться надолго, продолжив идти вперёд. Хуайсан снова украдкой скосил глаза на своего прекрасного друга. Вэй сюн дразнил девушек: — Ну, кто осмелится бросить Лань Чжаню цветок? Девушки засмеялись: — Издеваешься? У него такое лицо… — Какое? Вполне симпатичное. — Вот и бросай ему сам цветок! Какая-то девушка сунула Вэй Усяню в руку пышный бутон пиона. — Ты серьезно хочешь, чтобы я это сделал? — А что? Если ты такой смелый. Другая девушка поддержала подругу: — Вэй Усянь, так и скажи, что струсил! — Так не будете кидать? — Нет, ты же кидаешь. — Вы чего? Неужели Лань Чжань вам не нравится? — Да он как глянет своими глазищами! — Заморозит на месте! Вэй Усянь поднял в руке бутон: — Эх вы! Смотрите и учитесь! Девушки засмеялись: — Смотрим и учимся, Вэй лаоши! (1) (1)教师 — jiàoshī — учитель, преподаватель. Он, даже не поворачиваясь в сторону ровного стороя отряда гусуланьцев, небрежно размахнулся через голову, цветок описав дугу, полетел прямо на арену. Девушки засмеялись. Хуайсан проследил за траекторией полета цветка. Вдруг он увидел, что Лань Чжань поднял в этот момент руку и поймал пион. Из кучи цветов, летевших прямиком на них с Лань Сичэнем, он высмотрел только один. Тот, что неожиданно прилетел сзади. Девушки поразились: — Вэй гэгэ, ты такой меткий! — Даже не взглянул! Тем временем Лань Чжань, зажав в кулаке бутон, дернул поводья, остановил коня и резко развернулся всем корпусом назад, выискивая взглядом того, кто это сделал. Хуайсан был поражен. Он знал о необычайном таланте Вэй сюна попадать в цель даже не глядя. Но Лань Чжань появлял чудеса наблюдательности! «Не иначе Лань Чжань отрастил глаза на затылке?» Тем временем, кони ехавших сзади адептов, наткнувшись на преграду, тоже резко остановились, в стройных рядах дисциплинированных гусуланьцев произошла лёгкая неразбериха. Задним тоже пришлось резко остановить своих коней. Произошла заминка. Послышался голос Лань Сичэня: — Ванцзи, что с тобой? Лань Чжань произнёс: — Вэй Ин. Хуайсан снова перевел взгляд на Вэй сюна. Тот, кинув цветок, даже не повернулся в сторону Лань Чжаня и продолжал шутить с девушками. Услышав свое имя, Вэй Усянь подмигнул девушкам: — Попался! И лишь тогда повернулся к нему, с притворным удивлением спросив: — Что? Ханьгуан-цзюнь, ты меня звал? Что такое? Лань Чжань показал ему цветок с абсолютно бесстрастным лицом и таким же тоном молвил: — Это ведь ты. Вэй Усянь немедленно возразил: — Не я. Две девушки рядом с ним в голос подтвердили: — Не верь ему, это правда он! Вэй Усянь обратился к ним: — Как вы можете так несправедливо обвинять хорошего человека? Я сержусь! Девушки в ответ лишь рассмеялись, потянули поводья лошадей и поскакали к своим кланам. Лань Чжань опустил руку с зажатым в ней цветком и покачал головой. Цзян Чэн произнёс: — Цзэу-цзюнь, Ханьгуан-цзюнь, приношу извинения, не обращайте на него внимания. Как всегда, Цзян Чэн боялся, что скажут другие. Лань Чжань, тем временем, украдкой аккуратно засунул цветок себе в рукав. Лань Сичэнь с улыбкой ответил: — Не волнуйтесь. За цветок, подаренный молодым господином Вэем, я благодарю вас от лица Ванцзи. Когда они удалились, Цзян Чэн взглянул на трибуны, потом обратился к Вэй Усяню, в его тоне голоса была плохо скрываемая ревность: — Это девушкам позволительно бросать цветы, а ты-то чего раскидался? Вэй Усянь ухмыльнулся и ответил: — Он показался мне симпатичным, неужели нельзя бросить пару бутонов? Цзян Чэн, стараясь скрыть обиду, презрительно фыркнул. — Сколько тебе лет? Разве твой статус позволяет тебе играть в подобные игры? Вэй Усянь, насмешливо глядя на него, спросил: — Ты что, тоже захотел цветок? На земле много, хочешь, я подберу для тебя? Сказав это, он притворился, будто наклоняется к земле. Цзян Чэн же, явно испугавшись, что его разоблачили, прикрикнул: — Проваливай! Именно в этот момент над площадью разлетелся голос Цзинь Гуанъяо: — На арену приглашается Орден Цинхэ Не! Хуайсан встрепенулся и тронул поводья. Они с братом вступили на арену. Хуайсан сбоку посмотрел на дагэ. Не Минцзюэ изначально обладал весьма высоким ростом, вгоняя всех стоящих рядом в угнетённый настрой, а когда он выезжал верхом на лошади, и вовсе складывалось ощущение, что Глава Ордена Не обозревает арену с высоты своего непоколебимого величия. Он выглядел настолько торжественно и величественно, что девушки просто посчитали неуместным приветствовать прославленного главу Не таким несерьезным образом. Однако немало заклинателей мужского пола, которые также поддерживали и восхищались Чифэн-цзунем, разразились оглушительными криками, от которых некоторым слушателям заложило уши. Подле Не Минцзюэ ехал Не Хуайсан, его одеяния сегодня, как и всегда, выглядели изысканными, подобранными со вкусом, вместе с саблей на поясе висели украшения, в руке покачивался веер. При этом каждый присутствующий знал, что сегодня сабле Не Хуайсана не представится шанса покинуть ножны: ведь более вероятно, что вскоре после начала облавы он просто станет прогуливаться по горе Байфэн и любоваться пейзажем. Что он и собирался делать. А больше всего ему хотелось сегодня встретиться с прекрасным одноклассником. Он уже с нетерпением предвкушал эту их встречу.