Незнайка.

«Мой друг прекрасный, Пред тобою не сотня, Перед тобою тысяча падёт. Я от тебя любовь сокрою… Но сердце просится в полёт… И там на высоте небесной Увижу снова облик твой. Ты самый лучший и чудесный. Ты мой прекраснейший герой. И пусть найдет коса на камень. И пусть порвётся жизни нить. Тебя любить не перестану. Тебя нет силы позабыть… И пусть сейчас ты не со мною. И пусть душа моя скорбит… Но чувства от тебя я скрою. А сердце к звёздам полетит… Тебя, конечно, не достоин Я даже за руку держать… Ты мой прекрасный, смелый воин. Я буду по тебе скучать…» Вэй сюн с очаровательной улыбкой сказал: — Гробы нужны для того, чтобы держать в них трупы, конечно же. Полагаю, здесь было похоронено тело матери Цзинь Гуанъяо, Мэн Ши. Скорее всего, сегодня он пришёл сюда за тем, чтобы достать тело матери и с ним отправиться в Дунъин. Лань Сичэнь ничего не ответил. Хуайнсан выдохнул тихое «А» и, будто его внезапно осенило, произнёс: — О, конечно. Звучит очень разумно. Вэй Усянь спросил его: — Как ты думаешь, что бы сделал тот человек после того, как вырыл тело матери Цзинь Гуанъяо? Хуайсан не собирался выдавать Вэнь Нина. Если тот захочет, то сам это расскажет. Да и народу было вокруг очень много. Обязательно пойдут сплетни, все перевернут и начнут таскать из уст в уста небылицы одну невероятнее другой. — Вэй-сюн, почему ты продолжаешь спрашивать меня? Сколько ни спрашивай, я ничего не знаю, и точка. Немного помолчав, он продолжил: — Но… Не Хуайсан медленно пригладил промокшие от дождя волосы. — Думаю, если этот человек так сильно ненавидит Цзинь Гуанъяо, то наверняка будет абсолютно жесток и беспощаден к тому, что тот ценит больше собственной жизни. Вэй Усянь уточнил: — Например, расчленит тело и будет держать конечности в разных местах точно так же, как было с телом Чифэн-цзуня? «Ну…нет… Вэнь Нин на такое вряд ли способен. Ручаюсь, что он захоронил Мэн Ши с соблюдением всех правил и приличий. Он не будет глумиться над покойником. Не того он воспитания.» Не Хуайсан от удивления неловко попятился. — Эт-т-то… Это немного перебор, тебе не кажется… Вэй Усянь какое-то время пристально разглядывал его совершенно бездонными омутами прекрасных глаз, которые тянули вниз и закручивали в опасный водоворот бедного Хуайсана. Хуайсан впал в ступор, не зная как реагировать. Вэй сюн некоторое время помучил его своими прекрасными глазами, но потом всё же отвел взгляд. Хуайсан вздохнул свободнее. «Кажется он все-таки меня вспомнил. Но не помнит нашего последнего разговора. Или помнит, но смутно. Возможно только сейчас что-то начал припоминать. По крайней мере мы с ним действовали параллельно. Возможно на уровне подсознания он и производил все эти действия. А как иначе объяснить то, что мы делали одно и то же?» В конце концов, предположения оставались только предположениями. Доказательств ни у кого не было. Озадаченное и беспомощное выражение на лице Не Хуайсана было всего лишь притворством. Он не хотел признавать здесь сейчас перед всеми, что его план выходил далеко за пределы уже достигнутого, и ему приходилось скрывать истинную натуру для того, чтобы добиться разоблачения преступника. Не было желания раскрывать тут перед всеми, что Хуайсан все это время играл в детектива, пусть в глазах остальных он действительно представляет собой ни на что не годное ничтожество. Пусть для всех здесь, сказанные на пороге смерти слова Цзинь Гуанъяо являлись ложью, придуманной после сорванного Не Хуайсаном нападения, способом отвлечь мысли Лань Сичэня, пока Цзинь Гуанъяо вёл его к смерти, чтобы Не Минцзюэ убил их обоих разом. В конце концов, Цзинь Гуанъяо слыл великолепным лжецом с множеством преступлений за плечами. Поэтому очередная ложь никого не удивила бы вне зависимости от темы и обстоятельств разговора. Вопрос же, почему он в последний момент передумал и оттолкнул Лань Сичэня, оставался открытым. Всё же весьма сложно представить, что мог задумать Цзинь Гуанъяо. «Возможно это еще не конец. Кто знает, не оставил ли себе Цзинь Гуаньяо лазейку, для того, чтобы вернуться в этот мир и продолжать зверствовать? Кто знает?» Взгляд Хуайсана упал на сидящего на полу Лань Сичэня. На руке Сичэня гэ, которой он прикрывал лоб, вдруг проступили вены. Он разговаривал сам с собой. Его голос звучал глухо. — Чего он хотел добиться? Мне казалось, что я хорошо его знал, а потом понял, что ошибался. До этого вечера мне снова начало казаться, что теперь-то я хорошо его знаю, но это тоже было ошибкой. Никто не мог ему ответить. Лань Сичэнь опустошённо повторил: — Что всё-таки он намеревался сделать? «Эх, Сичэнь гэ, Сичэнь гэ! И если даже ты, один из, казалось бы, близких друзей Цзинь Гуанъяо не знашь, вряд ли у кого-то ещё нашёлся бы ответ». После недолгого молчания Вэй Усянь вдруг заговорил: — Довольно стоять без дела. Соберите отряд, пусть позовут на помощь. Ещё пусть кто-нибудь останется здесь и за всем присмотрит. Гроб и струны гуциня не смогут долго сдерживать Чифэн-цзуня. Словно в подтверждение его слов из гроба снова послышались громкие звуки, пропитанные невыразимой яростью. Слышно было, как старший брат головой Цзинь Гуаньяо лупит что есть силы по статуе. Не Хуайсан вздрогнул. Вэй Усянь бросил на него взгляд. — Видите? Нужно как можно быстрее перенести его в более крепкий гроб, вырыть глубокую яму и снова похоронить. И как минимум ближайшие сто лет не открывать. Если открыть — он точно продолжит зверствовать, а это повлечёт за собой бесконечные страшные последствия… Не успел он договорить, как издалека послышался звонкий лай. Вэй Усянь тут же переменился в лице, а Цзинь Лин наоборот приободрился: — Фея! Гром утих, а проливной дождь иссяк до лёгкой мороси. Самый тёмный час миновал, снаружи занимался рассвет. Промокшая насквозь собака вихрем влетела в храм и бросилась к Цзинь Лину. Она встала на задние лапы, опираясь передними ему на колени, и начала облизывать всего Цзинь Лина. Лицо Вэй Усяня побледнело, Лань Ванцзи молча встал перед Вэй Усянем, закрыв его от Феи. Тут же храм Гуаньинь окружили сотни людей, вооружённые мечами и готовые к большой битве. Пришли борцы за справедливость. Однако те из них, что вбежали в храм первыми, осмотревшись, удивлённо замерли. Оказалось, что делать уже нечего, их воинственный пыл разбился вдребезги. Помещение главной залы храма представляло собой полнейший хаос. На полу лежали трупы. Живые же расположились там же, сидя или стоя чуть поодаль от мертвецов. Первыми в храм ворвались двое: слева стоял главный управляющий Ордена Юньмэн Цзян, а справа — Лань Цижэнь, на лице которого застыло выражение крайнего потрясения и недоверия. Не успев ничего сказать, он первым делом увидел Лань Ванцзи и Вэй Усяня, которые стояли так близко, что чуть ли не сливались в одно целое. В мгновение ока Лань Цижэнь забыл всё, о чём хотел спросить, его лицо затопила ярость, а брови сошлись в единую линию. Он надулся и пыхтел так, что усы взлетали вверх. Главный управляющий тут же подбежал, чтобы помочь Цзян Чэну подняться. — Глава Ордена, вы в порядке… А Лань Цижэнь поднял меч и закричал: — Вэй… Он не успел закончить, когда из-за его спины вылетели несколько человек в белых одеждах, которые наперебой кричали: — Ханьгуан-цзюнь! — Учитель Вэй! — Учитель Старейшина! Они едва не сбили Лань Цижэня с ног, так что тот почти задымился от злости: — Не бегать! Не шуметь! Но за исключением Лань Ванцзи, который обернулся к Лань Цижэню с тихим «Дядя», никто не обратил на него абсолютно никакого внимания. Лань Сычжуй схватил левой рукой рукав Лань Ванцзи, а правой подхватил под локоть Вэй Усяня. Он просиял: — Ханьгуан-цзюнь, учитель Вэй, какое облегчение видеть, что вы оба в порядке! Фея так сильно беспокоилась, и мы уже подумали, что вы столкнулись с какими-то непреодолимыми трудностями. Встрял Лань Цзинъи: — Сычжуй, ты в своём уме? Разве может случиться что-то такое, с чем Ханьгуан-цзюню не по силам справиться? Говорил же тебе, что ты слишком сильно беспокоишься. — Цзинъи, а не ты ли всю дорогу сюда переживал и волновался? — Пойди прочь! Хватит молоть ерунду. Лань Сычжуй краем глаза увидел Вэнь Нина и тут же притащил его поближе и втолкнул в круг мальчишек, которые, непрестанно перебивая друг друга, рассказали, что произошло. Благодаря им, Хуайсан понял, что произошло и куда побежала Фея после того, как укусила Су Шэ. — Нам пи пути рассказал управляющий Ордена Юньмэн Цзян. — Фея побежала прямиком к располагавшемуся в этом городе вассальному клану Ордена Юньмэн Цзян и принялась неумолчно лаять под дверью. — Увидев на шее собаки необычный ошейник с золотым знаком и гербом, молодой глава клана сразу же понял, что эта собака явно принадлежала кому-то, занимающему очень высокое положение. — Пасть, лапы и шерсть собаки покрывали пятна крови, так что становилось ясно: она побывала в бою, а её хозяин наверняка оказался в серьёзной опасности. — Не смея медлить в подобной ситуации, он встал на меч и принёс собаку в Пристань Лотоса, чтобы уведомить контролирующий территорию Орден Юньмэн Цзян. — Главный управляющий мигом понял, что это собака принадлежащая молодому господину Цзинь Лину Фея, и сразу же отправил подмогу. — В это время Орден Гусу Лань как раз собирался покидать Пристань Лотоса. Но Фея успела остановить и учителя Лань Цижэня. — Он пытался прогнать собаку, но та бесстрашно кинулась прямо на него! — Она подпрыгнула, оторвала от подола одежды учителя Лань Цижэня солидный клок белой ткани и лапами попыталась закинуть эту ткань себе на голову, словно хотела обернуть её вокруг. — Ага! Затем собака легла на землю и притворилась мёртвой. — Учитель Лань Цижэнь понятия не имел, что происходит… — А на нашего Лань Сычжуя сошло озарение. Сычжуй тут же треснул говорившего. Тот замолк, но тут же продолжил другой: — Он сказал: «Учитель Лань, вам не кажется, что она пытается изобразить лобную ленту нашего ордена? Может, она хочет сказать, что Ханьгуан-цзюнь или кто-то ещё из Ордена Гусу Лань в опасности?» Тут же сказавший это получил удар кулаком под ребра от Сычжуя. Другой ученик продолжил: — Так что Орден Юньмэн Цзян, Орден Гусу Лань и ещё несколько кланов, не успевших покинуть Пристань Лотоса, собрали все силы и вместе отправились на выручку. Лань Цзинъи прищёлкнул языком: — Вот мы все говорим «Фея» то, «Фея» сё, но кто же мог знать, что это и в самом деле наделенная духовными силами собака! Но сколько бы у неё ни было духовных сил, для Вэй Усяня собака всё равно оставалась собакой, самым страшным в мире существом. И он продолжал прятаться за спиной Лань Чжаня. Увидев, что Вэй Усянь все ещё боится, Цзинь Лин похлопал Фею по внушительному заду и прошептал: — Фея, иди наружу. Фея помотала головой и хвостом, не прекращая облизывать его. Цзинь Лин заругался: — Выметайся. Или ты меня больше не слушаешься? Фея обиженно посмотрела на него и убежала из храма, помахивая хвостом. Вэй Усянь наконец смог облегчённо выдохнуть. Цзинь Лин хотел подойти, но не решался. Лань Сычжуй уставился на пояс Вэй Усяня и, немного помолчав, позвал: — …Учитель Вэй? Хуайсан понял, что Сычжуй уже точно знает, что это Вэй Усянь. Вэй сюн откликнулся: — М-м? Что? Лань Сычжуй проговорил словно в забытьи: — Можно… Можно мне посмотреть вашу флейту? Вэй Усянь достал флейту из-за пояса. — А что с ней такое? Лань Сычжуй взял флейту двумя руками и слегка нахмурился, в выражении его лица проскользнуло замешательство. Лань Ванцзи смотрел на него, в то время как Вэй Усянь смотрел на Лань Ванцзи. — Что с вашим Сычжуем? Ему нравится моя флейта? Лань Цзинъи воскликнул: — Что? Вы наконец потеряли ту ужасную отвратительно звучащую флейту? Эта новая выглядит довольно неплохо! «Он даже не представляет, что эта «довольно неплохая» флейта была духовным инструментом — легендарной призрачной флейтой «Чэньцин». Лань Ванцзи позвал: — Сычжуй. Лань Сычжуй наконец пришёл в себя и снова двумя руками протянул Чэньцин Вэй Усяню: — Учитель Вэй. Вэй Усянь забрал у него флейту, а потом, повернулся и непринуждённо бросил Цзян Чэну: — Спасибо. Он помахал Чэньцин. — Я… оставлю её у себя? Цзян Чэн кинул на него быстрый взгляд, словно боялся обжечься. — Она всегда принадлежала тебе. Цзян Чэн на мгновение замешкался, его губы шевельнулись, словно он хотел сказать что-то ещё. Однако Вэй Усянь уже отвернулся к Лань Ванцзи. Увидев это, Цзян Чэн сразу закрыл рот и больше ничего не произнёс. Почти все присутствовавшие в храме люди были чем-то заняты: кто убирал бедлам, кто разглядывал печать на гробу, кто прикидывал, как бы безопасно перевезти гроб, а кто отлавливал по тёмным углам храма не успевших удрать монахов, которые являлись адептами Ланьлин Цзинь. Их арестовали и увели в тюрьму, где собирались держать до суда. Лань Цижэнь подошел к старшему племяннику и яростно прошипел: — Сичэнь, да что с тобой такое?! Лань Сичэнь сидел, прижав ладонь к виску, и на его лице отражалось невыразимое горе. Он устало произнёс: — Дядя, умоляю, не нужно вопросов. Правда. Сейчас мне совсем ничего не хочется говорить. Лань Цижэнь никогда не видел Лань Сичэня, воспитанного им единолично, в таком несобранном состоянии. Он посмотрел на него, потом посмотрел на Лань Ванцзи, вместе с Вэй Усянем окружённого адептами, и чем больше смотрел, тем сильнее гневался. Гроб, в котором были запечатаны Не Минцзюэ и Цзинь Гуанъяо, не только казался невообразимо тяжёлым, но ещё и требовал крайне осторожного обращения. Поэтому позаботиться о нём в дальнейшем добровольно вызвались сразу несколько глав орденов. Увидев лицо статуи Гуаньинь, один из них сначала удивлённо застыл, а потом указал на него остальным, словно обнаружил нечто новое и интересное: — Посмотрите на это лицо! Разве не похоже на Цзинь Гуанъяо? Все уставились на статую и принялись удивлённо восклицать: — Действительно, его лицо! И зачем Цзинь Гуанъяо такое сотворил? Глава Ордена Яо высказался: — Чтобы высокомерно объявить себя богом, конечно же. — Да уж, довольно высокомерно, хэ-хэ-хэ. Хуайсан подумал: «А возможно просто хотел поиздеваться над чувствами верующих. В этом обществе на Мать Цзинь Гуанъяо смотрели как шлюху, и он решил придать статуе Гуаньинь её облик, чтобы ей кланялись все эти чванливые господа. Возможно это и так. Зато как он потешил свое самолюбие, когда наблюдал как обычной шлюхе, с которой переспали почти все эти именитые господа, а теперь ей поклонялись тысячи, приносили дары и возжигали благовония.» Говорить же об этом вслух теперь не имело смысла. Хуайсан вздохнул. В этом вздохе было и сожаление и облегчение. Вскоре гроб запечатают в саркофаге побольше и попрочнее. Он будет скреплен семьюдесятью двумя гвоздями из персикового дерева (1) и закопан глубоко в землю под какой-нибудь горой, после чего огорожен каменными плитами с предупреждениями. (1) По даосским поверьям, нечистая сила боится персикового дерева. То, что сокрыто в этом гробу, больше никогда не увидит свет и будет лежать под весом тяжелейших запретов. И там будет его дагэ… Который так и не обрёл покой, по воле случая оказавшись в одном гробу со своим убийцей. Не Хуайсан снова ощущал жар и головокружение, он прислонился к стене возле дверей и наблюдал, как несколько глав орденов переносят гроб через порог храма Гуаньинь. Было плохо, тело ломило от ушибов и температуры, проткнутая в двух местах Су Миньшанем нога опухла и сильно болела, голова гудела и плохо соображала, снова к горлу подступила тошнота. «Попить бы где-нибудь… » Хуайсан вздохнул, огляделся в поисках колодца. Взгляд его скользил по каменным плитам пола. В глазах начало двоиться. Хуайсан ощутил, что прямо сейчас он может снова потерять сознание. Он на минуту зажмурился, постоял, прислонившись к стенке, потом медленно открыл глаза. Внимательно посмотрел вниз, чтобы не споткнуться о высокий порог. Под ногами возле порога лежал странный предмет. «Что это?» Он сфокусировался, осторожно нагнулся вниз, отряхнул подол одежды от грязи. В этот самый момент он все же разглядел странный предмет, он был похож на шапку. Это лежал ушамао (2) Цзинь Гуанъяо. (2) ушамао — головной убор Цзинь Гуанъяо из газовой ткани. Такие носили обычно отшельники. Хуайсан протянул руку и поднял его. Отряхнул от пыли и продолжал держать его в руках, размышляя: «Ну вот и всё. Вот он конец страшного преступника. Страшного и опасного маньяка, державшем в страхе столько лет людей. Столько крови пролито, сколько пропало целых кланов, сколько убито людей! Его жертвы исчислялись даже не сотнями, тысячами! Его ждала смертная казнь, но каждый раз он уворачивался от разоблачения. Казалось, я должен ликовать. Но все закончилось. Почему я не испытываю радости? Почему я ничего не ощущаю кроме смертельной усталости? Может потому, что мой дагэ так и не обрёл покой? Он обречён навечно биться со своим мучителем в одной могиле! Как страшно! Дагэ, прости меня!» Он постоял, глядя на головной убор и только после этого начал потихоньку ÷пробираться на улицу, стараясь не хромать. Он уже не мог определить, где болит больше. Все тело было словно одна большая рана. От усилий и от боли на лбу выступил пот. Перешагнув через порог храма, он понял, что просто не в состоянии двигаться дальше. Хуайсан просто прислонился к косяку двери и совершенно без сил стал наблюдать за тем, что творится во дворе храма. Снаружи Фея беспокойно ждала своего хозяина и пару раз негромко гавкнула. Услышав лай, Цзинь Лин вдруг расплакался, все-таки детская психика не выдержала всего того, что сегодня случилось. Уставший от всего этого, Хуайсан равнодушно смотрел как Цзинь Лин не нашёл другого способа дать выход заполонившим сердце боли и всему тому ужасу, что ему пришлось пережить за эту ночь. Его некому было пожалеть. Тот единственный человек, который был в состоянии это сделать, просто растворился в утреннем тумане. А сам мальчик просто не знал другого способа успокоиться, кроме как через поток слёз. Было понятно, ведь за эту ночь он очень много пережил. Очень много для своих лет. Но…повзрослел ли? Возможно… Возможно, что юноша не понимал причины, но чувствовал, что ему было больше некого винить или ненавидеть. Вэй Усянь и Вэнь Нин — оба они в той или иной мере несли ответственность за смерть его родителей, все они заставляли ненавидеть их всеми фибрами души. Теперь же они давали ему основание и для невозможности делать это. Но если Цзинь Лин не мог испытывать к ним ненависть, то кого ему оставалось ненавидеть? Доброго дядюшку, который все это время кормил и растил его? У бедного пацана в голове был полный хаос. Да, разве он заслужил потерять обоих родителей ещё в младенчестве? Выходит, теперь он не только не мог искать отмщения, но ещё и лишился возможности всем сердцем и душой кого-то ненавидеть? Глядя, как он плачет и неотрывно смотрит на гроб, Глава Ордена Яо спросил: — Молодой господин Цзинь, из-за чего вы плачете? По Цзинь Гуанъяо? Цзинь Лин ничего не ответил, и Глава Ордена Яо сказал ему тоном, которым старшие обычно ругают младших адептов: — Почему вы плачете? Утрите слезы. Такой человек, как ваш дядя, не заслуживает ничьих слез. Молодой господин, вы не можете позволить себе проявить слабость! Это прерогатива слабого пола. Вам стоит отличать, что правильно, а что нет, и собраться… Будь это во времена, когда глава Ордена Ланьлин Цзинь являлся Верховным Заклинателем, возглавлявшим весь мир заклинателей, никто из глав других орденов ни за что и ни при каких обстоятельствах не осмелился бы поучать адептов Ордена Цзинь. Теперь Цзинь Гуанъяо был мёртв, и никто не мог возглавить Орден Ланьлин Цзинь. Репутация ордена тоже была основательно запятнана, едва ли ему удалось бы снова подняться в положении, поэтому некоторые люди осмелели. В ответ Цзинь Лин истерично воскликнул: — Что с того, если я хочу плакать?! Кто ты такой? Какое тебе дело до моих слёз?! Как он сейчас был похож на своего дядю Чэна, прямо копия! «А у кого ему было учиться? Один маньяк, а другой псих и истеричка. Мда…» Хуайсан вздохнул. Глава Ордена Яо совсем не ожидал, что на него накричат. Он был намного старше мальчишки, да еще и был главой не самого безызвестного ордена. Его лицо тут же потемнело, кое-кто из ещё остававшихся рядом людей принялся тихо усмирять его: — Не стоит. Не обременяйте себя детскими капризами. Глава Ордена Яо наконец подавил гнев, все-таки перед ним был всего лишь капризный ребёнок. Он смерил его презрительным взглядом и холодно фыркнул: — Конечно. Хм, зачем беспокоиться о сопляках, которые даже правильное от неправильного отличить не могут? Цзинь Лин лишь всхлипнул и отвернувшись от мужчин, отошёл от них подальше. Лань Цижэнь проследил за тем, как гроб поместили на телегу. Затем обернулся и удивлённо спросил: — Где Лань Ванцзи? Кто же знал, что и глазом моргнуть не успеешь, как он испарится. Лань Цижэнь прошёл чуть дальше и спросил погромче: — Где Ванцзи?! Лань Цзинъи ответил: — Как я только что сказал, мы привели Яблочко и оставили его возле храма. А Ханьгуан-цзюнь вместе с… вместе с… пошёл поприветствовать Яблочко. Лань Цижэнь надавил: — И? Не было нужды говорить, что произошло потом. Возле храма Гуаньинь не осталось и тени Вэй Усяня, Лань Ванцзи и Вэнь Нина. Лань Цижэнь с раздражением посмотрел на Лань Сичэня, который выходил из храма, пошатываясь и всё ещё пребывая мыслями где-то далеко. Учитель Лань громко вздохнул и, взмахнув рукавами, ушёл. Лань Цзинъи огляделся и удивлённо воскликнул: — Сычжуй? Что происходит? Сычжуй-то когда успел исчезнуть? Цзинь Лин услышал, что Вэй Усянь и Лань Ванцзи ушли, и вылетел на улицу, чуть не споткнувшись о порог храма Гуаньинь. Но несмотря на спешку, уже нигде их не увидел. Фея бегала кругами, вывалив язык. Цзян Чэн стоял под высоким прямым деревом на территории храма Гуаньинь. Он бросил взгляд на Цзинь Лина и холодно произнёс: — Вытри лицо. Цзинь Лин грубо потёр глаза, вытер лицо и подбежал к нему: — Где они? Цзян Чэн ответил: — Ушли. Цзинь Лин воскликнул: — И ты вот так просто их отпустил? Цзян Чэн насмешливо спросил: — А что? Мне нужно было предложить им поужинать? А после еды поблагодарить и извиниться? Цзинь Лин начал закипать и накинулся на него: — Неудивительно, что он решил уйти. Это всё из-за твоего отношения! Почему ты такой невыносимый, дядя?! На этих словах Цзян Чэн поднял руку и, яростно сверкнув глазами, забранился: — Так-то ты разговариваешь со старшими? На порку нарываешься?! Цзинь Лин пригнулся. Фея тоже поджала хвост. И всё же ладонь Цзян Чэна так и не опустилась на затылок Цзинь Лина. Он бессильно опустил руку. А потом раздражённо сказал: — Заткнись. Цзинь Лин. Просто заткнись. Мы возвращаемся. Каждый идёт своей дорогой. Цзинь Лин удивлённо замер и после недолгих колебаний решил повиноваться и заткнуться. Повесив нос, он прошёл пару шагов рядом с Цзян Чэном, а потом снова поднял голову. — Дядя, ты же хотел что-то сказать, да? — Что? Нет. — Вот только что! Я же видел. Ты хотел что-то сказать Вэй Усяню, а потом передумал. Помолчав пару секунд, Цзян Чэн покачал головой. — Нечего тут говорить. Что он мог сказать? А ведь мог! «Не сломался бы глава Цзян, если бы пригласил их поужинать. Не облез бы, если бы попросил прощения. Не умер бы, если бы поблагодарил. Мда…сложный тип. Не благодарный и истеричный. Так и не вырос. И все ему должны.» Вскоре во дворе собрались адепты Юньмэн Цзян под командованием главного управляющего Пристани лотоса: — Глава ордена, возвращаемся? Цзян Чэн кивнул, метнул взгляд на племянника: — Ну что? Идёшь? Цзинь Лин насупился и промолчал, глядя куда-то в конец улицы, что виднелась из распахнутых ворот. Цзян Чэн проследил за его взглядом: — Не вздумай помчаться за ними следом. — Ну почему, дядя, почему? — Думаю тебе их не догнать. — А ты откуда знаешь? — Какая тебе разница? Много хочешь знать. — Может ты знаешь куда они пошли? — Может и знаю…но какое это может иметь значение? — А что, дядя, может иметь значение? Цзян Чэн скривился: — Думаю нас с тобой там не ждут…ладно, что стал столбом? Забирай свою собаку и пошли домой! Они ушли вместе с адептами ордена Цзян. Хуайсан устало опустился на ступеньку. Повертел в руках головной убор. «Почему именно ушамао?» Не найдя ответа в своей голове, Хуайсан вздохнул и почувствовал, как он и вовсе уже расклеился тело горело, голова гудела, он устал…очень устал… Он хочет спать… Спать. Спать… Унесли гроб. Кланы строились и постепенно расходились со двора. Последний ушел отряд Гусу Лань. В самом конце отряда плелся сам глава Лань. Учитель Лань Цижэнь негодовал по поводу пропавшего Сычжуя: — Какая безответственность! Оставить свой же отряд без командира! Вот воспитание вашего Хангуан Цзюня! Отряд юношей, не обращая внимания на ворчание учителя Ланя, бодро маршировал на выход. Когда скрылись последние ряды гусуланьцев, Хуайсан поднял голову и понял, что его адепты давно стоят и ждут одного его. — Глава Не? — Ах, да. Пора возвращаться. Прибыв домой, Хуайсан понял, что ему совсем плохо. Прибывший лекарь диагностировал сотрясение мозга, воспаление лёгких, многочисленные ушибы и порезы на теле. Хуайсана перебинтовали, уложили в постель и дали жаропонижающее лекарство. Управляющий попенял ему: — Глава ордена, кому нужно было такое геройство? — У меня не было выбора. Они бы сбежали. — Но бросаться безоружным на меч это верх неблагоразумия! — Пусть бы я погиб, но не дал бы им уйти живыми. — Ох, молодой господин Не…герой вы наш… — Но…они бы сбежали, — слабым голосом возразил Хуайсан. — Наши адепты были как раз на подходе. Все равно они не дали бы им проскочить. Их бы тут же схватили бы. — Вряд ли они бы двигались по дороге на виду у всех. — Нашли бы по свежим следам. Их все равно ждала смертная казнь. Управляющий покачал головой. Когда лекарь щупал пульс, вдруг сказал: — Есть еще повреждения. Они где-то внутри. Но я не могу понять. Хуайсан внутренне сжался. Он так боялся, что откроется правда и все узнают о его позоре. Лекарь предложил раздеться, чтобы еще раз более тщательно произвести осмотр. Хуайсан испугался. «Нет! Ни за что!» Ни за что он не разденется! Но его спас внезапно появившийся ученик. Ему передали, что учитель Лань собирает всех глав срочно сегодня же вечером, чтобы посоветоваться как организовать похороны. — Я пойду. — Куда вы? У вас сотрясение и воспаление. — Дайте мне побольше лекарств, чтобы я мог продержаться сегодняшний вечер. И…побольше обезболивающего. Наглотавшись целую кучу таблеток и не слушая ничьих уговоров, Хуайсан настоял, чтобы отправиться вместе с управляющим на его мече в Гусу. Тем же вечером прибыли Цзян Чэн и управляющий клана Ланьлин Цзинь. Нужно было решить, кто возьмётся за организацию похорон и проведёт запечатывание гроба. Сичэнь гэ пришел, но сидел с абсолютно безучастным видом. В надежде расшевелить его и вовлечь в дела, Лань Цижэнь посмотрел на племянника: — Сичэнь. Лань Сичэнь только покачал головой. Хуайсан, глядя на Лань Сичэня, сказал: — Давайте я проведу организацию похорон, это же мой брат всё-таки. Только если кто-то запечатает гроб предварительно. Лань Цижэнь снова выразительно посмотрел на племянника: — Что больше некому? Цзян Чэн неуверенно протянул: — Если только кто-нибудь поможет мне. Вэй Усянь и Ханьгуан-цзюнь могли бы мне помочь? Лань Цижэнь поперхнулся, поморщился и сказал: — Они решили попутешествовать в такой момент, когда все нуждаются в их помощи. Никакой ответственности! Повисла пауза. Через минуту Лань Цижэнь с трудом сообразив, что нужно делать, сказал: — Придется попросить нескольких старейшин это сделать. А ты, Хуайсан, возьмёшь на себя организационную часть. Хуайсан кивнул: — Хорошо, учитель Лань. На том и порешили. После заседания глав основных великих кланов прошел в Гусу совет старейшин. На совете выбрали несколько самых способных и серьёзных адептов из числа старейшин. Они же предварительно запечатали гроб. Потом его поместили в саркофаг и тщательно закрыли крышку. Лань Цижэнь еле уговорил старшего племянника присутсвовать. Лань Сичэнь, присутствовавший на погребении названных братьев, стоял ни жив, ни мертв. Перед похоронами он сказал дяде: — Я очень не хотел присутствовать на этом мероприятии. — Но ты не можешь отказаться, как глава ордена, ты просто обязан там быть, — возразил Лань Цижэнь. Итак, они отстояли всю церемонию до конца. Сложнее всех было Хуайсану. Действие обезболивающих постепенно слабело. Он очень боялся, что их не хватит до конца. Но все же он стойко выдержал все и даже произнес речь. Не по бумажке. Произнес именно от сердца. В речи, которую произнес Хуайсан, он выразил искреннюю благодарность Хангуан Цзюню и Вэй Усяню за то, что те разыскали все части тела его старшего брата и теперь он может наконец-то дать бывшему главе Цинхэ Не упокоение. Люди, стоявшие на церемонии зашептались: — А где они, кстати? — Почему они не пришли? Вопросы были адресованы Лань Сичэню и Лань Цижэню. Лань Сичэнь просто омертвел и не мог произнести ни слова. Другие шептались: — Не трогайте Цзэу Цзюня. Ему и так нелегко сейчас. — Ведь в гробу погребли обоих его названых братьев. Многие повернулись в сторону учителя Ланя: — Учитель Лань, где Вэй Усянь и ваш племянник? — Почему их нет? — Ведь они заслуживают почестей за свой нелёгкий труд! — Никому не под силу сделать подобное! Лань Цижэнь просто махнул рукавами и помрачнел лицом. Не сказав ни слова, он так и простоял до конца церемонии. Гроб закопали в безлюдной местности, чтобы не навредить никому. Место захоронения взялись охранять представители Орденов Цинхэ Не, Гусу Лань и Юньмэн Цзян. Во избежание того, чтобы никто не вознамерился искать тигриную печать, которая была погребена вместе с ними. Хотя все знали уже, что Тигриная Печать Преисподней теперь — простой кусок бесполезного железа и от неё никакого прока нет. Но все же его присутствие явно ощущалось. От саркофага исходила столь жуткая тёмная энергия, что на целый ли вокруг и клочка травы не выросло. Но у многих все равно были сомнения, что этот гроб сможет запечатать их на сотню лет. Сразу после церемонии главы кланов стали подходить к Лань Цижэню, чтобы снова справиться о местонахождении Вэй Усяня и младшего племянника учителя Ланя. Сам же Лань Цижэнь совсем был не готов отвечать на их вопросы, он только нервничал и тихо бурчал себе под нос: — Спросите что-нибудь полегче. Хотел бы я и сам знать где они. Не получив вразумительного ответа, главы отходили и шептались между собой: — Лучше бы запечатывание провели Хангуан Цзюнь и Вэй Усянь! — Да, вы правы. Как-то страшно и ненадежно. — Никто не справится с этой задачей лучше чем они! — Всё таки там остолось тёмное железо. — Никто кроме Старейшины Илин не сможет справиться с его разрушительным действием. Но делать было нечего. Приходилось довольствоваться тем, что есть. Ближе к вечеру нога снова опухла, Хуайсан не мог даже наступить на неё, поднялась снова температура, болела каждая клеточка истерзанного тела. Снова тошнило, ужасно болела голова и сознание уже начинало затуманиваться. Вернувшись домой, Хуайсан ощутил, что силы вовсе покинули его. Он просто свалился с высокой температурой и провалился в черноту. Он не знал сколько прошло времени. Время от времени он ощущал, что кто-то подходит к нему, меняет повязки и бельё. Но все казалось как во сне. Очнувшись, он увидел возле себя лекаря. — Что со мной? — А как вы хотели? Сотрясение мозга, воспаление лёгких и множество гематом и ран все-таки сделали свое дело. — Я не мог отказаться. Все таки это мой дагэ. — Я понимаю. Лекарь вздохнул. — Вы пролежали с ужасным жаром в бреду почти месяц. — Ну что ж? Все таки есть прогресс. Раньше я обычно раньше двух-трех месяцев не поднимался. Лекарь улыбнулся: — Ну да, прогресс налицо. Он дал ему лекарство и вышел, чтобы распорядиться дать главе ордена поесть. Хуайсан попил бульон и наконец-то взял в руки дневник. Он даже не знал с чего начать писать. В голове был такой сумбур, что мысли сталкивались друг с другом, наезжали сверху, собирались в кучу и боролись друг с другом. Хуайсан вздохнул, открыл дневник. Попытался разложить по полочкам мысли: «Дорогой дневник, столько всего произошло, что даже не знаю с чего начать. Самое главное дело сделано. Зло наказано. Но меня тревожит тот факт, что все кланы решили похоронить моего дагэ в одном гробу с его злейшим врагом. То, что смерть моего дагэ дело рук Мэн Яо уже не секрет ни для кого. Это свершившийся факт. И это не прибавляет оптимизма. Во-первых, плохо, что в нашем ордене не обучали музыке. Да и мне самому можно было ходить и брать уроки музыки в том же Гусу. Иначе, я бы уж точно смог распознать скрытый подвох в его игре. И сейчас мой дагэ был бы жив. И я бы продолжал заниматься тем, к чему влечёт меня мое сердце. Во-вторых, тот факт, что они в одном гробу настораживает. Так как неизвестно когда может произойти трагедия. Но никто не решился разнять их и разложить по разным могилам. Думаю, мне нужно будет поискать способ это сделать. Моему дагэ непременно нужно дать покой. А для этого нужно научиться усмирить тёмную энергию. То, что у Гуаньяо осталась половина печати, это знают все. Наверняка она спрятана в его одежде. И хотя он сказал брату Сичэню, что она бесполезна, тогда как так получается, что она не дает им успокоиться и является движущей силой в их вечной борьбе? А это значит, что нужно самосовершенствоваться и не лениться. Надо взять себя в руки. Ведь я раньше делал это ради Вэй сюна. А потом опустил руки. Но сейчас у него есть ядро. Но кто знает? Вдруг он захочет вернуть себе старое тело? И тогда можно будет вернуть молодого господина Мо? Он заслужил лучшей жизни. Почему нет? Честный и скромный парень. Он остался до самого конца чистым и благородным. Неужели он не достоин счастья после всех тех ужасов, что пришлось ему пережить? Достоин. Да и в деревне Мо сейчас нет старосты. Думаю они с радостью встретят наследника. И тогда Вэй сюн получит назад свое тело без ядра. Вот тогда-то и понадобится пересадка. Думаю уговорить Вэнь Цюнлиня на проведение операции. Ведь он ассистировал и видел весь процесс от начала и до конца. Мне даже не придется уговаривать его, оно уже с самого своего зарождения знает, что принадлежит Вэй сюну. Я просто выращиваю и вынашиваю его. Не больше.» Словно прочитав эти строчки, зародышек ядра забился и зашевелился в нижнем даньтяне. Хуайсан отложил кисть и нежно погладил его: — Потерпи, маленькое моё. Мы с тобой скоро начнём расти. Расти и развиваться. Ради него. Ради Вэй сюна. Зародышек, словно услышав его, доверчиво ткнулось в ладонь. Хуайсан чуть не заплакал: — Маленькое моё… Хуайсан откинулся на подушку, немного посидев в полулежачей позе, он гладив нижний даньтянь и нежно шептал: — Маленькое моё, моё родное…я буду тренироваться, как только встану с постели. Мы с тобой добьётся результатов. Я тебе обещаю. А когда придёт время тебе подарить своему настоящему хозяину, ты будешь сильным. Ты знаешь какой это человек? Он самый лучший друг, самый прекрасный и самый сильный. Ты обязательно полюбишь его. Ядрышко замерло, словно прислушиваясь. Немного погодя Хуайсан снова взялся за перо: «Мое маленькое ядрышко начало шевелиться. Оно чувствует, что будет пересажено Вэй сюну. И оно не против. А даже наоборот. Оно тоже этого хочет. Все будет хорошо. А я сам как только встану с постели, сразу возобновлю тренировки. Кстати, кажется Вэй сюн начал меня вспоминать. Конечно, он не все еще помнит всего того, что касается меня и нашей дружбы. Но постепенно он вспомнит. Иначе как объяснить то, что мы сообща делали одно и то же дело? И как объяснить то, что он о многом догадался? Причем он так ничего и не узнал, что из себя представляет Цзинь Гуаньяо, но сразу распознал врага. И мы оба двигались параллельно, но в одном направлении. Да, враг был непростой. Цзинь Гуаньяо столько лет водил за нос Сичэня и запугивал весь заклинательский мир, что никто и ни о чем не догадывался. Уже одно то, какие у него были подельники, можно было догадаться, что из себя представляет наивный деревенский паренёк. Сюэ Ян. Вот уж идеальный вариант для маньяка и убийцы Мэн Яо! Никаких обязательств, никаких обид, никакой ревности. Обоим было комфортно друг с другом, легко и уютно. И всех все устраивало. Одно только обстоятельство мешало. Ревность Су Шэ. Но какая безграничная преданность Мэн Яо! Видно, что Су Шэ безмерно влюблен в главу ордена Цзинь. Он был готов пожертвовать жизнью, оправдать во всем, быть с ним до конца, защитить любыми способами, использовать на полную мощь все свои духовные силы. Безоговороченная привязанность таких людей, как Су Шэ, презирающих всех, может означать лишь одно: всепоглощающую любовь на грани помешательства. Он же всех ненавидел кроме Мэн Яо. Ненавидел и презирал. Всех абсолютно! Без исключения. Он готов был на убийство адептов собственного клана — лишь бы помочь Мэн Яо. И ведь он так и сделал. Отправил своих людей на верную смерть. И если бы не Вэй сюн, все бы погибли. Странно то, что все главы орденов, даже самые нерадивые заботятся о своих людях, этот же рассматривал свой орден как расходный материал для своих прихотей. Вернее, прихоть была всего одна. Цзинь Гуаньяо. А все остальные служили для него всего лишь расходным материалом. И что я ещё заметил. Как страшно может обернуться предательство. Ведь в ордене Молин Су в основном были бывшие адепты Гусу Лань. Те самые, которые испугались того, что Сичэнь гэ подвергнет их еще раз опасности и те, кому показалось, что в новом ордене их будут хорошо кормить. Да, иной раз вкусные булочки и мясо, оказывается, могут стать смертельными. Но больше вопросов вызывает сейчас Лань Сичэнь. Как говорится, доброта она хуже воровства. Почему он не поверил лучшему другу и остановил его, когда тот хотел вполне обоснованно прибить Гуанъяо? Но верил до последнего этому мерзавцу, который убил многих, о чем Сичэнь знал, но он, видите ли, думал, что у того есть причины. Какая причина? Чем можно оправдать массовые зверства? Чем? И то что с Вэй сюном случилось в прошлой жизни и чуть не случилось в этой, опять же его вина. И то, что случилось с Лань Чжанем — тоже на его совести. Не удивительно, что после событий в храме Сичэнь в уединенной медитации пребывает. Как с пониманием этого всего жить дальше? Но, я надеюсь, что он все-таки переосмыслит свои ошибки и проведёт самооценку своим поступкам. Нельзя доверять первому встречному. А подвела его собственная беспомощность в бытовых вопросах. Теперь понятно, почему он стыдился рассказать историю своего знакомства с этим человеком моему дагэ. Но как же все-таки он все эти годы покрывал его деяния? Неужели Сичэнь гэ не видел, что для Гуаньяо отдельные люди мало что значат. Их жизни, по сравнению с собственной властью — ноль. Надо отдать ему должное только в одном Он действительно не причинял вреда лично Сичэню. Но это с его точки зрения не причинял, а то, что обманывал — ну это так…типа лучшую версию себя предоставлял. И вроде на первый взгляд не ослаблял Орден Гусу Лань в целом, как, скажем, резко ослабил наш ордена Не, убив моего дагэ. А так же Цзинь Гуаньяо, помогая своему папеньке рассорить Цзян Чэна с Вэй сюном, в потом настроить Цзян Чэна на то, чтобы пойти вместе со всеми убить своего же шисюна. Ну а другие люди. Ну умрет там какой-то Лань Цижэнь и сколько-то членов его же Ордена, так Сичэнь и Ванцзи ведь остались. Подумаешь, ерунда какая! Наберут и обучат новых. А то, что А-Яо сейчас угрожал родному брату Сичэня, то, что отправил на верную смерть Сычжуя, так это сущие пустяки! И вообще с его точки зрения Сичэнь ему благодарен должен быть. Он же умудрился упрекнуть его в неблагодарности: «разве я хоть единожды причинил зло тебе или твоему клану? Я когда-нибудь просил за всё это благодарности?!» Гуанъяо решил, что он нисколько не вредил Сичэню и его клану. Упрекает в этом того же Сичэня и тут же буквально через секунду тащит его за собой и ломает печать, чтобы мой дагэ его убил. Но это то понятно. Последнее его действие меня настораживает. Зачем было тащить Сичэня к гробу, а потом театрально отталкивать? Что он этим хотел показать? Неужели он собирается вернуться в этот мир и отомстить всем руками Сичэня? Заставить его творить зло в знак благодарности? Ведь он теперь его должник, как ни крути. Неужели Лань Сичэнь, честный и благородный человек поведётся на грязные манипуляции? Не хочу даже об этом думать. Ведь что такое Мэн Яо? Хороший манипулятор, умный и расчетливый, амбициозный, шел по головам. Он сам начал эту опасную игру, в которой пока что проиграл. А ведь он прекрасно понимал во что ввязывается, и что стоит на кону, далеко не глупый же человек! Не мог он внезапно пожалеть Сичэня и в последнюю секунду передумать и совершить благородный поступок. Я ему не верю! Гуанъяо самый обычный манипулятор, и ничего хорошего в нем нет. Даже перед смертью он до последнего давил на жалость Сичэня, припоминая ему все хорошее, как будто это как-то должно оправдать все плохое. Да даже если закрыть глаза на все те ужасы, что он сделал, и скольким людям он испортил жизнь, он убил моего брата и я имел полное право забрать его жизнь в ответ. Зуб за зуб, все честно. А эти его жалкие попытки рассказать грустную историю о своем трудном детстве и юности и вызвать эмоции на фоне всех тех зверств и насилия выглядят нелепо. То есть, из-за плохого детства мы должны оправдывать садиста, манипулятора и убийцу? Даже не смешно. У него была тысяча возможностей прожить жизнь по-другому. Он мог стать бродячим заклинателем, мог пойти в другой клан, мог бы пойти в храм или на гору как Сяо Синчень. Мог бы просто прожить обычную жизнь. Но нет, он натворил гору всяких ужасов и кошмаров, видите ли из-за того, что его папа не любил. Так если считать, то нефриты тоже жили в атмосфере отнюдь не ласки и любви от собственного отца. Но они не стали маньяками и убийцами! Но все-таки меня сейчас очень беспокоит Сичэнь гэ. Сичэнь гэ! Как же так? Ты знал все, что он сделал, он убил твоего старшего брата, но ты до последнего пытаешься его оправдать! Вот у меня часто возникал за эти годы один и тот же вопрос. Почему жизнь маньяка и убийцы Гуанъяо стоила дороже жизни моего дагэ? Этот Гуанъяо, абсолютно дряной человек, опустившийся на самое дно. Таким людям вообще нельзя давать в руки власть. Даже самую маленькую. Такие люди они как звери. Почуяв власть, начинают издеваться и насиловать. А потом убивать. Так как жажда крови пробуждает в них из звериную натуру убийцы. Что и произошло в таком случае.» Хуайсан дописал последнюю строчку и, ощутил, как он устал. Спать… Спать… Сеова все болело и гудела голова. Он положил дневник под подушку и откинул голову. Вскоре пришел лекарь, сделал перевязки, дал таблеток. Хуайсан снова провалился в черноту сна. Постепенно организм все же начал восстанавливаться. Жар начал отступать. Голова уже меньше болела и мысли уже не путались. Хуайсан старался не думать о том страшном случае в лесу. У него есть маленькая радость. Его ядрышко живо и оно хочет развиваться. У Хуайсана снова появился стимул к жизни. В один из вечеров он ощутил, что завтра он уже может потихоньку возобновить тренировки.