Harbingers

«Ночь когда-нибудь закончится, но суждено ли тебе увидеть рассвет?» Они находились друг против друга, на расстоянии вытянутой руки: но казалось, человека и Предвестника разделяет стена. Он боялся опустить взгляд на Йону — просто надеялся, что она не очнется прямо сейчас. Это было бы совсем некстати. — Мужик… ты чего? — Бедствие пока успел только испугаться, но чувствовал, как следом за страхом, вытесняя его, спешит неудержимым оползнем злость. — Я тебе недостаточно доходчиво объяснил, что ли? Вы все умрете, если один из Апостолов погибнет, — процедил Предвестник, нарочито медленно поднимаясь, чтобы не спровоцировать некроманта на необдуманные действия. — Затем и надо было ее воскрешать. — Но она уже была сколько-то времени мертва, когда вы привезли ее ко мне, — отмахнулся Йозеф, все еще вжимая лезвие в шею девушки дрожащей рукой. Он, видимо, подсознательно чувствовал, чего ему может стоить эта выходка, но отступать было уже поздно. — И ничего не произошло. — Ну да. Сутки, может, даже меньше. Я же сказал, что оплата по факту. Факт я вижу. Убери свою зубочистку, откуда достал, — низкий голос Предвестника наполнялся угрожающим рычанием. — Назови сумму, я переведу. Надо наличкой — съезжу и сниму… — Деньги, — фыркнул презрительно некромант. — Кому от них есть прок? Мне нужно было Священное Писание, но как удачно, что вам оно не потребовалось, господин… — Ну так я достану тебе твое Писание, — рявкнул Бедствие, с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься на человека напротив. Его гнев был заперт в узком пространстве, разделявшем его и некроманта — маловато места для маневра. А клинок был прямо на горле у Йоны. Любое резкое движение могло стоить ей жизни — с таким трудом обретенной вновь. — Ага, а девчонку заберете с собой, ибо мне ее не оставишь — слишком опасно. Знаем, плавали, — закатил глаза Йозеф. Ему все еще было страшно, Предвестник это чувствовал; удушливый смрад ужаса и отчаяния буквально обволакивал тщедушного человека и отравлял воздух, смешиваясь со следами черной магии. И все же, даже с учетом страха, ему доставало духу язвить в глаза высшему существу… — Так придумай, что я могу дать тебе здесь и сейчас в обмен на ее жизнь, — свой голос Бедствие уже с трудом узнавал; по ощущениям, он снова был очень близок к тому, чтобы лишиться печати. — Не думаешь же ты, что тебе такое может сойти с рук?.. — Не сойдет, — раздался третий, не принадлежащий никому из них, голос. Она появилась внезапно, и этот эффект неожиданности подействовал на всех; но, если задуматься, она не могла не появиться — учитывая зашкаливающее количество ее любимой эмоции в отдельно взятом некромантском подвале. Человек был захвачен врасплох, а потому успел лишь коротко вскрикнуть прежде, чем Предвестница парализовала его своей силой. — Какая же… гниль, — голос Отчаяния сочился отвращением, но ее движения были быстры, точны и смертоносны. Острые когти с изогнутым краем вонзились в грудную клетку, преодолевая барьер плоти и костей; достигнув цели, заключили в объятия трепещущее человеческое сердце и дернулись вместе с ним в обратном направлении. Отчаяние подхватила лишившееся основы тело, что со звоном выронило стилет; на мгновение словно бы закружила его в танце, а затем брезгливо оттолкнула от себя на каменный пол, оставляя себе лишь вырванное сердце в качестве трофея. — Я вовремя, не правда ли? — усмехнулась сестра, сжимая и разжимая мясистый окровавленный орган, точно эспандер. — …Чертовски вовремя, — согласился Бедствие, слегка расслабляясь. — Хотя это, — он кивнул на устроенный ею беспорядок, — определенно было излишним. — Что, после всего ты собирался оставить его в живых? — изогнула бровь Отчаяние. — Правда? В тебе стало слишком много человеческого, братишка. Она резко сдавила ладонью все еще чуть бьющееся сердце, пачкаясь брызгами крови, а затем, отбросив на пол всю лишнюю плоть, зажала в когтях колеблющийся сгусток энергии. Душу. — Что там по процентам энтропии сейчас? Я должна была уравнять немного, но не уверена, что этого хватит. Чувствуешь? Бедствие прикрыл глаза, стараясь произвести оценку уровня энтропии в этот конкретный момент. Тяжело было сосредоточиться из-за творящегося кругом хаоса. Энергии смешивались, хитро переплетаясь; жизнь в этом месте все еще была помолвлена со смертью, и они словно бы занимались всеми непристойностями, присущими первой брачной ночи, прямо у Предвестника в голове. — Пятьдесят… три? Пятьдесят четыре? Сложно сказать точнее, — он пожал плечами, как бы извиняясь. — Но нет ли большой беды в том, что ты убила этого парня? Он ведь был приятелем Скорби или типа того. — О, я тебя умоляю, — закатила глаза Отчаяние. — Если бы он был ценен, она бы не отправила к нему тебя, — хохотнула сестра. — Подозреваю, что он чем-то перед ней проштрафился, и она сочла неплохим решением «скормить» его нам. — Очень на нее похоже, — поморщился Бедствие. — Она терпеть не может марать руки. Отчаяние с интересом взирала на душу, зажатую в ее когтях, и чуть ли не облизывалась. — Ну, всю грязную работу сегодня сделала я, так что и душа моя, — ухмыльнулась она. — Я и не претендую, — отмахнулся Предвестник, сосредоточив все свое внимание на Йоне. Кажется, она все еще была без сознания, ничего не видела и не слышала. Во всяком случае, глаза ее были закрыты, а дыхание оставалось поверхностным, что весьма беспокоило Бедствие. — Не долечил он ее, что ли?.. Специально? — он даже не осознавал, что говорит вслух. Еще меньше осознанности было в нем, когда он осторожно касался рукой лица Апостола. Лишь почувствовав на себе полный непонимания взгляд сестры, поднял на нее глаза и убрал руку. — Ничего не хочешь мне рассказать? — голос Отчаяния был обманчиво-спокойным. — Хочу, — с готовностью кивнул Бедствие. — Но не здесь. От этого места и от трупа надо избавиться — и убраться отсюда. — Спалим тут все к чертям? — предложила сестра с лихой улыбочкой. — Может, еще пару процентов скостим. Тут наверняка каждая тряпка пропиталась энтропией. — Дельная мысль, — Бедствие и сам был удивлен, с какой легкостью согласился. Не то, чтобы он держал зло на некроманта, вовсе нет. Отчасти он даже мог его понять, учитывая, сколько времени Предвестник провел среди людей. Впрочем, существовали обстоятельства, из-за которых всякое сочувствие к этому человеку увядало на корню. Некромантия сама по себе была непростительным грехом, и даже то, что Бедствие в конкретный момент нуждался в его услугах, не извиняло всего, сотворенного им до — а Предвестник не сомневался, что этот человек успел наворотить немало дел. Йозеф не был молодым; надо думать, и некромантом он стал не вчера, раз даже Скорбь обратила на него внимание. И кстати, об этом тоже следовало подумать — но позже. — Есть бензин? — спросила Отчаяние, деятельно расхаживая по подвалу и осматривая полки. — Или керосин? Что-нибудь, чем можно тут все облить, чтобы хорошо горело. — Может, лучше откроем газ? — предложил Предвестник, осторожно примеряясь, чтобы взять все еще спящую девушку на руки — по какой-то уже сложившейся традиции. — Спишут на утечку. — Ага, мышка пробежала, хвостиком махнула, вентиль открыла — а искра откуда? Из сказки про огниво? — сестра рассмеялась. — Братик, ты как обычно не блещешь эрудицией. — Ну что опять-то? — фыркнул Бедствие недовольно, до поры оставив Апостола в покое. — Тут целый сраный подвал некромантской фигни, — терпеливо пояснила Отчаяние. — Даже если все сжечь или подорвать, останутся улики — у людей же есть куча способов вещественного анализа. Они легко поймут, что этого пса сначала убили, а уже потом все остальное, — она без особых церемоний пнула труп, попавшийся ей на пути, выказывая свое пренебрежение. — Гораздо правильнее выставить это как намеренное убийство, а не как несчастный случай. Он же был некромантом, значит, были у него и конкуренты, и враги, надо полагать. Может, имел дело с какой-то сектой, узнал слишком много, вот его и убрали. Да мало ли что. Люди напридумывают версий, можешь не сомневаться. Но он сомневался — и сомнение это было написано у него на лице. — Ну, хорошо, — закатила глаза сестра, — вот тебе последний аргумент. Если откроем газ, он рванет. Пострадают соседние дома, возможно, погибнут невинные люди. А если начнется пожар, его, скорее всего, купируют раньше, чем огонь перекинется на соседние строения. К тому же, все еще идет дождь, это тоже поможет. — Против бензина? — фыркнул Бедствие. — Ладно, твоя взяла, пироман. Но давай сперва посмотрим, нет ли тут чего полезного, прежде чем устраивать фаер-шоу… — Первая разумная мысль за сегодня, — захохотала Отчаяние. — Люди положительно на тебя влияют, или дело во мне? Бедствие не стал отвечать. Он собирался было действительно заняться поисками чего-нибудь, — чего именно, он мало себе представлял, но и все же, — но этому не суждено было случиться. Прерывистое дыхание девушки, все еще лежащей на каменном погосте, превратилось в хрип; она зашлась тихим, свистящим кашлем. Рука ее слабо дернулась, точно она хотела прикрыть рот; Предвестник поймал ее и сжал хрупкую бледную ладонь в своих, наблюдая со смесью страха и радости, как открываются ее глаза цвета морского прибоя. — Привет, мисси, — на лице Бедствия без его ведома возникла чуть дрожащая улыбка. — С возвращением в мир живых. — Привет, Предвестник Апокалипсиса, — ее голос был слабым, хриплым, надломленным. Ей явно нужно было время, чтобы вспомнить, как пользоваться голосовыми связками; но в ее удивительного цвета глазах не было испуга или настороженности. Она узнала его — и этот факт, несмотря ни на что, казался точкой опоры. — Воды, да? — догадался Бедствие, скользя обеспокоенным взглядом вдоль фигуры Апостола и выискивая незалеченные раны. Ничего подобного на первый взгляд не было — но вот платье, в котором она была в момент смерти, свалялось грязной окровавленной тряпкой. Не давая себе времени передумать, Предвестник снял плащ и укрыл им девушку поверх изорвавшегося платья. Она ничего не сказала, только ее нефритовые глаза расширились от удивления. Наконец, осознав, что он ждет ответа на свой вопрос о воде, кивнула. — Я сейчас принесу, — улыбнулся Бедствие, ловя на себе очередной ошарашенный взгляд сестры. — Не вставай, ладно? Ты еще слаба. Йона пила жадно; явно сутки «смерти» не пошли на пользу водному балансу в ее организме. Бедствие поддерживал ее в полулежащем положении и сам наклонял стакан, чтобы она не захлебнулась, глотая слишком много. Отчаяние продолжала поиски чего-то — чего бы то ни было. Но, видимо, ей уже надоедало; она все чаще выворачивала ящики содержимым вниз и крушила полки шкафов, гремя стеклом реторт. — Это тоже в поддержание легенды, Дебс? — подначил было Бедствие, не отходя от Йоны ни на шаг. — Ой, заткнись, — огрызнулась сестра. — Мне просто нравится разрушать, вот и все. Эти слова отдались внутри каким-то гулким эхом — колким и неприятным. Бедствие взглянул на Йону; она уже держала себя сама в сидячем положении, прочищала горло и куталась в его плащ, точно в одеяло. Она почувствовала, что Предвестник смотрит, и ответила на его взгляд улыбкой — открытой и самую чуточку болезненной. Все верно. Сестре нравилось разрушать. А ему?.. — Короче, я пошла за бензином, — Отчаяние обтерлась от брызг крови найденной где-то тряпкой и швырнула ее себе под ноги. — Мне надоело. Тут ничего путного нет. Во всяком случае — ничего, что мы могли бы использовать. — В багажнике есть две канистры, — отозвался Бедствие, словно бы нехотя отрывая взгляд от Апостола и взглянув на сестру. — Две? Мало, — цокнула языком она. — Впрочем, на подвал хватит. Идем, ключи-то у тебя. Рефлекторно потянувшись, чтобы взять Апостола на руки, Бедствие напоролся на ее протестующий взгляд. — Сама пойдешь? — спросил он с сомнением, оставляя одну руку, чтобы Йона могла на нее опереться. — Кажется плохой идеей. — Попробую все же, — тихонько пробубнила она, глухо откашливаясь. Встать у нее получилось, а вот пойти — нет; спустя два неверных шага Апостол повалилась в объятия Предвестника. Он знал, что ее силы еще не восстановились, но не увидел смысла спорить. Вместо этого просто подоспел, когда требовалось, и, подхватив ее на руки, всем своим видом изображал фразу «я же говорил». Йона не стала пререкаться, только спрятала чуть порозовевшее лицо у него на груди. Отчаяние не спускала с них взгляда; она цепко впилась в лицо брата горящими глазами, когда он приблизился с Апостолом на руках. Разговора ему было явно не избежать. Крыльцо осталось позади; он бросил Дебс ключи, и, пока она открывала багажник, как-то ухитрился открыть дверь и осторожно поместить на заднее сидение девушку, что вжималась в него так, будто боялась момента, когда ее отпустят. — Сядешь со мной? — спросила тихонько Йона, устало откидываясь на сиденье. Простая просьба впилась раскаленной иглой в тело — где-то в основании горла. Вместо того, чтобы возразить или отказаться, Бедствие повернул голову на копошащуюся в багажнике сестру. — Дебс, поведешь? — спросил он осторожно. — С хера ли? — Отчаяние не изменяла себе и не выбирала выражений. — Ладно, пойдем со мной. Вдвоем быстрее управимся. Бедствие бегал взглядом от невидимого и угрожающего взгляда Дебс ко взгляду Йоны — видимому, открытому и умоляющему. — Давай, пошли, — раздраженно фыркнула сестра, с грохотом закрывая багажник. — У меня нет времени уговаривать тебя. Не денется девчонка никуда, машина же закрывается. — Не оставляй меня одну, — одними губами прошептала Йона, и все внутри сдавило спазмом от этой просьбы — напуганной девушки, которая каждую секунду была в опасности. — Всего на пять минут, ладно? Все будет хорошо, — он вымученно улыбнулся, потянувшись рукой на переднее сиденье. — Вот, держи пока. Он тебя защитит. Бедствие достал плюшевого ламантина и передал его Йоне; она издала какой-то полный умиления звук и прижала игрушку к груди. — Мистер Лэмми, поручаю тебе охрану этого важнейшего человека, — строго кивнул Бедствие. Он практически слышал гневные мысли сестры, что ждала его снаружи под дождем, а потому, не желая испытывать ее терпение еще дольше, покинул авто. Забрав у нее из рук канистры, прошел вперед, не желая вступать в конфронтацию — но Отчаяние не была бы собой, если бы решила смолчать. — Ну и что это за херня? — процедила она с вызовом, едва они вернулись в дом. — Нет, я, конечно, видела всякое — но это просто ни в какие ворота не лезет. Это даже для тебя слишком, серьезно. — Не понимаю, о чем ты, — буркнул Бедствие почти невозмутимо, одолевая скользкие ступеньки подвала. — Да все ты понимаешь, братец, — в голосе Отчаяние засквозили угрожающие нотки. — Не прикидывайся дураком там, где им не являешься. — Конкретный вопрос — конкретный ответ, — он перешел в свой «лаконичный» режим, как сестра это называла; прибегал к нему, когда не хотел отвечать — или когда время было дорого. А сегодня прямо-таки все звезды сошлись… Она сделала глубокий вдох, подавляя злость, которую не могла на нем выместить, и выговорила тихо и обманчиво-безразлично: — Что это за отношение к смертной девке? — Она не «девка», — цыкнул Предвестник. — Она важный для равновесия Апостол, забыла? — Я помню, — Отчаяние еще старалась играть, но получалось у нее все хуже с каждым сказанным словом. — А еще я помню, что буквально недавно у тебя еще не было к ней никакого особенного отношения. А теперь есть. — Нет никакого «особенного отношения», — голос Бедствия лязгнул металлом, и им же зазвучали резко встретившиеся с полом канистры. — Хватит придумывать, давай за дело. — Ответь честно, ты меня за дуру держишь? — удивительным образом сестра перестала гневаться; напротив, возникла перед ним, заглянула в глаза, и взгляд ее был необычайно просящим. — Скотти, скажи, что случилось. Я же вижу, что-то изменилось. Но не понимаю, почему. Он было огрызнулся, но остановил себя на полуслове. Подумал: зачем? Ведь Дебс с самого начала ему помогала. Она была союзником, и он не сомневался в ней — ведь она и не давала поводов для сомнений. В чем тогда смысл был скрывать от нее возможность соприкасаться с душами людей, Апостолов? А может, не только с их?.. Предвестник открыл уже было рот, чтобы ответить. Чтобы все выложить, честно, как на духу. О том, что и как он чувствует — не только к Йоне, вообще — но именно она как будто катализировала эти эмоции, которых у него не должно и не могло быть. Ведь раньше он притворялся. Вплоть до сегодняшнего дня — а точнее, ночи. Высказать ей, как он боится, как чувствует, что помощь Скорби обернется еще большими проблемами, чем до сих пор. Как опасается вмешательства матери… Но не успел. Чуть-чуть. В небе загрохотало кометой — которую только они с сестрой могли слышать. Даже находясь в подвале, они видели, как она расчерчивает хмурое небо ярким, рубиновым, в цвет крови, мазком. Внутренняя «сигнализация» работала безотказно даже под семью печатями. Ошибки быть не могло. — Твою мать, твою мать, твою мать! — Отчаяние засуетилась, свернув крышку канистры с бензином. — Давай быстрее, Бедствие! Ох, что сейчас начнется… — Представление, — пробормотал Предвестник неживым голосом. — Настоящий спектакль. А как иначе-то? Ведь прибыл последний Предвестник Апокалипсиса.