Redemption

      Аля заваливается на свою кровать, с божьей помощью дойдя до общежития и выслушав от злой бабки выговор за то, что не появлялась несколько дней. Видите ли, даже учеба уже началась, а она шляется где-то. Девушка мысленно и практически вслух посылает её нахуй, мечтая лишь о том, чтобы лечь в своей заполненную тараканами комнате, не вспоминая о том, что происходило прошедшие дни.       Она ночевала у Серого, нюхала, порой даже помнит, что пила, но в основном — чернота. И Але это нравилось. Але нужно было уходить в запой и забывать обо всем, чтобы не попытаться прикончить себя. А ещё иногда ей хорошие идеи приходят в голову, которые можно добавить в очередной сюжет — одни плюсы! Маленький минус в том, что в конце концов ей всё равно придется встать и пойти обратно домой, ощущая кромешную, всепоглощающую апатию.       Прием наркотиков был неким аналогом кислорода, а обыденная жизнь — бассейном, в которую её насильно окунали. Ей нужны были глотки кислорода, чтобы не утонуть. И она оправдывала себя этим, старательно делая вид, что не зависима.       Иронично, если учитывать, что фильм она делает именно о вреде наркотиках и его пропаганде, чтобы «молодое поколение послушалось и открыло глаза» по словам её декана. Знал бы он, кому поручает подобную тему…       Но девушка не считает себя прогнившим слоем общества, ей маленькие пакетики порошка жизнь спасают, позволяя закончить работу над фильмом. И она не сильно парится — совсем скоро бросит. Только ещё раз сходит к Серому.       В окно бьет солнце - обед. Пары закончились, смысла на них идти нет, да и Аля не смогла бы. У неё куча «Н»-ок, долгов и неудов, но она не в силах даже подняться, чтобы дойти до ванны, не то чтобы до университета.       Поэтому она лежит. Лежит, глядя в потолок и думая о бесконечности вселенной и о том, как всё в мире на самом деле бесполезно.       И фильм её - бесполезный. Но она продолжает работу лишь потому, что ей безумно нравится, что она может осуществить свои мысли и передать их через актеров и персонажей, не говоря напрямую. Ведь напрямую она всегда боялась.       Девушка не знает, сколько прошло времени до того, как вернулась рыжая. Вряд ли много — пары заканчиваются не позже обеда. Особенно у первокурсниц.       Аля считала Саню милой, но она все равно раздражала иногда. Своей правильностью, добротой и чертовой заботой, которую постоянно проявляла, сколько бы Аля не кричала ей, что недостойна такого отношения. Она раздражала тем, что была жутко похожа на неё же, только три года назад. Было намного лучше, когда рядом жила её старая соседка — однокурсница, которая не спрашивала где она была, куда ходила, с кем тусовалась. Жаль, что она забеременела и ей пришлось приостановить обучение. Але в голову пришла мысль, что та уже родит, когда придет время выпускного. Жаль, что Аля ребенка не увидит.       — Ты пришла, — сухо констатирует рыжая, с обидой глядя своими серыми глазами на лежащее обездвиженное тело, — Тебя не было всю неделю, я тебе писала, — девушка проходит в комнату, кидая свой рюкзак на кровать и вставая над притворяющейся спящей Алей, — Не смешно. Я вижу, что ты не спишь.       — Ой, хватит обижаться, — Аля прекращает придуриваться, открывая глаза и встречаясь с её разочарованным взглядом. Такая маленькая, а уже постоянно злится. — Не хмурься, морщинки будут, — хихикает девушка, получая удовольствие от того, что Саня раздражается.       — Ты опять обдолбанная? — девушка отводит взгляд и смотрит в окно, пытаясь скрыть очередное желание расплакаться. Ей в свои семнадцать не хотелось разгребать проблемы наркоманки, которая причем ещё и старше на четыре года. Но сердцу не прикажешь, а Саня и не пытается, будучи безнадежно влюбленной в накуренную и напичканную непонятно чем тушу, которая сейчас забавно ухмылялась. Она с самого начала старалась быть поддерживающей, но с каждым месяцем это становилось всё сложнее и сложнее, пока Аля отдалялась всё дальше и дальше, не позволяя приблизиться.       — Почему сразу обдолбанная? — девушка приподнимается на локтях, опрокинув голову, прикрывая глаза от лучей солнца, — Я разве выгляжу так?..       Рыжая садится рядом с Алей, склоняя голову, зеркаля действия девушки. Она поджимает губы, смотря в её глубокие глаза, которые сейчас были стеклянные. Больно было смотреть, особенно если знать, какие они бывают, когда она трезва. Саша не знает, где Аля проводит время в своих запоях, но видит, какой она оттуда возвращается — ещё более истощенной, худой и безрадостной.       — Примерно так и выглядишь, да, — пожимает плечами она, выглядя подавленно. Аля закатывает глаза.       — Тебе до этого не должно быть никакого дела, дорогуша, — «жизнерадостно» улыбается, — Можешь пожаловаться вахтерше, валяй.       — Ты знаешь, что я не стану этого делать, — выдыхает Саша. Конечно, Аля догадывается о том, какие чувства одолевают её, и нагло этим пользуется.       — Знаю, — Аля приподнимает руку, кладя её девушке на щеку, сжимая несильно и прихлопывая пару раз, вызвав ещё большее раздражение, смешанное с приятным чувством от прикосновения.       Аля пару секунд неотрывно смотрит на неё. Девушка выглядит очень молодо - даже не на свой возраст. У неё очень много веснушек и очень рыжие брови. Почему-то именно эта деталь вбивается в голове.       — У тебя фильм совсем скоро должен выйти, ты должна быть на высоте, — говорит девушка, думая, что возможно хотя бы мысль о фильме поможет вразумить подругу.       — Не переживай, к тому времени я буду на высоте, — усмехается Аля, — И у меня ведь есть ты, — убирая прядь за ухо, говорит она, — Ты знаешь весь сюжет. И ты всегда была рядом. Я же могу на тебя положиться?       — Э-э… Да, но…       — Ну вот и отлично. Если что — поможешь мне, — Аля подмигивает, оставляя рыжую без оружия.       — Конечно… — кивает сдержанно девушка, — Я тебе помогу.       — Вот и умничка.       И Саша поведется вновь. Вновь поведется на её милые слова, на её обезоруживающий взгляд, на неё саму, ощущая себя самой глупой.       А Але удобно — Саша действительно была рядом весь процесс, была на той же специальности, что и она сама, знает сюжет и замысел, поэтому и сможет помочь, когда Але это будет нужно.

***

      Когда Егор видит сообщение Эмиля в группе о том, что Дмитрий Андреевич в больнице и не сможет преподавать до конца года, его сердце, казалось бы, перестает стучать на секунду. Он разведывает информацию у Светланы Владимировны, выяснив, где лежит их преподаватель и какова причина.       Сепсис, который привел к септическому шоку и полиорганной недостаточности.       Эти слова ничего ему не говорят, пусть и звучат устрашающе. Мало из-за чего люди прекращают свою работу на целых полгода, не так ли?       Интернет также не утешает, говоря, что у данных недугов бывает летальный исход и что это крайне опасные заболевания, заставляя Егора разволноваться ещё сильнее.       Парень решает забить на все свои мысли, собирается, быстро накидывает на себя первую попавшуюся толстовку и тянется к ручки двери, как слышит щелчок в прихожей, означавший чей-то приход. Егор выходит, не имея ни малейшего желания разговаривать с приезжим.       Как и ожидалось — на пороге стоял запыхавшийся и взволнованный Эмиль, тут же поднявший свой взгляд на Егора, словно тот был его спасителем.       — О, привет! — здоровается Эмиль. Егор молчит. — Ты куда?       — По делам, — не хочет говорить, что поехал в больницу. Не хочет вообще общаться с ним сейчас.       — Стой, — Эмиль хватается за его запястье, будто он лучше знает, что делает. И, возможно, так и есть. Это ведь он был всё время рядом, пока Иманов играл в горячо-холодно. — Ты к Дмитрию Андреевичу, да? Ты знаешь, куда его положили?       — Знаю, — просто отвечает Булаткин, уже обуваясь, вырвав руку из его хватки, — Да, я к нему.       — Я с тобой, — тут же говорит Эмиль, кинув свою сумку чуть глубже в коридор, обещая разобрать позже. Он ловит странный взгляд Егора, и тут же придумывает оправдание, — Я… эм, надо кое-что у него спросить, если он… ну, сможет к нам выйти… Ну и поддержкой побуду.       Понимает, что говорит полный бред. Но он жутко взволнован, не мог усидеться на месте все пять часов в поезде, думая только о плохом, накручивая в голове себе все самые страшные картинки, которые только мог представить. Думы крутились в голове, вызывая мигрень, а парень всё никак не мог выкинуть из мыслей картину, где Дима лежит, белый-белый, в гробу, со смиренным лицом, абсолютно… мертвый.       Егор одаривает его взглядом — «ты ебанутый?», но более ничего не говорит, закатив глаза. Иманов сбит с толку, но настолько занят переживаниями, что не обращает на это внимание, думая о том, что Булаткин просто также переживает за преподавателя.       Они доезжают до больницы в полной тишине, ощущая огромную неловкость впервые с начала их знакомства, что начинает напрягать Эмиля ещё сильнее. Егор никогда ранее не был настолько мрачен, а волнение за Масленникова совсем не помогало справляться с эмоциями, которые разом на него нахлынули. Он ведь знал, что нельзя доверять мужчине. Знал, что не стоит вновь пускать его в свое сердце. Знал, что мужчина, даже если не по собственному желанию, может бросить его вновь, оставив разбираться со всеми проблемами самому.       Когда они заходят в больницу, в нос ударяет едкий запах медикаментов, которые Эмиль терпеть не может с тех пор, как его матери пришлось пролежать в подобном месте несколько месяцев, а после всех страданий получить лишь рецидив и умереть, не зная о том, что к ней в последний раз приходил её собственный сын. У Эмиля с больницами отношения натянутые.       И он не хочет думать о том, что Диму ждет такая же судьба. Он не хочет думать о том, как ему придется снова такое переживать.       — Куда по помытому, молодежь?! — внезапно окрикивает их уборщица, взмахнув рукой. Тут же на них обращают внимание санитарки с ресепшена.       — Вы к кому, молодые люди? — спрашивает девушка устало, поднимая на них взгляд исподлобья.       Эмиль чуть тушуется, что нельзя сказать о Егоре.       — Масленников Дмитрий Андреевич. 34 года.       Девушка, кротко кивнув, устремляет взгляд в экран, а Иманов чуть хмурится, ожидая ответа от нее, думая о том, как глупо — стоять рядом с Егором, чтобы посетить Диму. Казалось бы, их «просто преподавателя». Парня это раздражает, но он молчит — если бы не Егор, Эмиль бы и не оказался здесь.       — Пациент находится в отделении реанимации и интенсивной терапии со вчерашнего дня. Вчера была проведена операция, он в тяжелом состоянии, но жив. Вы кем приходитесь пациенту?.. Если вы родственники, то нужны подтверждающие документы. Если нет, то можно пройти к нему только вместе с близкими родственниками.       Эмиль разочарованно выдыхает. Никакие они ему не родственники, а родных у Димы уже давно нет. Егор, видимо, поняв это, закатывает глаза, нетерпеливо притаптывая от нервов.       — А что с ним хотя бы? — спрашивает Эмиль, всеми силами стараясь удержать остатки надежды в сердце.       — Септический шок и полиорганная недостаточность. Если вы не являетесь его родными, то пустить вас я не могу, — пожимает плечами девушка, смотря каменным взглядом на парней.       — Но… вы понимаете, у него нет родственников, — морщится Эмиль, как от боли, ощущая безвыходность, — Он совсем один, а мы… мы его друзья. Мы переживаем за него.       Егор напряженно молчит. Он не знал, что у Дмитрия Андреевича нет никого из семьи — это его расстраивает, ведь то, что Эмиль знает об этом, подтверждает, что они были знакомы ранее. Но он старается не показывать своих чувств: быть может, тактика Эмиля сработает.       — Значит, ждите. Когда его переведут или когда он очнется, можно будет навестить, но до этого — никак. И если у пациента нет родственников, значит вам придется дождаться и верить, что его состояние улучшится.       У Эмиля падает сердце. Он не может думать о том, что если Диме будет становиться хуже, если он начнет умирать, то он даже не будет иметь права увидеть его. Парня бросает в дрожь.       — А как мы узнаем?.. — обреченно спрашивает Иманов.       — Он сможет связаться с вами, и если вы всё же его друзья, то с разрешения пациента, вы сможете попасть к нему, — девушка осматривает их подозрительным взглядом, но после смягчается, — Дайте ваш номер, вам позвонят, если будет возможность навестить его.       Эмиль хватается за эту возможность и начинает диктовать свой номер, опередив Егора, наплевав на то, что это вызовет подозрения. Тихо выругавшись, Булаткин отмахивается от парня, не желая более видеть этот цирк, и выходит из здания.       Через минуту Эмиль выходит следом, замечая нервно курящего друга рядом с ближайшей скамейкой. Подойдя ближе, Эмиль закуривает вместе с ним, ощущая ледяной ветер, бьющий по щекам.       Эмиль чувствовал себя опустошенно. Вот догадывался же, что что-то с ним не так — не зря спрашивал про пятна. Знал, что это не аллергия, а что-то серьезнее, только вот не мог знать, что настолько.       И почему все произошло именно тогда, когда Эмиль окончательно принял решение вернуться, быть рядом, стараться простить? Почему именно сейчас? Произойди это хотя бы месяцем раньше, было бы не так плохо.       Словно у них нет никаких шансов быть вместе даже сейчас, спустя три года и долгих месяцев принятия. Блядство.       — Эмиль, я, конечно, понимаю, что ты умный и всё такое, но мне-то можно не пиздеть хотя бы? — внезапно говорит Егор, отчего Эмиль начинает кашлять.       — Что?..       — Я думал, мы друзья. Мог бы сказать, что у тебя с ним мутки, — обиженно произносит он, не смотря на парня, — Я бы не чувствовал себя таким дебилом тогда.       — Что?.. Но как ты?..       — Я слышал ваш разговор. И как ты говорил ему о том, что я хочу его трахнуть, — горько усмехнувшись, парень качает головой, — Мило ты обо мне.       Эмилю так стыдно. Он хочет провалиться сквозь землю, лишь бы Егор не говорил сейчас об этом, лишь бы не напоминал о том, какой из него херовый друг. Щеки вспыхивают красным, и это не от холода.       — Егор, я… Я набухался, нес херню. Я не имел ввиду, что ты такой… — оправдывается парень, зная, что это такой детский лепет по сравнению с аргументами Булаткина. — Блять, прости меня, не воспринимай, пожалуйста, всерьез те слова, — у Эмиля дежавю — два месяца назад он говорил то же самое Диме, когда пьяным признавался в любви. Парень делает выводы, что ему стоит воздержаться от алкоголя полностью.       — Да дело даже не в этих словах, дело в том, что ты не сказал о ваших отношениях, — он устало выдыхает, — Я бы тогда хотя бы не надеялся на что-то, идя к нему с этими книжками про ебаных геев.       — Да-да, я понимаю, — он хмурится, — Надо было сказать. Но… ты выглядел таким счастливым, я боялся, — стыдливо прячет взгляд Эмиль, — Но если ты знаешь, зачем поехал к нему сейчас?       Егор докуривает, выбрасывая окурок в мусорку.       — Потому что он всё ещё мне нравится, Эмиль. — словно это очевидно, говорит он, — И я всё ещё переживаю. Но идите вы вдвоем нахуй, я не собираюсь за него бороться, мне хватило нездоровых отношений, — парень выдыхает, — Думаю, доедешь до дома сам. Не хочу находиться рядом с тобой дольше, чем надо.       И с этими разбивающими сердце словами Егор покидает его, уходя в сторону станции метро, пока Эмиль думает над его словами.       Из-за его глупости он снова на грани раздора с близким другом, что начинает медленно убивать.       Казалось, что он только начал разгребать все проблемы, как обрушивались новые, более сложные. Только ему стоило разобраться в себе, как в его бывшего влюбляется его лучший друг, а стоит окончательно принять решение, так Дима оказывается на пороге смерти, а Егор, с чьих уст он не слышал грубых слов с самого знакомства, говорит, что ему не хочется находиться рядом с ним.       Эмиль докуривает первую, тут же вытаскивая пачку, чтобы закурить вторую. Ему нужно ещё подумать…

***

      Первая пара теории и истории международных отношений проходит совсем тухло — Эмиль сидит один, а за кафедрой, как бы он не хотел признавать это, стоит совсем не желанный политолог, которому передали руководство над дипломами категории «дипломатия» и две дисциплины у выпускников. Егор ясно дал понять, что Эмилю даже не стоит подходить к нему, поэтому парень сел чуть подальше, тоскливо смотря на невеселого друга.       Ему жутко обидно, что вышло именно так, ведь Эмиль должен был сам рассказать Егору обо всём сразу же, чтобы не выставлять его дураком перед Димой. Но он хотел как лучше, а вышло совсем плохо. И теперь могла разрушиться их дружба, что совсем не было в планах Иманова.       Забегавшись с дипломом, работой и отчетом по практике, парень совсем забыл, что после университета тоже будет жизнь, в которой нужно что-то делать, а в голове мыслей не было совсем, что приводило его в ужас.       Теперь внезапно вернувшийся Дмитрий Андреевич решает, что не сильно перевернул его жизнь, и лежит без сознания уже третий день, отходя от операционного наркоза. По крайней мере, Эмиль надеется, что это так. Парень не уверен, что сможет спокойно пережить ещё одно расставание и ещё одну смерть, связанную с этим человеком.       Эмиль никак не мог избавиться от настойчивого чувства дежавю — он помнит, как Дмитрий Андреевич также ушел с роли их классного руководителя, как посещал больницу, как он едва ли не потерял дружбу с Алей из-за её чувств, и как он ревновал Диму к Полине. Всё происходящее казалось ему настолько схожим, что становилось страшно.       Записав домашку, которую всё равно вряд ли сделает, парень выходит из аудитории, бросив тоскливый взгляд на Егора. Он знает, что Булаткин тоже переживает за мужчину, но понимает, что ему от этого больно, что просто разбивает сердце Эмиля вдребезги.       Единственной отдушиной в университете, да и в общем в жизни Эмиля остается Сударь, как и раньше.       Хоть что-то стабильно.       И парень был невероятно ему благодарен.       У Эмиля закончился последний урок, но он дожидается звонка с четвертой пары, заранее договорившись, что они с Никитой домой поедут вместе, иначе он не выдержит ещё часа тишины наедине с мыслями, в которых он изматывает себя.       — О, ты уже тут, — Никита улыбается ему, выходя из аудитории, — Поехали, принцесса.       И Эмиль усмехается, ощущая, как небольшой груз сваливается с его плеч.

***

      Полина улетела несколько дней назад, и Эмиль снова занимал место спереди в машине Сударя, но не особо радовался этому, чувствуя себя разбито.       — Ну, рассказывай. Как дела? — выезжая с парковки университета, вопрошает Никита.       Они не общались с тех пор, как парень приехал — перекинулись лишь парой фраз, а после не смогли найти время, чтобы встретиться вне квартиры. И Эмиля разрывает.       — Всё… всё хуже, чем могло бы быть… — он выдыхает, — Егор влюблен в Дмитрия Андреевича. Кажется, я это не говорил, да?.. — он оборачивается к Никите, видя его охуевший взгляд, — Да-а… Не говорил. Ну, теперь знаешь. А ещё он в курсе, что у нас с ним что-то было. И теперь он меня ненавидит, кажется, — парень прикрывает глаза, зажмуриваясь.       — Егор?.. Егор влюблен в Дмитрия Андреевича?! С каких пор ему мужики нравятся?..       — Ну… с недавних… — Эмиль закрывает лицо ладонями, понимая, сколько всего ещё не знает Никита, — И, походу, влюблен нехило. И я так много лишнего сказал, а теперь мне стыдно. Ещё и Дмитрий Андреевич в больнице, может даже умереть — шанс маленький, но это может произойти, а ещё он не будет больше преподавать в универе, а я не могу писать диплом — у меня руки начинают трястись, стоит мне за него взяться. Я никак не могу нормально выспаться, мне снова видятся тени, я боюсь, что мне вновь придется прощаться с ним. Я схожу с ума, кажется, — на одном дыхании выпаливает Эмиль, — И я всё ещё его люблю.       Последняя фраза — добивающая.       Прочесть эмоции Никиты в этот момент было просто невозможно.       — Он в больнице, говоришь? — решает начать с самого важного, — Что с ним?..       — Я… я не знаю. Сепсис? Что-то про сепсис, инфекция какая-то, — Эмиль открывает глаза, ощущая влагу на них, — У него на теле были странные пятна, он скинул все на аллергию, и я думаю, что с ним уже тогда что-то было не так. — озвучивает свою догадку Иманов, — И теперь я не могу навестить его, потому что у него нет родственников, которые могли бы провести меня…       — Сепсис? — парень хмурится, — Ладно. А с Егором теперь что?.. Он поэтому такой хмурый ходит последние две недели?       — Да, — Эмиль морщится, — Я не хочу лишаться дружбы с ним. Но и Дима мне дорог…       — А где все родственники? Неужели прям ни одного?.. — не понимает Сударь, — Им же не может быть плевать на него, да?..       — Их нет, Никит, — обреченно вздыхает Эмиль.       Иманов думает о том, что Никита ведь даже не знает, зачем Дима приехал в Москву в тот год. Не знает, ради кого Дима променял солнечную Европу на хмурую Россию. Не знает, кто на самом деле стоял за смертями задир из параллельного класса.       Никита ничего не знает, как и не догадывается о том, что Эмиль тоже стоит за этим. Иманову страшно думать об этом.       — Родители умерли уже давно. А сестренка повесилась… — объясняет Иманов, глядя на поменявшийся взгляд друга.       — Пиздец.       И парень соглашается полностью.       — Теперь ты не можешь навестить его из-за этого?       — Именно, — скомканно отвечает Эмиль, — И… я тебе не рассказывал кое-что… Меня иногда очень сильно гложет это.       Иманов думает о том, что это его способ почистить хоть часть своей души от грехов. Он три года носил эту ношу, скрывая от самого близкого друга очень важную деталь, которую не мог доверить даже себе. Из-за которой постепенно сходил с ума. И Никита как никто другой заслуживает знать правду про погибших в одиннадцатом классе парней…       — Боже, ты меня пугаешь, брат, — нервно усмехается Сударь. Эмилю не до смеха. Ему очень хочется закурить. Но он сдерживает себя.       Ком в горле не дает говорить, словно обрывая голос на середине гортани, не давая сказать ужасающую правду…       — Так как Дима в реанимации… И я не знаю, все ли будет хорошо с ним… Мне надо тебе сказать это, — он громко выдыхает, на этот раз не на шутку напугав друга.       — Ты же знаешь, что я тебя всегда поддержу, что случилось?..       Эмиль смотрит на друга, понимая, что вряд ли. Вряд ли Сударь поддержит сокрытие убийцы и преступления, ложь прокурору и полковнику, ложь друзьям…       — Я… — пальцы начинают подрагивать, — Я не говорил, что…       Его обрывает телефонный звонок, раздавшийся так невовремя в кармане его куртки. Ругнувшись, Эмиль достает телефон, видя на экране незнакомый номер.       Я чуть не рассказал про то, что Масленников убийца, проносится в голове, когда он отвечает на звонок, глядя на нетерпеливого Никиту.       — Да?..       — Алло? Эмиль Иманов? — на том конце слышится женский голос. Эмиль его не узнает.       — Да, это я.       — Вы приходили в понедельник, спрашивали про пациента… «Масленников Дмитрий Андреевич»… — прочитав, женщина замолкает, давая Иманову сказать.       — Да, — парень тут же оживает, чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть из груди.       — Ваш номер был оставлен как контактный. Подскажите, кем вы являетесь ему?       — Я друг, — быстро отвечает он, — Он проснулся? Как он?       — Он проснулся, да. Но к нему можно будет только завтра с шестнадцати ноль ноль до девятнадцати ноль ноль на пятнадцать минут, и только если сам пациент даст согласие.      — Хорошо… Хорошо-хорошо, — как мантру произносит парень, хватаясь за трубку, как за спасательный круг, — Я приду завтра. Мне… мне что-нибудь нужно знать перед визитом?..       — Никакой еды не приносить. Если болеете, не приходить. Соблюдать чистоту и санитарные правила.       — Я вас понял. Спасибо, — парень даже не успевает договорить, услышав гудки.       Сердце вновь начинает биться, словно оно ждало именно этих слов для этого. Все проблемы вокруг кажутся такими несущественными и неважными в эту секунду, а у Эмиля в голове мягкое и нежное: «Он проснулся».       И это уже 50% успеха.       — Живой? — догадывается Никита по счастливому лицу друга.       — Живой, — кивает парень, вызывая у Сударя ухмылку.       — Не наваливайся к нему со всеми этими драматичными разговорами. Вряд ли он в состоянии здраво оценивать ситуацию, — дает совет он, — Будь поддерживающим. Заботливым, не знаю… — пожимает плечами Никита, также заметно расслабляясь. Ему намного легче, когда Эмилю легче.       И Иманов решает впервые послушать Никиту. Он не будет заваливаться к нему с трагичным лицом и завываниями о том, как любит его. Он покажет, что тоже заботится о нем, и всё в конце концов будет хорошо. Эмиль на это очень сильно надеется.       — Так что ты хотел мне рассказать?.. — напоминает Никита.       — Я гей, — сразу же отвечает Эмиль, так и не переборов свой страх.       Он знал, что скрывать от Никиты подобную информацию очень подло, но не мог пересилить себя. Ком не давал словам пройти, а пришедшие хорошие новости разрушили атмосферу, при которой парень готов был расколоться.       Эмиль не станет говорить обо всем Сударю.       Эмиль решает унести эту тайну в могилу. Желательно в свою.       — Я знал, чувак. Я знал… — лишь отвечает друг.

***

      Эмиль:       Мне звонили с больницы. Сказали, что Дмитрий Андреевич проснулся. 15:21       Если хочешь, можем вместе съездить к нему. 15:22       Егор, смотря на эти сообщения, лишь хмурится, пусть и чувствует облегчение. Однако на этом он обещает себе, что чувства нужно подавлять. Ему четко дали понять — никаких шансов нет, а даже если и могли бы быть, он не хочет «сражаться» с Эмилем.       Но то, что парень осмелился подобное написать вызывало только раздраженную усмешку, граничащую с пассивной агрессией, которую он всё же сдержал, игнорируя смски друга. И более Эмиль ничего не писал, понимая, что Егор ехать к Диме не собирается.       Булаткин сыт по горло этими отношениями и любовной драмой. Хватит с него.       Эмиль смотрит на прочитанные, но проигнорированные сообщения с некой тоской и уколом в груди, ведь он думал, что хотя бы так смог бы постараться начать вновь отстраивать мосты с парнем. В душе таилась надежда на то, что Егор растает, смягчится, узнав, что Масленников очнулся, но все они были разбиты, когда Эмиль вновь увидел, как с утра Булаткин уходит в универ без него.       Ну и пожалуйста. Обижайся дальше.       Иманов выключает телефон, кутаясь в куртку, и заходит в больницу, вновь чувствуя неприятный удушающий запах безысходности. Такие месте всегда пахнут одинаково…       — Здравствуйте, я к Масленникову Дмитрию Андреевичу, — парень подходит к стойке регистрации, глядя на девушку. Это была другая сотрудница, — Мне позвонили вчера и сказали, что можно навестить его…       Девушка смотрит на его, смеряет взглядом, а после записывает что-то в компьютер.       — Секунду… Пройдите, пожалуйста, в гардероб, оставьте куртку и возьмите халат, бахилы и маску.       Эмиль послушался — сдал верхнюю одежду пожилой женщине в гардеробе, принял халат, надел бахилы и даже маску, чувствуя себя так, словно его отправляют на опасную миссию по производству лекарства от зомби-вируса. Он помнит, что к матери ему не нужно было так выряжаться…       Когда он вышел, девушка на ресепшене подозвала его к себе.       — Ваш пропуск, — она протягивает бумажку Эмилю, — В отделение анестезиологии, реанимации и интенсивной терапии можно только с пропуском и с разрешения лечащего врача и пациента, если вы не являетесь его родственником. Продолжительность визита - пятнадцать минут, данный пропуск работает только на сегодняшний день. Пройдите на пятый этаж, там вас встретят. — объясняет всё девушка, и Эмилю остается лишь глупо кивнуть, переварив информацию.       Он направляется в сторону лифта, ощущая нервозность внизу живота, и поднимается в отделение.       На этаже его тут же встречает женщина среднего возраста, в такой же маске и халате, здороваясь с ним и приказывая идти за ней. Эмиль не спорит, неловко оглядывая помещение. Больница выглядела намного более устрашающей и грозной в этот раз, нежели в Москве, когда там лежала мама с инфарктом. Казалось, что система безопасности в этом месте была на уровень выше. На этаже была мертвая тишина, а свет был чуть приглушен, что заставляло Эмиля съеживаться с каждого незнакомого шороха.       Когда они дошли до палаты 517, врач наконец заговорила с ним.       — Пациент одобрил ваш визит, — «ещё бы», — Однако он всё ещё слаб, пусть и стабилен. Не дольше пятнадцати минут, я позову, когда настанет время. Заходите…       Она открывает дверь.       — Дмитрий, к вам посетитель.       Иманов тихонько протискивается в одиночную палату и ощущает, как по всему телу искорками распространяется радость и облегчение, когда он замечает на кровати слегка потрепанного, но живого Диму.       — Зайду через пятнадцать минут, — предупреждает женщина, закрыв за Эмилем дверь.       Парень ещё секунду топчется у порога, оглядываясь. Палата была небольшой, но выглядела вполне уютно — бежевые стены, коричневая мебель, не до конца завешанные окна, кровать-полуторка, на которой лежал мужчина. Бледный, ещё более худой, с капельницей на руке и непонятной трубкой в животе, но слабо улыбающийся. Эмиль не может сдержать ответной улыбки, и он так рад, что сейчас в маске.       — Надеюсь, ты не думал, что я помру, — начинает первый Дима, голос которого был хриплым и очень уставшим, — Так просто не отделаешься от меня, Эмилька…       Эмиль качает головой, чуть осмелев, и подходит ближе.       — Ты такой мудак, — он усмехается, готовый расплакаться или рассмеяться на месте. Он даже не знает, что будет более подходящим в этой ситуации, — Боже, почему тебе всегда надо так сильно пугать меня?.. — парень выдыхает, берет стул и садится рядом со стороны, из которой не торчат трубки и капельницы.       — Так уж я устроен, ты прости, — выдыхает Дима, предпринимая попытку подняться.       — Ты совсем дебил?! Лежи!.. — парень подскакивает, аккуратно хватая мужчину за руку.       — Не кричи, — смеется Дима, — Все нормально, видишь, — с его же помощью он приподнимается, оперевшись о спинку кровати.       Эмиль молчит, переваривая все увиденное. И просто не знает, что сказать. Ему все слова сейчас кажутся совсем неподходящими.       — Придурок, — Иманов сдирает маску с лица, — Как ты?..       Дима мило улыбается.       — Увидел тебя и выздоровел.       Эмиль смущается. Блять, он всё ещё смущается с его гребанных комплиментов, даже когда Масленников прибит к больничной кровати и едва ли может поднять руку.       — Что случилось? Всё же было хорошо?.. — спрашивает Эмиль, беря ладонь мужчины в свою. Вся его напыщенная гордость улетучилась сразу же, — Скажи честно, это связано с пятнами на твоем теле? — Иманов решает, что не стоит медлить с этим разговором, ведь времени совсем мало, а он так сильно соскучился, — Только ответь честно… прошу тебя.       — Связано, — выдыхает Дима. Естественно в планах мужчины не было рассказывать про них, но попадание в больницу тоже оказалось непредвиденным обстоятельством.       Парень прикрывает глаза. Ну знал же, знал!       — Это не аллергия, так ведь? Ты врал.       Как всегда.       — Это было…       — …для моей безопасности, ага. Я уже слышал это, — кивает Иманов. Дима сильнее сжимает его ладонь, насколько позволяет ослабший организм, словно парень может испариться.       — Эмиль, пожалуйста… — и Дима не знает, что он просит. Не уходить? Не ругаться? Не злиться? Не бросать?       — Ладно, — просто пожимает плечами Эмиль, вспомнив слова Сударя, — Если так надо было, значит пусть будет. Я не буду просить тебя обещать не врать, я не хочу вновь разочароваться. Мне будет легче оставить выбор тебе — врать или не врать.       — Прости меня, — мужчина слаб. Он понимает это, когда Иманов начинает поглаживать его ладонь большим пальцем. Он понимает, насколько соскучился.       И Эмиль простит, конечно. Как может быть иначе, когда Дима смотрит на него так умоляюще?       — Егор узнал о нас, — меняет тему парень, опуская взгляд на их сомкнутые руки. Выглядит неправильно, но ему плевать, — Услышал наш разговор на новый год… Кстати!.. — Иманов совсем забывает о подарке, — Я не забыл, что у тебя был день рождения. Я просто… не захотел дарить, когда узнал, что Егор тоже подарит. Так что… когда выпишешься, тогда и отдам, — стушевавшись, признается Эмиль, — Но Егор на меня обижен.       — Мне так жаль, — хмурится мужчина, прочищая пересохшее горло, — Я совсем не хотел, чтобы твои отношения с друзьями ухудшились из-за меня…       — Забей, это я сам, — отмахивается он, — Ну, я предлагал ему со мной сегодня навестить тебя, он проигнорировал… Надеюсь, он отойдет.       — Если нет, я сам с ним поговорю, — успокаивающе говорит Дима, — Объясню, что никто здесь не виноват. Ты ведь не всерьез те вещи сказал.       Эмиль согласно кивает, но это мало чем помогает. Ему всё ещё грустно, что за последние полгода у него испортились отношения со всеми друзьями, пусть и не глобально. Иманов все равно чувствовал пропасть, образовавшуюся между ними.       — Светлана Владимировна написала, что ты не будешь преподавать до конца года, — спрашивает отрешенно парень, не желая думать о друзьях. Это только больнее делает, — На что ты будешь жить?..       Дима усмехается.       — Ты такой милый, когда волнуешься обо мне, — мужчина поднимает руку, касаясь щеки парня, — У меня есть сбережения, которых хватит до того момента, пока я не выздоровею, не переживай. Но да, я не смогу вернуться… Возможно, только в следующем году.       Эмиль понимающе кивает, припадая к руке мужчины.       — Ты долго ещё будешь в больнице?.. А когда выпишешься, тебе нужно будет помочь?       — Выпишусь я точно нескоро. Врач говорит, что, возможно, мне понадобится трость, чтобы ходить.       — Трость?! И надолго?       — Навсегда, — пожимает плечами Дима. Он свыкся с этой мыслью. Она более не казалась ему ужасающей, — В любом случае, мне кажется, это горячо, — он пытается свести в шутку напряг на лице Эмиля, и у него получается.       — Дурак.       Парень замолкает, оглядывая мужчину. Ноги были скрыты под одеялом, но они явно были на месте. Эмиль не понимает, к чему трость, а тем более на всю жизнь.       — Что с тобой случилось, Дим?       Масленников закрывает глаза, явно нерадостный говорить об этом. Но если начинать быть честным во всем, то может сейчас самое время?       Он все три года думал о том, что о позорном поступке Эмиль не узнает никогда. Но в чем же смысл всего, если он снова ступит на дорожку вранья?       — Сепсис. Проще говоря инфекция. Ну… хроническая и запущенная, которую я игнорировал, пока мог… — начинает Дима, не смотря в глаза парня, — Три года назад… — слова не проходят, заставляя мужчину громко сглотнуть, — В общем, три года назад это началось. Периодами давало о себе знать, но в этот раз… как видишь, дошло до больницы. И пятна по всему телу… тоже связаны с этой инфекцией.       — Это что так сильно действует? Аж три года?..       — Химия, — быстро и практически безболезненно вырывается из уст, — Что-то вроде белизны. Не помню название.       Тишина окутывает их. Диме становится страшно.       — Но… каким образом она попала в организм?       Эмиль не понимает, и ему приходится сказать прямо.       — Я сам выпил. Пытался покончить с собой.       Иманову кажется, что он ослышался. Он смотрит на разбитого Диму, видя, как тому неприятно говорить об этом, а у самого ощущение тошноты подкрадывается, стоит ему подумать о том, что Масленников хотел убить себя. Эмиль не знает, что он чувствует.       — Ты… Это… это был твой гениальный план? Свалить и убиться? — выдыхает парень, чувствуя себя пораженным, — А я… а как бы я узнал об этом?!       Дима непонимающе смотрит на него.       — Зачем… тебе надо было бы знать?..       — Потому что… — признаться, он сам не знал зачем, но это казалось таким значимым, — Блять… — парень протирает глаза, приходя в себя, — Я не знаю?! Ты… ты просто дебил! — лишь остается сказать ему, ведь более разумного объяснения у него не нашлось, — Теперь ты обязан вылечить эту херню! И я не дам тебе забрасывать лечение, пока ты не избавишься от неё полностью, — говорит он приказным тоном, вызывая у Димы бабочки в его больном животе. Он влюбляется в этого парня ещё сильнее.       — Я не уверен, что это реально вывести до конца, — ведет он бровью, — У меня очень ослаб организм, ноги могут отказать через пару лет, пятна вряд ли пройдут, — он говорит спокойно, пусть и не самые утешительные вести, вызывая у Эмиля ещё больший приступ стресса.       — Ты издеваешься, что ли?! Ты вернулся, так ещё и весь больной, на грани… если не смерти, то инвалидности, и мне теперь надо со всем этим мириться?!       — Ты можешь не мириться. Я не могу заставить тебя быть со мной. Я понимаю, что я уже не такой, каким был.       «Не такой молодой. Не такой красивый. Не такой здоровый. Не такой харизматичный. Не такой интересный.»       Дима смотрит обезоруживающе, без жалости, без грусти. Без эмоций практически. Лишь некая безысходность в глазах.       Эмиль заставляет себя успокоиться. Снова вспоминает слова Никиты.       — Ты тупой, если думаешь, что я смогу ещё раз тебя потерять.       И оба знают, что Масленников далеко не тупой.       Он улыбается.       А Эмиль понимает, что даже лежа в кровати без возможности встать, Дима всё равно был сильнее.       — Сепсис заразный? — внезапно спрашивает парень, сильнее сжимая руку мужчины.       — Нет, — хмыкает Дима, — Не бойся.       — Это может быть худшее решение, которое я когда-либо принимал…— бормочет он себе под нос.       Дима не успевает придумать ответ, как Эмиль сокращает расстояние, чуть медлит, находясь в сантиметре от его кожи, и прикасается к губам, не встречая никакого сопротивления. Сначала не ощущает ничего, а потом утопает в нежности, пусть Масленников и не делает ничего вовсе.       Губы его не изменились спустя долгие годы. Были такими же мягкими, нужными, родными.       Эмиль на секунду прижимается сильнее, чувствует, как Дима слабо проводит рукой по его талии, сжимает халат, но не углубляет поцелуй, пока парень не отстраняется сам, ощущая, что заканчивается воздух в легких. На момент он забыл, как дышать.       — Я не хочу забегать вперед и не предлагаю вновь начинать отношения, но… — тут же быстро произносит Эмиль, пока мысли бегают по его голове, судорожно всплывая, вызывая перегрузку, — Но мы должны попробовать всё восстановить и посмотреть, что получится, — он не смотрит в глаза, сглатывает нервно и выдыхает резко, — Медленно и не торопясь… Чтобы не вышло, как в прошлый раз.       — Хорошо, Эмиль, — Дима успокаивается. Он слышит эти слова от Эмиля, и ему за долгое время очень спокойно. Если парень говорит, что хочет попробовать восстановить всё, то Дима готов бороться за свое здоровье.       — Значит… ты готов лечиться?       — После этого?.. — смеется Дима, — Ты сейчас даже не представляешь, на что я готов.       Эмиль мило усмехается, прикусывая губу, стараясь сдержать улыбку. Получается паршиво.       Вновь приблизившись, Иманов кладет руку мужчине на щеку, поглаживая, видя, как он плавится в его руках.       — Я буду стараться приходить чаще, — говорит шепотом, — Мы всё исправим…       И Дима Эмилю верит.       — Можно поцеловать тебя? — спрашивает он.       А вместо ответа Эмиль целует его сам.