Давай поиграем во взаимную любовь...

      Антон крепко спит и Арсений выходит на балкон покурить.       Он курил последний раз лет в семнадцать, но сейчас организм требует никотина, которого, к слову, у Антона в квартире очень много и зажигалка нашлась на подоконнике на кухне.              Попов выходит на балкон и прикладывается к сигарете, закуривая, затягивается и медленно выдыхает белый дым в приоткрытое окно, прямиком на улицу, где черное, звездное небо покрыло город. И думает. Много думает.       Это так неправильно. Обнимать плачущего парня, вдыхать его аромат. Вжиматься в него всем телом, чувствуя отдачу. Зарываться носом в светлые волосы, целовать искусанные до крови губы…       Стоп.       Правильно -       Не правильно.       И от этого сложно, от этого тяжело. Моральный выбор в Арсении пересиливает, как делал это всегда: в нём манер больше, чем во всех богатых людях вместе взятых. Он привык так жить, он многое видел. Его так воспитали. Хочется любить, хочется касаться, но ведь это неправильно. Это ненормально. Так не должно быть.       И от этого хуже.

***

      Арсению тяжело находиться рядом с парнем. Очень. Весь здравый смысл, который куда-то уходил, вернулся, и теперь бьет по вискам, буквально крича о том, что так нельзя, и затмевает этим криком все: и боль, и сердце, и желание, и пустоту.       Пускай Антон сейчас спит в соседней комнате и их разделяют толстые стены — всё равно это кажется слишком, непозволительно близко. Попов тушит сигарету о пепельницу и оставляет её там же. Он выходит с балкона, пропитанного морозным воздухом холодной зимней ночью, даже не удосужившись надеть пальто, и направляется в комнату к парню, чтобы посмотреть на него.       Антон спит спокойно, у него и правда крепкий сон. Эмоции парня вымотали настолько, что сил просто не осталось, а любимый человек, что обнимал его и был рядом, только способствовал ритмичному сердцебиению и ровному дыханию, позволяя телу наконец-то расслабится и в полной мере отдохнуть. Арсений рад за него. Парень сейчас спокойно спит, ни о чем не думая, не то что Попов. У него сейчас голова забита каким-то ненужным дерьмом, но на самом деле это всё тот же здравый смысл вернулся с длительного отпуска и теперь предъявляет свои права, которые Попову нахрен не сдались. Теперь-то зачем.       В кровати сопит светловолосый парень с копной непослушных кудряшек и дорожками от слез на щеках, что лежит, обнимая уголок одеяла и прижав ноги к груди. Такого хочется обнять и прижать к себе, закрыть глаза и уснуть рядом. Но разве может мужчина себе это позволить?       Нельзя.       Арсений нехотя заставляет себя вернуться на кухню, умывается ледяной водой из раковины, хлопает себя по щекам.       Антон согласия не даст. — бьется в мыслях.       Не говоря уже о том, что они оба парни, что Антон парень, что природой так не заложено, что так нельзя и неправильно.       Господи, он никогда не произносил себе эти слова, но сейчас от них начинало тошнить.       Арсений сбежал бы отсюда, как трус, но только он не такой, да и это ни как не поможет, потому что от самого себя и своих мыслей не убежишь. Поэтому он сидит сейчас на небольшой кухне и ждёт, сам не зная чего. Наверное, утра. Нужно проконтролировать парня, чтобы он поел и объяснить, как пить лекарства, ведь именно за этим он приехал сюда. Антон ни за что не будет лечиться сам, в этом Попов уже убедился и поэтому останется здесь.       Он не даст ему умереть.       Телефон и правда разрывался от звонков какое-то время, но сейчас глубокая ночь, поэтому гаджет молчит. Больше всего пропущенных вызовов насчитывается от Серёжи и столько же сообщений от него, чуть меньше от водителя Арсения и ещё пару неизвестных. Сейчас звонить кому-то Попов не стал, всё-таки ночь на дворе, но судя по сообщениям от Серёжи и количеству матов в них, он пропустил что-то очень важное, из-за чего потом получит.       Но он и так уже получил. Жизнь круто его так наказала. Его и Антона. Только непонятно, за что. Где, где же они оба так знатно проебались?

***

      Антон просыпается и морщится от неприятной боли на лице, которая становится лишь сильнее. Он проводит по коже рукой, но та оказывается сухой и потресканной, а еще липкой в районе глаз. Шастун ненароком задевает губу и ту пронзает болью. Проведя по ней языком, он чувствует, какая она искусная и ободранная до привкуса крови в чувствительных местах.       Голова немного побаливает и сильно хочется курить. Вчерашняя истерика даёт о себе знать. Антон винит себя за то, что не смог сдержать себя и поддался эмоциям и боли, что была такой долгой и невыносимой и которую не получилось больше прятать в себе. Но он рад, что вроде как не сказал ничего лишнего и не раскрыл свой главный секрет.       Его тайна осталась его тайной.       Слова мужчины он тоже помнит и всё равно не может понять. Возможно, у Попова были свои причины ответить так, а, может, и корыстные цели. Антон знает только одно — ему безумно нужны были эти объятья, без них он бы задохнулся вчера в своих же слезах, в бесконечных вопросах и удушающих мыслях, в этой любви, частичку который брюнет вчера смог одолжить.       Сквозь поволоку не ушедшего до конца сна Антон чувствует тонкий запах еды. Что-то готовят? Но он же дома один. Или не один.       Шастун встает и, укутавшись в одеяло, потому что ему было холодно, бредет на кухню. Может, у него дома пожар, а он лежит. Уж от чего, от чего, но от угарного газа он точно умереть не хотел.       Зайдя на кухню, Антон видит Арсения, что стоял спиной к нему, что-то готовя. На столе стояла тарелка с салатом и чёрный чай. — Проснулся? — спрашивает брюнет, заметив присутствие парня, и выключает плиту, садясь на стул. — Это салат. — увидев замешательство и непонимание в зеленых глазах, сказал Попов. — Его надо съесть. — добавил он, понимая, что парень не шелохнется без дальнейших указаний. После этого Шастун сел, прямо в одеяле плюхнувшись на стул напротив, беря вилку в руки и ковыряя ею салат.       Есть не хотелось, как думал мозг, живот же, которому Антон перестал доверять после того, как в нем заселились бабочки и пропал аппетит, давая сбой всему организму, говорил об обратном. Да и мужчина, пристально следящий за каждым его движением, так и требовал, чтобы парень прекратил эту тираду в первую очередь над собой и начал лечение.       Шатен кладет вилку, беря в руки стакан с крепким чёрным чаем, и отпив пару глотков, понял, что он довольно-таки сладкий. Пускай он не выносит сладкий крепкий чай, противостоять он сейчас этому не будет, хотя он мог, если бы это был любой, любой человек, кроме обладателя этих невъебенно блестящих, голубых глаз, которые продолжали смотреть на растрепанного парня, закутанного в одеяло, как в кокон, и ожидая от него дальнейших, нужных действий.       Антон возвращается к вилке и, зацепив ею листик салата, отправляет тот в рот, пережевывая. Живот негромко заурчал, в предвкушении полакомиться чем-то вкусным или вообще хоть чем-то. С таким-то хозяином привередлив не будешь.       Шастун ест. Понемногу, микроскопическими для обычного человека порциями, но ест, потому что он не обычный, он как минимум талантливый, — думает Арсений. Брюнет рад за парня, и мысленно ставит галочку около такого большого, самого трудного и тяжелого пункта: «Начать лечение».       Дальше должно быть проще. — Вот эти лекарства тебе надо принимать в течение всего дня. — дождавшись, когда тарелка опустеет, хоть это и было трудно, потому что в ней было достаточно много, Арсений поднялся, подавая парню различные таблетки и одну из них протягивая ближе всех. — Эту нужно выпить сейчас, остальные потом. — говорит он и парнишка выпивает, не произнося ни слова. — Я… Поеду на работу, а на обед, то есть через три часа, ты съешь куриный бульон и выпьешь ещё пару лекарств, хорошо? — как с маленьким, общается Попов, сам не зная, почему именно так. Ну он же хочет, чтобы парень вылечился, а тут, как говорится, все средства хороши. — Спасибо. — тихо произносит Антон. И не было в этом слове сухости, оно звучало искренне и как-то особенно. Антон этим тихим словом поблагодарил мужчину за всё. За всё время, что он был рядом; за всё внимание, что ему уделял; за истерику, которую мужчина, видимо, ему простил и не упоминает её, чтобы лишний раз не смущать; за еду, которую готовит; за самого себя. Ведь он за Антоном явно следил и отказываться от цели вылечить его не собирался. Антон бы так не смог. Подох бы и плевал он на себя.       Арсения этим словом, пронзает, как ножом. Столько тепла, столько благодарности. Он очень давно не слышал от людей чего-то искреннего, но это слово так ярко отличалось ото всех. Своей тишиной, своей благодарностью. Зачем человеку длинные речи, зачем складные стихи, зачем мелодичные песни, когда есть такое простое, искреннее «спасибо», которое забирается глубоко в душу и прячется там или, даже, можно сказать, живёт.       Антон, не дожидаясь ответа или дальнейшего действия от мужчины, уходит, судя по звукам, в ванную, и Арсений отмирает.       Ему так трудно находиться рядом с этим парнем.       Так неправильно.       Это опека, которая нужна только Арсению, этот парнишка, который нужен только ему.       Когда он не успел наиграться в подростковые драмы?       Арсений устал. Просто сильно устал. Он не может здесь находиться. Он не должен здесь находиться. Антону он не нужен, у него, судя по всему, своих проблем хватает. Хотя бы одной, по которой он не ест, а, может, их и несколько.       Брюнету становится трудно дышать. Вчерашних объятий явно не хватает, но нельзя. Вчерашний порыв был только его, не нужно приплетать сюда Антона, у которого не оставалось выхода — он был слабым и сопротивляться сильному мужчине просто не смог, поэтому это была только его — Арсения — ошибка, это теперь только его проблема и он справится с ней сам. Обязательно справится.       Мужчина оставляет парню записку на столе и, забрав свои вещи, покидает чужую квартиру, не в силах больше терпеть на себе груз резко свалившихся обязательств. В свою квартиру он точно не поедет, там пусто, поэтому один вариант — на работу. Нужно попробовать уйти в работу с головой и разобраться с делами, которыми обложил его Матвиенко.

***

      Арсений доезжает быстро и буквально вваливается в офис, не стараясь скрыть замученного вида, хотя и внимание такого, жалкого, не особо любил. Он так же вваливается в свой кабинет, располагаясь на любимом черном диване, засыпая, не желая никого и ничего слушать. Хватит с него. Слишком много. Он устал.

***

      Антона рвёт от большого количества еды, к которой желудок явно не привык и даже отвык за столь большой период времени. Не стоило столько есть сразу, но он просто не хотел расстраивать Арсения.       Умывшись и приняв душ, Антон выходит из ванной, ощущая звенящую тишину. На вешалке в прихожей не висит чужое пальто и не стоит второй пары обуви, что только подтверждает его догадки. На столе на кухне парень замечает записку с номером телефона и надписью: «Это мой, звони, если что»       Ушёл.       Антон уверен — устал возиться с ним. Заебался. Антон может заебать, особенно, если любит, особенно, если сказать об этом не может, особенно, когда захлебывается, не сдерживая эмоции и выплескивая сразу всё, потому что невозможно больше держать это в себе.