Повышение градуса

***

Аддамс изобразила свой презрительный взгляд снизу вверх. Пропажа пропажей, но перед врагом все равно необходимо держать лицо, к которому они оба давно привыкли. Почему-то она сразу начала догадываться, к чему он клонил, но сказанное все же поразило ее. Не было похоже на глупый розыгрыш, которым она изначально посчитала эту ситуацию. В любом случае, она не знала больше того, что рассказывала ее соседка, поэтому помочь ничем не смогла бы, даже если бы и захотела. И не до этого сейчас: собственное расследование должно занять много времени и сил, а тут еще Петрополис пропал. Черт, он жутко не вовремя это сделал или позволил это сделать. — Какая досада. Я дам Энид салфетку, если это сильно ее огорчит когда она узнает о случившемся. И развернулась, чтобы уйти. Правда, второго действия у Аддамс не получилось: сильная рука Торпа впилась ей в плечи и задела тонкими пальцами выпирающую ключицу. Она и забыла, что он спортсмен. Это было слишком цепко; ожидался новый синяк, но его, к счастью, никто не должен был заметить. Ксавье в принципе в последнее время стал себе позволять лишнего. Например, сначала начал ей написывать в инстаграме, теперь и вовсе решил, будто имеет право ее касаться когда ему вздумается. Уэнсдей замерла. Темнота коридора создавала какую-то особую атмосферу, из-за чего встреча двух врагов могла выглядеть со стороны не так, как должна была. — Руку. Убери. Живо. Холодно отчеканив, она, не оборачиваясь, стряхнула крепкую ладонь Торпа со своего плеча, а он, кажется, решил, что ему дозволено абсолютно все и потому что в следующую секунду он уже держал ее за тонкое запястье. Признаться, это максимально некомфортно. Он был раза в два, а то и три, крупнее Уэнсдей, и ей даже иногда казалось, что Ксавье при желании с легкостью сможет сломать ей шею. Например, когда она будет жутко спать в своей кровати и у нее не выйдет применить ее новую технику, которой ее обучила Мортиша на длительных внеплановых каникулах. — Аддамс, ты никуда не пойдешь, пока не согласишься мне помочь. С каждой секундой ее нахождения в этом месте Уэнсдей все глубже погружалась в недоумение и негодование. Торп почти завалился в ее комнату без приглашения, хотел выбить дверь, сейчас буквально не пускает ее, хватая за руки. Он точно перешел все границы дозволенного. Нарвался на то, чтобы его, наконец, поставили на место раз и навсегда. Но вместо того, чтобы выдать привычный токсичный каламбур, Аддамс, на удивление, согласилась. — Со своей стороны обещаю сделать все, что получится. Лишь бы не слушать непрекращающееся нытье Энид. Я от него не могу заснуть. Уэнсдей резко обернулась и указала на свое запястье. Торп зачем-то до сих пор держал ее, будто она могла или собиралась убежать сейчас. Пропажа Аякса ее и правда озадачила; он же переписывался с Синклер, значит, телефон был при нем, а там отследить местоположение в полицейском участке — дело пяти минут, пропавшего юношу найдут, хотелось надеяться, уже к утру, а если повезет, даже живым и здоровым, или хотя бы одно из этого. — Ты можешь дойти до полиции и… Ксавье резко отбросил ее руку и сделал пару шагов назад, чем заставил говорившую замолчать. Бестактно, но ожидаемо от него. Если он думал, что Уэнсдей, услышав его требование помочь ему, тут же бросится на поиски мальчика со змеями на голове, то он глубоко ошибался. У нее сейчас своих проблем было более, чем достаточно. Одна из них как раз стояла в тот момент напротив нее. — Слушай, если ты ждешь моей помощи, то делай, как я говорю. Я не собираюсь выслушивать твои глупые шутки про кости или… что ты там еще мне писал? Моя память уберегла меня от таких подробностей. Если ты знаешь такую функцию, она стирает травмирующие нас события. Странно тогда, что ты все еще меня помнишь. Более неясным остается только то, что по такому делу ты, Торп, пришел именно ко мне, еще и с такой агрессией. Едва не выбил дверь, хватал за руки, повышал голос. Может, к исчезновению Аякса причастен ты, а сейчас хочешь скрыть следы, повесив вину на меня? Я предпочла бы традиционное повешение. Ксавье во время ее монолога не успел вставить и слова. Пока он все выслушивал, успел разозлиться и ударить ладонью по стене от накатившей агрессии. Аддамс, чертовка, в этот момент просто спокойно стояла, сложив одну руку на другую за спиной. Будто пыталась показать ему свое превосходство. Возможно, в плане контроля эмоций победа явно была за ней, раз она даже сейчас оставалась непоколебимой. Он нервно рассмеялся от собственной беспомощности. — Черт, Аддамс, понял. Выгоды для тебя и правда тут нет. Но, мать твою, это парень твоей лучшей подруги, прояви хотя бы сейчас малостью сочувствия к Синклер! Я не стал тебя меньше ненавидеть, но сейчас только ты можешь помочь. Ты же всем известный местный детектив. Приподнимая левую бровь, Уэнсдей покосилась на него. Тьму длинного коридора общежития освещали лишь разреженные по стенам свечки размером с указательный палец. При этом, каждый видел в движениях и выражениях лиц своего собеседника достаточно. Она и правда задумалась. Возможно, Аддамс сможет найти ответы не только на вопросы, касаемые исчезновения Аякса, но и выяснит много нужной информации и о том, была ли вероятность того, что он являлся ее личным сталкером вот уже пару месяцев. А ее доска на стене дополнится новой информацией. Правда, придется поделиться предположением с Энид, ведь как только ей надоест слушать музыку и пританцовывать в такт мелодии, она определенно заметит изменения в интерьере на стороне соседки. А там фото ее молодого человека с красным знаком вопроса. — У меня нет никакого желания работать с тобой. Но ладно, как только у тебя появится малейшая идея или зацепка, напиши мне, я прочитаю, как только освобожусь от своих дел. Кошмарных снов. После сказанного Аддамс замолчала, ожидая реакцию Ксавье на ее слова. Он неожиданно для нее улыбнулся почти искренне, а Уэнсдей только нахмурила брови, потому что не поняла, где в ее словах заметили шутку. Если, конечно, она сама не стала той, над кем так нелепо, но жестоко пошутили. Как никак, человек в лучшем случае пропал, а в худшем — умер. Даже по ее принципам среди людей, далеких от их семьи, подобное было недопустимо. А Торп сейчас стоял и открыто насмехался над ней. — Спать в восемь вечера? Вы, Аддамсы, наглухо больные там? Все оказалось куда проще. Ксавье было слишком трудно понять, что она больше не желает с ним разговаривать. Легче подумать, что она просто сейчас уснет, поэтому и желает «спокойной ночи». За время их всеми ее силами нежелательного партнерства Уэнсдей однозначно подтянет его навыки в понимании сарказма и прочего. — Полезно для развития чувства черного юмора, если что. Уэнсдей развернулась и скрылась за дверью комнаты, оставив собеседника в темном коридоре одного. Энид все еще танцевала и слушала музыку. Играла Дуа Липа, кажется. Повезло, что из колонки певица не пела, а уже орала так громко, что голоса во время их разговора не проникли внутрь комнаты. Не найдя в себе силы заняться оформлением карты преступления на стене, она села за письменный стол и принялась за продолжение нового детективного романа, героиню которого также преследовали. Аддамс удалось написать две среднего размера главы до полуночи, ведь из-за всего навалившегося в ней пробудилось вдохновение, и ровно в двенадцать часов она отставила печатную машинку в сторону. Поправив черную пижаму с белыми черепками, она сняла тапочки и обратила внимание на телефон с загоревшимся вдруг экраном. xavierthorpe: «Спишь?».

***

Если бы еще неделю назад Уэнсдей сказали, что она две ночи подряд будет почти до четырех утра переписываться по телефону с Ксавье Торпом, выстраивая загадочные предположения о том, почему же Аякс не выходит на связь, она бы попросту сначала рассмеялась этому человеку в лицо, а затем вырвала бы его язык с корнем и скормила воронам на территории Невермора. Потому что, во-первых, она никогда не ложилась спать так поздно до перевода в академию, у нее был четко выстроенный режим дня и ночи. Во-вторых, ей максимально не нравилось ее новое устройство, но приходилось им пользоваться, чтобы не расстроить девочку-оборотня. Ну и, наконец, в-третьих, самым нереальным и отвратительным из всего перечисленного было то, что переписывалась она именно с Торпом, забравшим ее покой и сон этой ночью. Уэнсдей сегодня удалось вздремнуть не более трех часов, и ей, к сожалению, с утра захотелось перечитать их вчерашние сообщения в интернете, чем она и занималась во время сборов на занятия в Неверморе. Она едва засыпала на парте, и от того, чтобы завершить действие, ее останавливал только Торп, который полчаса назад вылил на нее ведро мусора, хоть и под утро все было не нормально, но терпимо. Он почти не обзывал ее и даже шутил, словно пытался расположить к себе. Если он хотел покатать ее на качелях, то выходило у него крайне плохо, как заметила Аддамс. Она думала о его поведении в последние дни, стараясь найти разумное объяснение, но ничего не выходило. Бьянка Барклай тоже подходила к ней сегодня утром с жестким и радикальным требованием не написывать ее бойфренду. Этому самому бойфренду Аддамс не написала бы первой, даже если бы на ней опробовали самые сладостные пытки, о которых она могла только грезить. А когда Барклай получила ответ, что он начал это первым — отвесила Уэнсдей пощечину. Будто они в подростковой комедии, где главная героиня — серая мышка и неудачница, которая противостоит школьной стерве и ее свите. Они, правда, не в фильме, все куда серьезнее. — Чтобы ты, мразь, знала, что нельзя уводить чужих парней! В памяти отпечатался этот момент: вот сирена с разъяренным выражением лица заносит правую руку, впечатывает ее выше челюсти с левой стороны; раздается громкий хлопок, оповещающий о том, что удар все-таки был, появляется красный след в виде ладони и пульсирует, горит огнем, вызывая настолько неприятное жжение, что хочется приложить лед или содрать эпидермис от греха подальше. Уэнсдей мигом накрыла горячий отпечаток. Было больно, но она не показала этого, даже не дрогнула. В этот момент все, кто видел эту сцену, едва устояли на ногах. Пощечина не столько задела нежную бледную кожу щеки, сколько и без того уязвленное самолюбие Уэнсдей. Аддамс стоило большого труда не сорваться и не налететь с кулаками на наглую стерву, которая скалится на нее с первого дня учебы. Она не терпела, когда на нее поднимали руку или хотя бы пытались это сделать, но и устраивать драку в ее планы не входило. Она обязательно отомстит, но более интересным и неприятным способом. — Бьянка, я бы могла сейчас ударить тебя в ответ, но, к твоему сожалению, у меня нет никакого желания провонять запахом тухлой рыбы, хоть он и прекрасен. А если сделаешь еще один шаг в мою сторону — захлебнешься. Единственное... не в приятной соленой водичке, а в собственной крови. Я перережу тебе горло без сожаления. Обычное предупреждение, нисколько не угроза. И Уэнсдей просто ушла, оставив удивленную Бьянку посреди коридора. Глупая привычка нападать в общественных местах, от которой ей и Торпу пора бы уже избавиться. Каждый раз на них или пялится вся школа, или все заканчивается на самом интересном моменте. В пустом кабинете к Аддамс тут же подлетела Йоко Танака. Ее безвкусные для Уэнсдей темные круглые очки чуть не упали с носа, а длинные гладкие волосы растрепались в спешке. Нельзя сказать, что они были подругами, но иногда могли пообщаться, словом, хорошо ладили в сравнении с ее отношениями с Барклай и Торпом. Йоко ей даже нравилась особенно тем, что она не лезла постоянно обниматься, в отличие от той же Синклер. Но дружба с ней была еще и выгодной — если тебя кто-то обидит, Танака в своем канале выльет на него все помои мира и дополнит тем компроматом, который нигде днем с огнем не сыщешь. Аддамс никогда не понимала, как ей это удается, поэтому вампирша и попала в треугольник на стене ее комнаты. — Уэнс, тебе же все равно на эту... стерву? Йоко запнулась, пытаясь подобрать не матерное выражение. Девушка присела рядом, укладывая сцепленные в замок руки на парту после того, как налепила под стол мягкую кроваво-красную жвачку. Она на несколько секунд задержала взгляд на Уэнсдей, затем потянулась за модной черной-белой сумкой, из которой достала пакетик с холодной кровью, похожей на вишневый сок, ведь даже трубочка имелась. Она протянула его временной соседке по парте с обеспокоенным выражением лица и осмотрела отпечаток руки Бьянки. Припечатали слишком сильно, поэтому не охладить было нельзя. — Приложи, а я пока консилер поищу. Мне как раз этот оттенок не подошел, а тебе в самый раз будет, Уэнс. Танака вложила пакетик с его неприятным для непривыкшего человека содержимым в свободную ладонь Аддамс и опять уткнулась в сумку. Уэнсдей, в свою очередь, послушалась, продолжая с серьезным лицом смотреть куда-то в пустоту, будто ледяная кровь на ее щеке, залитая в мешочек, взялась сама по себе. Ей даже льстило, что ее окружают те, кто может оказать ей поддержку даже если она того не просит. Она, конечно, спокойно стерпела бы все и походила пару часов с красным лицом, но одна лишь мысль о том, что Танаке был небезразличен как минимум внешний вид ее подруги — это, определенно, вызывало больше положительных чувств, чем нейтральных и уж тем более негативных. — Я ей такое разоблачение устрою, что она сама себе так по противной роже нахлопает! Хочешь, Уэнс? Вампирша нашла среди тетрадок и прочего хлама, которого было больше, чем учебных материалов, злосчастный консилер и, мягко отодвинув руку Уэнсдей со щеки, принялась замазывать след. На удивление, ничего и правда теперь не было заметно, благодаря идеальному попадание в тон кожи. В макияже, стоило признать, Танака была весьма хороша; Аддамс даже парочку раз в этом деле была подопытной, или, как выражалась сама Йоко, "моделью". Только она иногда слишком щекотала лицо пушистыми кистями, из-за чего Уэнсдей могла начать чихать или злиться. Второе приходилось делать тихо, внутри себя, она не хотела терять их дружеских отношений. — Если хочешь подорвать шаткий авторитет Бьянки, то я это только одобряю. Но это не значит, что я прошу об этом. Они переглянулись, на что Йоко улыбнулась, показывая белые зубы с двумя клыками, которые были характерны для вампиров. Прозвенел звонок, поэтому пришла пора ненадолго прощаться и рассаживаться по своим местам. Рядом с Уэнсдей, как обычно, села Энид Синклер и тут же принялась расспрашивать подругу о произошедшем в коридоре. Далее Аддамс в течение тридцати минут, борясь с желанием уснуть, вновь и вновь то прокручивала случившееся в голове, то осторожно включала телефон и перечитывала последние сообщения Торпа. xavierthorpe: «Сегодня после отбоя сгоняешь со мной кое-куда». xavierthorpe: «Аякс может быть там». xavierthorpe: «Поняла, черепушка?». Она ничего не ответила, но прочитала. Если Ксавье так уверен, что Петрополус где-то скрывается, а уж тем более знает это место, почему он еще не проверил его? С чего он вообще взял, что ночью Уэнсдей согласится пойти с ним неизвестно куда? В последнее время она слишком много думала обо всем. Из-за этого словно выпадала из реального мира и его событий, пусть и на небольшое время. А это грубое "сгоняешь", которое в ее старой школе использовали ребята, устраивавшие драки за школой, бросавшиеся друг в друга едой в школьной столовой и проводившие большую часть времени за компьютером, играя в неинтересные гонки или стрелялки, ей не понравилось от слова совсем. Можно использовать обыкновенное "сходишь". Синклер, сидевшая слева от нее, неожиданно всхлипнула и подорвалась с места. Уэнсдей проследила взглядом за вылетевшей из класса подругой и мысленно пожала плечами. Мало ли, что могло случиться. Если это от ненависти к присутствующим здесь в данный момент, то она только понимала причины ее поступка. Краем глаза Аддамс заметила лежавший на парте Энид телефон с загоревшимся экраном. Любопытство пересилило, и она потянулась к телефону. Ввести пароль было проще простого — это по необъяснимой причине была дата их знакомства. Дело оставалось за малым: осталось найти причину такого унизительного с точки зрения Аддамс поведения Энид. Плакать при всех — отвратительно и жалко, это автоматически выводит тебя в минус в глазах окружающих, хоть они того и не признают. Тем более, раздражающие вопросы по типу "ого, ты плачешь?" заставляют разрыдаться в разы сильнее прежнего, да так, что плечи будут содрогаться от нехватки воздуха. По крайней мере, такое мнение сложилось у нее при наблюдении за соседкой. И ведь никто, даже Йоко, за ней не пошел; но стоило только подумать об этом, как вампирша отпросилась и вышла из класса. Не сказать, что Танака была крайне эмпатичной персоной и любила со всеми сюсюкаться, но банальная женская солидарность и желание втереться ко всем в доверие могли тут сыграть немалую роль. Пока все отвлеклись, Уэнсдей заглянула в чужой телефон еще раз и стала в ускоренном темпе листать переписки, которых ей, по идее, вообще не следовало видеть. Нет, конечно, в них не было ничего дурного, просто с детства учили не лезть не в свое дело. И ответ нашелся в строке уведомлений. Аякс бросил Энид, растоптал ее чувства, оскорбил и много чего еще. Наверное, он думал, что высказался мягко и тем, что заблокировал Синклер, сделал только лучше, но это было далеко не так. Впрочем, пока вампирша там утешает девочку-оборотня, у нее есть достаточно времени, чтобы ознакомиться с содержимым онлайн-диалогов. Вроде бы, на первый взгляд все радужно и конфетно: милые фотографии, которые они присылали друг другу, тошнотворные смайлики с сердечками, от которых у Уэнсдей зарябило в глазах, признания в любви. Все было так, как и должно быть у влюбленной парочки. Но в качестве смайликов, например, сама она предпочла бы использовать череп, который смотрелся куда более лаконичным, нежели нелепые цветочки и блестки, поэтому начала его ставить едва ли не в конце каждого сообщения. Подумала, что неплохо будет научить этому и Энид, когда та успокоится после истерики. ajax.ajax: «Синклер, я сбежал в другую страну». ajax.ajax: «Мы никогда не сможем быть вместе». ajax.ajax: «Наши отношения были из-за твоей навязчивости, и мне сейчас вообще не жаль тебя». ajax.ajax: «Ты слишком наигранная и сопливая». ajax.ajax: «Я тебя бросаю». ajax.ajax: «Беги повыть, как ты это обычно и делаешь». Аддамс бездумно таращилась в экран телефона уже несколько минут. Петрополус ни за что бы так не написал своей милой Энид. Этим бы поклялся любой, кто видел их взаимодействия или слышал разговоры. С ним явно сейчас не все в порядке, возможно, он оглушен или даже мертв, а с его телефона маньяк написал девушке жертвы, чтобы было меньше поводов думать, что Аякс действительно пропал. Она сделала снимки экрана, быстро прислала их себе в личные сообщения и удалила все улики в телефоне Синклер. Скриншоты пригодятся всегда, поэтому лучше иметь их при себе на всякий случай. Это, разумеется, было недопустимо с ее стороны, но Аддамс по своей сути волновалась из-за запретов мало, более того, она стабильно их нарушала уже в течение всего пребывания в Неверморе. От Энид не убудет, она все равно за пеленой слез даже лица Танаки в туалете не видит, что уж говорить о маленьких буквах на экране. По крайней мере, так считала девочка-гот. В комнате она обязательно спросит, что случилось, подаст салфетку или побудет ей сама, позволив порыдать в плечо свитера с принтом шахматной доски, словом, окажет Синклер дружескую поддержку, потому что подруги частично и нужны для этого — подбодрить и вовремя протянуть руку помощи. Это будет уже в комнате, в нынешний момент ей следовало бы сконцентрироваться на учебе, чтобы не нахватать долгов.

***

Энид Синклер, как прикинула Уэнсдей, выплакала уже тридцать три ведра слез из-за такого поспешного и необоюдного расставания со своей первой и — она была в этом уверена — единственной любовью. Если все продлится еще хотя бы пятнадцать минут, то у Аддамс явно начнется нервный тик или она выбросится из окна от этих ежесекундно раздающихся всхлипов и вопросов о том, почему Петрополус с ней так поступил — пока не решила, что звучит привлекательнее. Она пыталась немного отвлечь или разговорить соседку, даже откопала в своей заначке ее любимый зефир в виде животных, но ничего не то что не подействовало, а как будто усилило истерику Энид. Прекратив попытки успокоить ее, Уэнсдей стала просто ждать. В конце концов, рано или поздно подушка промокнет насквозь, закончатся бумажные платочки в упаковке, стены треснут от звуков плача — что-то прекратит раздувание трагедии из расставания. Аддамс несколько раз пыталась объяснить, что это кто-то мог писать за Аякса, но не была услышана. По крайней мере, Уэнсдей казалось, что Синклер все уж слишком гиперболизирует и на самом деле такой глубокой, ранящей будто ножом боли при обычном расставании априори быть не может. У нее же есть личный пример, это не безосновательный вывод. Она ведь сама столкнулась с чем-то подобным, когда узнала, что Тайлер, к которому она всеми силами себе старалась навязать симпатию, оказался Хайдом. Она в тот день, да и в последующие, даже не проронила и слезинки. Да, таких эмоций это не вызвало, но ее ситуация аналогична тому, что произошло с Энид. Сквозь хрипы до слуха Аддамс дошла просьба подать воды, сопроводившаяся медленными шагами к новой книжной полке около большого, мозаичного окна. Пока она отвлеклась на то, чтобы найти бутылку с любой жидкостью, потому что воды у нее по неведомой причине не оказалось, рыдания раздались с новой силой. Уэнсдей обернулась на звук. Энид тихо сползала по стене, прижавшись к ней со всей силы. Ее лицо было красным, как кровь из мутного пакетика, которую так любит пить Йоко Танака во время каждой перемены. Глаза опухли и покраснели от слез настолько, что не было видно белков, были только лопнувшие сосуды и отекшие веки. Рот то открывался, то закрывался, часто-часто, видимо, у Синклер даже дрожали зубы. Она судорожно вдыхала и выдыхала, шмыгая носом. Салфетки, по всей видимости, закончились: около кровати их образовалась такая куча, что из этой макулатуры можно было бы собрать пару-тройку деревьев. Энид скрестила руки на груди и потерла себя за плечи, окончательно рухнув на пол. Завыла так жалобно, что было невыносимо слушать. Не надоело и не громко — стоны и всхлипы проникали прямо в черную душу Аддамс, вызывая мурашки по всему телу. Когда Синклер подняла голову от робко сложенных колен, она заметила, как по щекам слезы стекали уже не одна за другой, а двумя нескончаемыми ручьями. Стало невыносимо больно наблюдать за этой сценой самоуничтожения, но на большее она не была готова. — Почему он... так со мной обошелся? Я настолько никчемная, что меня никто не может полюбить? И Энид сжалась в комочек на холодном деревянном полу, а у Уэнсдей сжалось ее холодное сердце. И что-то щелкнуло в этот момент где-то глубоко внутри. Лед тронулся. Аддамс уронила стеклянную бутылку с голубой жидкостью и даже не заметила, что та разбилась. Сейчас было не до этого, важнее было поддержать подругу. Она не помнила, как оказалась рядом, в какой момент позволила себя обнять и вытирать о ее новый клетчатый свитер слюни, сопли и прочую биологическую жидкость — тоже выпало из памяти, но если это хоть немного поможет, то она ничего не имела в качестве возражений. Во внешнем виде ничего не поменялось, но в этот самый момент она сидела на полу, рядом со свернувшейся комочком Энид, и играла роль салфетки для слез, поглаживая ее по волнистым светлым волосам, раскрашенным на кончиках цветными мелками. Иногда приходится пересиливать себя и совершать те поступки, на которые, казалось, не пойдешь и под дулом пистолета — и это было как раз такого рода мероприятие. Уэнсдей не разделяла чувств Синклер, но понимала, что так нужно. Даже начала шептать какие-то слова поддержки, само собой, в духе банального "все образуется", но откуда ей знать, образуется ли? В любом случае, Энид нуждалась в ней так, как никогда прежде. И Аддамс готова была сделать исключение. Она была способна сопереживать другому и шла на это осознанно. Одной ей известно, но в голове Уэнсдей промелькнуло, что она не такая уж и черствая, как о ней думают многие. Она просто привыкла подавлять эмоции, держать их в себе, а не выражать. Для нее это — признак слабости, все действия могут быть использованы против нее. Энид проплакала так долго, что Аддамс заметила, как на небе за их контрастно разрисованным окном из-за туч уже выглядывал полумесяц. Она наклонилась к уху Синклер, чтобы сухо и холодно сказать что-то утешительное, но не могла четко сформулировать мысль без розового и пушистого. Милый дружеский жест поддержки прервал громкий, резкий стук в дверь комнаты.