90 секунд

Юнги подается чуть ближе и касается губами маленькой родинки на верхней губе Хосока, вызывая у того тихий смешок. — Это какой-то фетиш? — Чон указательным пальцем стучит парню по носу. Они лежат на боку лицом друг к другу на кровати, оба в домашней одежде Хосока. За спиной блондина теплым приглушенным светом горит лампа. За окном уже глубокая ночь, и они давно должны были лечь спать. — Возможно, — усмехнулся в ответ Мин. Он ни за что бы не признался в своем тайном и безумном желании сделать это вот уже сколько времени. Он все еще не знает, где проходит граница, и отчаянно боится ее переступить. Сейчас все прекрасно, но все может рухнуть в одну секунду. Из-за него. Так же думает и Хосок. Он не позволяет себе лишнего, борясь с желанием дать полную волю своим рукам. Все, что он сейчас может — провести кончиками пальцев по волосам Юнги, едва касаясь того. Брюнет прикрывает веки и подается ближе к прикосновению. Сейчас им не нужны слова. Следующие несколько недель только разговоры и будут их связывать. Печаль тягуче заполняет сердце Хосока. Он обещал себе не утягивать Юнги в неопределенные отношения, когда тому уже разбили однажды сердце таким образом. Он хотел бы остановить время и остаться здесь навсегда. — Прекрати уже хоронить наши отношения, — Юнги пододвигается поближе и обнимает Хосока, утыкаясь носом тому в ключицу. — Что? — Чон отвечает на объятие, пальцами перебирая позвонки парня сквозь тонкую ткань футболки. — У тебя на лице все написано. Ты борешься сам с собой и боишься, что сделал неправильный выбор, — Юнги дал ему секунду обдумать сказанное, — Это не так. Ты успешно завершишь работу, вернешься в Корею, и я буду встречать тебя с самым дурацким букетом цветов, какой только сможет сделать флорист. — Хочу, чтоб там был подсолнух, — Хосок улыбнулся, представляя эту картину. — Я позабочусь о том, чтобы он обязательно там был, — смех брюнета приятно пощекотал кожу. Юнги оставляет невесомый поцелуй на ключице Хосока, затем перебирается к губам и, медленно проведя языком по нижней губе парня, наконец, целует его. Блондин прикрывает глаза, погружаясь в этот поцелуй как в омут, забывая дышать и отчаянно сжимая в своих объятиях Юнги. Пальцы брюнета пробежались по спине Хосока, и теперь щекотали его затылок, зарываясь в светлые волосы. — Кажется, скоро уже рассвет, — едва отрываясь от поцелуя, шепчет Юнги, ухмыляясь. Хосок, смеясь, одной рукой дотягивается до лампы и выключает ее. Комната погружается во тьму, и какое-то время им обоим не видно ни зги. — Встретим его? — Хосок поворачивается на спину, так что Юнги лежит с ним в обнимку, положив голову на грудь. — Еще пара часов. Выдержишь? Нет. Он абсолютно не выдерживает происходящее, от которого хочется кричать во всю глотку. И не известно, радостный это будет крик, либо вопль отчаяния. Но вместо правды еще одна ласковая улыбка. — Конечно. Расскажи мне о себе. О своей семье. Юнги напрягается и на минуту застывает, словно бы перестав даже дышать. — Это не слишком веселая история, — монотонно выдает парень наконец. Хосок тут же пожалел, что поднял эту тему. — Прости, если не хочешь, ничего страшного. — Нет, все в порядке, — пальцы Юнги крепко сжали футболку Хосока где-то в области ребер, — просто дай знать, если мне нужно будет остановиться. Юнги начал свой рассказ с самого детства, не утаивая никаких деталей. Он описал дом, в котором вырос, и его любимую комнату с большими окнами и старым черным роялем, что передавался из поколения в поколение. Его мать, будучи преподавателем в музыкальном колледже, прекрасно играла, и он часто подглядывал за ней из-за приоткрытой двери. Музыка всегда радовала его, поэтому он с большой радостью стал обучаться игре сам. Иногда они играли с матерью в четыре руки, и это были лучшие мгновения его детства. Самые счастливые минуты он провел именно там, в пустой комнате с одним только роялем. Отец Юнги был строгим человеком, и проявление нежности и заботы были ему абсолютно чужды, поэтому ни Юнги, ни его старший брат никак не могли найти с этим человеком общий язык. Всю любовь они получали только от матери. Он была самым крепким стержнем этой семьи. Мама умерла, когда ему стукнуло пятнадцать, и в доме появилось табу на любую музыку. Отец, будучи и без того обычно отстраненным, вовсе перестал уделять внимание детям. Остался только он наедине со своим горем. Юнги никогда не видел, как плакал этот человек. Даже на похоронах он молча наблюдал за портретом покойной супруги, игнорируя всех. Эмоции порождала в нем только музыка, всколыхивая болезненные воспоминания. И тогда в его глазах появлялся первобытный гнев, в порыве которого он мог уничтожать все, что видит на своем пути. Рояль, как главное порождение этой ненависти стал самым запретным предметом в доме. Однажды, оставшись дома один, Юнги пробрался в ту комнату и стал играть на рояле все мелодии, каким только успела научить его мама. Он знал, что последует за этим, но жажда ощутить присутствие матери хотя бы таким образом была сильнее любого чувства самосохранения. Играя на рояле, мальчик впервые за долгое время почувствовал себя таким счастливым и умиротворенным, что не променял бы эти минуты ни на что. Он не заметил, как домой вернулся отец. Тот сразу же ворвался в комнату и напал на Юнги с кулаками, беспощадно нанося удары, куда только мог, а после — запер в чулане на два дня с бутылкой воды и ведром, чтобы справлять нужду. Когда отец выпустил Юнги, тот не сказал ему ни слова, и с тех пор мальчик ни разу не прикоснулся к роялю. Он уехал в Сеул, едва ему стукнуло восемнадцать. К этому времени его брат уже переехал за границу, и они поддерживали связь постольку поскольку. У Юнги почти не было накоплений, не было никакого четкого плана — он просто вырвался из логова тирана, которым стал его собственный отец. Жизнь в Сеуле поначалу не была такой радостной, как он когда-то думал: парень работал днями и ночами, оплачивая свое жалкое жилье, а в свободное время стал писать рэп и выступать в местных баттлах под псевдонимом Suga. В один из таких вечеров он случайно познакомился с Ю Кихеном, который уже тогда был талантливым певцом под крылом известной компании. Юнги признался ему, что немного пишет музыку, и Кихен, оценив эти труды, легко нашел для него новую работу. Юнги стал писать музыку для разных рекламных роликов, а когда немного освоился, написал песню для самого Кихена, после успеха которой, его талант, как музыканта наконец, признали. Юнги больше не выступал сам, но писал прекрасные песни для других артистов и саундтреки к фильмам, играм и дорамам. Он перестал хвататься за все подряд, став принимать только интересные ему самому предложения. Таким образом, всего одно случайное знакомство выстроило всю его жизнь. — Почему же тогда Agust D? — спросил Хосок, когда Юнги закончил. — Это «Suga» и «Дэгу», откуда я родом. Где-то в глубине души Юнги все еще очень любил свой город, ведь именно там навсегда остались воспоминания о его матери, и зародилась его любовь к музыке. Он смог стать тем, кем стал, только благодаря этому. — Кажется, светает, — Юнги бросил взгляд на окно. — Черт, у меня же закатная сторона, — рассмеялся Хосок. Они быстро вскочили, накинули толстовки и побежали на крышу дома, которая, к счастью обоих, оказалась не заперта. Холодный воздух пробирал до костей, поэтому они прижались друг к другу, стуча зубами в ожидании первых лучей солнца. — В моем сознании это было более романтично, — усмехнулся Юнги, все еще подрагивая. — Пока ты рядом, я готов хоть на извержение вулкана смотреть, — рассмеялся Хосок, покрепче обнимая парня. — Извержение вулкана — это круто, я бы посмотрел, — брюнет всерьез задумался над этим. — Но все же лучше в теплой кровати на ноутбуке. — Да, — кивнул в ответ Юнги. Они шутили, целовались и немного танцевали, не разжимая объятий, чтобы согреться, а когда рассвет набрал силу, стали разглядывать сонный город вокруг них. Людей на улицах еще было не видно, и только редкие машины быстро проезжали то тут, то там. Новый день неизбежно наступил. В аэропорту было как всегда чрезвычайно людно. Хосок давно уже не летал на самолетах, поэтому немного нервничал из-за предстоящего полета. А может, дело было вовсе не в нем, а в скором расставании с Кореей, его домом и Юнги. В любом случае, на душе было так не спокойно, что парень никак не знал, куда деть руки. Он то теребил свой паспорт, то касался часов на запястье, то доставал мобильный, бездумно тыча в разные приложения, чтобы снова убрать его после в карман. Юнги стоял поодаль, прислонившись к колонне, без единого движения ожидая, пока Хосок зарегистрируется на рейс и сдаст свой багаж. Блондин бросил взгляд на него, улыбнувшись самому себе: одетый в большую черную толстовку Хосока, с темными растрепанными волосами Юнги был похож на маленький уставший комочек тьмы. Чон нашел это чрезвычайно милым. Ему хотелось бросить все и кинуться обнимать парня, пока руки не отвалятся. Он тряхнул головой, возвращаясь к реальности. Получив свой посадочный талон, Хосок поспешил обратно. Теперь он точно летит к Чимину, отступать уже некуда. Парень улыбнулся, вспомнив, как они с Тэхеном и Намджуном буквально вломились в аэропорт в попытке поймать Чимина, пока тот не успел сесть на самолет. Они все пожелали ему удачи, и это был последний раз, когда Хосок видел вживую Пака. Теперь им предстояло встретиться вновь. Блондин махнул рукой Юнги, все еще пытавшемуся слиться с колонной, когда его словно молнией поразило осознание. Прощаясь с Чимином в этом самом зале в аэропорту, Хосок почувствовал чей-то взгляд. Он обернулся всего на мгновение, увидел парня, в чьих глаза читалась боль даже сквозь десяток метров между ними, и вернул свое внимание друзьям. Тогда он не придал этому никакого значения. Сейчас он знал, что это был Юнги. Все это время правда была прямо перед его глазами, и он не заметил. На негнущихся ногах Хосок продолжил свой путь к парню, остановился возле него и отключился. Он буквально стоял, без единой эмоции уставившись на Юнги, но видел не его, а того парня из прошлого. Внутри образовался вакуум, черная дыра, в миг засосавшая в себя все, до чего только дотянулась. Хосок не мог выдавить из себя ни слова, ни движения — ничего. Он как кукла, не моргая, утопал в воспоминаниях того дня — Хосок, что случилось? — Юнги, сократив расстояние, коснулся плеча парня, пытаясь поймать его взгляд. Невольно Чон дернулся от этого прикосновения. Он чувствовал себя грязным и использованным, его мутило от потока информации, проходящей сквозь голову с такой скоростью, что хотелось кричать. — Эй, что такое? — почти что прошептал брюнет, все еще находясь крайне близко к нему. — Это был ты, — голос Хосока звучал как сломанный инструмент. Он весь сейчас был как сломанный инструмент. Он ничем не мог себе в этом помочь. Никто не мог. И тем более не мог Юнги, в глазах которого он видел вину и ужас осознания. Он все знал. Он знал. — Хоби, — Юнги попытался схватить парня за руки, но тот уже сделал несколько шагов назад, — Прошу, позволить мне объяснить. Хосок покачал головой, обнимая себя за плечи: его била дрожь, и он сам себе был противен. Он чувствовал себя жалким. Он знал. Он знал. Он знал. С какого момента? С первой встречи? До нее? — Нет, нет, нет, — он делает еще шаг назад, отчаянно размахивая головой, — Не трогай меня. Юнги не смеет пошевелиться — лишь с надеждой смотрит на искаженное болью лицо. Он знает, что ни одно слово им сейчас не поможет, и он не сможет это объяснить. Но он должен попытаться, должен сделать хоть что-то. — Хосок, — тихо молит он, — пожалуйста. Его ожидания разрушаются, когда парень возвращается в реальность и смотрит прямо ему в глаза. Хосок не плачет, не кричит, не проявляет более никаких эмоций. — До свидания, Юнги, — произносит Хосок и разворачивается, не дождавшись ответа. Блондин быстро ускользает в толпу, протискиваясь между людьми в надежде как можно скорее исчезнуть из поля зрения Юнги, скрыться где-нибудь в туалете и дождаться там посадки на самолет. Сердце барабанной дробью стучит в ушах, вызывая тошноту. Ему сложно фокусироваться хоть на чем-то, он едва разбирает, куда на самом деле идет. Нужно успокоиться, просто перевести дыхание. Оказавшись в туалете, он извергает все содержимое желудка и, прижавшись затылком к стенке кабинки, закрывает глаза. Просто отвратительно. И мерзко. Ему бы сейчас помыться, стереть с себя все эти прикосновения человека, который оказался незнакомцем. Где-то в глубине души он понимает, что все гораздо сложнее. И рациональная его часть осознает, почему Юнги солгал ему. Но для принятия нужно время. Все будет хорошо. Обязательно будет, когда остынет и уляжется. А сейчас он летит к человеку, которого Юнги когда-то любил. К его некогда лучшему другу. К звезде русского балета Пак Чимину.