Пэнлай не существует

Хэлянь И боится. Он сам не знал о существующем страхе, пока не столкнулся с ним лицом к лицу: перед глазами все ещё стоит картина того, как Хэлянь Пэй душит А-Шу и кричит неразбериху как одержимый. — Просто выговорись и не больше накручивай себя, дагэ, — просит Цзышу после того, как увидел изрядно потрёпанного Хэлянь И, открывшего ему дверь в свою квартиру. Повсюду обертки из-под еды быстрого приготовления, мелкие безделушки Су Цинлуань, которые та оставила без сожалений: смешные крючки на стене с рожицами из мультфильмов — именные, сделанные на заказ; пуфик оранжевый в сером коридоре с такой же, цвета спелого апельсина, подставкой для зонтиков. Две картины: с пейзажем раскинувшейся сети озер и видом на высушенную веками Таримскую впадину, с найденными там относительно недавно древними захоронениями. Жизнь Хэлянь И теперь похожа на последнюю картину: такая же пустота внутри, всё погребают собой пески. Или это пыль? Крайне редкая растительность, далеко до живительной воды, и он сам посреди этого ада при жизни как похороненный. Все валится из рук, брату мерещится призрак, девушка бросила, отец… — Его оставят в отделение душевнобольных надолго, А-Шу, — с жёсткостью, которой не было в нём самом, он говорит это Цзышу. Чтобы чувствовал, что рядом есть кто-то надёжный, кто всё решит, всегда поможет. А-Шу всегда был ближе к нему, чем к кому-либо ещё. А значит, Хэлянь И должен быть достаточно сильным, чтобы его поддержать. Но вся показная выдержка трещит по швам, показывая раскопанные и истерзанные временем захоронения Таримской впадины души Хэлянь И, а не его внутренний стержень. Чжоу Цзышу сочувствующе кивает, негласно принимая его право на то, чтобы пытаться выглядеть уверенно, берёт его за руку и уводит в сторону гостиной. Усаживает на кресло, подталкивает поближе столик на колесиках, потом выходит и возвращается с кружкой чая, которую вкладывает ему в руку. Сам садится на пол, стащив подушку с маленького диванчика. — Рассказывай, — требует он. А что говорить? Отец, когда он недавно его навестил, при его появлении орал как резанный, угрожая адом, карой небесной. Обещал спустить на него «стражу» и казнить. Хэлянь Чжао и Хэлянь Ци были рядом с ним в тот момент, и каждого из них старший господин Хэлянь слёзно просил держаться подальше от младшего сына. «Мальчики, вы не понимаете, он всех вас погубит! Ты, Ци-эр, будешь обвинён в разврате и тебя запрут в темнице, а Чжао-эр погибнет на поле боя под его руководством. Я хочу переписать всё наследство на вас, чтобы ему ничего не досталось!» — хватался он за сыновей, пока санитары не оттащили. Но к ним он и не проявлял убийственных намерений. А к Хэлянь И его разумно не подпускали. Цзышу же предусмотрительно не позвали тогда. Как будто Хэлянь И нужно его наследство! У него в финансах все идёт хорошо — единственная отдушина, среди всего творящего бедлама, это работа, где все налажено, винтик к винтику. Ему не нужны ничьи подачки, он всего добился в этой жизни сам, в отличие от родных братьев и того же А-Шу. Которых он не обвиняет ни в чём. Только отца, и лишь за то, что тот к нему так несправедлив. — Дагэ, прости, что ещё и я доставляю проблем тебе… — Не доставляешь, — отрезает он, недовольно покосившись. — Кто угодно, А-Шу, только не ты. Чжоу Цзышу ему болезненно улыбается. Синяки и мешки под его глазами теперь ещё заметнее, следы удушья на горле из фиолетовых, наконец, превратились в жёлтые — ещё неделя-полторы и совсем пройдут. — Мне не помогает терапия, дагэ, — озвучивает тот вдруг признание. — Я мало того, что вижу теперь его во сне и в отражениях, но теперь ещё и… так. — Как это «так»? В зрачках Цзышу отражается лишь сам Хэлянь И, тёмно-зелёное большое кожаное кресло с деревянными вставками по бокам, где тот сидит, часть стеклянного столика на колесиках с двумя ярусами и с золотистой окантовкой по периметру. Но тот видит иное. — Он стоит прямо за тобой, брат. И, мне кажется, он недоволен. Несколько дерзко со стороны Хэлянь И так делать, и это наверняка звучит обидно, но он не может себя перебороть. — А-Шу, ты точно принимаешь все таблетки? — конечно он не верит, что за его спиной кто-то стоит. Кто бы мог пробраться сюда в такой час? У младшего члена семьи Хэлянь не имелось круглосуточной охраны, он не ахти какой важный человек, да и супергероем с молниеносной реакцией не является. Но вряд ли бы пропустил, если бы в его квартиру на седьмом этаже забрался бы кто-то, когда он целый день провёл в ней после посещения отца в лечебнице. Вздохнув, Цзышу меняет позу сидения на полу, теперь прижимая к себе ноги, касаясь их руками. Укладывает подбородок поверх. — Принимаю. Я же говорил, что они не действуют. Альтернатива теперь только соседняя палата рядом с дядей Пэем, — невеселый выдох. — Я нормальный, ясно? — резко выдает господин Чжоу. И одновременно с этим Хэлянь И произносит: — Тебе там не место. Как хорошо, что хоть они друг у друга есть. Понимающие, всё принимающие друг в друге. Хэлянь И в Цзышу — робость, мягкость, злость, упрямство. Цзышу в нём — настойчивость, тоже упрямство, волнение по поводу и без, ум. Они улыбаются друг к другу кривовато, младший господин Хэлянь И отпивает немного уже остывшего чая, а Чжоу Цзышу глядит на то, как он это делает. И попеременно косится на что-то за его спиной. — Расскажи мне, что он там творит, что ты так нервно посматриваешь? — Ты смотрел записи видео, что я присылал? — не отвечает на его вопрос Цзышу, не отрывая взгляда от какой-то точки за спиной, потому Хэлянь И не выдерживает и оборачивается: естественно, там никого нет. Только окно, выходящее на ночной город, на его огни фонарей, на видневшуюся вдали автомагистраль, занавешенное полупрозрачными и тусклыми, серо-жёлтыми шторами. Хэлянь И открывает видеозаписи только по просьбе Цзышу. На последней из них он увидел, как А-Шу, боявшийся собственной тени, лёг в страхе спать, а через некоторое время проснулся и вырвал страницы из дневника. Наутро же ничего об этом не помнил. Во сне Цзышу немного полунатил, но, сделав дело, лёг обратно. Даже из комнаты не вышел, пока был в таком состоянии. — Поставь замок на записи. Копируй их на несколько носителей. И я бы хотел постоянно ночевать у тебя, потому что… Ты ходишь во сне. Сам уничтожаешь страницы. Вздрагивая, Цзышу пытается ужаться, стать меньше, чем он есть, лишь бы его никто не видел. Хэлянь И решил сказать ему правду, но теперь не знает, правильно ли поступил. — Не нужно, И-гэ. — А-Шу, я настаиваю… — Знаешь, что он сейчас делает? — у Цзышу безумный взгляд, от которого хочется отшатнуться. Большой силы воли стоит не вжаться в кресло в попытке слиться с ним. — Скалится. Как лиса на свежее мясо. А еще… Мне кажется, что он хочет тебя убить. Отлично, сначала родной отец, теперь галлюцинация брата. Кто будет следующим, вот что интересно Хэлянь И. Чтобы как-то поддержать разговор, который зашёл вообще куда-то не туда, он спрашивает первое, что приходит на ум: — Этот призрак разговаривает с тобой? Задумавшись, Цзышу отрицательно мотает головой. — Я читаю слова по губам; во сне слышу его голос, а наяву — нет. — И что он говорит? — Цзышу мнется с ответом и Хэлянь И становится не по себе. — Скажи мне, — звучит чуть нервнее, чем хочется. Подняв на него опущенные до этого в пол глаза, глубоко вздохнув, господин Чжоу говорит: — «Солнце уйдет на убыль, а луна восстанет вновь». Хэлянь И облегченно смеется: думал, что там будет что-то захватывающее и страшное, а призрак говорит А-Шу естественные вещи вроде неизбежности заката. — Это нормальное явление, брат. После заката наступает ночь, потом рассветает, и наступает день. — Не понимаю. Слишком быстро. Повтори медленнее. Губы Цзышу движутся, пытаясь впитать в себя значение слов. Те, которые он произносил на памяти Хэлянь И лишь в детстве, в музее, куда отец приводил его и братьев. «Ваше Величество. Его Величество». — Дагэ, я кажется… Нет, я не буду это говорить. Хватит. Хватит этого маразма. Хэлянь И, как и его брат, умеет читать по губам. Призрак сказал ему: «Солнце — это Его Величество. А луна, моя луна — ты, А-Сюй». Чжоу Цзышу тоже боится, как выяснилось. Но хуже всего для него теперь было только стать таким же, как Вэнь Янь. Запертым, непонятым, загубленным. Несвободным. Для Хэлянь И всё тоже трагично: таким был ещё и его отец, и если Цзышу ещё как-то справляется, несмотря на то, что сам так не считает, то Хэлянь Пэй загремел в больницу, и, скорее всего, на долгие годы. И с этим он не мог ничего поделать. В кои-то веки их совместные посиделки на двоих не приносят душевного успокоения.

***

— Проходите, господин Чжоу. Кабинет доктора Чжао стал привычен настолько, что Цзышу смог бы ориентироваться в нем даже лишившись зрения. — Как успехи? — мягко поинтересовался Чжао Цзин, посмотрел на него доброжелательно, но явно осторожничая. Скосив глаза на часы, Цзышу выдохнул. Это всего лишь час. Он выдержит. Вот только эта наглая физиономия криво смотрит на него из отражения на застекленном циферблате. Несмотря на то, что Цзышу с ней иногда разговаривал, она всё равно нервировала. Страшно видеть то, чего нет на самом деле, чего не видят другие. — Я уговорил пообщаться с нами об А-Яне доктора Вэня, учитывая то, что результатов у нас практически нет. Мне кажется, что совместный подход был бы уместен. Вэнь Юй ничуть не изменился с тех пор, как Цзышу с ним виделся последний раз. Тот же белый халат поверх обычной серой водолазки и тёмно-синих брюк, морщинистое лицо с прямоугольными очками на переносице, тот же выдающийся нос, карие глаза. Последние только казались слишком маленькими и близко посаженными на таком большом лице с огромными линзами очков на переносице. Родинки не было под глазом. Рост такой же высокий как во сне-воспоминании о Вэнь Кэсине, и всё же уступает ему незначительно. Но сходств очень много. Поставив их рядом, точно можно сказать, что они — отец и сын. Конечно, совместный подход к его видениям во сне и наяву был бы уместен. Очень даже. Только вот доктор Вэнь сам отказался от лечения Цзышу. Что изменилось? Происходящее вызвало у господина Чжоу сплошной скепсис и недоверие. И было отчего. Вэнь Юй попросил переговорить с ним наедине. — Скажите, видите ли вы А-Яня во сне? Рассказав о том, что так и есть (не понимая, откуда Вэнь Юй знает эту информацию, потому что, Цзышу уверен, Чжао Цзин бы не сказал ему), господин Чжоу спросил, что послужило причиной этого вопроса. Поза Вэнь Юя выглядела нервной и, если это можно так назвать, одновременно полной от радости. В такой-то плачевной ситуации. — Просто я, А-Сюй, тоже его видел. Он рассказал Цзышу то, от чего волосы встали дыбом на теле. В день, когда господин Чжоу впервые оказался в кабинете Вэнь Юя, вместо своего отражения доктор увидел существо, с похожим на него лицом, но не его собственным, которое повторяло его действия (коснуться волос, поправить складки одежды), однако запуталось пальцами и сильно отросшими, практически чёрными, ногтями в длинных прядях. Оно беззвучно расхохоталось на сказанное: «Скройся с глаз моих, чудовище». А потом, когда Вэнь Юй принимал таблетки, оно недовольно поморщилось, забарабанило беззвучно пальцами по серому подлокотнику своего каменного сиденья. И выдало, не раскрывая губ, но этот голос звенел в ушах врача, перекрывая тиканье часов: «А-Сюй был…интересен, Жуюй». — И теперь, вдруг, я стал от этого свободен. Никакие таблетки сильно не помогали раньше, но тут появились вы и как-то само-собой всё исчезло. — Вы пришли поделиться радостью? — язвительно спросил Цзышу, закидывая ногу на ногу, сидя в угловом кресле. Вэнь Юй его бесил. Показной добротой ранее, а теперь вот этой своей радостью освобождения. Тем, что запер сына в психушке. А тот так наивно и почти по-детски говорил: «Надеюсь, папа Юй заберёт меня». Но «папа Юй» думал явно о чём угодно кроме сына, и Чжоу Цзышу увидел это ясно как день за окном. А импровизированную могилку тот сделал лишь для того, чтобы упиваться жалостью к себе и своей разрушенной жизни. — Зачем вы запихнули его в психбольницу? Разве он был настолько опасен? Цзышу уже слышал душещипательную историю о том, как тот пытался убить Чжао Цзина. И всё же за всем этим крылось что-то еще. Чжоу Цзышу не психолог и с пониманием чувств других людей у него возможно были некоторые проблемы, однако он мог видеть суть вещей. Его чутье подсказывало ему, что Вэнь Юй был достаточно холодным родителем. Безразличным. Который столкнулся с последствием своего равнодушия, когда уже было достаточно поздно что-то менять. И даже тогда он самонадеянно занимался самолечением, лишь калеча, но не исцеляя. — Был, — взгляд Вэнь Юйя посерьёзнел. — А-Мяо часто жаловалась, что А-Янь кидается веерами в тех, кто ему не нравится, потом эти проблемы из-за холода — слово скажи не так о его непонятной боязни, как он срывался и начинал крушить всё подряд. Я не часто бывал дома тогда, работал и учился, но тоже заставал эти сцены порой. А потом он пару раз попытался убить доктора Чжао. И мы решили, что лучше будет отвезти его к большему профессионалу в психических делах, потому что мы с А-Цзином лишь психотерапевты. Но не психиатры. Мы пытались справиться с этим всем, но... — Он звал Вас. Надеялся, что Вы его заберёте. Вэнь Юй не выдержал взгляда Цзышу и отвернулся. — Вы его даже не искали. — Ещё как искал! Три года подряд я ходил по всем инстанциям, чтобы понять, как он сбежал из изолятора, куда пропал, зачем, к кому… — Цзышу зацепился за нужное слово. «Изолятор». А видел ли тот, в каком состоянии Вэнь Янь там находился? Разодранную местами грязную смирительную рубашку, синяки на руках и совсем маленькие — на щеках, на которые слишком сильно надавливали в поисках болевых точек, чтобы юноша от боли сам открыл рот и в него втолкнули дозу лекарств? Судя по выражению лица Вэнь Юя — тот видел, знал обо всём. И ничего с этим не делал. — И вообще, — тон голоса старого доктора Вэнь заледенел, — откуда вам хоть что-то знать о моём сыне?! Гнев. От правдивости чужих слов. Цзышу захотелось рассмеяться на это, но он уловил движение в блеснувшем вдруг циферблате. И шарахнулся, пытаясь вжаться в своё сидение, потому что существо с лицом А-Яня или Вэнь Кэсина дико беззвучно хохотало, смотря на препирательства Вэнь Юя и Чжоу Цзышу. Оно лениво обмахивалось измазанной в чём-то красном рукой, и капли падали на лишённое красок лицо. Это не человек. Чудовище. С ликом того, кто во сне был столь красив и изящен, уродливое безобразное нечто, ведущее себя сейчас как животное, дорвавшееся до мяса. Растерзавшее его отросшими, почему-то чёрными, ногтями, а теперь — игравшее с ним. — Господин Чжоу? — ворвался голос Вэнь Юя в мысли, и Цзышу встретился с ним глазами, растерянный. — Он… там. Сидит с длинными волосами, на троне и… играет куском чьей-то плоти как кот с мышью. Вэнь Юй вздрогнул, глянул туда, куда смотрел Чжоу Цзышу. Часы просто тикали, как и раньше. Цзышу их больше не боялся, ведь есть вещи и похуже. — Вы его видите? — Вэнь Юй достал из нагрудного кармана маленькую чёрно-белую фотографию, какие обычно делают на паспорт. Короткая стрижка, выразительный взгляд даже на безэмоциональном лице, тот самый нос, эти губы, которые в отражении складываются в усмешку. — Он самый. — А-Цзин! — Вэнь Юй отошёл на приличное расстояние от Чжоу Цзышу. Переговорив с доктором Чжао, Вэнь Юй предложил Цзышу лечь в психбольницу. Начал всячески уговаривать, давить, рассказывать о благоприятных условиях… — Я видел эти условия, доктор Вэнь. И должен сказать, что надо действительно не любить своего сына, требующего простого внимания к себе, чтобы просто сбагрить его как мусор, когда что вы, что доктор Чжао, пытались лечить его, наплевав на то, что с родственниками лучше самостоятельно терапию не проводить. Его надо было отвести к другим врачам сразу, исключить тревожные моменты и ситуации, а не тешить своё самомнение и эго возможностью лечить сына и племянника. Надо было уделять больше внимания ему, а не пропадать часами на работе... — Вы поймёте меня только тогда, когда у вас будут собственные дети! Я не мог доверить его кому-то другому! Цзышу ощущал садистское удовольствие от сказанного. Внутри какое-то существо, которым он сам постепенно становился, которое отбрасывало тень с плащом, развевающимся со спины, довольно урчало и требовало добить противника. — Вы же его и сгубили. А-Янь звал вас до последнего в больнице, а потом… Потом, видимо, болезнь его просто поглотила, не оставив от прежних чувств ничего. И так, вместо Вэнь Яня, появился Вэнь Кэсин. Мерзкая тварь, похожая на Вэнь Кэсина из сна, беззвучно рассмеялась. Цзышу пытался в голове попробовать воспроизвести как бы звучал его смех, но не получилось. — И всё же, господин Чжоу… Я бы хотел, чтобы вы обдумали наше предложение. Боюсь, вам все же могут помочь только специалисты… — Я лучше просто сменю ненадолго обстановку, а потом заявлюсь к вам, и мы снова поговорим. Или не заявлюсь... Я ещё не решил. — Цзышу встал, собираясь уйти. — А пока… Всего хорошего! — Но, господин Чжоу, хотя бы скажите, куда поедете?! — Да хоть на мифический Пэнлай, лишь бы подальше от вас хоть ненадолго! Отблеск в часах полыхнул зелёным мистическим огоньком, Цзышу мельком увидел удлинившиеся ногти — да когти это, самые настоящие! — и выглянувшие из-под раскрывшихся в смешке губ пилообразные зубы. Его передёрнуло и он выбежал, хлопнув дверью. И всё же, несмотря на внутреннюю дрожь, решил, что лучше уж галлюцинации, чем лицемерные люди без совести. Со своим сознанием он как-нибудь справится. А с отвращением и тошнотой при виде доктора Вэнь Юя — вряд ли.