Пэнлай не существует

Кто бы что не говорил, Цзышу чувствует себя нормальным. Он спокойно общается с людьми, ни на кого не набрасывается, таблетки исправно пьёт, необходимые видео записывает, постоянно отправляет их Хэлянь И, чтобы тот знал, что он жив, цел, здоров. Вот только после клиники, где пообщался с докторами Вэнем и Чжао, ноги Цзышу сами его приводят сначала на автовокзал, потом на железнодорожный вокзал, потом вообще в какой-то мелкий городок с минимумом каких-либо коммуникаций: телефонная связь барахлит, но всё же работает, пускай и не так быстро, как хотелось. А оказывается он, на автопилоте своего гнева, где? — Чёрт побери. Обычные горы, с самым невинным видом, взирают на него сверху вниз. Молчаливо, без единого осуждения. — Куда ты пропал, А-Шу? Это что, горы? Хэлянь И по видеосвязи видит всё это великолепие. И даже собирается высказать всё, что думает по этому поводу, но, как и всегда, сдерживается. У Цзышу и жизни не хватит, чтобы отплатить ему за понимание, терпение. Может быть в следующей… — Тебя забрать? Скинь координаты. — Не надо, И-гэ. Хоть где-то, в кои-то веки, мне так спокойно… — Цзышу завороженно смотрит на птиц, летящих высоко в небе, на мелкие домики на каком-то отшибе. Никогда не замечал в себе страсти к отшельничеству, но, видимо, он и жизнь в большом городе всё же несовместимы. — Забирать не нужно. Но давай позовём Ци-эргэ и Чжао-гэ, и вместе проведём время? Как… как в детстве. До того, как я начал бояться. Сердце Хэлянь И тронуто до глубины души. Если это поможет А-Шу, он, наверно, готов его и из груди вынуть. Если они наконец-то все вместе соберутся… Иногда Хэлянь И кажется, что не будь брата Чжоу — он никогда бы не почувствовал себя своим человеком в семье. Цзышу — как сглаживающая углы шлифовальная шкурка. Несколько болезненный, из-за чего каждый в семье старается быть обходительнее что с ним, что остальными. Они дорожили друг другом, каждый из членов семьи. — Конечно, брат. Давай, я позвоню Чжао-гэ, а ты — Ци-эргэ? На удивление оба соглашаются, хотя их трудно было выцепить обычно из рутины. Жена Чжао-гэ, как оказалось, и вовсе ждёт ребёнка. — Боже, гэ, и ты молчал! Как ты мог?! — Ци-эргэ шлёпает старшего по коленке, остальные смеются. Все сидят у костра с раздобытой посудой на нём, в которой Хэлянь Чжао приготовил походную похлёбку. — Да это всё она, говорит: «Сглазят ещё, так что молчи, пока не разрешу!». Вот, разрешила и пинком отправила к вам. Я, на самом деле, очень рад. Скучал по нашим ранним посиделкам. — Мы тоже скучали, гэгэ, — говорит Хэлянь И, чьи глаза увлажнились. После всего навалившегося, это место просто рай при жизни. Чёрт разберёт, как Цзышу додумался сюда поехать, но это было лучшим решением. Хэлянь Чжао обнимает его, как и приткнувшийся сбоку Цзышу. — Ребят, ради такого дела, надо замутить сэлфи на память! Потом детям показывать будем! — Хэлянь Ци обходит их, пристраивается рядом с Цзышу. Получилось так, что Цзышу чуть ли не внизу находится, практически посередине, но явно очень доволен этим. Какие они дураки были в детстве, что раньше мало времени проводили вместе! Зато сейчас можно и нужно навёрстывать. — А-ну, быстро, все сказали свои любимые слова! Обычное «Скажите «Сыр!»» эти молодые люди не воспринимали. — Семья! — радостно кричит Хэлянь Чжао. — Братство! — вторит Ци-эргэ. — А-Шу, — улыбчиво говорит Хэлянь И, за что получает тычок в бок от своего младшего. — А-Син, — тихо и бездумно шепчет Цзышу одновременно с громкий щелчком смартфона Ци-эргэ. Насмеявшись, потратив кучу шуток, они спокойно едят вскипевшее варево авторства Чжао-гэ и разваливаются после прямо на земле. Начинает холодать, появляются первые звёзды на небе. Цзышу чуть начало потряхивать, и тогда Ци-гэ отдаёт ему свою куртку. — Опять хочешь отморозить себе все конечности, а потом шипеть на всех как рассерженный кот? — Это было всего один раз! — тихо возмущается тот, кутаясь. — Ну да, — тянет Хэлянь И, — зато болел ты потом месяц. — И папа кормил тебя с ложечки как трёхлетнего! — поддакивает Чжао-гэ. Атмосфера из радостной становится махом грустной. И Хэлянь Чжао, когда-то бывший безумно нетактичным, сейчас наверняка вспоминает, почему ему было трудно завоевать расположение своей жены. Потому что, забывшись, он мог что-нибудь ляпнуть неуместное. И такое происходило практически всегда. — Простите, я не хотел… Я… — Хэлянь И в чём-то воспринимает его как большого ребёнка. Вот вроде добрый, умный, женатый давно и до скончания веков, ибо верный, заботливый, но иногда безмерно тупит, прямо как сейчас. — Ничего, Чжао-гэ… Все нормально, — просто выдыхает Цзышу, кутаясь сильнее в куртку. — Как он, кстати? — грустно глядит на Хэлянь И Ци-эргэ. — Так же, — мрачно усмехается Хэлянь И, — меня оскорбляет, Цзышу — то помнит, то нет, зовёт вас двоих и просит быть осторожнее. Состояние его ухудшается. Будто тает на глазах. Я не уверен… — мнется он перед выжидающими в волнении братьями. — Ох, как же это сказать… — Он умрёт? — в лоб спрашивает Чжао-гэ, и в кои-то веки Хэлянь И благодарен ему за прямоту. Он кивает ему. — Прогнозы неутешительные. Всё же возраст даёт знать свое. Я, конечно, попытаюсь вложиться средствами в лечение и так далее, но сердце у нашего отца уже совсем не то, что раньше. При выборе что спасать, начавшее шалить сердце или взбесившийся разум, сложно его вылечить. Повисает гнетущее молчание. — Я бы помог тоже, И-ди, но жена, сын… — Чжао-гэ неловко. Он ищет поддержки взглядом в Ци-эргэ, и тот словно даёт ему какое-то негласное разрешение на то, чтобы продолжить. — И дела в компании на самом деле не ахти какие. Отец последние годы не давал нам действовать в соответствии с ситуацией на рынке и… Дело всей жизни отца на грани банкротства. Хэлянь И особо никогда не вникал в его фирму, её особенности, потому вряд ли чем-то мог бы помочь. Но это не перестаёт быть горьким открытием. — Может, мы все вместе как-нибудь просто сходим к дяде Пэю? — взгляды всех троих устремляются на тихо молвившего Цзышу. — Я буду осторожен, если пойдем; хотелось бы, чтобы он был тут. Или просто увидеться. Чтобы всё было как раньше. Судя по переглядываниям старших, этот вариант им приходится не по душе. Не потому, что они не любили отца, а потому, что в их сердцах он уже далеко не на первом месте. «Семья!», кричали они. «Братство»… На душе Хэлянь И становится очень паршиво. Ему остаётся только продолжать попытки ухаживать за отцом, когда остальные его братья опустили руки, да платить за надлежащее лечение. И безуспешно пытаться пробиться через неприятие Хэлянь Пэя. — Давайте спать, — миролюбиво предлагает Ци-эргэ, и все как-то соглашаются с ним безмолвно. В маленьком снятом домишке одна на двоих комната принадлежала Цзышу и Хэлянь И. Они лежат каждый на своей кровати и сон не идет ни одному из них. — Скажи мне, А-Шу, — прерывает ночную тишину Хэлянь И, — ты слышал когда-нибудь имя «Бэйюань»? Цзышу поворачивается к нему лицом, отлипая от стены, нахмуривает брови, а сердце в груди Хэлянь И стучит почему-то о грудную клетку слишком громко, чтобы это можно было не услышать. Так ему кажется, по крайней мере. — Нет, И-гэ. — Жаль. А тебе снятся ещё те сны? Какие «те» — понятно и без уточнений. Странная задумчивость проскальзывает на лице его младшего брата. Он мягко улыбается ему и мотает головой. И Хэлянь И с облегчением выдыхает. Когда брат засыпает, Хэлянь И долго ворочается, но сам не проваливается в царство снов, потому что мешало бормотание с соседней кровати про какие-то грехи прошлой жизни, за которые обязательно придётся расплатиться в следующей. А-Шу мантры что ли читать какие-то начал для душевного успокоения? Утром трое братьев уезжают из этого прекрасного места, а Цзышу остается ещё на две недели. Благо, звонит по барахлящей видео-связи каждый день. И с каждым днём выглядит лучше, чем ранее. Хэлянь И надеется, что горный воздух его наконец-то излечил.

***

После отъезда братьев Цзышу долго бродил по местности: слушал рассказы местных жителей о том, что когда-то давно в этих землях обитали кочевники (как и на большей части древней территории страны), сходил в музей на выставку камней: посмеялся от того, что за время, которое не работал, даже не забыл разницу между сталагнатами, сталагмитами и сталактитами, рассказал об этом дагэ, а тот вообще в душе не чаял что это такое. «Какая-то каменная порнуха, ей богу, Цзышу. Достал со своими камнями, они у тебя и дома на полках, и в кровати, а ты ещё и полюбоваться в музее на них решил? Нашёл бы лучше себе девушку уже и женился!» — всё же записывать видеосообщения дагэ, пока тот на совещании — плохая идея. Сны больше не мучили. Призрак в отражении не появлялся после того, как Цзышу психанул и уехал на автопилоте из города. Не мифический и райский Пэнлай, как в старых сказках и мифах, которые он любил в детстве, конечно, но тоже сойдёт. Так он думал, любуясь красотами редких зелёных деревьев и горами, которые очень далеко, но, в то же время, были ближе чем когда-либо за последние три года. Умиротворяющая обстановка: минимум стресса, максимум гармонии. — А-Сюй, — Чжоу Цзышу резко обернулся на еле слышный, знакомо позвавший голос, который донёс вдруг усилившийся ветер. Человек, которому он принадлежал, находился на расстоянии вытянутой руки. Это лицо. Волосы, пускай и не такие длинные, но такого же цвета. Родинка под глазом, как знак того, что человек отмечен звездой счастья. Высокий, пускай и не в ханьфу, а в обычном чёрном пальто с воротом, утеплённом, в тёмных брюках и ботинках со слегка потёртыми носами, изрядно запыленные по бокам, будто за ними долгое время не ухаживали вовсе. Сами глаза, подобные своим цветом ореху. Он, черт возьми, знал их! Этот человек каждый раз в его сне бывал завален тоннами снега и льда. Цзышу же пытался руками, ногтями проскрести путь к нему, но абсолютно всегда это было бесполезно. У него в голове миллион мыслей и одновременно — ни одной. Горло перехватило от невозможности что-то сказать. Цзышу зажмурился, неверяще помотал головой, подумав, что окончательно и бесповоротно сошёл с ума. — Простите, я, кажется, обознался. Открыв вновь глаза, Чжоу Цзышу увидел как неловко улыбался ему, не открывая рта, тот, кого он звал в кошмарах Лао Вэнем. Но этот человек — живой. Не призрак, не галлюцинация, не чудище в отражении, не сон-воспоминание. Он из целой плоти и крови, с лёгким румянцем на щеке, ярким блеском в глазах, с мягкой улыбкой, доброй и нежной, как если бы встретил того, кого искал… Можно было бы сказать вечность, но люди столько не живут обычно. Цзышу, как утопающий, схватился за руку, вынутую из кармана пальто. Мужчина, его возраста — «Вэнь Янь же вроде младше на несколько лет, разве нет?» — поддержал его под локоть, потому что господина Чжоу не слушались ослабевшие вмиг ноги. Он посмотрел на него снизу вверх, а тот учтиво приобнял, не давая упасть полностью. И понял, что это и есть тот, кто ему был нужен. Всегда нужен, кого не хватало так, что, казалось, теперь вернулась на место давно потерянная частица себя. Будто без него он был недочеловеком, пародией на него, просто половиной, а не целым, телом без души. — Ты не обознался, Вэнь… Кэсин. Хэлянь И захлопывает злополучный дневник, кидает его в стену, хватается за волосы и воет, раскачиваясь из стороны в сторону, сидя на полу в убогой комнатушке, где полки на стенах заставлены разными видами минералов и кристаллов, изрядно запылившимися от того, что их долгое время никто не протирал, не чистил. Злые слёзы беспомощности льются из глаз и в кои-то веки ему их не сдержать.

***

— Сю… Цзышу. Двадцать восемь... девять. Цзянху... си? Сны прекратились. Таблетки я, на всякий пожарный, ещё пью. Но к докторам Вэнь и Чжао больше не сунусь. Потому что всё хорошо. Я съездил в горы и, кажется, обрёл там душевное спокойствие. И встретил кое-кого… Мм, важного, — озорной взгляд, здоровый внешний вид, побритое, наконец, лицо, одежда опрятная, хоть на А-Шу всего лишь домашние штаны. Кажется даже, что они новые. — Хочу познакомить его с дагэ, но тот такой занятой последнее время… Может, если я попрошу Лао Вэня встретить меня после работы, то тогда смогу как-то столкнуть их? Боже мой, да я даже на работу с удовольствием начал ходить, — по нему видно, как он воспрял духом от такой простой вещи. Счастье. Всего лишь счастье. Хэлянь И кидает бутылку с виски прямо в монитор, на котором закончилось видео. Экран пошёл трещинами, часть осколков даже осталась в нём. Драгоценная жидкость разлилась по столу, заливая стопки бумаг и клавиши.

***

Хэлянь И видит того, кого его А-Шу называл «Лао Вэнь». Тот смотрит на него так же неприязненно, как и Хэлянь Пэй. — А-Шу, пойдём сегодня… А-Шу? — он встречает его на выходе из офиса компании, хочет пригласить поужинать после работы да выпить наконец вместе — отпраздновать то, что непонятная чертовщина как-то сама собой разрешилась. Но натыкается не только на Цзышу, а ещё на кого-то, кто ястребом глядит на него. Хэлянь И вдруг думается, что его сейчас искромсают на месте, но не веером же, который держит этот непонятный высокий человек в угольно-чёрном, поглощающем свет, пальто, обнимающий его младшего брата? Хэлянь Пэй, после помешательства, называет младшего из родных сыновей «демоново отродье». После отдыха в горах, Цзышу однажды вызвался вместе с Хэлянь И навестить приёмного родителя, и тот попеременно то смотрел на него в непонимании, то приказывал увести Хэлянь И в казематы. «Там ему самое место! Этому непочтительному сыну!». Вот примерно то же самое Хэлянь И видит и во взгляде этого… Кажется, люди не должны смотреть на других как на мясо низшего качества. — Знакомься, И-гэ, это Вэнь Кэсин. Тот даже не пытается пожать ладонь для рукопожатия, лишь кивает как-то скупо, словно даже это действие по отношению к Хэлянь И — слишком великое одолжение. Он тянет Цзышу подальше, в сторону. Будто защищает, что крайне нелепо. — А-Шу, давай отойдем на пару слов. Чжоу Цзышу явно чувствует себя как меж двух огней. Но решает всё же выполнить просьбу брата сначала. Непонятно, что он говорит шёпотом этому Вэнь Кэсину, но тот его отпускает, пускай и с лёгким неодобрением во взгляде. — Кто это, А-Шу? Как вы познакомились? Ему можно доверять? Да, он любит тотальный контроль и не понимает, что из-под его опеки Цзышу когда-нибудь выйдет. Точнее — понимает, но с трудом признаёт. Потому и спрашивает соответствующе: требовательно, с напором, как начальник спрашивает с подчинённого. — Считаешь, что я не в состоянии позаботиться о себе сам, дагэ? — крайне мерзкий смешок вызывает мороз по коже. И это — его брат? Которого он столько времени оберегал, защищал, которому помогал? — Нет, просто… Вы вместе? Встречаетесь? Как пара? Сам говорил ему жениться, и ладно, всё равно, что это мужчина, но сколько они знакомы друг с другом? Почему ведут себя так, будто знают друг друга всю жизнь? Что за чертовщина? Почему этот человек смеет пытаться утащить его брата у него из-под носа, будто Цзышу — мешок с бататом? — Это моё дело, дагэ. Моя личная жизнь. Хэлянь И плевать — личная или нет. С тем, как Цзышу настрадался, он просто хочет быть уверенным, что ему не причинят ещё больше боли. Что он действительно пошёл на поправку. Только и всего! — Чжоу Цзышу, ты… — только начинает он свою тираду, как Цзышу ощутимо затапливает гнев. — Что «Чжоу Цзышу»? Я уже двадцать девять лет как Чжоу Цзышу! Дагэ, понимаю, ты заботишься, но это моя жизнь! Дай мне начать совершать мои собственные ошибки! Он крепче стискивает хватку на руке Цзышу, отчего тот раздражённо шипит: «Хэлянь И! Больно!». Тут же извинившись и более бережно взяв за ладонь, он тихо говорит своему младшему брату с сожалением: «Прости. Я только хочу помочь...». И тот вроде понимает даже, но... — Ты уже помог. Спасибо, дагэ. Правда. А теперь я пожалуй пойду, меня Лао Вэнь ждёт. Я просто хотел тебя с ним познакомить, но вы оба какие-то сами не свои... — А-Шу, пожалуйста… Будь с ним осторожен. Он появился из ниоткуда, за две недели вы сближаетесь, это как-то… Странно и дико. — Простите, Ваше Величество, что не спросил сначала разрешения у вас! — окончательно вскипает тот, вырывает свою ладонь, которую господин Хэлянь-младший с отчаянием отпускает, и идёт к Вэнь Кэсину, который после обнимает того, прижимая к груди, и как-то недобро усмехается. Хэлянь И показалось… Не могут же глаза у человека блестеть зелёными всполохами огня, правда? Хотя может это был обман зрения из-за светящейся чем-то зелёным машины, пронесшейся мимо них на скорости. Последнее время появилось слишком много модифицированных автомобилей. Хэлянь И надеется, что их запретят. Ужин с братом не состоялся, потому, чтобы не коротать время в полном одиночестве, Хэлянь И пробует позвонить Су Цинлуань, чтобы помириться, но та сменила номер телефона. Остальные братья тоже не ответили. Тогда он навещает своего сумасшедшего отца. И тот выглядит ещё хуже чем раньше, совсем сдал по здоровью. И бормочет ту же чепуху, которую во сне проговаривал его любимый младший брат. — Голодные призраки забирают своё, недостойный мальчишка. Грехи прошлой жизни будут отомщены в следующей. Гореть в Диюе тому, кто прогневил богов! — завывает тот, словно наслаждаясь горечью на лице своего сына. — «Голодные призраки», отец? Кто они такие? — решается он хоть раз спросить у того о том, что тот на протяжении стольких месяцев говорил в этой палате для душевнобольных. Может ему просто нужен тот, кому выговориться, и всё придёт в норму? С Цзышу же сработало со временем. — Те, кто забирают себе всё, что им по праву недодали в прошлой жизни. Они приходят за теми, кто им обещан самим провидением. И пускай даже сами не являются уже полноценными людьми — лишь отпечатками былой личности, мерзкими тварями, забирающими чужие души, питающимися ими, пока не отыщут искомое, — Хэлянь Пэй надрывно кашляет, но потом улыбается. — Найдя своё, они обретают покой. — Есть ли хоть один способ спасти человека от подобного? — Хэлянь И не верит в эти россказни, не хочет думать о том, что это возможно, но, в тревоге за брата, всё равно спрашивает, чувствуя дурноту, подступающую к горлу, и хватает своего немощного отца за блеклую одежду пациента сумасшедшего дома. — Никто тебя не спасет, мой дурной сын! Я верил тебе как самому себе, но ты только и ждал, пока скончаются твои братья… Это всё ложь. Да, он не особо любит старших братьев. Явно меньше, чем А-Шу. И тому есть причины. Сначала из-за глупых задираний, как во время поездки в Альпы в детстве, когда те, будучи всего лишь детьми, подтрунивали над дрожащим от страха А-Шу и даже некоторое время кидались в него снегом, доводя этим до истерики, после чего все подначки на тему холода прекратились. Но остался осадок. И всё же в более старшем возрасте их общение даже наладилось. Держалось долгие годы и рухнуло после поездки в горы к отдыхавшему там Цзышу. Ведь Чжао-гэ и Ци-эргэ решили оставить на Хэлянь И эту ношу — заботиться о скатывающемся в пучину безумия отце. Но он никогда не желал им смерти и уж точно ничего не делал, чтобы отправить их на тот свет! — …чтобы заполучить мой трон! Ты и Чжоу Цзышу… Твой верный пёс-глава разведки, вот благодаря кому всё произошло! Но я был слишком слаб и стар. Однако же сейчас я не парализован. И теперь заберу твою жизнь. Гори в аду! Как только руки Хэлянь Пэя смыкаются на шее Хэлянь И врываются санитары и оттаскивают обезумевшего отца, лечащий врач выводит посетителя из палаты, где родной старик сыплет оскорблениями в спину ртом, который в детстве мог разве что поругать, но никогда не пытался унизить или пожелать ему мучительной смерти как сейчас. — Господин Хэлянь, вы как? Вы сможете идти сами? Если хотите, я могу вызвать вам такси… — доктор взволнованно ещё что-то говорит, но уши будто заложило: все слышалось как через вату, с помехами. Зато теперь он понимает чувства А-Шу, когда того душил Хэлянь Пэй. Самый близкий родной человек: растивший с детства, читавший сказки на ночь, укутывавший одеялом перед сном, целовавший в лоб, поправлявший в заботе сбившиеся ото сна волосы… Подавив выступающие на глазах — Хэлянь И даже в мыслях отказывается называть это слезами — капли солёной воды, он с трудом вдыхает ртом, потому как нос заложило. — Я в порядке. Спасибо за беспокойство. Пожалуйста, позаботьтесь о нём как следует. И держите меня в курсе абсолютно любых изменений. Я надеюсь… — жадно зачерпывает он воздух ртом, видя противную жалость врача к себе, — что он поправится. Единственное что Хэлянь И осознает, что потом он просто похлопал врача по плечу и двинулся на выход сам. В мыслях, в голове — сплошной туман и пустота, как на картине в прихожей его дома с Таримской впадиной, сделанной его несостоявшейся супругой. Добирается он до дома пешком, позабыв свою машину на парковке, но вспоминает об этом лишь на полпути к дому. И, пожав плечами, продолжает намеченный путь. Он предусмотрительно идёт к себе, а не к Чжоу Цзышу, чтобы не смутить того с его новым приятелем… Партнёром. Потому просто терпеливо ждёт от него вечернего звонка. Но тот не звонит. И не посылает видеозапись, как делает обычно (на самом деле Хэлянь И уже настолько привык к этому, что, наверно, когда Цзышу окончательно выздоровеет, все равно будет, смущаясь, просить высказать свои мысли чувства в таком же формате. Потому что так кажется, что между ними нерушимые узы доверия. И их совсем не хочется терять). И в сети был последний раз пару часов назад, как показывает открытый в телефоне мессенджер. На первый звонок тот не отвечает. А на второй телефон сначала издает гудок, а потом, в какой-то момент, озвучивает: — Абонент временно недоступен… На следующее утро глупое волнение, из-за которого Хэлянь И не спал всю ночь, скукожившись на кресле в одинокой квартире, настолько берёт над ним верх, что он просто достает запасные ключи и спешит в квартиру Цзышу с мыслью, что если вдруг чему помешает, то просто извинится и уйдёт, коль выгонят. Но его брата дома нет и создаётся впечатление, что тот вовсе не возвращался. Так Хэлянь И ждет ещё сутки у него в квартире. Двое. Звонит на работу и служащие докладывают, что и там брат не появлялся, хотя должен был. Чжоу Цзышу спустя месяц так и не нашли. При обращении в полицию, взятии видео с камер наблюдения дома, обнаруживается, что в квартире и самом подъезде записи исчезли, а уличные показывают, что в тот злополучный вечер он так и не вернулся. Телефон остался лежать разбитым недалеко от парковки, где Хэлянь И видел последний раз Цзышу с Вэнь Кэсином. А о самом новом знакомом Цзышу не известно ровным счётом ничего — по данным полиции, такой человек просто не существует.

***

Хэлянь И потрошит все имеющиеся у него связи от и до. Нанимает частного сыщика, связывается с психотерапевтом Цзышу, доктором Вэнем, который всё так же оплакивал своего сына Вэнь Яня. А на вопрос о том, кто такой «Вэнь Кэсин», Вэнь Юй страшно бледнеет и после отказывается от встреч. Хэлянь И выводят даже один раз из клиники под руки охранники, где тот работает. И грозят полицией. Он тоже им угрожает в ответ, но приходится в итоге оставить старого доктора Вэня и загадки его семьи в покое. Благо, ещё остаётся и Чжао Цзин, который очень многое рассказывает и ему самому, и полиции. Но знания о том, где находится Цзышу, это не даёт. Что толку от того, что сын Вэнь Юя называл себя Вэнь Кэсином? Что толку от того, что они с Цзышу видели одни и те же сны? О Вэнь Яне не было никаких зацепок. В год, когда Цзышу застрял в ледяной горе на пять суток, тот сбежал из психбольницы: Хэлянь И мысленно радуется, что отправил отца в частную лечебницу, а не общегородскую, как поступили с Вэнь Янем. Ему становится жаль незнакомого парнишку. И так же, как и в случае с братом: камеры молчали в день пропажи, часть записей исчезла, следов взлома, как такового, не обнаружено. Нашёлся лишь один человек, сообщивший, что видел кого-то похожего на Вэнь Яня, но то было слишком давно, чтобы быть правдой. Но это не значит, что Хэлянь И прекратил попытки. Он вскрывает дневник Чжоу Цзышу, читает все записи, смотрит все видео, которые остались у него. И не может понять, в какой момент всё пошло не так. Мигает экран телефона Хэлянь И, сообщающего о новом письме. Заглянув в него, он чуть не роняет аппарат. С неизвестного электронного адреса ему прислали фотографии с текстом, написанным знакомым почерком. Запись, от которой у него буквально мороз по коже, называлась: «Пэнлай не существует».

***

Чувствовалось что-то не то. Цзышу знал, что он не «А-Сюй», он — совсем другой человек. Он не такой бескомпромиссный, волевой. За ним не стоят годы служения императору, владения мечом. Но мысли об этом преследовали только тогда, когда тот, кто назывался Вэнь Кэсином, находился далеко. Но последнее время они практически не расставались. Общались ли они? Этот человек больше молчал и улыбался. И внутри всё содрогалось от того, что он наконец мог видеть это наяву. Касаться выглядывающей из-под рукава одежды полоски кожи, слегка холодной и чрезвычайно бледной, но это не вызывало отторжения. Напротив. Видеть эти пальцы, когда-то сломанные, а сейчас вправленные неумело, будто самостоятельно, с какими-то слишком ровными ногтями, которые были даже острыми — как будто затачивал, серьёзно, Цзышу за две недели с ним в горах даже пару раз порезался, когда попытался коснуться! — было необыкновенно. Можно зарываться руками в волосы и сходить с ума от их запаха — благовония с чем-то ещё. Единственная ассоциация — они пахнут как жизнь во сне. Настолько манящими были. Так тянуться к незнакомцу совсем ненормально, вообще не в характере Цзышу, и внутренний голос вопил о том, что он совершал непоправимую ошибку. Но тот не хотел его слушать. Потому что впервые осознавал себя счастливым и не чувствующим страха. Тот был где-то на заднем фоне и заглушался тихим голосом Вэнь Кэсина, который напевал знакомый по снам мотив. Единственное, что явно и чётко слышал от него Цзышу. Потому что иногда казалось, что Кэсин разговаривал не размыкая губ. Когда Цзышу разругался с братом и тот ушёл, он был всё так же в объятиях самого родного по ощущениям человека. Его запах туманил разум, и этому не хотелось сопротивляться. Его руки на нем казались естественными, хотя изредка вспыхивало в голове, как если бы он мог кощунственно ударять по этим большим и нежным ладоням. В мыслях не укладывалось, как он мог с ними так поступать. Если бы было можно — он бы пустил их себе под кожу, в рёбра, в сердце, в лёгкие. Везде, где они захотят быть. Разве с родственной душой может быть по-другому? — Значит, сейчас тебя тоже зовут Чжоу Цзышу? — раздался у уха мягкий шёпот, посылающий мурашки по телу. Цзышу чуть отстранился, посмотрел на него снизу вверх и мельком уловил какой-то огонёк зелени в правом глазу, который быстро исчез. Они вообще очень красивые, его глаза. Не хотелось отрывать от них взгляда. Но ещё больше он желал обнимать, чувствовать его неотступное и неотвратимое присутствие, чтобы самому себе дать понять реальность происходящего. Что это не мираж. Не выдумка, не галлюцинация воспалённого мозга. Чжоу Цзышу вновь схватился за него, уткнувшись куда-то в область выпирающих ключиц: Лао Вэнь, вероятно, сильно недоедал в своё время, что оставило на нём такой след. — Да. Кажется, мне судьбой написано так зваться, — что-то заставило вытолкнуть из себя эти слова. Он не знал что того, по кому тосковал Вэнь Кэсин, зовут так же. Возможно ли, что это просто перерождение? Как в сказках и мифах из детства, которые ему читала мама, а он их очень любил. — А тебя здесь — Вэнь Янь? Может, он уговорит его пообщаться со своим отцом и жизнь наладится? И они смогут сидеть семьями друг с другом, готовя и шутя, вглядываясь в звёздное небо? Цзышу почувствовал себя каким-то недалёким романтиком. — Поначалу, частично — да. — А тот сон про появившихся служителей, юаньцев, правдивый? Смешок у уха вызвал у Цзышу глупое желание улыбнуться. Он не замечал ни прохожих, косо смотрящих (но предполагал, что они были), ни проезжающих машин (какие-то всполохи от фар, красиво освещающие лицо Вэнь Кэсина, его руки и видневшуюся тонкую шею, которые порой казались нездоровыми и бледно-зелёными от освещения, причём куда больше, нежели у самого Цзышу, до недавних пор мало следившего за своим здоровьем). Всё казалось неважным, неинтересным. Но вот тот, кто находился рядом с ним, таким не был. Отличался от всего, привычного ранее. — Да, только забрели они совсем не на гору Пэнлай, как того хотели. — Ещё бы. Пэнлай же не существует, — Цзышу покопался в кармане, где завибрировал телефон, но он выпал. Хотел было нагнуться и поднять, но его почему-то перехватили эти руки. — Чжоу Цзышу… — тот, кто откликался на «Вэнь Кэсин» глянул так, будто предлагал ему сделку века. — Хочешь, я докажу тебе, что она есть? Пойдёшь со мной? Почему, когда Вэнь Кэсин говорил, губы не размыкались? Почему, когда тот его вдруг поцеловал, наступила сильная слабость, и что такое особенно острое задевало язык, что чувствовался лёгкий привкус меди во рту? — Куда угодно, Лао Вэнь.

***

Хэлянь И теперь понимает направление поиска. Но раз той горы, о которой писал брат, не существовало, то стоило поискать там, где тот бывал. В месте, с которого всё и началось. Он связывается с группой, что проводила экспедицию вместе с Чжоу Цзышу, платит им, чтобы они показали ему место, где того нашли после крушения техники, но идти вместе с ним внутрь те наотрез отказались. Во время поездки туда звонит врач Хэлянь Пэя и сообщает о смерти отца. По сарафанному радио, от жены Чжао-гэ, это же доходит и до Су Цинлуань. Она даже звонит и выражает соболезнования, предлагает встретиться и помириться. — Хорошо, милая, — в горле всё сдавливает от страха совершить ошибку в разговоре с той, о ком он столь глупо позабыл. Уделял бы ей побольше времени, не разорвался бы. Всё же они друг другу не чужие люди. — Я обязательно приеду, как только разберусь с делами. Дождись меня, ладно? Она со слезами в голосе обещает ждать столько, сколько потребуется. Хэлянь И никогда не ожидал, что на неё так повлияет смерть его родителя, но, должен признать, что госпожа Су была в очень хороших отношениях с ним. Она даже называет его, как и все остальные члены семьи, «папа». За исключением Чжоу Цзышу. — Хорошо. Возвращайся только скорее, чтобы мы могли достойно всё устроить для папы. А А-Шу… Он так не нашёлся? — Жена Чжао-гэ тебе всё разболтала, что ли? — хмыкает он, на что та чуть всхлипывает в трубку и надломлено смеётся. — Ты же знаешь, я умею убеждать, — знает конечно. Иначе в своё время с ней бы никогда не сошёлся. Он любит в ней эту целеустремленность. Она же когда в ней его и привлекла. — Передай Чжао-гэ и Ци-эргэ, что я снова поехал на поиски. Потому что полиция сдалась. Я не уверен, что успею к похоронам отца, но… ты же знаешь, где лежат все мои средства, оплати с них похороны, пожалуйста. Замки, как и всё остальное, в нашей квартире я так и не поменял. — Даже ту ужасную картину с Таримской впадиной не выкинул? Ты же говорил, что ненавидишь её! — Как я могу её ненавидеть? Это то немногое, что ты не забрала из нашего дома. Единственное напоминание о том, что мы были вместе. У тебя весьма специфические вкусы, Луань, ты знаешь? — Знаю. Давай, занимайся делами, приводи А-Шу обратно домой. Посидим вместе как в старые времена. Я буду ждать вас. После этого разговора в разы легче дышать. Ведь у него теперь есть кто-то, кто его ждёт. Старый тихий зал, как и описывал в своих дневниках Чжоу Цзышу. Разломанный каменный постамент. Фонарик на телефоне барахлит и грозится сесть окончательно сам аппарат, а потому младший господин Хэлянь вооружается обычным фонариком на батарейках. Стул с цепями стоит на месте, как и примороженные накрепко кости неподалеку от него. Библиотека, ветхий зал… Странно, что, после появления Цзышу и его спасения отсюда, никто не вынес все эти находки. Словно никто и не заходил. Будто что-то оттолкнуло других людей от посещения этого места. Хэлянь И доходит до описанной в дневнике Цзышу куклы-лошади: потрёпанной, с пустыми глазницами, нарисованными тушью, придававшими ей весьма глупую морду. Здесь нет ветра, снежинки попеременно так же падают откуда-то сверху: под желтоватым светом Хэлянь И видит свою тень, гонящуюся за ним и вместе с ним до двойного открытого гроба. В нём два полноценных тела, не скелета. Один из них — Вэнь Кэсин, которого он видел ранее. А второй… — Брат… А-Шу! Чжоу Цзышу, в современной одежде, мирно лежит там, с этим порождением ада. Грудь не вздымается, на лице выражение полного спокойствия, гармонии, губы слегка приоткрыты в намёке на счастливую и довольную улыбку, лицо серое как камень, заледеневшее, с лёгким налётом снега на ресницах и потерявшими краски щеками. Неживое. Хэлянь И не успевает сделать шаг вперёд или назад, как раздается треск камней и льда откуда-то сверху. Где-то в отдалении слышны взволнованные крики людей, призывающие его уходить, потому что всё сейчас обвалится. Что-то массивное и тяжёлое, угловатое и ледяное, придавливает резко к земле: боль полоскает по рёбрам, рукам, позвоночнику и чуть ниже спины. Фонарик катится куда-то в сторону, но не гаснет. Останавливается, продолжая светить. Хэлянь И пытается и не может двинуть ногами, потому что… Он дёргает туловищем, пытаясь вырваться, выбраться, скребёт руками в защитных перчатках по камню, стараясь за что-то ухватиться и шевельнуть нижними конечностями, задыхается от невозможности это сделать. Перед глазами марево боли и подрагивающий свет фонарика, который тоже скоро сядет. Ноги... Они не чувствуются. Совсем. Как назло в мыслях не всплывает ни единой молитвы. В голове вдруг надеждой вспыхивает образ Су Цинлуань, который тут же гаснет от мелькнувшего выше уровня его головы тревожного движения. Почему-то именно сейчас кажутся пророческими слова того бессмертного, записанные в дневнике Цзышу словно для него: «...не знаю как тебя на самом деле зовут, но… Если вдруг в жизни встретишь кого-то, похожего на меня — ни за что не называй своего имени и беги без оглядки». Хэлянь И и не называл. Но его говорил А-Шу при последней встрече. Из массивного гроба поднимается когтистая рука в белом ханьфу, вцепляется в его бортик. Хэлянь И мутным двоящимся зрением видит, как поднявшийся оттуда демон ехидно глядит на него, подходит ближе неровной походкой одревеневших ног, наклоняется с трудом, пристально глядя в глаза, хватается за его подбородок ледяными пальцами с длинными чёрными ровными ногтями, впивающимися в кожу, от которых Хэлянь И парализовало, не дав даже отпрянуть в сторону. Прежде целое лицо показывает после предсмертного мигания света фонарика истлевшую от времени и обожжённую изнутри половину, с мрачно полыхающим огнем в глазнице. Не человек. И не бессмертный, о котором говорил брат в видео-дневнике. Он не увидит больше Су Цинлуань. Не побывает на похоронах отца. Не будет больше семейных посиделок с Цзышу и остальными братьями — это ему говорит взгляд неизвестно за что мстящей твари, нависшей над ним. Не человек. Голодный призрак или цзянши, а может невообразимый симбиоз того и другого. Смотрит, пожирая душу, впиваясь когтями так, что не чувствуется шея. Или ощущается чем-то инородным, не принадлежащим его телу. Стоит так, чтобы загораживать Цзышу, к которому тянется Хэлянь И из последних сил рукой. Шепот звучит в голове громко, как ничто другое ранее, заглушая даже звуки обваливающейся пещеры. Обнажились белые зубы в диком, животном, безумном и ликующем оскале. — Рад был познакомиться… Ваше Величество.

Fin