Точка соприкосновения (289.9)

Стив обнимает себя руками, ёжась от холодного вечернего ветра. Хоть этот февраль, если верить прогнозам синоптиков, и обещает быть аномально теплым, он едва начался. А может просто в этой части Форт-Уэйна всегда такая дерьмовая погода. — Твой едет? — голос Минди, подруги по несчастью, переполнен энтузиазмом. С тех пор, как она увидела отца Стива по телику в первый раз, в ней горит дикое желание познакомиться, представиться, произвести впечатление. — А тачка-то какая… За спиной у них частная католическая школа: серый кирпич, внутренний дворик с плиточными дорожками и пока что голыми цветочными клумбами, в придачу ко всему — лужи от растаявшего снега, непроглядный туман, простирающийся вплоть до леса, окружающего территорию, и мерзостно-показушное название. Стив отдал школе Святого Сердца Марии полтора года своей жизни. Может, ещё пожертвовал немного здравого ума, нервных клеток, но сохранил непромытые мозги: его не взяли ни утренние молитвы, ни воскресные службы, ни даже ахуеть какие весёлые мероприятия, где их учили печь ореховое печенье и призывали делиться своими снами. Снами о встречах с Иисусом. И ведь реально кто-то его встретил… — Вроде он, — Стив пожимает плечами, борясь с желанием закурить, вместо этого он начинает поправлять волосы, чтобы спрятать мочку левого уха. Они с Минди одновременно поворачивают головы на громкий грохот. Женщина на высоких каблуках пытается в спешке запихнуть огромных размеров чемодан в багажник своей машины, рядом с ней стоит, переминаясь с ноги на ногу от нервов, девочка, одетая, как и Стив, в гражданское. — Как я хочу снять эти тряпки, — фыркает Минди, кутаясь в теплую куртку, под которой у неё неброская серая форма с юбкой целомудренной длины и полосатой удавкой-галстуком на шее. — Да не дёргай ты! Она замахивается, будто хочет шлепнуть Стива по руке, а он в ответ обиженно поджимает губы. Девушка лопает пузырь жвачки и тянется к уху друга рукой, едва доставая: у них разница в росте больше головы. — Заживает, — кивает Минди сама себе. — Не болит? Ты протираешь? — Отвали, — Стив закатывает глаза. — Оно само протирается, когда голову мою. — Придурок, — она хрипло смеётся и почти начинает визжать, ведь перед ними наконец останавливается та самая машина. Чёрная, отполированная до блеска, если не считать небольших разводов грязи снизу, но это, опять же, из-за дерьмовой погоды. Первым выходит даже не отец, а их семейный водитель. — Чувствую запах купюр в воздухе. И дорогого коньяка. — Лишь бы не перегара, — Стив, скривившись, следит за тем, как папа вылезает из машины, поправляя пиджак на плечах и часы на запястье. Мужчина осматривается по сторонам, делая вид, что крайне удивлен и не заметил собственного сына раньше. Минди мельтешит перед глазами, приходя в движение, и очень громко шепчет, чтобы он их познакомил. От неё пахнет сладкой жвачкой и дешёвыми духами, которые девушка напоследок стащила ещё в магазине у вокзала, возвращаясь в школу после зимних каникул. Стив зимние каникулы встретил в общежитии. Он берётся за ручку своего чемодана на колёсах, старается не хмурить брови, но даже так в глаза отцу смотреть прямо на получается. — Привет, ребята, — отец вдруг превращается в папу, растягивая губы в добродушной улыбке. Минди налетает на него, приветствуя крепким рукопожатием, заставляя мужчину испуганно вытаращиться на неё. — Ох, вот это да… Отец смеётся, а Стив чувствует, как внутри мерзко что-то щекочется, он так и ждёт, что вот сейчас папа достанет платок из нагрудного кармана и вытрет руку, поморщившись от отвращения. За его густыми усами, словно щётка для обуви, не видно верхней губы, на лбу глубокие сердитые морщины, но даже так он выглядит свежо. Видимо, дело в сияющих лакированных туфлях, либо в одеколоне «Тройной Мудак». Стив усмехается, продолжая придумывать в своей голове оскорбления. — Вы же тот самый, — хихикает Минди. — Я вас по телику видела! Классная речь была, мой папа говорит, что вы лучший кандидат в сенат штата. — Ваш отец мне льстит, — мужчина улыбается, изображая саму скромность. — Стив, почему ты не рассказывал мне о своей подруге? Стив поднимает чемодан с земли и помогает водителю загрузить его в багажник, перебрасываясь с ним вежливым приветствием и парой слов о погоде. Когда он возвращается обратно, Минди смотрит на него в ожидании, неловко топчась на месте. Отец засовывает руки в карманы пиджака, нарушая все правила любимчика толпы, установленные в политических кругах. — Это моя одноклассница — Минди, — Стив лениво машет рукой в сторону подруги. — Минди, это — Николас Харрингтон. Отец фыркает. — Можно просто Ник, — говорит он, заставляя девушку слегка покраснеть. — Нам надо ехать… Но было очень приятно познакомиться с вами, юная леди. — Мне тоже, — она накручивает прядь волос на палец. — Ник. Мистер Харрингтон. Мужчина кивает ей и идёт обратно к машине, притормаживая возле Стива, чтобы тихо попросить его заканчивать с прощанием побыстрее. Отец садится в салон, Стив снова обхватывает себя руками, когда Минди подходит к нему, останавливаясь в шаге. — Обниматься не будем? — она задаёт вопрос, на который сама знает ответ. — Пообещай звонить мне как минимум раз в неделю, Харрингтон младший. А лучше два раза! Слышишь, придурок? Поклянись, что будешь. Он усмехается, увидев привычную картину: слезинки в уголках глаз девушки. Минди такая сентиментальная, может расплакаться из-за чего угодно, Стив таких людей встречает редко — они прямо как открытая книга, всё можно прочесть по лицу, ничего не скрывают. Минди — человек-эмоция. — Тебя тоже скоро заберут, — обещает он, стараясь придать мягкости своему тону, чтобы хоть немного её успокоить. Стив тянется рукой и ерошит волосы на голове подруги, его плечи трясутся от беззвучного смеха, а на лице Минди брови складываются домиком. — Хорошо! Клянусь звонить. Минди одобрительно кивает и задирает голову вверх, боясь снова заплакать. Стив оглядывается назад, видит, что водитель держит для него дверь открытой, и ему становится неловко. Он разворачивается на пятках своих старых поношенных кроссовок, делает пару шагов вперёд, а потом слышит голос подруги отчетливо громко, будто туман вокруг поглощает их в вакуум, стирая все прочие звуки. Сердце пропускает удар. — Стив, — говорит Минди. — Обещай, что будешь в порядке. И, если что случится… Стив не поворачивается к ней, зная, что если они начнут сейчас обсуждать это снова, то оно затянется надолго. Он лишь отвечает так, чтобы она смогла услышать: «Не парься» и «Не выдумывай». В конце концов, он в эту чушь не верит. Точнее, верит, но не боится так как другие — до состояния паники. У Стива есть и другие причины, поважнее, чтобы тревожиться. Они с новомодной болячкой никак не связаны. Он садится в салон, прилипая максимально близко к окну, машет Минди на прощание рукой, опустив тонированное стекло. Девушка не сходит с места, пока машина не отъезжает так далеко, что Стив уже не видит её из-за тумана. Может, она всё ещё стоит там. Закрадывается мысль, что друг из него хреновый, раз сам пока ещё не начал скучать. Минди вот каждый день с того момента, как Стиву позвонил отец с приятной новостью, превращала их посиделки в прощальные вечеринки. Они съели все запасы контрабандных вкусностей: какие-то были куплены у ребят, к которым часто приезжали родные с передачками, а какие-то добыты секретными путями. Через связи с падкими на взятки уборщиками. Стив думает, что должен теперь, нет, даже обязан, передать подруге нормальной еды, каких-нибудь сладостей. Но всё же, он надеется, что её тоже скоро заберут. Увезут в родной Толедо, штат Огайо. Из мыслей его выдергивает отец, постукивающий пальцами по собственному колену. Не знает, как начать разговор. Водитель бросает на них взгляд через зеркало заднего вида и включает радио. Новостной канал, как предсказуемо. Стив поднимает стекло обратно, наблюдая, как на окне тут же оседают маленькие капли от влажного воздуха снаружи. Он обнимает себя двумя руками, а ноги вытягивает вперёд под пассажирское сиденье. —…увеличивается с каждым днём. Таким образом, число заболевших уже перевалило за две тысячи человек. Такую цифру нельзя назвать большой, но давайте держать в голове, что болезнь пока не достигла северо-восточной части страны. У нас всего один случай заражения в Мэне и парочка в Чикаго, — говорит женщина, которую ведущий представил, как приглашенного эксперта. — Если бы не… Отец хмурит брови и складывает руки перед собой, ссутулившись. Водитель переключает на следующую станцию. — …схожести с болезнью Гюнтера! Несомненно, но слышали ли вы хоть раз в своей жизни о порфирии? Моя бабушка, ныне покойная, была больная порфирией, — громко и с явным акцентом восклицает некто. — Выключи, пожалуйста, — отец сжимает переносицу двумя пальцами, его тон приказной и строгий. Водитель выключает радио. Стив усмехается, вжимая голову в плечи, чтобы наблюдать за отцом краем глаза. Он позвонил на общий телефон в мужское общежитие в тот же день, двадцать седьмого января, когда у них в кампусе нашёлся один зараженный. Парни вокруг отплевывались и совсем не религиозно бросали вслед бедному мальчишке «Упырь». Стив не знает его имени, никогда с ним не контактировал, они даже жили на разных этажах, ходили в разные классы, ведь тот младше на год. Может, пересекались в столовой или на какой-нибудь вечеринке, но он не вспомнит. Всех ближайших соседей парня сразу же отправили на медосмотр. — Чёрте что творится, — ругается отец. Он не ждёт, что ему кто-нибудь ответит. Стив и не отвечает. Их жизнь начала меняться совсем недавно. Это был сентябрь восемьдесят четвертого, практически полгода назад. Первый случай заражения страшной болезнью с непроизносимым названием, будто кто-то харкается, Гемохарпагия, был выявлен в Филадельфии. Неизвестно, был ли это нулевой пациент, но точно первый зарегистрированный. Мужчина тридцати лет жаловался на недомогания: нескончаемые бессонницы, головокружения, тревожность и дикий аппетит. Чем больше врачи исследовали его, тем больше непонятных и странных симптомов находили. Таких, что даже не вязались друг с другом. Дикий аппетит? Ага, вот только организм отказывается усваивать пищу. Со стороны психики можно было бы смело поставить биполярное расстройство: мужика мотало то в дикие припадки и танцы на столе, то в глубокую депрессию и желание проспать всю жизнь, лишь бы не вставать с кровати. Понятнее стало только тогда, когда объявились новые пациенты. Оказалось, болезнь эта — вирус. Вирус, который передаётся через кровь, заражением, либо половым путём. Минди сказала, что это может быть просто какая-то новая форма СПИДа. Но ведь больным СПИДом и ВИЧ-инфицированным не предлагали в качестве формы лечения употреблять свиную кровь… Ходили слухи о том, что скоро в ход пойдёт и человеческая. Как только новость про кровь разлетелась, в народе Гемохарпагию так и прозвали, по-простому, вампиризм. И всех, кто ею болеет, стали называть вампирами. СМИ активно распространяли кричащие заголовки, власти и министерство здравоохранения наоборот пытались табуировать любую дезинформацию и демонизацию. Вот только было уже поздно. Оно прижилось. — Ты мне честно скажи, — просит отец. — Стив, ты общался с этим мальчиком? Замечал что-то странное? Может, кто-то из твоих друзей тоже заразился… Стив вздыхает, понимая, что до Хоукинса им ехать чертовых два с половиной часа. Придётся контактировать с отцом. — Нет, — говорит он. — Понятия не имею, кто там и чем от него мог заразиться. Вроде, все нормальные. Он пожимает плечами. Отец склоняет голову набок, пытаясь заглянуть ему в глаза. Стив надеется, что за волосами не видно серьги в ухе. — А ты с ним не… — Господи, — фыркает Стив. — Нет. Черт, нет. Почему ты вообще спрашиваешь? Он чувствует, как предательски краснеют щеки, прислоняется к холодному окну и больше к отцу не поворачивается, отказываясь отвечать на бесконечный поток вопросов и рассуждений. Водитель сохраняет невозмутимость и кивает на всё, что говорит ему мистер Харрингтон. Старший. «Нужно начать кампанию по распространению информации гражданам…», «Бла-бла-бла», «Предоставить бесплатное медицинское обслуживание…», «Бла-бла». Стив подавляет пренебрежительный смешок, наблюдая за вереницей сосен за окном. На дороге ещё пара машин, кто-то тоже увозит своих детей из школы, поддавшись панике. А ему вот плевать. Стив думает только о том, что ему больше не придётся носить дурацкую шерстяную форму, от которой чешется всё тело, молиться перед обедом и курить в спешке, прячась с Минди в часовне. Их так ни разу и не поймали, хотя это место было самым знаменитым из всех курилок Святого сердца Марии. Они проезжают ещё кучу маленьких городов, встревают в пробку в Индианаполисе, делают остановку, чтобы заправиться. Отец не пытается завязать разговор. Стив глубоко пропадает в своих мыслях и грёзах о будущем, о днях, наполненных тусовками и алкоголем. Как в старые-добрые времена. Хоукинс не выглядит особо приветливым, когда они пересекают его черту с указателем. Из-за темноты кажется ещё мрачнее, чем раньше. Родные улицы, центральная площадь, маленькие магазинчики — всё это отзывается в сердце ностальгией и легким волнением. Стиву кажется на мгновение, что у него кружится голова. Возвращение домой похоже на сон, но он пока не решил, радоваться ли ему. Полтора года в частной школе изменили в нём куда больше, чем кажется. Он переосмысливает вещи, о которых пообещал себе больше не вспоминать. — Это торговый центр? — удивленно спрашивает Стив, когда они проезжают большое здание с неоновыми вывесками. — У нас, здесь? — Да, — отец гордо кивает, ведь сам финансировал строительство. — Тебе понравится. Ничуть не хуже, чем в больших городах. Машина съезжает на улицу, ведущую в коттеджный район. Здесь, среди прочих, стоит огромный, ничуть не скромный, дом мэра Харрингтона. Три этажа, темный кирпич, широкие окна… Снаружи высокий забор, окружающий дом, как крепость, подъездная дорожка к гаражу. Стив сам достаёт свой чемодан, как только они паркуются, ждёт, когда отец вернёт ему ключи от дома, а получив их, бежит ко входной двери. Не столько из желания попасть наконец внутрь, прикоснуться к родным стенам, сколько из потребности запереться в своей комнате. Личное пространство. Слово, которые он забыл за годы жизни с соседями. Прихожая встречает его знакомой безвкусной отделкой и декором, которые были подобраны мамой. Узорчатая штукатурка на высоких стенах, мраморные полы, по которым всегда громко стучали каблуки женских туфель с металлическими набойками, а ещё широкая лестница, ведущая наверх. Стив бросает ключи на столик, на котором стоит ваза с искусственными цветами, скидывает обувь, аккуратно пододвинув её на коврике, покрепче хватает тяжелый чемодан и поднимается по лестнице. Коридор всё такой же длинный, гостевые комнаты всё такие же нетронутые. Может, отец повесил новые картины, потому что их Стив тут не помнит. Дверь в собственную спальню открывается легко и просто. Он закатывает чемодан, наконец щелкает задвижкой и вдыхает совсем не пыльный воздух. Здесь кто-то регулярно убирался, да и окна открыты на проветривание. Голые стены, ничем не украшенные, постель идеально заправлена, на письменном столе какие-то старые тетради, календарь за восемьдесят третий год, наручные электронные часы кислотно-зелёного цвета. Комната огромная и такая же пустая, какой она была всегда. Стив первым делом раскрывает свой чемодан, вываливая всю одежду из него на пол. Распахивает дверцы высокого деревянного шкафа, находит там вещи, в которые уже не влезает. Он уезжал из Хоукинса пухлощеким мальчишкой, друзья его так и называли — Милашка Стив, Лапочка Харрингтон. На вешалках висят мягкие свитера нежных оттенков: желтый, как одуванчик, розовый, как жвачка, голубой, как небо. Сейчас они будут для Стива слишком узкими в плечах, эта мысль вызывает самодовольную улыбку. Когда все вещи оказываются сложены, Стив относит в свою личную ванную обратно и зубную щетку, и все средства для ухода за волосами. Выйдя обратно в спальню, он едва не спотыкается о нечто, пугается и с громким вскриком отскакивает в сторону. Перед ним сидит мохнатый рыжий клубок. С глазами. Стив осматривается по сторонам, а затем выходит из комнаты, оставляя дверь открытой. Быстро спускается по ступенькам вниз, встречает отца на кухне: тот сидит со стаканом виски и кучей бумаг на столе. На его носу очки в тонкой оправе. — Не топай, — просит он твёрдым тоном. — У меня в комнате крыса, — жалуется Стив, скрестив руки. — Это кот, — отец хрипло смеётся. — Он ещё маленький, всего три месяца. Имя дашь сам. Стив возмущенно пыхтит и пытается придумать, что ответить. У них в доме никогда не было домашних животных, потому что у мамы аллергия. Когда он просил подарить ему щенка на день рождения — родители отказались. А теперь вот у него будет котёнок. И что с ним делать? — Ты его взял, ты с ним и возись, — язвит Стив. Отец черкает ручкой на бумажных листах, делает глоток из своего стакана и поднимает взгляд на сына. — Я буду давать тебе деньги, — четко объясняет мужчина. — Покупай ему корм, меняй лоток и так далее. Кот — твой. — Да зачем мне он нужен?! — не понимает парень. — Нахрен… — Рот закрой, — отец снимает очки и отодвигает их в сторону. — Я тебе не дружок, чтобы выражаться со мной рядом. Если не будешь ужинать, иди к себе и готовься к школе. Стив закатывает глаза. — Я типа завтра пойду в школу? — Типа пойдёшь, — кивает отец. — Проблемы? — Никаких, сэр, — усмехается Стив. Он обиженно дует щеки, уходит с кухни, стащив яблоко из миски с фруктами, и поднимается к себе, обратно. Злостно хлопнув дверью и закрыв её на защелку, Стив понимает, что кот так и не исчез. Сидит теперь уже на его кровати, наверняка линяет… Когда там коты линяют? Он надеется, что этот хотя бы не будет сходить с ума с наступлением марта. Парень упирает руки в боки, смотрит на кота со всей строгостью. — Уходи с моей постели, — просит. Кот не шевелится, смотрит на него своими огромными глазами. — Проваливай, комок шерсти! Стив подходит ближе, тянется к коту руками, а тот вскакивает и прячется между десятком подушек на кровати. — Да чтоб тебя… Стив устало ложится на постель поперек, вытягивает руки и ноги, мычит от боли в затекших мышцах и откусывает от яблока. Поездка была долгой, а он жался к окну всю дорогу и не шевелился. С тумбочки на него смотрят фотографии в рамках, Стив уже о них забыл. Кажется, там появились новые, кто-то рылся в его вещах… Вскочив на ноги, он подходит ближе, рассматривая фото. На одном они втроем: он, отец и мама, на каком-то важном мероприятии. Кажется, как раз перед отъездом Стива в частную школу. На каждой из фотографий у мамы идеальная укладка и жемчужное ожерелье на шее, у отца гладкое лицо без усов, бороды или щетины. Стив кривится, вспоминая его новый имидж с щеткой над верхней губой. У него самого на фото натянутая улыбка и взгляд, который так и кричит «Помогите! Я хочу домой!». Он усмехается, вспоминая, как мама всегда суетится перед съемкой, а отец игнорирует её, обычно к тому моменту уже расслабленный и подвыпивший. В глаза бросается другое фото… Оно очень старое, Стив бы сказал — доисторическое. Без фоторамки, скорее всего, выпало из какого-нибудь альбома, может, служило закладкой в ежедневнике. Кому он врёт? Эту фотку он прятал в ящике с носками. Видимо, домработница нашла, когда приходила убраться. Подумала, что фото попало туда случайно. На обратной стороне, на белой бумаге, написана дата — семьдесят девятый год. Стив долго всматривается в лица: беззаботные искренние улыбки до ушей, родинки, чужие летние веснушки, лохматые прически. Он открывает первый же ящик комода, сметает туда все фотографии до единой, даже те, что вместе с рамками, с хлопком задвигает обратно. После горячего душа Стив наскоро чистит зубы, переодевается в пижаму, и забирается под одеяло, ложась на самом краю, чтобы не спугнуть кота. Рыжий комок шерсти смотрит на него из-за щелей между подушками, только его глаза горят в темноте. Стив боится, как бы тот со злости не напал на него и не расцарапал лицо. — Теперь нас двое, — он усмехается, прикрывая глаза рукой. Вторую часть фразы никак не получается произнести вслух. Хотя он наизусть помнит, как назло. Мозг предательски подкидывает нужные слова и ненужные мысли, заставляет прокручивать их в голове до тех пор, пока не срубает усталость. Стив засыпает, чувствуя, как у него возле плеча, поверх одеяла, пристраивается лохматый маленький зверь. «Лишь бы не расцарапал», — думает он. Кошмары этой ночью не снятся. Стив уверен — это временное явление. Утром Стив разлепляет глаза под громкий стук отца в дверь, ведь будильник он так и не завёл. Кот вытягивается, как длинная макаронина, на соседней стороне кровати, счастливый, ведь ему никуда вставать не надо. Стив поднимается с кровати, зарываясь пальцами ног в мягкий ворс ковра. Он бьёт себя по щекам, вспоминая, что вообще-то очень хочет пойти в школу. Проблемы начинаются с того, что в старую одежду он не влезает, в те же пастельные свитера. Но для таких случаев у него есть запас одинаковых белых футболок — привычка, общая для них с отцом. Если нечего надеть, всегда надевай белую футболку: практично и стильно. Стив тратит время на укладку волос перед зеркалом в ванной, любуясь своим отражением. Кот, сидящий в дверном проёме, смотрит на него не впечатлено. — Я твоего мнения не спрашивал, — огрызается Стив. — И я разговариваю с котом… Отлично. Он натягивает белые носки, прячет их края под подворотами светлых джинсов, ведь в Хоукинсе, в отличии от Форт-Уэйна, сейчас довольно сухо. На небе даже светит солнце. Стив методично складывает тетради, ручки и пачку салфеток в рюкзак, поправляет на запястье электронные часы из десятка, накопившегося за каждый день рождения, на который отец не придумывает подарка пооригинальнее. На завтрак у них оказывается целое ничего, Стив задумывается, как вообще отец жил здесь один так долго, а точнее, выживал. Заправлять домом — точно не его. Зато кофеваркой умеют пользоваться оба, а в холодильнике оказываются старые добрые джем и арахисовое масло. Стив делает себе сэндвич, пока отец допивает кофе и застегивает пуговицы на рубашке. — Твоя машина так и стоит, — говорит он. — Водить ещё не разучился? Мне не придётся забирать тебя из участка? Снова. Он не договаривает. — Я буду послушным, — обещает наигранно высоким голосом Стив, хлопая ресницами. — Ответственным молодым человеком. — Зубы мне не заговаривай, — отец смеётся, хватает пиджак со стула и портфель со стола. Он оборачивается, стоя в дверях. — Я постараюсь успеть на ужин. Но, если что, закажи на дом сам, ладно? Стив кивает ему, доедая в спешке, запивает огромный хлебный ком в горле остывшим кофе, и тормозит. Взгляд цепляется за, наполненную кормом наполовину, пластиковую миску. Он решает, что это даже не его проблема, он так и не согласился следить за животным. Машина стоит в гараже, выглядит как новенькая. Стив подавляет в себе восторженный мечтательный вздох, любовно проводит по дверцам рукой. Он садится внутрь, заводит мотор, чувствует, как идеально руль лежит под ладонями. Вот этого ему не хватало в школе — возможности уехать куда угодно и когда угодно, просто сесть в машину и… Поехать в другую школу. Он включает радио на полную громкость, избегает станций с новостями, оставляет с музыкой, качает головой в такт. На пассажирском сиденье лежит куртка, он нервно облизывает губы, задумываясь, нужна ли она ему. Чем ближе Стив подъезжает к школе, тем больше начинает думать. Интересно, заметят ли его сразу на парковке? А вдруг старые друзья не вспомнят? Его-то, с такой репутацией? Стив фыркает, они обязаны вспомнить. Это ведь сам Король Вечеринок! Тот, кто в одно лицо мог выжрать ящик пива, при этом сохраняя природное очарование, в состоянии танцевать до утра или пока не приедут копы. Стоит Стиву только хлопнуть дверью машины, поправить рюкзак на плече, как на него налетает девушка. Он вздрагивает, на секунду забывает, как правильно дышать, под кожей как будто скапливается грязь, очень сильно хочется отпихнуть от себя другого человека, но он стискивает зубы и лишь отстраняет старую подругу за плечи. На лице Хизер сияет улыбка, она одета в форму чирлидерши, а волосами очень сильно напоминает Минди. Стив отвлекает себя от противных мыслей, решая поразмышлять мельком о сходстве между своими подругами. — Ты только посмотри на себя! — Хизер порывается взять его за руку, но Стив отскакивает от неё, выдавая этот жест за игривый. Она смеётся. — Какой красавчик стал… Я не могу. А мы с девчонками уже пустили слух, что ты вернулся в город. — Когда вы только успеваете? — Стив сладко улыбается ей, он правда рад видеть Хизер: она была для него самой близкой подругой много лет, а ещё самой приятной по сравнению с другими. Он хочет обнять себя руками, но вместо этого убирает их в передние карманы джинсов, когда к ним подходит вся баскетбольная команда и другие девчонки из группы поддержки. Томми перекидывает руку через его плечо, Стиву кажется, что его сейчас стошнит, но он лишь в шутку отпихивает приятеля от себя. С парнями так можно, немного грубой силы — это даже поощряется. Патрик отшучивается, что им можно попрощаться с вниманием со стороны женского пола, раз уж вернулся Харрингтон. Хизер переглядывается со Стивом, подмигивает ему и ухмыляется. Кэрол расценивает это как флирт и громко улюлюкает. Его ведут к дверям старшей школы, подхватив со всех сторон. Стив чувствует себя до странного не в своей тарелке. Вот вроде бы его законное место, его обожание со стороны друзей, кто-то уже расписывает во всех красках предстоящую вечеринку, но всё не то. Это отвратительное ощущение, когда тебя касаются без разрешения. Обычный дружеский физический контакт, но Стив чувствует себя максимально незащищенным. Кажется, Хизер замечает это и отодвигает его в сторону, переключая внимание на себя одним простым предложением. — Стив, расскажи нам про того парня, — просит она. — Про кровососа из вашей школы. На противоположной стене, среди объявлений о наборах в кружки и клубы, развешаны плакаты: «Будь умнее, не верь желтой прессе!», «Проверяй дважды, а лучше трижды. Как отличить ложную информацию?» и «Прояви толерантность к заболевшим». Такие же самые висели в Святом сердце, в каждом корпусе, даже в общаге. — Вампир среди католиков, — вздыхает Кэрол. — Прямо как в романе, да? — Где ты там романтику нашла? — Патрик кривится, за его спиной робко мельтешит фигура парня со светлыми волосами, тоже в спортивной куртке, но Стив с ним точно не знаком. — Эти твари же… Больные. Стив опирается спиной о шкафчики, они сейчас — самая шумная компания в коридоре. Он от этого отвык, складывает руки на груди, важно задирает подбородок, хотя вид у него совсем незаинтересованный. Хизер пристраивается сбоку, огораживая Стива от остальных. — Не знаю почему вы, ребята, называете их кровососами, — фыркает он. — Они же вроде только хрюшками питаются. Кэрол высоко и звонко смеётся, прикрыв рот ладошкой, парни поддерживают шутку между собой, пихая друг друга локтями. — Тот парень ни на кого не нападал, — пожимает плечами Стив. — И, честно, я с ним даже не разговаривал ни разу. Понятия не имею, что там произошло. Но из школы его забрали на скорой. Хизер поджимает губы. Томми приобнимает Кэрол за плечи. — Кстати о кровососах, — говорит парень, весело дернув бровями. Стив хмурится, не понимая. — Эй, Мансон! Звуки на мгновение растворяются, Стив осторожно выглядывает из-за фигур друзей, чтобы увидеть его. Парня, которого здесь быть не должно. Эдди Мансон окидывает их всех безразличным взглядом, на его шее висят наушники, на бёдрах завязана клетчатая рубашка, он идёт, прижимая к себе сбоку пару учебников. Его волосы чертовски длинные — вот что отмечает для себя Стив. Патрик стоит рядом, пока Томми преграждает путь Эдди, не давая ему пройти, теснит его к шкафчикам. Стив оглядывается и не видит в коридоре ни одного учителя, школьники разбредаются по классам, проходят мимо и игнорируют. Стив наклоняется к Хизер, не сводя глаз с потасовки. — Разве он не должен был выпуститься? — спрашивает парень. — Ещё в том году? Подруга безразлично пожимает плечами, Кэрол рядом с ней оживляется: ей дали повод посплетничать. Пока парни прессуют Эдди, который никак им не отвечает, а только насмешливо улыбается и дергает бровями, девочки рассказывают Стиву, что Мансона оставили на второй год. И что ходят слухи, якобы он заражён этой болезнью. — Не просто фрик, — Томми склоняет голову на бок, тыча пальцем в чужую грудь. — Ещё и упырь. — Чувак, не трогай, — смеётся Патрик. — Вдруг он заразный? Стив возмущенно приоткрывает рот, но не знает, стоит ли ему что-то говорить и лезть. Эдди не выглядит задетым, наоборот, он склоняет голову вниз, скрыв лицо за волосами, его плечи мелко трясутся. Парни переглядываются между собой и делают шаг назад. Эдди резко выпрямляется, растягивая рот в зубастой улыбке. Его клыки кажутся слишком длинными. Стив щурится, вглядываясь: нет, они определенно длинные, острые. Ненормальные. Мансон хрипло смеётся, выставляя руки перед собой, сгибая пальцы, будто сейчас его ногти превратятся в звериные когти, как в дерьмовых фильмах про чудовищ. — Урод, — Томми отходит от него подальше. Девочки кривятся, боятся подойти ближе, чтобы получше разглядеть. Стив подавляет смешок, откашливаясь в кулак. — И где весь ваш гонор, мудачье? — Эдди громко смеётся, вытаращив на них глаза. Он делает шаг вперёд, а парни его сторонятся, отходя всё дальше. — Кого укусить в шейку? Может, тебя? Он тянется к плечу Кэрол, заставляя девушку громко вздохнуть. Томми хмурит брови и хрустит костяшками, будто готовится ему наподдать, хотя сам так и стоит на месте. Мансон усмехается, коридор пустеет, скоро будет звонок. Ребята расступаются, давая ему место. Стив всё это время не отрывает глаз от маленького представления. Он улыбается, ничуть не испугавшись, смотрит на Эдди завороженно, запоминает каждое его движение: все они резкие, хаотичные, грубые. Мансон бросает на него один короткий взгляд, а кажется, что время замирает. Стив ощущает нахлынувший поток вины. Эдди издаёт негромкое, удивлённое: «Ха…», как будто хочет позвать его по фамилии. Но он этого не делает. Парень поспешно отводит взгляд, возвращая себе выражение полного безразличия, он проходит мимо Стива, задевая того плечом. Стив даже не дергается. Девочки начинают перешептываться друг с другом, Томми неловко поправляет куртку на своих плечах, Патрик всех успокаивает и отшучивается, что это был просто очередной прикол от их местного шута. Стив идёт вместе с ними к кабинету и никак не может отделаться от чувства, что его как будто потянуло в сторону, когда Эдди оказался рядом. Он выбирает не думать об этом. В который раз. Потому что разочаровываться в себе и винить, для него, дело непривычное. Лучше обсуждать с Хизер весь урок подробности грядущей вечеринки, слушать сплетни о произошедшем за последние полтора года, что его не было в городе. Лучше не думать о важном. О серьёзном. Не вспоминать. Стив касается серьги в своём ухе, прокручивая серебряное маленькое кольцо из стороны в сторону. Его накрывает ненавистным чувством печали и тоски. После урока, на котором Эдди старательно записывает материал в свой конспект, он вылетает из класса первым. Не раздраженный, не злой, скорее загруженный. В библиотеке сейчас никого нет, кроме старой женщины, которая его явно недолюбливает и всегда пристально следит. Эдди садится за самый дальний стол у окна, бросает сумку на соседний стул, достаёт свой ежедневник и перечитывает список дел, с которыми ему нужно разобраться. Привычная рутина. Что-то он уже успел сделать. Продукты. Счета. Грэг — пять грамм. Синди — кет, сколько (?), уточнить. Джесс — позвонить, долг. Эдди чешет голову, прикусывает кончик ручки зубами, и вдруг дергается. Он закатывает глаза, не удивляясь самому себе. Достаёт маленький контейнер на защелке из сумки, снимает накладные клыки с зубов и убирает их на место, оставляя среди разноцветных таблеток. Проводит языком по своим, настоящим клыкам, хмурится. Делает новую запись в списке. Витамины, шприцы. Рецепт (?). Вспоминает вдруг, что ему нужно быть на заправке через два часа, а уроков у него целых семь. Перед парнем в очередной раз встаёт вопрос: деньги или диплом. Они с дядей кое-как тянут аренду за трейлер, потому что после реформ по части кампании в поддержку экологии, от их любимого мэра, в Хоукинсе закрыли парочку заводов. Пообещали взамен, что в новом торговом центре людям предоставят кучу рабочих мест. Уэйн теперь работает на двух работах: охранником в ночную смену, а два через два ездит на вахту в соседний город, на оружейный склад… Человек с высшим образованием. Эдди решает, что последние уроки у него не такие уж и важные. Конспекты он всегда сможет переписать, а тестов пока никаких не намечается. Он начинает записывать расчеты по бюджету, вычисляет заново проценты по кредитной ставке, которую банк дал ему за новый фургон, просто чтобы держать в голове — сколько ему ещё надо заработать, а сколько и на что он может потратить. Первое всегда перевешивает второе. Эдди ещё нужно успеть вернуться обратно после сделки, подрулить к средней школе и забрать Макс с уроков, чтобы отвезти домой. А ещё лучше — заглянуть к ней в трейлер и проверить как там дела с продуктами в холодильнике. Он же знает, девчонка будет молчать до последнего, даже если жрать будет нечего. Стул напротив него отодвигается с тихим скрипом. Эдди тяжело вздыхает. — Уилер, — бурчит он. — Давай не сейчас. — Эдди, — Нэнси как всегда его не слушает, она представительно складывает руки на столе, будто готовится вести деловые переговоры. — Ты подумал над моим предложением? Это был бы просто грандиозный… — Проёб, — Эдди захлопывает ежедневник, убирая его от чужих глаз. — Ахуеть, какой проёб, Нэнс. Мне не нужна вся эта твоя муть. Сообщи, когда государство начнёт выплачивать пособие, я подключусь. Он хочет встать, но девушка тянет его за руку, заставляя сидеть на месте. — Они не начнут выплачивать никакие пособия, — объясняет она твёрдым голосом. — Пока вы не заявите о своих правах. С этим надо что-то делать. Нэнси Уилер, известная не только как редактор школьной газеты, но и как чокнутая активистка за права всех ущемленных, конечно, не устояла перед возможностью взяться за Эдди, как только по школе пополз слух о том, что он болен вампиризмом. Он так-то и не подтверждал его, и не опровергал. Решил сохранить некий флёр таинственности, да и другие стали меньше лезть, если не считать сегодняшнюю попытку спортсменов сыграть на публику. — Кто заявит? — Эдди улыбается, подпирая подбородок двумя руками. — Я, один на весь Хоукинс? Или соберёшь всех больных с Индианы? Удачи. Я в этом не участвую. Она откидывается на спинку стула, сдаваясь. Эдди собирает свои вещи и салютует девушке двумя пальцами, перед тем как уйти. Нэнси берёт его за запястье и заглядывает в глаза снизу-вверх, мягко. Нежно улыбается. — Мама готовит запеканку вечером, — говорит она. — Заезжай на ужин. Возьмёшь с собой, передашь Макс. Эдди ухмыляется. Нэнси знает на какие точки нужно давить, чтобы заставить его делать то, что она хочет. Он кивает ей, но ничего не обещает. Приходится покорно отсидеть ещё пару уроков: он записывает лекции, в обсуждении материала никак не участвует — голова занята другим. Попутно Эдди опять делает записи в своей книжке. У него в пятницу репетиция с группой, в субботу надо подкинуть Макс и её подружку до зала игровых автоматов, в воскресенье намечается минимум три сделки, плюсом ко всему надо продлить техосмотр на машину, разобраться с капающим краном на кухне, пересчитать деньги, которые он откладывает на колледж… Мозг уже готов взорваться. Потом, сидя в машине, Эдди понимает, что его начинает трясти. Буклетик, который ему дали в Инди после медосмотра и анализов, уже затертый, мятый. Он открывает его, перечитывает слова, хотя может рассказать по памяти. Но это так, для успокоения. "Гемохарпагия" — огромными буквами, словно название кричит на него. Рядом приписка обычным черным маркером «Краткий гайд по вампиризму». Стоило ещё добавить «Для чайников и наивных болванов». Если верить словам врачей, то болезнь пока находится в разделе под номером «289.9», среди прочих неуточненных заболеваний крови, в международной классификации болезней девятого пересмотра. В теории, до десятого пересмотра они не могут её туда внести, но куда-то же запихнуть страшный вирус нужно было, чтобы успокоить народ. На первой стадии умные дяденьки и тётеньки обещают только легкую сонливость, апатию, якобы вот, смотри, ничего же страшного. А потом снизу начинается перечисление: тахикардия, судороги, анемия, обмороки… Эдди поудобнее ютится в кресле, снова проводит языком по своим клыкам, царапает язык и шипит от легкой боли. Вторая стадия у него должна начаться совсем скоро, если ещё не началась. Он надеется, что всё-таки нет: не хочется тратить деньги на новые лекарства, а тем более на свиную кровь. Где он, блять, должен её вообще достать? — Ебейшество, — Эдди откидывает буклет на пассажирское сиденье, заводит мотор и выезжает в сторону пригородной заправки, чтобы подзаработать. Замечает, что на заднем сиденье лежит шарф Макс, ругается про себя, обещая обязательно её за это пожурить. Эдди одной рукой тянется, чтобы распутать сцепившиеся между собой цепочки: медиатор и военный жетон. На светофоре, остановившись, накрывает лицо ладонями, позволяет себе перевести дыхание, очищает разум простым методом заземления: концентрируется на ощущениях, на запахе освежителя для салона, на тепле, исходящем от обогревателя, на тишине внутри машины. Вот бы и в голове стало также тихо. Он выныривает из двухминутной прострации, возвращая себе бодрый вид. В конце концов, его сегодня ещё ждёт обещанная запеканка от миссис Уилер, нотации от Нэнси и раздраженные вздохи от рыжей девчонки-подростка. Остальные проблемы могут подождать. В том числе, Стив Харрингтон.

***

Так уж совпало, что первого июня, прямо на Международный день защиты детей, когда его отец, только получивший должность мэра, решил устроить ярмарку на городской площади, Стив остался один. Все его друзья разъехались по летним лагерям, кто-то улетел отдыхать за границу, а он, грустный и двенадцатилетний, слонялся между прилавками с сахарной ватой, мороженым и разными бесплатными угощениями, совсем без настроения. Отец готовился выступить с речью, мама собрала вокруг себя общество домохозяек, державшее в страхе всю округу, а Стив задыхался в застегнутом на все пуговицы белом поло. Мимо него пронеслись две маленькие девочки, едва не снеся с ног, Стив нахмурился и встал в сердитую позу, убрав руки в карманы. Иногда к нему подходили мамины подруги, чтобы потискать за щеки, иногда папины коллеги, чтобы потрепать по зализанным назад волосам. Конечно, он поправлял их на место. В том возрасте ему нравилось так укладывать волосы, чтобы казаться старше. Томми вот вообще не парился, его просто стригли так же, как и его отца, там и укладывать было нечего. Стив обнаружил пустую смятую банку от колы и стал от скуки её пинать, не отрывая глаз от травы под ногами. Это лето только началось, а он уже представлял, что оно будет самым отстойным в его жизни. Вообще ничего не будет происходить: он будет тухнуть в своей комнате, ездить с отцом в дурацкий гольф-клуб, играть в приставку и с грустью смотреть в окно на соседскую собаку. Такую же одинокую, как и он сам. Вдруг он почувствовал, что на него кто-то налетел. Какой-то пацан, не сильно выше, но долговязый и тощий. В районе груди поло начало липнуть к телу, Стив в ужасе отшатнулся, понимая, что ему залепили прямо по белой рубашке куском торта. Незнакомец стоял напротив, приоткрыв в растерянности рот, у него в руках была тарелка с остатками десерта. — Вот же блять, — ругнулся парень. Стив не смог сдержаться и улыбнулся, потому что ему было неловко, а ещё потому что отец всегда ругал его за мат — обещал вымыть рот до скрипа, мама в свою очередь таскала его за уши, если слышала что-то такое. Томми же постоянно матерился, а Стив как-то стеснялся. Постоянно казалось, что из-за угла покажется отец с куском мыла в руках… Незнакомец посмотрел на Стива, затем на свою тарелку, а потом взял и размазал остатки торта по своей футболке. У него была дурацкая балахонистая футболка с названием какой-то группы, но даже на ней теперь отчетливо были видны пятна от еды, к ткани прилипли кусочки бисквита и красовались разводы крема. — Зачем? — удивился Стив. — Ты ненормальный что ли? Он завис, услышав странный смех парня, искаженный из-за ломающегося голоса. Незнакомец неловко махал руками, будто сам не понимал, зачем это сделал. Стив заметил его кудрявые короткие волосы, веснушки, а ещё военный жетон на длинной цепочке, тоже запачканный кремом. На лицо так и просилась улыбка, избавиться от неё никак не получалось. — Теперь нас двое, — усмехнулся парень, пожав плечами. — Уже не так обидно, да? Стив посмотрел на свою поло, вздохнул и мысленно послал всё к черту, расстегивая верхние пуговицы. Парень напротив него одобрительно кивнул и протянул руку. — Эдди, — представился он. — Стив. Они пожали друг другу руки. Эдди не отлипал от него целый день, протаскивая по всем лавкам, якобы потому что одному ему было неловко пробовать еду. Они играли в мяч, присоединившись ко взрослым ребятам, участвовали в конкурсе с прыжками через скакалку, а когда совсем устали, то пошли выпить по два стакана холодного лимонада. Залпом. Стив поймал себя на мысли, что мама ни за что бы не разрешила ему дружить с таким мальчишкой, потому что первой же историей, которую Эдди ему рассказал, стало занимательное приключение о том, как дядя пытался вывести у него вшей. Вроде как, успешно. — У тебя никогда не было вшей? — удивился Эдди. — Нет, — Стив скривился, дергаясь, представляя, как по его голове, в его волосах, бегают маленькие жучки. Это было просто отвратительно. — Мерзость… Как ты их вообще подхватил? Эдди жевал лёд, оставшийся на дне стакана с лимонадом. — В лесу, — нечетко сказал он, открывая рот и шлёпая заледеневшими губами. — Что ты делал в лесу? — не понимал Стив. Они с Эдди знали мир с противоположных его сторон, видели совершенно разные вещи, оттого Стив чувствовал себя глупым. Ему было чертовски интересно, что же находится там — за пределами теплицы, которую создали для него родители. Самым увлекательным занятиям, чтобы позлить маму, до этого момента Стив считал игру в теннис со стеной в коридоре. Он швырял мячик и ловил, набирал до ста очков, а потом ему становилось скучно. Если бы у него вдруг нашли вши, то у мамы случился бы инфаркт. — Ты никогда не был в лесу? — Эдди потряс его за плечи, вытаращив свои огромные круглые глаза. — Ты прикалываешься? — Нет! — У Стива закружилась голова, он шлёпнул парня по ладоням. — Мы были однажды на пикнике с мамой… Но это не совсем лес. Мы ездили к озеру. — Тебе нужно пойти со мной в следующий раз, — Эдди ярко улыбнулся, раздражающий солнечный свет падал на него больно мягко, как-то ласково. Стив заволновался, представив, что они пойдут куда-то вместе. В следующий раз — это же значит, что его зовут гулять? Вдвоём, в какой-то лес? Внутри загорелся опасный огонёк — хотелось сделать то, за что родители точно не погладили бы его по голове. Стив жаждал приключений. Эдди потащил его за руку, и они сделали второй полный круг по ярмарке, поучаствовали в игре с загадками, выиграли дурацкие брелоки, которые потеряли, когда их позвали присоединиться к турниру по бадминтону. Отец выступил со своей речью, а Стив тихо поделился с Эдди, кем он приходится мэру. Он даже не хвастался, просто интересно было понаблюдать за чужой реакцией. — Ну, твой отец какой-то козёл, — фыркнул Эдди. — Мне не нравятся такие чудики с микрофонами, все эти вдохновляющие речи… Вообще не моё. Стив с ним согласился. Они снова объелись, на этот раз пирожными, испачкали в креме рот и щёки. Эдди громко над ним смеялся, держась за живот, а затем потянулся и растрепал, уже не такую идеальную после беготни, укладку на голове. Стив обиженно надулся, но тоже посмеялся, опуская взгляд вниз. Засмотрелся на чужие яркие носки, разные на левой и правой ноге. — Улыбочку, мальчики! — местный фотограф застал их врасплох, выскочив сбоку с камерой. Фотографию Стив забрал уже после, когда снимки проявили. Он сделал так, чтобы ни мама, ни отец, её не нашли. Спрятал понадежнее. Вот с этого и началось его лето семьдесят девятого года.