Хорошая борьба

Эймонд Таргариен Безжалостный сын владельца «Новой Валирии» имел свойство просыпаться мгновенно. Его сознание резко включалось, словно внутри его черепной коробки щелкал переключатель. Этим утром все было иначе. Он будто выбирался на берег после продолжительного заплыва — медленно, степенно. Когда мужчина окончательно проснулся, за плотными шторами давно правило полуденное солнце. Его любовницы рядом не оказалось. Мышцы приятно ныли, как после хорошей тренировки или, в его случае, секс-марафона. Эймонд потянулся всем телом и голову заполнили жаркие образы прошлой ночи. Ожидание и вынужденное воздержание того стоило. Несдержанный трах на первом этаже перешел в ласки и умопомрачительный минет в душе. Они начинали медленно. Мылили друг друга, позволяя себе много лишнего, смеясь и целуясь, смывая с себя прошедший день и следы недавнего секса… пока дорнийка не опустилась на колени. От воспоминаний того, как Ария «знакомилась» с его членом, что-то ласково ему шепча и напрочь игнорируя его хозяина, у Эймонда встает. Ему невероятно понравился вид коленопреклонного прокурора, ощущение ее губ и языка на своем теле. Больше всего он хотел схватить ее за волосы, чтобы заставить ее брать его орган глубже, но она играла по совершенно другим правилам. — Убери руки, Эймонд, ты мешаешь нам общаться. В какой-то момент он почти ужаснулся ее власти над собой, но все сомнения вынесло из головы, потому что она начала сосать так, что темнело в глазах. Мужчина с шумом опустил ладони на стенки душевой кабины. До этого была просто прелюдия — невинно-дразнящие прикосновения языка. Он был близок к краю, когда рот сменила рука — жесткая, властная. Он кончил Арии на грудь, меньшую, чем у его невесты, но высокую и красивую, с темными бусинами сосков. Непрекращающаяся литься вода быстро унесла белесые капли с собой. После он отнес ее на кровать, где они, все еще мокрые после душа, долго ласкали друг друга. Юридический директор «Новой Валирии» с аудиторской скрупулезностью изучал красивое тело пальцами, языком, запоминая от чего ее бьет дрожью, что сводит ее с ума. Ее руки и губы были не менее жадными: с интересом исследовала его немногочисленные шрамы, но вопросов Ария не задавала, за что Таргариен был ей благодарен. Он с удовлетворением и мрачным эстетическим наслаждением рассматривал отметины, которые оставил на кофейной коже в свой первый раз с ней. Долго и с наслаждением посасывал соски, зализывая следы собственных укусов на мягких полушариях. Мартелл не осталась в долгу, наградив его засосами и мелкими царапинами. Эймонд попросил ее поласкать себя для него — зрелище, которого он был лишён в машине — и мгновенно завелся. — Нет, Эймонд, я хочу, чтобы ты только смотрел. — Шалунья оттолкнула ступней его плечо, когда он хотел накрыть ее тело своим. Темные глаза напоминали о жарких южных ночах… — Только. Смотреть. И он послушался. Член налился и болезненно пульсировал от желания, но он даже не думал дрочить — чувствовал, что это нарушит правила игры. И потом... в этой пытке было что-то сладостное. Ни одна женщина на его памяти не была столь послушной и податливой, а в следующую секунду — властной и деспотичной. Этот контраст сводил Таргариена с ума. Он наблюдал эстетичное действо и делал мысленные пометки: когда трогает себя, она практически не касается груди — иногда гладит и оттягивает вершинки (но сходит с ума, когда ее ласкает он), больше времени уделяя поглаживаниям шеи и декольте. Стонет открыто, не слишком громко, из чего он делает вывод, что ее представление в машине было больше провокацией. Ария Мартелл сама оказалась сплошной провокацией, брошенным вызовом. Только с того момента, как они покинули мероприятие он дважды был на грани того, чтобы придушить женщину. Мало кто задумывается, что глаза — парный орган. Когда Эймонд лишился глаза, он все равно что ослеп. Зрение к уцелевшему глазу, конечно, вернулось, но он еще долго врезался в мебель, дверные косяки, матерясь и круша все вокруг — все потому, что изменилось восприятие пространства. О карьере профессионального гонщика пришлось забыть. Бокс и тренировки с мечом (давняя семейная традиция), а позже и стрельбу он не забросил только благодаря Кристону Колю, главе безопасности конгломерата. Второй сын Визериса никому не показывал своих слабостей, поэтому откуда дорнийке знать, с каким трудом он повторно получал права и как осторожен должен быть на дорогах. Потому что он, блять, чертов инвалид. И он ненавидел ее за то, что она невольно напомнила ему об этом. Но хотел он ее, видимо, все же сильнее. Когда ее тело задолжало в оргазме, он больше не мог оставаться в стороне — раздвинул ее сведенные в удовольствии ноги, приставил ствол ко влажному жаркому входу, оттягивая сладкое проникновение. Ария замерла под ним, тяжело дыша, не отводя от него колдовского взгляда. Вытянула из-под подушки атласную ленту — та черной змеей проползла по постели и ее телу — и, игриво закусив губу, протянула ему. — Блять, Ария! — Эймонд с чувством выругался и крепко привязал ее руки к изголовью кровати, взглядом говоря о всех тех грязных вещах, что он мог бы с нею сделать. — Ты же знаешь, что играешь с огнем? — Я просто выполняю свои обещания, — проговорила она, хитро улыбаясь. — Если хочешь, в тумбочке есть еще одна — можешь завязать мне глаза. Теперь я точно не спутаю твой член с другим. — Грязная девчонка! На тебе живого места нет, а ты продолжаешь меня провоцировать, — покачал головой Таргариен в наигранном сочувствии. — И тебе это нравится. — И мне это нравится, — согласился он, соединяя, наконец, их тела. Это было так хорошо, что очередное хриплое ругательство слетело с губ. Дорнийка со стоном выгнулась ему навстречу, обвивая ногами его поясницу. — Двигайся, пожалуйста, двигайся, — прохныкала она, прижимаясь тесно-тесно. Однако, в отличие от первого раза, Эймонд не спешил, рассматривая ее под собой во всех деталях, наслаждаясь своей властью. Со связанными руками ее удовольствие полностью зависело от него. Он протянул руку к тумбочке и вытянул еще одну ленту. На короткий миг проскользнула мысль завязать ей рот, но мужчине слишком нравилось, как она звучит. Он хотел заставить ее кричать вновь (к тому же, ему нравились ее пошловатые реплики). Но и ослеплять ее он не хотел, поэтому пропустил черный атлас под тонкой шеей и потянул, вынуждая ее поднять голову, впился в припухлые губы жадным, звонким поцелуем. — Вот так? — оторвавшись, он глубоко толкнулся в податливое тело. Волна наслаждения прошила позвоночник. Кожа к коже — он на ней, он в ней. Идеально. — Да… — полушепот-полустон. Дорнийка выгнулась, кусая губы от удовольствия. — Я не слышу. — Да, да, Эймонд, пожалуйста! — Мне нравится, как ты просишь. Так вежливо… Ты, оказывается, можешь быть милой, прокурорская стерва, — промурлыкал он и задвигался нарочито медленно. — Эймонд, не будь ублюдком, — простонала его нетерпеливая любовница, кусая за плечо и сильнее сминая его бока ногами. — Ты просишь невозможного, — усмехнулся мужчина, игнорируя укус и только сильнее замедляясь. Он сам почти взрывался — пытка была обоюдной. Но желание видеть ее, мечущуюся под ним от желания, было сильнее. — Тогда будь самим собой. — Она требовательно сжалась вокруг него. Так, что он едва не кончил. — Черт… — он выдохнул тяжелый, жаркий воздух и оскалился хищником. — Как скажешь, милая. Таргариен взял быстрый темп — больше он не мог иначе, обрушиваясь, как волны о берег. Она была такой влажной, такой покорной для него. Он сходил с ума, касаясь ее кожи. Кровать под их сплетенными телами протестующе скрипела, и Эймонда обожгла едкая мысль. Кто еще бывал в этой постели? Кому еще она отдавалась так яро? Кому еще позволяла связывать себя? Он перенес опору на колени и подхватил ее бедра поверх выступающих тазовых косточек, чтобы трахать еще глубже, еще сильнее, оставить на ней свой след. Юридический директор «Новой Валирии» не сдерживался ни в движениях, ни в стонах, а прокурор под ним, вцепившись в удерживающую ее руки ленту, как в спасательный круг, беззвучно ловила ртом воздух. В этот раз он довел Арию до грани за какие-то минуты. Соблазн последовать за ней был велик, но ему было мало. Он продолжил двигаться, пока Мартелл не закричала, пока не забилась под ним в сладкой агонии вновь, и только тогда отпустил себя, изливаясь в нее. Пусть были и будут другие, но кричать от удовольствия она будет с ним. — Ты совершенно опустошила меня, женщина, — усмехнулся Эймонд, намекая на то, сколько раз кончал за эту ночь. Он вытерся краем простыни и упал рядом. Некоторое время они восстанавливали дыхание. — Ты вытрахал из меня все силы, — лениво откликнулась дорнийка, повернувшись и рисуя пальцами узоры на его блестящей от пота груди. — У меня там все саднит, — поморщилась она. — Я стер себе член, — в тон ей ответил он. Женщина рассмеялась: — Значит ли это, что его форма изменилась, и все мои исследования были напрасны? — Боюсь, тебе снова придется его изучать. — Юридический директор «Новой Валирии» рассеянно перехватил ее руку с красными следами пут. — И когда ты успела освободиться? — Накажешь после, папочка.

***

Таргариен поднялся с развороченных простыней и отправился в ванную. В том, что он поехал за Арией сразу по прилету были преимущества в виде дорожной сумки со всем необходимым. Иначе ходить ему голым — дикая кошка разодрала его рубашку, а брюки после прошлой бурной ночи нуждались в чистке — или звонить своим, чтобы привезли вещи. А он не хотел, чтобы кто-то кроме Лариса (трутень так и сочился ехидством, передавая ему ключи от авто) знал, где он провел эту ночь. Таргариен давно понял, что свои одержимости лучше скрывать. Освежившись и облачившись в штаны для тренировок, Эймонд спустился на первый этаж, проверяя на ходу телефон. Десять пропущенных от Уиллиса и два от матери. Пара сообщений от секретаря и длинное голосовое от Кассандры. Он набрал Фелла. — Эймонд, где ты, твою мать? — раздался после двух гудков раздраженный голос друга. — Фелл, я предупреждал, что меня не будет до воскресенья. Что случилось? — Боррос. — Ну, и что с ним? — насмешливо спросил Таргариен. После прошлой ночи он пребывал в самом благодушном настроении. — Умер сегодня ночью. Сердечный приступ. — Пекло! — Мужчина не то чтобы особо дорожил будущим тестем, просто ненавидел, когда кто-то умирал по собственной инициативе, не считаясь с его планами. Тем не менее он быстро взял себя в руки. — Можем использовать это в свою пользу? — Обвинение лишилось своего главного обвиняемого. С этим мы можем работать. — Хочешь сказать, настало время для переговоров? Таргариен заглянул на кухню, закончив беглый осмотр этажа — Арии нигде не было. Зато на столе накрыт легкий завтрак. Мило. — Именно. Все держалось на Баратеоне. Обвинительный приговор для него означал приговор для всех сошек поменьше: финансового руководства, бухгалтеров «Сторм Индастриз». А теперь дело дробится на десяток мелких — Мартелл невыгодно распылять время и ресурсы гособвинения на каждое. Вряд ли Старк такому обрадуется. — Что ты предлагаешь? — Акула уже почуяла кровь — так давай накормим сучку. — У нее хороший аппетит. — Эймонд подхватил яблоко с подноса и надкусил. По подбородку потек сладкий сок. — Она не станет довольствоваться малым. — Да, поэтому отдадим на растерзание кого-нибудь из членов правления компании с именем погромче. А для Борроса выбьем смягченный или вовсе оправдательный приговор. — Уиллис сам походил на хищника, когда чуял возможности. Он ценил в нем это качество. — Тогда наш козел отпущения должен добровольно взять всю вину на себя. Допустим, это не проблема. Но согласится ли другая сторона? Хоть Арии и не было поблизости — возможно, она узнала обо всем раньше него и уехала — он старался говорить обтекаемо. — У нее не останется выбора. Да и победа над мертвым стариком уже не выглядит так эффектно. — Хорошо. Эту часть я возьму на себя. — Ты уверен? — Что? Сомневаешься в моей способности вести переговоры? Может и в Эссос я не должен был летать? — с иронией в голосе спросил Таргариен. — Перестань. Ты прекрасно понимаешь, к чему я. Ты теряешь голову, когда дело касается Мартелл. Я не первый день с тобой знаком. То же самое было с Алис. — Тогда ты должен знать, что я всегда получаю то, что хочу, — холодно заметил сын Визериса. — В любое другое время — пожалуйста, но не тогда, когда на кону стоит так много. Черт, Эймонд! — Фелл, довольно. Я знаю, что делаю. — Где ты, кстати? Черт, Эйм, только не говори, что… — Пока, Фелл, — мужчина сбросил звонок. С матерью разговор прошел куда спокойнее. Святая женщина взяла на себя все заботы о похоронах. — Я понимаю, что это дела, а не прихоть — причина, по которой ты не сейчас не здесь. — Признаться, при этих словах матери он почти испытал нечто отдаленно напоминающее муки совести. — Но ты нужен нам, нужен своей невесте. — Собери всех вечером, — мягко попросил он. — Сестер Кассандры тоже. Надо решить, как мы будем действовать дальше. — Хорошо. Конечно, нехорошо так говорить, но твой дед считает, что все к лучшему. — В нежном голосе матери прозвучал намек. — Он прав. Несчастье избавило нас от груза, тянувшего нас ко дну. — Это просто злое стечение обстоятельств, да? — с нажимом спросила она. С тем же успехом Хайтауэр могла спросить: «Это ты его убил?» — Не более, — заверил ее мужчина. — Постарайся не нервничать, тебе вредно. — Хорошо, — с явным облегчением вздохнула Алисента. — Соберу всех к семи. Постарайся не задерживаться, дорогой. Эймонд боготворил мать. Он знал, что у нее нет иллюзий относительно него: она знала, каким ублюдком является ее младший сын, но всегда, сколько он себя помнил, была на его стороне. Всегда. Эта ангелоподобная женщина даже пыталась выколоть Люку глаз за то, что тот сделал с ним. Попрощавшись с матерью, юридический директор «Новой Валирии» еще раз обошел дом. Восточная застекленная стена кухни выходила на внутренний двор и имела дверь, которую он поначалу не увидел в занавесках. Во внутреннем дворике располагался бассейн, окруженный с четырех сторон мини-садом, и еще одно строение из дерева и преимущественно стекла, оказавшееся мастерской. Там он и нашел Арию. Дорнийка с ненавистью сминала глину. Темные глаза горели, руки были запачканы практически по локоть, а из небрежного пучка выбивались непослушные пряди. Грудь неспокойно вздымалась в глубоком вырезе домашнего сарафана, а по шее стекала капелька пота. Таргариен понял, что хочет ее. Прямо здесь, на рабочем столе. Хочет запачкаться в глине сам и запачкать ею бронзовое тело. Хочет трахать ее до потери пульса снова и снова. Иметь ее стоя, сидя, иметь ее в разных позициях, иметь ее в задницу, в грязный ротик. В штанах стало тесно от вязкого, тягучего возбуждения. Интересно, какая она на вкус? Он мог бы начать с ответной любезности, только бы снова оказаться в ней. — Нет, Эймонд.