as good as i can be

Он мог предположить, что подобные вещи случались в гадюшниках типа «Убежища», или в «Зелёной арене» на углу Седьмой, где останавливаются байкеры, или в том безымянном клубе в подвале кирпичного здания, прямо под ёбаной прачечной (деньги не пахнут, но попробуйте повторить эти слова после заведения, где даже от пива воняло кондиционером для белья). Но этот вылизанный мелкий бар рядом с Чайна-тауном? Эта крошечная неоново-розовая штучка, куда, судя по чистеньким столикам, ослепительно сияющим дороговизной бутылкам за стойкой и офигенным чучелам фламинго по углам (чучела правда были офигенными, — Эдди даже порывался забрать одно и поставить дома заместо вешалки, но, увы, не дали), и черт ни ступал? Да это же самый приличный бар в мире! Чистота, годная аппаратура, вежливый персонал, туалеты не зассаны! Красота! Сюда должны водить на свидания любимых, отмечать дни рождения и разводы! Здесь выступают таланты аж с самого Чикаго, выступают перед ним со своим изумительным журчащим блюзом; здесь пела соул девочка, которую здесь же подобрал представитель одного лейбла и заключил грёбаный контракт, то есть, здесь не околачивается сброд, — это место, откуда выбиваются в люди. И Эдди ожидал, что, может быть, именно отсюда начнётся его удачная полоса, как в кино: ты попадаешь в нужное место, тебя замечает нужный человек, дальше вы с женой съезжаете с этого клоповника со столетним грибком под ванной, ты покупаешь дяде дом и дом себе, С БАССЕЙНОМ!, хорошую новую машину, БАССЕЙН ОБЯЗАТЕЛЬНО С ПОДОГРЕВОМ!, устраиваешь турне по миру, И С ПОДСВЕТКОЙ, И ЧТОБ ОНА ЦВЕТ МЕНЯЛА КАК РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЁЛОЧКА!.. В любом случае, оправдания ожиданий никогда не были сильной стороной ангела-хранителя Эдди Мансона. Он вообще по большей части бесполезный крылатый кусок дерьма. Толстозадый херувимчик, они ж даже трусы не додумались надевать, бессовестные. Единственное, что ещё полностью не обрубило к нему кредит доверия — существование Крисси, поскольку то, что она всё ещё с ним и всё ещё любит его Эдди не мог объяснить ничем кроме божественного проявления. Кстати, о ней. — Это было совсем, совсем не хорошо! — она метнула на него взгляд — серо-голубые глаза, гроза летом, сверкали в полутьме фургона застывшими в них слезами и лёгким укором, но не в его сторону — на себя, как обычно. Поза напряжена как тюремный забор, пальцы нервно ковыряли несчастную дырку на сиденье. — Да, это было плохо. Очень плохо. Это было изумительно, идеально, охуительно плохо! — Эдди улыбнулся, широко и как можно ободряюще: в Крисси столько напрасного самоуничижения, и что бы она ни делала, она всегда подвергнет свои действия огромной критике, и его дело — не давать ей забыть, что её несовершенства — надуманный бред. — Я горжусь тобой, солнышко. — Не смей так говорить! Я же… Я разбила об его голову бутылку! Я же могла убить его, Эдди! Крисси издала звук, с каким провинившийся котёнок трётся о ногу хозяйки, и закрыла лицо руками. На её фалангах и костяшках блестели царапины и капли засохшей крови. Чужой крови. И да, Эдди сильно подозревал, что что-то с его головой не в порядке, потому что у него от этого зрелища серьёзно твердел член (не то чтобы его это сильно беспокоило, впрочем; чем страннее, тем веселее!). — Ты, в этом крошечном голубом платье, вырубаешь насмерть мудака втрое больше себя, защищая мою честь. Ну, что это, если не самая горячая вещь в мире? — Я серьёзно! Я думала, что убила человека! Я… О-Он упал и больше не вставал, и, и всё указывало на то, что он умер, потому что я ударила его п-по голове бутылкой! — И ты выглядела чертовски круто, делая это. — Не может такое выглядеть круто, Эдди! Потому что я взяла и ударила его по голове!.. — Бутылкой, я помню, сладкая. — Да! — она плаксиво скривила губы. — А что если он умер? Что, если из-за меня сегодня погиб человек, потому что я ударила его по голове буты-ылкой! Ладно, шутки в сторону, она на грани истерики. Эдди облизнулся и крутанул руль влево, сворачивая на объездную дорогу; в Сан-Франциско от Чайна-тауна на улиц семь вперёд росла безбашенная пробка. Дома по обе стороны существенно сузили проезд, но по крайней мере фургон не стоял на месте. Выровняв ход, Эдди опустил одну руку с руля на её колено и мягко сжал. — Успокойся, Крис, дыши, хорошо? Вдох, выдох. Он не умер, ты сама видела — просто отключился. Бармен проверил пульс и вызвал скорую, так что всё с этим куском говна будет, к сожалению, в порядке. Ты по-прежнему самая чистая душа на Земле, принцесса, — он ласково улыбнулся. — Я думаю, даже если бы он отбросил коньки, Иисус бы лично спустился вниз и сказал, что прощает тебе эту оплошность, потому что кому вообще было бы жаль потерять такого придурка, и добавил бы тебе ещё десяток лет жизни за твои красивые глаза и это милое платье. Крисси всхлипнула-рассмеялась и накрыла его руку своей ладонью. Тепло её кожи было вспотевшим, треморной рябью, отдающей по его пальцам, но крепким и любящим. — Я испугалась… за тебя, — она сжала его пальцы. Вот где начинается самое интересное. Эдди в том баре понравилось: хорошие чаевые, классная аппаратура, воспитанная компания и самые вкусные рыбные закуски во всей стране (хотя он никогда не выезжал дальше нескольких штатов, но не нужно быть всезнайкой, чтобы удостовериться в очевидных вещах). Наводку дал знакомый Крисси из колледжа, замолвив за них словечко, и по такому случаю Эдди даже расстарался написать что-нибудь лиричное, притом что с романсами он всегда был буквально не в ладах. К счастью, вдохновение сидело рядом на постели, красило ногти на ногах розовым лаком, с огуречной маской на лице и бигудями в карамельных волосах, и смотрело повтор первых сезонов «Она написала убийство», так что вечером-икс Эдди был во всеоружии и хорошо знал, что сыграть толпе (на сей раз действительно толпе, а не парочке пьяниц). И это было славно, замечательно даже, и ветерок приятно ласкал покрасневшее лицо, и пахло кожаными ботинками и понтовой выпивкой, и людям нравилось, правда нравилось, он чувствовал их отдачу и видел их выражения лиц как на ладони, и струны словно стали продолжением его рук и играли не в пример последним месяцам удивительно классно, возможно, лучше, чем когда-либо в его жизни… Он чувствовал себя, ну, не на вершине мира может, но в правильном месте. А главное, что в этот вечер его пришла поддержать Крисси. Она стояла там, в первом ряду, голубое платье и волосы растрепаны после общественного транспорта, потому что приехала сразу после занятий в колледже, и смотрела на него, не отрываясь и не переставая улыбаться. Эдди подумал, что, наверное, она просто сегодня в хорошем настроении, а потом считал улыбку. Она им гордилась. До конца вечера, как бы ни было приятно принятие слушателей, Эдди не замечал никого, кроме самой главной. Завершив выступление (под аплодисменты!), Эдди закинул гитару за спину и сошёл со сцены, освобождая место для следующего гвоздя программы, группки каких-то юнцов в кантри-рубашках. Он уже было наметил протиснуться через поток народа к Крисси, как на пути выросли шесть футов два дюйма жира, дублёной кожи поверх засаленной майки, всклокоченных волос и пьяного недружелюбия. — Эй, ты, — рыкнул мужик; от него разило потом, а кулак, держащий бутылку пива, был размером с булаву. — Ты клеишь мою девчонку? — Чего? — Что слышал, урод. Клеишь мою девчонку? Я видел, как ты пялился на неё. Что, думаешь, закосил под Джимми Пейджа и можешь теперь трахать чужих баб? Эдди изогнул бровь; ситуация больше забавляла, чем напрягала, хотя сравнение с Джимми Пейджем было польстительным. — Я не пялился на твою девчонку, чувак. Я женат. Моя жена здесь и, прости мне мою откровенность, но как бы ни была хороша твоя подруга, тут нет никого, кого я бы хотел, кроме моей дамы. — Ты чё, назвал мою девчонку уродиной, урод? На этой фразе Эдди понял, что в данном споре он проиграл ещё до его начала: здоровяк искал конфликт, он подошёл изначально только ради того, чтобы выпустить на ком-нибудь пар. Эдди такие вещи хорошо чуял, спасибо Хоукинской старшей школе. По обыкновению выцепили грушей для битья его, спустили всех собак, слили всё накопленное дерьмо и комплексы; вполне вероятно, что у этого огромного ублюдка даже не было девушки, — он тупо хотел почесать кулаки о чье-нибудь лицо. И разумеется, этим лицом по нелепому стечению обстоятельств обязано было стать лицо Эдди. Господи, святой ты боже, думал он, это был такой хороший вечер, но нет же, вселенной опять приспичило всё ему обосрать. Эдди не боялся замараться в крови, пусть и перспектива в виде сломанного носа отозвалась кислым узлом в животе, как перед прыжком в ледяную воду. Главным образом он переживал за Крисси, чей рыжеватый хвостик обеспокоенно маячил за спиной незваного собеседника, становясь всё ближе по мере её шагов. Она хотела, чтобы в этом баре ему понравилось, она приехала сюда, зная, что здесь будет спокойно, — уж точно не дебош, в центре которого окажется её муж. Почему жизнь не могла хотя бы раз повернуться к нему лицом, а не жопой? Эдди отвёл усталые глаза на румяное потное рыло перед собой. Он усвоил уроки дяди, и один из них — если в заварушке оказались твои родные, сделай всё, что в твоих силах, чтобы обезопасить их. — Лучше бы тебе выйти на улицу и охладиться, дружище, — он мягко оттолкнул задиру, но тот, не справившись с собственными габаритами и алкогольным дурманом, затопившим взор, пошатнулся. Не упал чудом, но вот бутылку на пол выронил, разлив своё пойло. И вот тут-то взбесился по-настоящему. — Тебе пиздец, патлатый! — Что происходит? Сэр, что слу… — по закону подлости, выплыла не пойми откуда взволнованная Крисси, а в следующую секунду испуганно заверещала, поскольку жиробас сцапал Эдди за грудки и недвусмысленно настроился отправить одним-двумя ударами своих гороподобных кулачищ к праотцам. Дальнейшее Эдди помнил несколько смазано: он вроде бы двинул первым, потому что второй урок (уже от отца) гласил, что если драки не избежать — бей первым, бочонок с хрипом согнулся, но равновесие не потерял; ответный удар прилетел лбом в лоб и почти тут же следующий — кулаком под рёбра, отчего воздух из лёгких вышибло, точно кувалдой; люди вокруг заголосили, завозились, кто-то побежал за охраной, девка-официантка заорала матом, кантри-группа прервала свою кривую игру, чтобы выяснить, в чём дело, но громче всех была Крисси. Она это умела, храни её господь; каждый увиденный в ванной их квартиры паук и каждый пережитый оргазм комментировался ею не иначе чем пронзительным криком. Видимо, выучилась этому на чирлидерских кричалках. Эдди хотел сказать ей чтобы шла в безопасное место, но новый удар пришёлся в живот, и у него начали плясать перед глазами звёзды, а затем… затем случилось что-то странное, страшное и смешное одновременно. Он и моргнуть не успел: Крисси выпрыгнула, как чёрт из табакерки, между ним и человеком-гигантом, вооружённая своими пятью футами тремя дюймами, сто шестью фунтами и пустой бутылкой из-под пива, чуть ранее выпавшей из рук мужика. Её лицо покраснело и исказилось таким праведным гневом, что Эдди поначалу даже не узнал её, думая, что это какая-то другая, сумасшедшая девчонка, а не его застенчивая жена. Но это была именно Крисси, злая, как никогда и ни на кого, даже на мать и Джейсона, даже на профессоров, что ставили ей неуды, даже на Эдди, когда его волосы забивали слив в ванне; злая и абсолютно сознательно готовая убивать. Она замахнулась, чуть подпрыгнула и с силой, что по мнению Эдди заставила бы даже Брюса Ли напрудить в штаны, ударила бутылкой по голове растерявшегося от её появления дебошира, разбив бутылку на тысячи коричневых осколков. Они звёздным водопадом посыпались с его башки по одежде и вниз, а сам мужик отправился в крепкий нокаут, туда же, куда и стеклянная крошка. Грохнулся знатно, — будто мешок с кирпичами рухнул с потолка на пол. — Не смей трогать его, ты, чокнутый кретин! — взвизгнула Крисси, топнув ногой рядом с бессознательно распластавшимся на полу телом, словно то ещё могло её услышать. — Никогда не смей больше приставать к людям и втягивать их в бойню, пьяница! Единственный урод здесь — это ты! Она тяжело дышала, держа в дрожащем кулаке «розочку», на зубцах которой застыли блики барного света и капельки крови. Хвостик волос вспушился, как у испуганной кошки, огромные глаза на алом личике метали молнии. Эдди никогда ещё не хотелось упасть перед ней на колени так сильно. Сделал бы это, не отправь его на них чужой кулак несколькими минутами ранее. Люди бурно засуетились, — да, для того места подобная драка, пусть и короткая, определённо была в новинку. Бармен с трудом протолкнулся к нокаутированному, и в суматохе голосов и толкучке Эдди успел со стоном подняться, потянуть жену за руку и, поглядывая на неё в шоке и восхищении, разжать её намертво стиснутые вокруг горлышка бутылки пальцы, после чего схватил за руку и выволок за собой наружу, в стылый вечер Сан-Франциско. Запрыгнул с ней в фургон, умчался на полном ходу, как преступник с места преступления (в целом…). Крисси всё это время тряслась от до сих пор переполняющей её ярости на переднем и тяжело и быстро дышала, пышущая жаром, маленькая валькирия; в тот момент она была похожа на себя во время секса, только с кровью огромного мудака из бара на своих нежных пальчиках, и чем всë это было для Эдди, если не идеей для новой зубодробительной песни?.. …— Я испугалась… за тебя, — она сжала его пальцы. — Когда он начал угрожать тебе, а потом ударил… Меня словно выбросило из сознания, я ничего не видела, кроме его дурацких кулаков. И я, я рассвирепела, мне стало очень страшно, и я просто… Крисси замолчала, прервавшись на подышать, и больше ничего не говорила. На её лицо опустилось сосредоточенное, задумчивое выражение, она смотрела на его руку на своей коленке и водила большим пальцем по его коже. Эдди чувствовал, как на его руке остаётся липкий след крови, и это, ладно, определённо странно, что его заводит этот факт, но её небесно-голубое сатиновое платье задралось, на её бёдрах мелькающие за окном машины полосы городского света, и она вся такая хорошенькая, такая чертовски хорошенькая, просто жуть. Как удержаться? Риторический вопрос. Остаток пути до дома он вёл машину молча. Крисси молчала тоже, попеременно кидая на него то испуганные, то виноватые взгляды. Она, наверное, думала, что он зол на неё. Что она испортила ему вечер, что повела себя как истеричка, что от неё воняет, что её платье ужасно мятое и далее, далее, словами матери набатом в голове. Доехали, припарковались, поднялись, держась за руки, до квартиры. Эдди включил свет и отставил гитару к стене прихожей. Крисси неловко мялась в проходе, в платье и с разутыми ногами. — Эдди… Она не успела закончить фразу этим своим тоном — тоном «мне так жаль, прости за испорченный вечер, и что, что я ни в чём не виновата, я всё равно буду извиняться потому что в моей башке всю жизнь сидит червяк, твердящий, что я виновата за сам факт своего существования», — Эдди развернулся и сграбастал её одной рукой за талию, второй за затылок, и практически накрыл её маленький рот своим. Крисси пискнула в него, её дыхание горячим пёрышком защекотало щёки. Она пахла сладким коктейлем из бара и немного… немного кровью того болвана, которого она огрела, защищая его. Или ему показалось. Да, скорее всего. Какая разница. Всё равно безумно круто. — Эд-… — и тут не успела — поцелуй обрушился заново едва Крисси успела вдохнуть, а потом они начали сыпаться на её губы и всё лицо с беспорядочным жадным неистовством. Щёки, нос, лоб, ямочки и подбородок; каждый дюйм её красоты обязан быть покрыт безоговорочным обожанием, и Эдди сделает это, даже несмотря на болючую шишку на лбу. — Ты нечто, миссис Мансон. Двинула тому козлу по голове бутылкой, разбив её вместе с его тупым черепом, и умудрилась при этом выглядеть так дьявольски соблазнительно, — Эдди засмеялся ей в шею и сомкнул зубы на нежной коже, тут же зализывая свежий засос. Крисси ахнула, впившись ногтями в его предплечья — сегодня он надел футболку с обрезанными рукавами, так что её ноготки посылали миллиард приятных импульсов от голых рук прямо ему в мозг. — Ты, маленький чемпион MMA. Этому вас в тайне учили на тренировках группы поддержки? Чёрт возьми, тогда я жалею, что не пришёл на отборочные в девятом классе, может быть, я бы уже патрулировал города в крошечных зелёных шортиках в качестве твоего Робина. — Нет, я не… — выдохнула Крисси. — Пожалуйста, Эдди… — Что? Вместо ответа она обняла его лицо ладонями — в нос ударил запах кожзама из салона фургона и капелька железа — и притянула назад к губам. Поцелуи набрали силу и страсть и они, не отлепляя язык от языка ни на секунду, погрузились в объятия, которые быстро переросли в попытки облапать друг друга куда только дотянутся руками. Крисси закинула руки ему на шею и подпрыгнула, обняв ногами его пояс; Эдди с готовностью обхватил её задницу под платьем обеими ладонями и сжал мягкие ягодицы, получив в награду скользнувший щекоткой по нëбу стон. — Ты на меня не сер… — ещё один поцелуй, такой, чтобы она потеряла способность соображать, смакуя собственные страхи и комплексы; такой, чтобы её язык оказался у него во рту, пальчики — в волосах, а обратная сторона ластовицы белья — вплотную к его животу, и потиралась с нетерпением и отчаянием, и, блять, окей, она уже мокрая, ему хватило одного неосторожного прикосновения кончиком пальца, чтобы обнаружить стремительно растущее влажное пятно на ткани. Эдди не помнил, как и с какой скоростью и с помощью каких конкретно богов (потому что, опять-таки, ему досталось по лбу и в живот и скорее всего завтра он будет ненавидеть весь мир из-за гигантской боли в гематомах) он донёс её до спальни, но он безумно благодарен своей молодости за то, что это случилось быстро — по ощущениям, если он сейчас же не окажется внутри Крисси, он скукожится в муках на полу и сдохнет как червяк на опожаренном песке. Если без драматизма, то каждый раз, когда его взгляд опускался на следы чужой крови на её пальцах, его перетряхивало изнутри, как рождественский стеклянный шарик. Блёстки, снежинки, вся эта трогательная несвойственная ему мишура разлеталась по всей грудине от одного лишь присутствия Крисси. Запаха. Вздоха. От того, что её тело под ним, и она так готова всего после пары поцелуев. От её влюблённого вида, разомлевше приоткрытого, вспухшего от его зубов и губ рта, тёплого и нуждающегося. Она тянула руки, она хотела его, обнимала крепко и в страхе потерять. Она нашла ему человека, который нашёл ему этот бар, она приехала туда после занятий, стояла в толпе и слушала, улыбаясь, словно звезде с неба, вместо того, чтобы отдыхать после пар дома. Она заступилась за него, и ему было бы стыдно по какой-нибудь тупой причине вроде задетого мужского эго, не будь её действия продиктованы одним простым и почему-то всегда вышибающим душу словом на букву «л». Каждый раз это она, — кто поддерживает его, когда он один, а люди жрут его осуждающими взглядами, та, кто подбадривает его в своей чирлидерской манере, иногда странной, чем-то, чего от подобного ей существа не ожидаешь, но были бы они вместе, если бы не были фриком, нашедшим фрика? — Помнишь, я сказал, что думал, что ты будешь пугающей и злой? — Крисси задрала руки, изящно вытянувшись на постели. Голубое платье стащили вверх по её фигуре и кинули в сторону; оно, конечно, миленькое, но пока что оно лучше смотрелось на полу. — Я оказался прав, Крисси. Ты страшнее Халет и Галадриэль вместе взятых, ты как тысячи Джин Грей, запертых в одной маленькой красивой заднице, к слову, приподними её, я подложу подушку… господи, ты такая красивая, это же, блять, в голове не укладывается, насколько. Он опустился вниз, коленями на пол, — теперь без помощи некоего огромного пьяного выродка, спасибо большое, — и, бережно держа её ногу, прочертил губами путь от её щиколотки до колена и выше, к внутренней стороне бедра. Крисси издавала ужасно милые звуки и извивалась на постели под каждым звонким чмоком, а затем крупно вздрогнула всем телом, стоило ему доползти губами до мокрой промежности и вжаться ими и носом в ткань, глубоко вдыхая её тепло. — Эдди! — Прости, ничего не могу поделать — ты пахнешь ужасно сладко. Я бы жил здесь ни разу не выдохнув, как глубоководная рыба. — Ты такой придурок, — захихикала она колокольчиком — лучший звук на свете, прости, гитара. — Что на тебя нашло? — Это спрашивает человек, который разбил бутылку об голову настоящего гиганта. — Прекрати. Мне… не нравится бить людей бутылками по голове, — призналась Крисси, надув губы, красная от стыда. Эдди рассмеялся, уткнувшись ей в бедро. — Очень жаль, Крисси. У тебя это очень хорошо получается. Я бы хотел, чтобы ты делала так почаще. — Я просто хотела защитить тебя, — прошептала Крисси, мягко улыбнувшись ему сверху вниз. С голой грудью, пахнущая сладким возбуждением и до глубины души, обезоруживающе любящая. И он пропал. Бельё отправилось составлять компанию платью. Вскоре к ним охотно присоединились его штаны, футболка и трусы с принтом хэллоуинских тыковок. — Вот поэтому и нашло. Защитить меня. Твою мать. Защитить. Меня, — как в бреду пробормотал Эдди и со стоном зарылся в неё ртом, собирая языком всю её дрожь и жар, всю любовь, что сочилась из неё для него. Крисси громко застонала в ответ и выгнула спину. Обе её руки вплелись в его волосы, сминая кулаками горсти непослушных кудрей. Она что-то лихорадочно шептала, пока он пил её. Что-то направляющее, где и как ей хорошо, едва дыша; что-то со словом на букву «л», хныча и постанывая, что-то, о чём она не вспомнит уже после оргазма, но что Эдди непременно перепишет в нотную тетрадь и будет гонять в мыслях до смертного одра. Её ноготки царапали его голову, когда он нежно лизал вдоль её чувствительного входа, и в сопровождении её крика больно впились и потянули волосы, когда он проскользнул внутрь пальцами, одновременно посасывая клитор. Крисси ослабила хватку на мгновение, — чтобы бережно погладить там, где потянула, как бы извиняясь. Ему пришлось зажмуриться до боли в веках, поскольку заплакать от переизбытка эмоций во время куннилингуса — ну, странный выверт даже для него. Но Крисси поймёт. Она из немногих, кто всегда понимала. — Я… Эдди… Родной… Я скоро… — Крисси закусила губу. Оттенок красного на её коже потемнел и растёкся до ключиц. Она всегда приближалась к оргазму тихо, будто ей было стыдно за своё удовольствие, но в конечном счёте её прорывало, и её глаза оставались открытыми до последнего толчка пальцами, а тело превращалось в дрожащую на пределе, на исходе лучшего риффа гитарную струну, с напряжёнными сухожилиями на шее и серебристым блеском пота на животе и лбу. Это произошло и сейчас как по приказу, хотя ему не требовалось говорить, чтобы заставить подчиняться себе до последнего стука сердца. Крисси стиснула его пальцы влагалищем, прижала мягкие бёдра к щекам и сильно дёрнулась на постели. Её звонкий, переполненный наслаждением крик тянулся до тех пор, пока Эдди не отлип от неё и вынул пальцы, в последний раз облизав снизу вверх покрасневшую плоть. Язык заскользил от лобка по животу, между грудей, ключиц и дошёл до подбородка, где скрылся за поцелуем. — Хорошо? — Хорошо, — она вяло улыбнулась, ярко-розовая, взъерошенная и расслабленная. Красивая, не насмотреться. Ему нравилась эта стеклянная бессмысленность в её взгляде. Когда там больше не было страха не быть достаточно идеальной, ошибаться; когда там сверкали только его любовь и удовлетворение этой любовью. Презервативы почему-то валялись в пространстве между кроватью и прикроватной тумбой, и ему весело предполагать, что так могло получиться оттого, насколько пылко она вертелась на постели, пока он вылизывал её. Это кормило эго не меньше драк, но по большей части Эдди просто нравилось делать ей хорошо. — Эдди, погоди, ты… — стоило ему нависнуть сверху, как Крисси вдруг тревожно заёрзала и вытянула вперёд руку, осторожно касаясь его чуть ниже рёбер. — Боже, детка, мне так жаль… Этот тупой ублюдок!.. Крисси вновь налилась злостью, воинственно проявившейся на её личике складкой между бровей и поджатыми в сожалении губами. Он даже не понял в чём дело, пока её пальцы не надавили на кожу и место обдало слабоватой, но всё же болью. Эдди резко вдохнул, на что Крисси пробормотала извинение и поспешно вернула ладонь на его лицо. — Давай остановимся. Ложись, я, м-м, я закончу с тобой руками… — Крисси, — он поцеловал её запястье, — это всего лишь синяк. Пройдёт через три дня. Я получал вещи куда хуже, поверь. — Но ты фиолетовый. А вдруг он что-то отбил тебе? А если у тебя случится внутреннее кровотечение во сне? А вдруг ты… Пришлось собраться с мужеством и резко наклониться за новым поцелуем (и да, она оказалась права, ему точно что-то ушиб этот дегенерат из бара, но черта-с два Эдди сознался бы в этом ей и в данный момент), чтобы отвлечь её, убирая в дальний ящичек мысли о болючих ссадинах и её царапинах. Но оставляя образы, в которые они были заработаны, и чувства, что их породили: благодарность за то, что она рядом, и стремление оберечь и защитить друг друга, чего бы это ни стоило. Эдди двигался в ней быстрым ровным темпом, придерживаясь на локтях, балдея от ощущения её узких стенок, ладошек на его спине и её стонов, вибрирующих в изгибе от шеи к плечу. Ближе к финалу, когда он вбивал её в кровать с прямо-таки животным исступлением, Крисси по традиции закричала, — визжала даже, пятый раз за неделю, прости, пожалуйста, мистер Квинси, живущий через стенку; когда Эдди разбогатеет до бассейна с подогревом, он обязательно выпишет тебе компенсационный чек, — скрестив ноги на его пояснице, настырно прижимаясь ближе, но в то же время стараясь не причинять боль. Она всё время спрашивала как он; Эдди всё время отвечал (с трудом глотая воздух), как ему хорошо, как повезло, как он любит её и как не заслуживает… Когда спустя двадцать минут они лежали на остывающих взмокших простынях и делили косяк, сонные и опустошённые в лучшем смысле, Крисси рассеянно гладила его цветущие под рёбрами синяки, а позже ещё кое в чём призналась: — Знаешь… возможно, мне… немножечко понравилось разбивать об его голову бутылку. — Неужели? — весело заухмылялся Эдди. — Я думаю, он это заслужил, — Крисси задрала лежащую на его груди голову, демонстрируя гордую улыбку. Он погладил её щеку большим пальцем, любуясь ею. — Он однозначно заслужил. Только не увлекайся этим, сладкая, иначе мне придётся прятать все бутылки в доме и носить каску. — Замолчи, — проворчала она и спрятала лицо в его плече.