As a lily among thorns

      Чжунли решил, что у него нет другого выхода.       Он должен увидеть Чайльда.       Всю прошлую ночь он не мог унять свой разбушевавшийся разум, который не хотел думать ни о чём другом. Как совершенно обычный человек, Чжунли лёг в кровать в идеальное для сна время, но вместо самого сна извёл себя бесконечным потоком мыслей.       Он привык, что без Чайльда сон, и так не являющийся особой необходимостью, теперь ещё и был лишён какого-либо удовольствия. Хоть Чжунли и сохранил часть божественных сил, ночной отдых стал для него полезной привычкой.       В момент, когда на следующее утро после этой бессонной ночи он сидел у себя в кабинете Похоронного бюро, он чувствовал страшный упадок сил. Хотя, возможно, такая всеобъемлющая изнемождённость была вызвана исключительно моральным утомлением.       Обычно он хотя бы мог отвлечь себя книгой, впечатлениями после увиденной оперы, созерцанием ночного Лиюэ на балконе, другими вещами, во время которых он мог расслабиться. Но в последнее время, это стало даваться заметно труднее, наверное, именно поэтому эта накопленная усталость и ощущалась сейчас так тяжело.       Рано утром, как только проснулся, Чжунли уже пытался увидеться с Тартальей. На стук в дверь, довольно продолжительный, никто не отозвался. Не похоже, что предвестник вообще был дома.       Чжунли решил, что во время обеденного перерыва снова пойдёт в Банк Северного королевства и спросит, на месте ли Чайльд. И если нет, то он спросит ещё кого-нибудь: Екатерину, Люмин, Нингуан, Елань, кого угодно.       Но Чайльд снова не появлялся в банке. И тогда Чжунли начал серьёзно беспокоиться.       Получив разрешение от Хутао уйти с работы пораньше, он обошёл всю гавань несколько раз, расспросил всех, кто мог знать, где находится господин одиннадцатый предвестник. Он уже мало заботился о том, какое впечатление эти вопросы оставят, и какие слухи по городу будут ходить. Чжунли почти был готов прибегнуть к методам, которыми изначально не хотел пользоваться, так как они требовали от него проявить себя как бога, от чего брюнет решительно отказывался. Но Чжунли готов был на секунду снова им стать, если это значит — точно убедиться в безопасности Чайльда.       Уже почти стемнело, и Чжунли снова стоял у двери квартиры, которую предвестник снимал, пока оставался в Лиюэ. Бывший архонт поднял руку и слабо постучал, делая это скорее, чтобы убедиться, что ему не ответят. Но неожиданно брюнет услышал за дверью шум и нетерпеливо постучал снова.       Дверь слегка приоткрылась. Внутри помещения было темно. Сливаясь со спускающимися сумерками на улице, в дверном проёме угадывался скорее только силуэт предвестника.       — Что ты здесь делаешь?       Это был его голос. Безошибочно и абсолютно точно. Чжунли почувствовал облегчение.       — Я хотел убедиться, что ты в порядке.       — Зачем? — его голос был сдавленным и хриплым, и слова вырывались как будто бы с трудом.       — Путешественница рассказала мне–       — О, конечно, она рассказала, — безрадостный смешок, дверь отворилась шире, и Чжунли понял, что Паймон имела в виду под "валяшкой, на которую наступили".       Чайльд казался… Разбитым. И это было скорее общим впечатлением.       Чжунли бы всё равно назвал его самым прекрасным существом в Тейвате, но при виде его синяков под глазами и чертовски помятого вида, сердце бывшего архонта болело так, как будто бы его рвал зубами свирепый сумерский тигр.       — Ты плохо выглядишь...       — А ты просто потрясающе.       Настолько потрясающе, что больно, что внутри всё переворачивается. Что под взглядом этих тронутых беспокойством глаз хочется загнать себе нож в сердце, настолько это мучительно.       — Пожалуйста, позаботься о себе, ты ведь только человек, и… — Чжунли попытался сделать шаг навстречу Чайльду, но тот мгновенно отступил назад.       — Ты думаешь, напоминание о разнице между нами заставит меня чувствовать себя лучше?       — Мы сейчас не про меня, — тихо отозвался брюнет.       — Чёрт, да всё в этом мире про тебя!! — сорвался предвестник, его глаза вспыхнули, и в них горели отчаяние и безумие.       Чжунли сделал ещё шаг, переступая порог квартиры вглубь темноты.       — Чайльд, позволь мне помочь тебе… — он снова шагнул навстречу предвестнику, пытаясь дотянуться до него, но Чайльд резко отвернулся и ушёл вглубь квартиры.       — Прекрати, Моракс, никто не может мне помочь.       Сейчас это имя прозвучало как издёвка, как ругательство, и Чжунли ощутил, как в груди всё потяжелело.       — Это больше не моё имя, — ответил брюнет.       — Тогда как мне называть тебя? Рекс Ляпис? Властелин Камня? – Чайльд снова обернулся, когда их взгляды встретились, бывший архонт почувствовал холодок, бегущий по коже. Тарталья выглядел почти болезненно, в его глазах танцевал какой-то маниакальный блеск.       — Чайльд, давай не будем… — Чжунли снова попытался приблизиться к нему, и в этот раз предвестник схватил его за запястье, рывком тяня на себя так, что брюнету еле удалось не запутаться в собственных ногах и не обрушиться на него. Их лица оказались на одном уровне, совсем близко, и Чжунли вдруг уловил запах спирта.       — Ты сводишь меня с ума, почему ты считаешь, что снова можешь играть со мной подобным образом? – Чайльд всё также силой сжимал его запястье.       — Ты... Ты пьян? – он не знал, что ещё сказать. Предвестник точно был не в том состоянии, чтобы вести рациональные и осмысленные беседы. Хотя, на самом деле, Чжунли тоже.       — О, неужели ты беспокоишься обо мне? – Чайльд смеялся ему в лицо, но вместо улыбки Чжунли видел какую-то несчастную гримасу, как будто бы он хотел заплакать, но вместо этого смеялся. — Обо мне, жалком смертном? Великий Властелин Камня?       — Ты снова собираешься рассказывать мне, что я бог и не должен опускаться до людей, купаясь в своём превосходстве и недостижимости?       Хватка, сжимающая его запястье, немного ослабла, и Чжунли смог вырваться.       — Дело не только в этом, Чжунли! – предвестник схватил его за плечи, не давая отстраниться. Брюнет чувствовал беспокойную дрожь его пальцев и боролся с импульсом просто обнять и прижать его к себе.       — В чём ещё?       — Ты не поймёшь, ты... – Чайльд опустил голову в попытках найти, как выразить то, что его мучило, он обессилено выдохнул и взглянул на бывшего архонта. — Ты никогда не сможешь быть полностью моим.       И тогда огоньки лихорадки в его глазах стихли. Тарталья всматривался в глаза Чжунли, пытаясь разглядеть в них понимание его чувств, но тот смотрел на него в смятении.       — Но я–       — Нет, Чжунли, это невозможно, — предвестник затряс головой, его руки покинули плечи брюнета, —  Пусть ты и играешь в человека, ты всё равно не принадлежишь никому, и сразу всем.       Чжунли молчал. Чайльд взял его руку в свои ладони, они были горячие, будто раскалённые.       — Если бы я попросил тебя оставить всё и просто убежать со мной, ты бы сделал это?       — Чайльд... – начал Чжунли, но тот уже принял это за отказ. Он резко отстранился, и Чжунли почувствовал холод. Пара нетвёрдых шагов назад, и Тарталья снова засмеялся, вскинув голову к потолку.       — Видишь!! И так будет всегда, это не изменится, — его голос как будто бы надломился, но он продолжил, — Ты больше, чем человек, больше, чем адепт! Я не могу иметь только то, что от тебя осталось, я хочу всего тебя, и это невозможно.       Сказав это, он опустился на кресло, стоявшее в углу комнаты.       Чжунли только сейчас обратил внимание на окружающую их обстановку, на плотно закрытые шторами окна, на несколько пустых и несколько полных и не полных бутылок на кофейном столике, куски стекла под ним, на разбросанные вещи, опрокинутый стул. До этого ему казалось, что они стояли в кромешной темноте.       Усталый взгляд Чайльда был устремлён в потолок, а взгляд бывшего архонта — на него. Он позволил себе медленно и глубоко вздохнуть.       — Попроси...       Предвестник резко посмотрел на Чжунли.       — Что?.. – всё его лицо выражало одну эмоцию – недоумение.       — Попроси меня бросить всё и сбежать с тобой, — брюнет шагнул вперёд, смотря прямо в глаза предвестнику.       Теперь он стоял прямо перед креслом, и Чайльду пришлось поднять голову, чтобы не отвести взгляд. Чжунли смотрел на него сверху вниз, его фигуру обволакивала ночь, его лицо было решительным и невозмутимым, безупречно божественным, в то время как сам Тарталья пытался не закричать от наплыва чувств.       И в тот момент он в очередной раз подумал, что он, должно быть, полный идиот.       Он видел статую Властелина камня только недавно в Яшмовом лесу, архонт смотрел на него вниз со своего трона. Недосягаемый и непобедимый, Неприступный и непоколебимый. Совершенный и вечный. И он выглядел точь-в-точь как Чжунли. Как он мог не замечать этого раньше.       С пальцев предвестника капала кровь, и, когда он дотронулся до холодного безразличного камня, он почувствовал, что прикасается к чему-то чужому. Он почувствовал себя вором, которого поймали во время кражи. Вандалом, который собрался надругаться над могилой. Еретиком, который хотел разрушить алтарь и уничтожить все жертвы, все молитвы, вся священные реликвии, всё, что люди создали для восхваления Его божественных сил.       — Ты же не серьёзно, — в широко распахнутых глазах предвестника ясно читалась паника, растерянность и отчётливое, безусловное неверие.       — Попроси.       Чайльд молчал. Ненависть сжигала его изнутри, потому что ему никогда в жизни ничего не хотелось настолько сильно. Предвестник открыл рот, чтобы ответить, но не смог издать ни звука.       И тогда Чжунли понял, что он не имеет этого в виду. Что они, на самом деле, находятся всё там же, в Банке северного королевства, где он раскрывает свою божественную сущность, передаёт Синьоре своё сердце Бога и предаёт одиннадцатого предвестника Фатуи. Чжунли пытается объясниться, и Тарталья слушает, но он не верит ни единому его слову.       — Я был серьёзен с самого начала. Но сейчас, очевидно, что это относится только ко мне, — бывший архонт сказал это без злости. Он подумал, что, в конце концов, Чайльд уже разбил ему сердце один раз, а значит, сейчас должно быть легче. Но это, скорее, было самовнушением, потому что в тот момент он чувствовал всё разочарование, всю горечь и надломленность вдвойне.       — Это не так, ты знаешь, я–       Чайльд хотел сказать ещё что-то, но для бывшего Властелина камня это уже не имело значения. Он безучастно отвернулся, не спеша направился к окну, и предвестник замолк при таком открытом пренебрежении к его словам. Слегка сдвинув тяжёлую штору Чжунли отстранённо смотрел вроде в окно, а вроде в никуда.       — Ты жадный и эгоистичный человек, Чайльд, — произнёс Чжунли.  — Что от меня останется, когда я отдам тебе всего себя, а ты в какой-то момент уйдёшь? Навсегда.       Предвестник не мог найти ответа на этот вопрос. Из всего спектра чувств, сдавливающих его, он наиболее остро ощущал стыд и вину. За то, что Чжунли был абсолютно прав. Тарталья эгоистичен и жаден. Он хочет получить бывшего архонта целиком и полностью. Но он этого не заслуживает, он не имеет права просить такого, а ещё… Смог бы он сделать то же самое?       — А теперь попроси меня сбежать с тобой, ну же.       Чайльд чувствовал стыд и вину за свой пьяный выпад, но было ещё кое-что, что съедало его глубоко внутри, он отчаянно заталкивал это ещё глубже, но оно всё отчаяннее пыталось вырваться наружу. Это был безутешный вой от того, что Чжунли так и не ответил ему, так и не согласился. Но более того, он сделал невозможным просить.       После нескольких секунд молчания Чжунли снова вздохнул.       Осень в этом году запозднилась. Внезапный порыв ветра понёс опавшую листву дальше по улицам, сопровождаемый сухим шелестом.       Осень будет долгой и холодной.       Отведя взгляд от окна, он направил его на предвестника, и тот машинально поднялся, как будто бы чувствуя, что Чжунли вот-вот уйдёт, и ему нужно срочно остановить его. Но брюнет наоборот подошёл ближе. Он какое-то время всматривался в лицо Чайльда, ища что-то в его чертах и не находя.       — Кажется, одной любви действительно недостаточно, — его взгляд стал невыносимо мягким.       Хотя на губах Чжунли была улыбка, печаль, заключённая в ней, обрушила всю оставшуюся злость, с которой Чайльд встретил его. Брюнет невесомо провёл пальцами по щеке предвестника.       — Пожалуйста, береги себя.       В его глазах было то, что заставило Чайльда замереть.       Любовь. Но не человеческая. Божественная. Абстрактная. Всеобъемлющая. Безусловная. Та, которая смотрит на тебя с пониманием и снисходительностью. Далёкая и древняя. Та, которую он ненавидел больше всего, потому что эта любовь избегает страсти и близости, она нежная, спокойная, непоколебимая, но такая равнодушная.       Она не признаёт боли и страданий, она не рвётся и не мечется, она просто есть.       Она была здесь, говорила ему: «Я люблю тебя. Я прощаю тебя» и таяла в воздухе, как будто бы её никогда и не было.       Чайльд грубо схватил Чжунли за запястье, резко притягивая к себе.       — Блять. Не заставляй меня просить тебя остаться.       То, как идеально их тела припали друг к другу, противоречило всем законам вселенной, изгиб его талии под пальцами предвестника заставлял и так путаные мысли съёживаться в комок и затягиваться узлами.       Чжунли пытался оттолкнуть его, упираясь в его плечи, пока губы Чайльда отчаянно скользили по его шее, но в его движениях не было силы или настойчивости. С губ архонта предательски сорвался рваный вдох, пробежавший по коже предвестника горячей дрожью.       — Чжунли... Чжунли... Просто останься, не заставляй меня умолять тебя, — но по отчаянию в голосе Чайльда чувствовалось, что он готов умолять, готов преклонить колени, просить и унижаться.       Его язык и подушечки пальцев обжигали каждое место, к которому прикасались. Они и так уже были до невозможности близко, но рука Чайльда на талии брюнета прижимала его так сильно, что, казалось, предвестнику хотелось впитать его в себя.       Комната кружилась перед его глазами. Чжунли чувствовал, как контроль ускользает вместе с тем, как его глаза скользили вверх с противоположной стены, к потолку, люстре и куда-то во тьму, в которой не было ничего кроме ярких белых огней, вспыхивающих в унисон с движениями чужих губ на его шее.       — Пусти, — снова резкий вдох. Чайльд второй рукой спустился на талию, а потом ниже, забираясь пальцами под подол пальто бывшего архонта.       — Давай, ты же хочешь этого, — обе его руки скользнули на зад Чжунли, сжимая и притягивая к себе.       Влажные губы Тартальи припали к виску брюнета, волной он почувствовал, как предвестник толкнулся к его паху своим. Чжунли закусил губу, но Чайльд был уверен, что успел услышать стон.       — Ты хочешь, чтобы я просил, ха-а... — снова толчок, волной мурашек по телу прокатилась эйфория. — Молю, последний раз, будь только моим, всего лишь раз.       Чайльд прижался своим лбом ко лбу Чжунли, и тот чувствовал его горячее дыхание на своих губах, а ещё то, как пальцы предвестника нашли пояс его брюк. Он схватил его руку, останавливая, но всё ещё не мог отстраниться.       Чжунли помнил ощущение его губ на своих, но не мог обернуть это чувство в слова или эмоции. Каждый раз, когда он закрывал глаза и пытался представить этот момент, у него просто не получалось.       Это было словно возвращение домой, словно высшее проявление гармонии, словно конец всех мучений, разгадка всех тайн и… И этого недостаточно, чтобы представить, это нужно почувствовать, и Чжунли был в сантиметре от того, чтобы их губы встретились, и рай потерянный стал раем возвращённым.       — Ты же любишь меня, покажи мне, как сильно ты любишь меня...       Чжунли почувствовал, что по телу будто прошёл электрический заряд.       Что-то внутри рвётся, мечется и летит куда-то в бездну.       Внезапно найдя в себе силы, он упёрся руками в грудь Чайльда, отталкивая его прочь. Казалось, что в горле застрял колкий огненный шар, не позволяющий дышать.       Он наспех поправил пальто, волосы и быстро зашагал к двери, не бросив ни одного взгляда на предвестника. У двери он резко замер.       — Приходи, как протрезвеешь, — были его слова, но прежде чем уйти, он снова на секунду остановился.       — Нет, лучше вообще не приходи.       Дверь хлопнула. Чайльд остался один на один с ощущением, что он стоит в окружении пепла.