As a lily among thorns

      — Мама! Это он! Это Аякс!!       — Аякс вернулся!       Знакомые голоса раздались настолько неожиданно и громко, что Чайльду показалось, они слышались сразу и со всех сторон. За матерью, открывшей ему входную дверь, вдруг появилась вся троица младших детей, которые в ту же секунду ринулись обнимать его.       Тоня уже стала совсем взрослой, хотя Чайльд был уверен, что видел её не меньше года назад. Ей уже было 12, и из всех подарков, привезённых из Лиюэ, она больше всего радовалась не игрушкам, а вееру с голубыми цаплями, который так подходил к её глазам, хотя и смотрелся в её детской руке немного тяжело и массивно.       Антон, хотя был не намного младше Тони, был в полном восторге от плюшевой черепахи с яркой вышивкой на панцире из сверкающих нитей. Тевкр тоже получил плюшевую игрушку, но в виде уже полюбившегося ему Одноглазика. Но это, конечно, было не всё, что Чайльд привёз. Глядя на горы коробок, пакетов, обёрточной бумаги, он на секунду подумал, что, наверное, слишком сильно их балует.       Искренняя радость детей была заразительна, и Аякс чувствовал, как в пустоте его сердца потихоньку разливается тепло. Он был дома. Настолько, насколько это было возможно. Но сейчас он был просто счастлив отвлечься от всего произошедшего и провести время с семьёй.       За ужином атмосфера немного изменилась, но, кажется, это почувствовал только Аякс.       Все расспрашивали предвестника о его пребывании в гавани камня и контрактов, и он с радостью рассказывал им всё, что видел и слышал от Чжунли и других своих знакомых, пока ему не пришлось солгать. Один раз. Ещё раз. И ещё, и ещё.       И ещё.       И тогда, в очередной раз, когда он говорил о случае, произошедшем с ним где-то на горе Хулао, когда он пытался отобрать у хорька-барахольщика свой компас, он осёкся и случайно вместо имени своего сослуживца просто произнёс «застрельщик». Он исправил это в ту же секунду, незаметно для младших детей, но вдруг поймал на себе взгляд матери.       Этот взгляд был робким, в нём таился страх, недоверие и жалость. Но Чайльд не мог разобрать, была это жалость направлена на него или на себя, возможно, в обе стороны. Жалость, смешанная со страхом, с материнской болью и ещё какой-то эмоцией, похожей то ли на вину, то ли на стыд.       Это длилось всего секунду, через мгновение она уже во всю смеялась над его очередной историей, но в мыслях Чайльда всё также её испуганные глаза смотрели на него с жалостью и недоверием. Они смотрели на него и говорили: «Я знаю, кто ты».

***

      Одно из самых грустных впечатлений в жизни — это когда ты думаешь, что возвращаешься домой, но, переступив порог, войдя в этот уютный, домашний мирок, ты понимаешь, что не ощущаешь себя дома.       Чайльду было знакомо это чувство, с каждым отъездом и каждым возвращением оно только росло.       Жизнь в маленькой прибрежной деревушке с говорящим названием Морепесок и так не была безоблачной. Снежная — суровая страна. Чтобы выживать в условиях экстремального холода и хмурого неба, висевшего где-то на уровне лба каждый день твоей и без того трудной жизни, люди привыкли держаться вместе, помогать друг другу всем, чем только могли.       Аякс был третьим по старшинству в большой семье из шести детей, он с раннего возраста привык не только соревноваться за внимание родителей, но ещё и заслуживать авторитет со стороны и старших, и младших детей. Всё осложнилось ещё больше после одного инцидента, произошедшего, когда ему было 14.       Поздно вечером перед сном предвестник прогуливался по лесу, обосновав это семье, что после долгого путешествия на корабле, ему было необходимо размять ноги и пройтись по твёрдой, неподвижной земле.       Чайльд часто думал, какой бы была его жизнь, если бы тогда, много лет назад он не сбежал из дома. Если бы укротил своё детское упрямство. Если бы лучше смотрел под ноги, спасаясь от медведей и волков. Если бы заметил эту трещину на секунду раньше. Если бы не упал в бездну и не стал тем, кем он есть сейчас.       Он стоял над этой беспросветной пропастью, и что-то внутри него пыталось разорвать это бесполезное человеческое тело и вырваться наружу и исчезнуть в глубине. Вернуться домой.       Исчез бы этот страх, мелькающий в глазах родителей? Была бы их жизнь легче, если бы он не был предвестником? Если бы его не пришлось отправить тогда в Фатуи, потому что их сын стал неуправляемым демоном, творящим и притягивающим хаос?       Снег тихо падал, и, попадая в разрыв между землёй и бездной, исчезал в беспросветной черноте.       Чайльд не знал, зачем пришёл сюда. Но каждый раз, когда он возвращался домой, это место тянуло его.       В глубине души Тарталья понимал, что всё, произошедшее в бездне, только обострило то, что и так сидело в нём. Она не изменила его, она усилила, дала уверенности, довела до абсолюта его внутренний хаос и безумие. Заменила страх азартом, здравомыслие — самонадеянностью, желание большего — манией крови. Он не вернулся домой другим человеком. Он вернулся домой самой совершенной, самой извращённой версией самого себя.       У него не могло быть другого будущего. Он не мог бы стать другим человеком.       Так он думал. Так он заставлял себя думать.

***

      Вернувшись домой, Чайльд принялся разбирать сумки с вещами. Их было немного, только самое необходимое. Частые поездки не позволяли ему иметь дом в полном смысле этого слова.       Ни в одном месте в Тейвате у него не было своего уголка со своей любимой кружкой или подушкой, нигде в шкафу не висели любимые брюки, нигде столы и тумбы не стояли так, как ему нравится. Ощущение постоянного движения и отсутствие привычки иметь комфортное место жительства и домашние удобства заставляло его чувствовать себя чужим в комнате, которую он когда-то в детстве называл своей.       Под конец дня он чувствовал себя как выжатый лимон, поэтому просто вывалил содержимое одной из сумок на кровать, надеясь быстро с ним разделаться.       Носки, спички, внезапно ложка, зубная щётка, котелок, который точно не должен быть в этой сумке, фляжка, верёвка. Мда, кажется, когда Чайльд собирался, он просто покидал в сумку первое, что попалось ему на глаза. Пара сетей вездесущности, штаны, банка с наживками для рыбы, какой-то камень и… Пачка фотографий, перетянутая резинкой.       Чайльд устало вздохнул. Он точно не хотел видеть сейчас эти снимки, но, вопреки доводам рассудка, всё равно убрал резинку и начал перебирать фотокарточки одну за другой.       — Что это? Это рисунок? — резко раздалось за спиной. Чайльд вздрогнул от неожиданности. Тоня пыталась высмотреть снимки в его руках и практически прыгала на носочках.       — Выглядит как по-настоящему.       — Это фотография, — Чайльд протянул ей карточку. — У моей подруги Люмин есть устройство, которое... Эм... Как бы запоминает момент и переносит его на бумагу.       Он отлично помнил этот день. Чайльд и Чжунли сидели на веранде «Трёх чашек в порту», о чём-то мирно беседуя. Люмин впервые получила камеру в свои руки и прибежала показать её Чжунли, который был чрезвычайно заинтересован во всём, чего до этого момента не знал и не видел.       Люмин фотографировала каждую пылинку, просила позировать, бегала и пыталась запечатлеть каждый лучик света и каждое движение ветра.       — Я знаю Люмин! Ты писал про неё! — довольно ответила Тоня. Она держала снимок на своей ладошке, как будто бы боялась запачкать его пальцами или случайно подуть и стереть изображение, — А это кто?       На фотографии Чжунли сидел за столом. Он держал в руке кружку чая, на лице была мягкая улыбка, глаза полуприкрыты, опущены вниз. Фотография была немного корявой с точки зрения техники, но просто волшебной в плане пойманных эмоций и атмосферы. Чайльд практически мог слышать смех бывшего архонта и звуки шумной гавани, чувствовать тонкий травяной аромат чая и морской воздух.       — Он очень красивый, — она опустила лицо практически вплотную к снимку, пристально рассматривая каждую деталь, — И у него очень красивые волосы. Я бы хотела такие же длинные и блестящие волосы.       — У тебя прекрасные волосы, — засмеялся предвестник. Но он знал, что она имеет в виду. Чжунли точно не обделил себя никакими проявлениями канонов человеческой красоты. Чайльд иногда раздумывал, сделал ли он это специально или так просто само собой получилось.       — Но не такие, как у него. Он выглядит как принц из сказки, — она восторженно вздохнула и взглянула на брата. — Это принц?       — Нет, он… — Чайльд не знал, что сказать. — Консультант, гид, он очень много знает об истории и искусстве.       Она понимающе кивнула, увлечённая человеком на фотографии.       — Можно мне ещё посмотреть картинки? — Тоня смотрела на него с таким воодушевлением и надеждой, что он не мог ей отказать, хотя, честно говоря, он уже пожалел, что вообще открыл этот ящик Пандоры.       Чайльд сел на свободном от вещей крае кровати и мягко кивнул, приглашая её присоединиться к нему. Тоня аккуратно отложила фотографию и выставила ладонь для следующей. Предвестник с той же аккуратностью положил ей на ладонь другую карточку.       Здесь Люмин пытается захватить всех присутствующих на фото, Чайльда, Чжунли, себя, Паймон. Её лицо искажено гримасой предельного старания, Паймон открыто и несдержанно хохочет, Чайльд смотрит на Чжунли, который скрывает улыбку за лёгким движением ладони. Он выглядит счастливым, и, кажется, это искренне. В его глазах — ласковые тёплые огоньки.       — Ого! Это что?       Чайльд в голос рассмеялся и объяснил Тоне, что «этим» самым была Паймон, самая настоящая и живая до мигрени и боли в ушах от её взрывного темперамента и оглушительно пронзительного голоса.       Они продолжили рассматривать снимки.       Люмин действительно не скупилась на количество потраченной плёнки. Фотографий было столько, что и ему, и Чжунли она отдала по небольшой стопке самых лучших, по её мнению, карточек. Интересно, пересматривал ли их бывший архонт? Сохранил ли вообще?       Были забавные фотографии, где он и Паймон корчили рожицы в камеру, была парная фотография, где Люмин и Чайльд «незаметно» подставляли друг другу рожки, несколько фотографий, где он и Чжунли что-то говорили друг другу, несколько импровизированных «себяшек» Люмин и огромное, огромное количество фотографий Чжунли.       — Как его зовут?       Моракс. Рекс Ляпис. Властелин Камня. Бог контрактов. Бог богатства и торговли. Гео-архонт.       — Чжунли.       Чжунли смеётся. Чжунли улыбается. Чжунли что-то говорит. Чжунли смотрит на него, как будто бы он единственный человек, который его интересует в этом и всех прочих мирах.       Все эти фотографии… Возможно, Люмин сделала это нарочно, и в тот момент, когда Тоня долго и внимательно рассматривала каждую картинку, с которой на него смотрело лицо Чжунли, он не знал плакать ему или радоваться.       — Когда я вырасту, я хочу выйти за него замуж, — наконец, решила Тоня и, чрезвычайно довольная своим планом, посмотрела на брата. — У него есть жена?       — Воу! Полегче! Когда ты вырастешь, господину Чжунли будет уже много лет, — нервно рассмеялся Чайльд.       К лицу горячей кровью подступило смущение и замешательство, связанное с тем, что его сестра только что решила отбить у него мужчину, с которым его, конечно, уже ничего, по его собственным убеждениям, не связывало. И всё равно эта абсурдная мысль что-то сдвинула у него внутри.       — Он выглядит очень молодым, а мне почти тринадцать! Я вырасту и поеду в Лиюэ! — не унималась Тоня, с восхищением перед только что возникшим в её голове романом, — Аякс, ты нас познакомишь?       — Давай мы повременим с этим… — он осторожно взял у Тони снимок, собираясь убрать его в общую пачку.       — А можно мне взять эту фотографию? — она робко показала пальцем на ту, которую Чайльд только что забрал, на её щеках был нежный розовый румянец. — Пожалуйста-пожалуйста!       Чайльд посмотрел на снимок в его руке. Ему нравилась эта фотография. Наверное, это была одна из лучших фотографий, сделанных Люмин в тот день. Чжунли стоял вполоборота и смотрел куда-то за пределы кадра. Это был один из немногих моментов, когда он искренне и открыто улыбался.       Он выглядел как чистое звёздное небо ночью, как цветок, распустившийся впервые в своей короткой жизни, как самый долгожданный рассвет, как цветущая весна после суровой бушующей зимы, как ласковые лучи солнца на коже после недели проливных дождей и гнетущих туч.       — Аякс? — взволнованный голос сестры заставил его очнуться от оцепенения. — Я тебя расстроила? Тебе плохо?       В её глазах было заметное беспокойство, и Чайльд боялся даже представить, что за выражение было на его лице секунду назад.       — Нет-нет, я просто устал, я же плыл сюда несколько дней! – он приложил все свои актёрские таланты, чтобы глубоко и изнурённо вздохнуть, зевнуть, потереть глаза.       — Ой! Прости, пожалуйста! – Тоня мгновенно вскочила с кровати и крепко обняла его. — Я хотела зайти пожелать тебе спокойной ночи!       Чайльд обнял её в ответ, потрепав по копне непослушных рыжих волос. Кажется, она забыла о фотографии. Хорошо.