As a lily among thorns

      Часто, когда нам кажется, что всё зашло в тупик, что выхода нет и все дороги ведут в никуда, мы говорим себе, что пора возвращаться домой.       И каждый раз, когда мы возвращаемся, мы думаем, надеемся, верим, что, как только мы переступим порог, как только увидим родные, любимые лица, всё то, что нас гложет и тяготит, наконец, растает как февральский снег одним весенним утром.       Но чаще всего, переступая порог, невидимый груз тяжестей и проблем не остаётся там, за пределами дома, он переступает порог вместе с нами.       Недосягаемое желание вернуться домой преследовало Чайльда, куда бы он ни поехал. В каждом новом месте он скучал по снегу и морю ещё сильнее и отчаяннее. С каждым новым блюдом, которое он пробовал, он всё чаще вспоминал мамины блины и бабушкины щи. С каждым декабрьским снегом он вспоминал, что дома, скорее всего тоже идёт снег. И с каждым восходящим солнцем думал о том, что оно греет и его дом тоже.       Тоска по дому повсюду преследовала его как фантомное ностальгическое чувство. Умные люди говорят, что тоска по дому – это боль вырванного с корнем растения, пытающегося всю оставшуюся жизнь снова найти ту самую заветную почву, в которой оно сможет снова пустить корни и зацвести.       Но Тарталья знал, что эта мечта далека и не достижима, потому что однажды отобранное детство, канувшее в темноте бездны, обрекло его на вечную тоску по утопичному несбыточному дому, семейному очагу, который для него был потерян навсегда.       Он был дома уже пару недель. Кошмары не заканчивались. Тоска усиливалась.

***

      «Я бы хотел действительно написать тебе письмо. Положить его в конверт, написать на нём твой адрес, отправить, ждать, когда ты на него ответишь. Удивительно, что ещё, кажется, совсем недавно я приглашал тебя в гости в Снежную, пусть в шутку, но я взаправду представлял, как познакомлю тебя со своей семьёй. Они бы точно были от тебя в восторге, особенно, мама. Думаю, она никогда не думала, что я буду общаться с такими умными людьми, как ты. Ты бы ей понравился.       Знаешь, моя сестра ещё не встречала тебя, но уже решила, что выйдет за тебя замуж, когда вырастет. Знала бы она твои привычки забывать дома деньги и часами рассказывать о каком-нибудь очень специфическом факте типа «почему для изготовления приманки для колюшки нужно обязательно использовать кровоцвет», может быть, она бы и передумала.       Я представлял, как я проведу тебя на ярмарку под новый год, куплю тебе кучу всяких разных безделушек, как научу тебя рыбачить в проруби и кататься на коньках. Сейчас я понимаю, насколько это глупо. Ты ведь всезнающий и всемогущий бог, с чего я вообще решил, что ты не умеешь кататься на коньках…»       — Аякс?       — О, мам, прости, я разбудил тебя?       Чайльд сидел за кухонным столом. За окном была настоящая буря, ледяной дождь. C моря ветер принёс запах соли, смешавшийся с лесом и мокрой землёй. Предвестник не мог заснуть и в тусклом свете единственной горящей свечи рассматривал причудливые волнистые узоры деревянной поверхности стола.       — Я просто… — продолжил он, второпях бормоча себе под нос всё, что приходило в усталую голову. — Иногда кажется, что не могу привыкнуть к нормальной кровати, знаешь же, в армии мы обычно ночуем под открытым небом, спальные мешки, циновки…       Она понимающе закивала, хотя было видно, что она, по меньшей мере, сомневалась в его словах.       — Такой град начался, — она взглянула на окно, льдинки били по стеклу резким звенящим звуком. — Я хотела проверить, не подтопило ли ледник.       — Я схожу, — он встал и направился к двери.       «…А может, и не умеешь. Я ведь совсем ничего о тебе не знаю. И даже потратив всю свою жизнь, пытаясь узнать тебя, я бы только плавал на поверхности. Сравнивая с тысячами лет твоей жизни, наверное, я знаю тебя только секунду.       Что можно сказать о ком-то, зная его всего лишь секунду? Можно ли стать друзьями за секунду? Можно ли полюбить за секунду?       Наверное, ты был прав, когда сказал, что это не похоже на любовь. Можно ли любить того, кого почти не знаешь?       Ты был прав, как и всегда, во всём. Не скучно быть всегда правым? Не допускать ошибки? Знать всё?..»       Когда Чайльд, изрядно промокший, несмотря на специальный дождевик его отца, с которым тот обычно выходил рыбачить в неясную погоду, вернулся в дом, его мама уже поставила самовар. Кивком головы она показала на стул.       Он почувствовал лёгкий свежий аромат жасминового чая, который он сам привёз им в подарок из Лиюэ. Этот запах одновременно успокаивал и угнетал.       — Ты какой-то очень задумчивый в этот приезд, — она наполнила чаем две приготовленные чашки, подвинув одну из них к сыну.       — Тебе не нужно из-за этого волноваться, это пустяки.       — Я всегда за тебя волнуюсь, Аякс. Наверное, я много прошу, но мне бы хотелось… Чтобы ты хотя бы иногда делился тем, что тебя волнует.       Он наблюдал, как она говорила и занималась всякими мелочами, стараясь облегчить ими груз, который висел у неё на сердце. Она протирала полотенцем уже сухую тарелку, затем натирала до блеска самовар, брала в руки и внимательно присматривалась к банкам мёдам, выбирая, какую из них предложить Аяксу.       — Я знаю, что ты привык со всем справляться сам, — она вдруг прекратила все свои суетливые действия, и её взгляд вдруг остановился в пустоте и стал таким невыносимо горьким, что Чайльду захотелось заплакать, — и ты так заботишься о нас –       — Я просто встретил кое-кого, пока был в Лиюэ… — сказал предвестник и сразу же пожалел об этом. Его сердце размякло, не выдержав собственной разбитости и такого редкого момента откровенности от матери.       — Правда?! — воскликнула она, но тут же испуганно зажала рот рукой, вспомнив, что все остальные жители дома сладко спят. Чайльд тихо засмеялся, она быстро села рядом с ним, забыв про мёд, самовар, тарелки, баранки.       — Я так рада, Аякс! Как её зовут?       Ему вдруг стало немного стыдно. Во-первых, потому что не было никакой «её», а во-вторых, потому что на этом все хорошие новости заканчивались.       — Это неважно, этот человек… Очень важная фигура в Лиюэ, и в виду моего и его, кхм, этого человека, статуса наши отношения невозможны.       Она внимательно слушала и, конечно, к концу явно огорчилась, поэтому Чайльд попытался немного утешить её:       — Но всё в порядке! Я не страдаю от разбитого сердца, ты не думай! — он потянулся к самовару, чтобы налить себе ещё немного этого дурацкого жасминового чая. — Просто иногда из головы не выходит…       Его голос сломался в конце фразы, и, к своему несчастью, он не смог этого от неё скрыть.       — Сыночек, послушай. Ты забудешь его. Не завтра, может быть, не через месяц и не через год, но когда-нибудь обязательно забудешь.       Она встала и кинула ещё несколько щепок в самовар, снова начиная суетиться, как она обычно делала, когда пыталась сказать что-то важное       — Ты встретишь кого-то замечательного, обязательно женишься, и будешь счастлив. Может быть, и не женишься и будешь счастлив. Я обещаю тебе это.       Чайльд молчал. Она продолжала:       — Но никто не сможет тебе пообещать, что ты не будешь вспоминать об этом человеке. Возможно, ты будешь вспоминать о нём с улыбкой и лёгкой ностальгией. А возможно, будешь каждый день думать о том, какое будущее вы могли бы иметь вместе и пересчитывать упущенные шансы.       — Это странный совет, мам… — предвестнику казалось, что её слова только запутали его ещё больше.       — Это не совет, лисёнок, — она ласково засмеялась и пожала плечами, — я, правда, верю, что некоторым людям суждено быть вместе. Но это необязательно значит, что так и будет.       — Как понять, что людям суждено быть вместе? — он смотрел на то, как чаинки грустно опускались на дно чашки, и думал, что Чжунли, наверное, знает для себя ответ на этот вопрос.       — Возможно, тебе лучше спросить у её Величества, она ведь богиня любви.       Её Величество, должно быть, навсегда забыла ответ на этот вопрос. Забыла намеренно, отказываясь от всего, что связано с любовью и слабостью, оставляя остальной мир в смятении, холоде и темноте своих заблуждений.       «…Когда ты сказал, что любишь меня, было ли это правдой? Что это значило? И кто это сказал? Твоё выдуманное альтер-эго? Древнее божество? Я не могу найти тебя.       Не могу нащупать в слоях лжи и притворства настоящего тебя. Я как будто бы смотрю сквозь мутную толщу воды, но, как не напрягай глаз, не могу разглядеть, что на дне. Кто ты?       Быть с тобой, пытаясь игнорировать твою сущность, было нелегко, но моя жадность и алчность слишком хотела получить тебя, любыми способами, и мне какое-то время казалось, что этого достаточно. Я сам поощрял эту фантазию. Как будто бы мы взаправду вместе.       Часть меня хочет уничтожить тебя и собрать заново, чтобы ты понял как больно и несправедливо любить тебя. Часть меня хочет упасть перед тобой на колени, целовать твои ноги и молиться гео-архонту, которым ты являешься. Являлся. Неважно.       Я бы принёс свою жизнь в жертву тебе. Я бы отрёкся от мира и посвятил бы всё моё — тебе. Я бы позволил тебе разорвать меня как жертвенное животное. Если бы я мог быть твоим единственным паломником. Если бы я не дал клятву верности другому архонту. Если бы это не подвергало опасности моих близких. Если бы я и если бы ты…»       — Чайльд! — Тоня снова потянула брата к очередному торговцу. Откуда в её маленьких, тонких руках столько силы?       — Можно мне серёжечки? Ну, пожалуйста! — её глаза жадно и увлечённо бегали от браслета к ожерелью, от подвески к серьгам и по кругу.       — Но у тебя же уши не проколоты… — пробормотал предвестник. Он уже изрядно устал, хотя они с Тоней ещё даже не дошли до места назначения. Они собирались на каток, который каждый год заливали на декабрьской ярмарке, но до катка они пока так и не дошли, застряв где-то во второй линии торговых палаток.       — Так давай купим мне серёжки, а я приду домой и скажу родителям, что теперь мне точно надо проколоть уши! — радостно ответила сестра.       Она уже держала у ушей серьги-голубцы, переливающиеся драгоценными камнями синего, красного и зелёного цвета. Учитывая, что она не снимала ни шапку, ни платок, это смотрелось довольно комично, и Аякс невольно засмеялся.       — Тебе не нравится? — её лицо резко поникло.       — Нет, что ты! — он нежно щёлкнул её по носу, — Тебе очень идёт.       И это была правда. Её рыжие волосы отливали на солнце ярким золотом, смешиваясь с золотом серёжек, щёки, красные от мороза и возбуждения, перекликались с алым в рубинах. Синева сапфиров блестела в её глазах цвета морских глубин, васильков и самой спелой голубики.       Эх. Раньше Тоню если и интересовали товары на ярмарках, то это обычно были игрушки и сладости, но теперь всё изменилось. Тоня собиралась замуж за его несостоявшуюся любовь всей жизни и хотела дорогущие серьги за двести тысяч моры.       Он уже начал доставать мешочек с деньгами, и, пока предвестник отсчитывал монеты, взгляд его зацепила одна вещица.       — Сколько стоит вот это?       — Пятьсот, — ответил торговец, накручивая усы на палец, — но вам отдам за триста, если берёте серьги.       Сперва он только взглянул на перстень, даже не думал покупать его. Квадратный камень плотно сидел на золотой полоске кольца, очень лаконично, но без заурядной простоты.       Ему бы понравилось.       — Что-то всё равно дороговато… Это же просто кор ляпис, — Чайльд сомневался, но цвет драгоценного камня, напоминавший листья песчаного дерева, жёлто-оранжевый закат на пристани, липовый мёд, напомнил ему этот завораживающий жёлтый ободок в глазах Чжунли, растекающийся янтарной радужкой.       Мужчина рассмеялся, как будто бы предвестник очень удачно и очень остроумно пошутил.       — В камнях ты, парень, совершенно не разбираешься. Это жёлтый бриллиант из натланских шахт, у меня только один такой, ну-ка, взгляни, — он взял перстень и выставил его на свет. Камень засверкал на солнце, Тоня с восторгом охнула.       Тогда торговец глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух на перстень, показывая, что камень не запотел, а, значит, действительно был самым настоящим бриллиантом.       Чайльд глубоко вздохнул. Он не собирался тратить такое количество денег на подарок для того, кого вряд ли ещё увидит. Но если вдруг увидит…       Он снова вздохнул, уже с очевидной решимостью, и поставил на прилавок весь мешочек с морой.       — Четыреста пятьдесят за всё.       Усатый торговец несколько секунд раздумывал, смотря то на мору, то на Чайльда и Тоню перед ним.       — По рукам, но только потому, что юной барышне очень идут эти серьги, — он снова разразился своим громким смехом с тёплой хрипотцой где-то глубоко в лёгких.       Тоня весь оставшийся день пыталась выяснить, для кого предназначалось это кольцо, и не приняла ни один из его абсолютно лживых, выдуманных на ходу ответов, хотя и пообещала держать эту покупку в секрете от остальных родственников.       «…Я хотел бы делать с тобой всё на свете. Просыпаться, ходить по городу, пить твой любимый чай, готовить, наблюдать за чайками над гаванью, слушать, как ты говоришь, как ты дышишь.       Я больше не чувствую себя собой, но я должен продолжать. У меня нет на тебя времени. У меня нет на тебя времени. Я не должен останавливаться. Я должен двигаться вперёд. И я буду двигаться вперёд, ради себя и моей семьи, я буду продолжать быть идеальным инструментом смерти и разрушения, но       из-за тебя это стало невыносимо тяжело. Всё, о чём я думаю, — это то, как ты улыбаешься, и у уголков твоих губ появляются такие милые маленькие ямочки, как ты рассказываешь что-то, когда ты увлечён, как ты злишься и радуешься, как ты строго смотришь, когда я снова неправильно держу палочки. Как с твоих ресниц падает тень на твои щёки, когда ты спишь. Как ты держишь в руках тот маленький чайничек, который стоит у тебя на кухне рядом с той деревянной чайной коробкой с лотосами. Как твои пальцы скользят вниз по моей груди, когда ты       и как ты выгибаешь спину, когда я       Это действительно происходило или мне только кажется?..»       — Иван-царевич, сидя на сером волке вместе с прекрасною королевною Еленою, возлюбил ее сердцем, а она Ивана-царевича… И когда серый волк–       — Аякс, я иду на почту, мне отправить то письмо, которое было у тебя в столе?       — Какое письмо? — предвестник оторвался от книги с ужасом в широко раскрытых глазах. Антон тоже поднял глаза на мать, наблюдая за их разговором с выражением честного любопытства на лице.       — На конверте не было адреса, только имя, судя по всему, оно для... – она поднесла письмо к глазам, пытаясь разобрать, что на нём написано, — Чжунли? Ну что, подпишешь?       — Что? — он вскочил с кровати, лицо окрасилось мертвенно белым, — Мама, ты читала его?!       — Боже упаси, я просто убиралась и увидела, что у тебя письмо в ящике! Надо мне ещё твои письма... — она только отмахнулась, — Это тот самый Господин Чжунли? Из бюро?       Чайльд слабо кивнул, пытаясь прийти в себя, пока его душа, отошедшая из тела после такого потрясения, возвращалась обратно.       — Давай я принесу, чем адрес подписать, и–       Она уже собиралась выйти из комнаты, но натянутый голос сына остановил её.       — Мам, не надо, это... Это просто черновик. Можно выкинуть.       — Черновик? С каких это пор ты пишешь черновики? — глаза матери возмущённо сузились, руки упёрлись в боки. — Все твои письма нам — это сплошная мазня! Почему это Господину Чжунли ты пишешь аккуратные и красивые письма, а родной семье свои каракули отсылаешь?!       Пока она собиралась, Чайльд ещё некоторое время ходил за ней по дому, из комнаты в комнату, извиняясь и оправдываясь, а заодно обещая, что впредь постарается писать разборчивее и аккуратнее.       На комоде в прихожей лежали приготовленные к отправке письма и открытки, подписанные её очаровательно мелким округлым почерком. Сверху лежал полупустой конверт с размашистым «Чжунли» вместо адреса и марок.       Когда мама ушла, Аякс и Антон вернулись к чтению.       — Так, на чём мы остановились… И когда серый волк прибежал в государство царя Афрона, и Ивану-царевичу надобно было отвести прекрасную королевну Елену во дворец… Подожди, а куда она положила письмо?       Письма нигде в доме не оказалось.       «Каждый день я злюсь на нас за то, что никто не смог принять это решение. Ложь была в наших отношениях всегда, но страх оказался более губительным.       Это не похоже на любовь. Но это она. Я знаю и чувствую её.       Каждый день я думаю о том, что было бы, если бы ты попросил меня остаться? Если бы я решился не оставлять тебя? Были бы мы счастливы? Было бы всё по-старому? По-новому? Как? Просыпались бы мы вместе? Что изменилось бы в твоём взгляде? Что изменилось бы, когда мы       когда ты       когда я       »