As a lily among thorns

      У Чайльда было всего три дня перед похоронами Синьоры и четыре перед его отправлением в Инадзуму.       Антон, Тевкр и Тоня, хотя и были ужасно расстроены скорым отъездом брата, немного повеселели, услышав обещания Аякса привезти ещё больше подарков, сувениров, историй, трофеев и чего они только пожелают.       Три дня пролетели незаметно в сборах и домашних заботах. В первый день Чайльд доделывал забор с отцом, а потом они взяли с собой Антона на ночную рыбалку. Оказалось, однако, что Антон, несмотря на свои заверения, оказался слишком маленьким для ночной рыбалки, и Аякс с папой уже через пару часов ковыляли обратно с озера, попеременно неся на спине Антона.       Во второй день они всей семьёй поехали пить чай к Коле, а затем, уже вечером, к Василисе.       На третий день Мама захотела пойти в церковь. «Нужно попросить благословление у Царицы на твоё путешествие» — говорила она.       «Я предвестник, Царица всегда мне покровительствует» — отвечал он, но мать не слушала и просила, умоляла сделать это ради её спокойного сна.       Она немного знала про Инадзуму, и она точно представить не могла, что уже одна из предвестников потеряла жизнь в этих далёких островах, где правил электро-архонт. Ей лучше было этого вообще никогда не знать, сейчас её пугало только немыслимое расстояние, которое сыну придётся преодолеть, закрытость и суровость региона.       Про эти далёкие земли ходило много легенд: о чудовищах, обитающих в горах и пещерах, о нескончаемых штормах и грозах, об опустелых островах и покинутых людьми деревнях, где витали только призрачные силуэты людского присутствия.       Чайльд не любил церкви и храмы.       «Осознай свою низость» — говорили они.       «Прими откровение о том, что Царица любит тебя даже таким, ничтожным и жалким» — вторили им другие.       Но Чайльд не был ничтожным и жалким. И хотел, чтобы как можно больше людей об этом узнали. Он неистово боролся на пути к тому, чтобы стать сильнее всех.       Говорят, предвестники третьего ранга и выше не уступают по своей силе архонтам. И он верил, что когда-нибудь он превзойдёт их всех. Смертных и вечно живущих. Людей и богов.       Но каменные своды церкви хотели, чтобы он склонил голову, осознал свою гибельность и убожество, смиренно сложил свои руки в молитве. Чайльд не хотел смиряться.       Алтарный образ, изображающий Царицу, дышал гнетущим превосходством. «Да не будет у вас других богов пред лицом Моим» — гласила надпись над картиной, и Чайльд снова почувствовал холод, ползущий по спине.       Её глаза смотрели с осуждением, обвинением, и холод, подобравшийся к горлу, как змея, заворачивался вокруг его шеи.       «Не поклоняйся им и не служи им, ибо Я твой Архонт, наказывающий и творящий милость».       Она смотрела на него.       Он ощутил, как будто бы он один в этой деревенской церквушке и бледный холодный свет, словно единственный луч фонаря среди кромешной тьмы, освещает его, указывая на него пальцем, не давая сбежать.       Она смотрела на него с алтарного полотна и её глаза, пустые и жестокие, вдавливали его в холодный каменный пол. Под взглядом преданного им архонта Чайльд чувствовал — она всё знает. И даёт ему понять, что она знает. И она не простит.       — Аякс, пойдём.       Мама слегка потянула его за рукав, возвращая в реальность. Он встряхнул головой, глядя на неё в растерянности, и она кивком показа ему на канун со свечами.       Чайльд находил этот ритуал наивным и бесполезным. Между зажиганием свечей и загадыванием желаний была минимальная разница. Хотя, подумал он, наблюдая за тающим воском, кинуть монетку в какой-нибудь волшебный колодец будет действеннее, чем просить у Царицы благословение. Она не исполняла желания. Она вряд ли вообще слушала все эти молитвы. Они не могли пробиться сквозь лёд, окруживший Заполярный дворец и сковавший её сердце.       Интересно, слушал ли Чжунли молитвы своих последователей? Услышал бы он его молитву, если бы он–       Раздался звонкий грохот.       Резким порывом ветра с жертвенника столкнуло церковную чашу, и она с лязгом металла о камень ударилась о пол.       Обернувшись, предвестник видел, как священник пытался захлопнуть тяжёлые дубовые двери. Полоска внезапно ворвавшегося в церковь бледного прохладного света ползла вверх по полу, освещая лицо на алтарном образе. Когда двери, наконец, со свистом и шумом закрылись, Чайльд был готов поклясться, что холодные жестокие глаза Царицы всё так же, с разочарованием и презрением, смотрели на него.

***

      Чайльд снова обнаружил, что попал в незнакомое место. Судя по всему, он стоял в каком-то коридоре. Перед ним снова была дверь, но в этот раз обстановка была далека от пышности и роскоши. Коридор был пыльный и узкий, с двери почти полностью облезла краска, а сама дверь, видимо совсем рассохлась и потрескалась. Но предвестник всё равно потянул за старую ржавую ручку.       Комната, открывшаяся ему, была почти полностью пустой, за исключением настежь открытого окна и кресла, стоящего напротив. Лучи солнца врывались в пространство, освещая всё тёплым ярким светом. Солнце резко ударило в глаза, и Чайльд слегка поморщился и не сразу заметил фигуру, сидящую в кресле.       — Чжунли?       Чжунли обернулся и выглядел слегка растерянно. Его глаза бегали по лицу и фигуре предвестника, пытаясь за что-то зацепиться, что-то понять.       — Чайльд!.. — сказал он неуверенно и, словно удивляясь своим же словам, опустил глаза в смятении.       Что-то было не так. Предвестник не мог осмыслить этот растерянный взгляд, и на лице Чжунли он выглядел так странно. Почти инородно. Его лицо казалось таким усталым и бледным, как будто бы в нём почти не осталось тепла и жизни.       Затем он поднял голову и виновато произнёс:       — Прошу меня простить, я плохо помню, что нас связывает.       Растерянность в его глазах, наконец, приняла очертания.       Он его не узнавал. Чайльда объял страх.       — Что ты имеешь в виду?       Брюнет поднялся с кресла и подошёл ближе к предвестнику.       — Кажется, я помню твоё имя… — он внимательно разглядывал его лицо. — Сейчас в голову приходят ещё какие-то разрозненные фрагменты воспоминаний. Но я не помню, кто ты.       Яркий свет солнца почти полностью поглощал Чжунли, проходил насквозь его уставший разрушающийся образ. Он был одет в простенький ханьфу, вместо привычного низкого хвоста его волосы были распущены и спадали водопадом по плечам.       — Но почему? — в замешательстве спросил Чайльд. — Что произошло?       Он не мог понять, что значило это видение. Это его больная фантазия, играющая с образами и страхами в его голове? Это предостережение? Прошлое? Настоящее?       — Ничего не произошло, — Чжунли вздохнул и посмотрел куда-то в сторону, его голос был далёким и печальным, — эрозия — закон этого мира. Всё в нём рождается и умирает.       — Но ты не можешь умереть, — предвестник вдруг ощутил злость, вспыхнувшую в груди в момент. Единственная константа в его, да и не только его, жизни пошатнулась. Чжунли был божественным, вечным, неизменным, постоянным. Как свет, как мир.       — Не в смертном смысле этого слова. Старые воспоминания забываются, постепенно стирая тебя самого.       Чайльд смотрел на него и видел, как потускнели глаза, которые он помнил такими живыми и глубокими. Он помнил, как они переливались оттенками оранжевого, жёлтого, коричневого. Липовый мёд, кор ляпис, янтарь, листья песчаных деревьев, рассвет и закат.       — Неужели это нельзя остановить? Нет никакого лекарства?       — Лекарства от канонов природы?.. — брюнет слабо засмеялся. — Боюсь, что нет, эрозию можно только замедлить, оттянуть, но в моём случае уже слишком поздно.       Чжунли искал в его глазах зацепки, пытался разглядеть в них свои чувства и воспоминания, а Чайльд ждал, когда в глазах архонта промелькнёт осознание, и они вдруг засияют всеми цветами, которые он так любил. Но этого не происходило. Его глаза оставались пустыми и безжизненными.       — Неужели ты совсем не помнишь меня?       — В моей голове какие-то бессвязные отрывки, — он нахмурил брови, опуская взгляд. — Это так странно, я не помню, но всё во мне болит и тянется к тебе. Кто ты? Чайльд несколько секунд раздумывал, как ему представиться.       — Одиннадцатый предвестник Фатуи. Я призвал Осиала, когда ты уходил с поста гео-архонта, — всё это звучало странно. Но он не был уверен, что стоит вот так сразу раскрывать природу их отношений. Чжунли и так выглядел достаточно озадаченным, пытаясь соотнести фрагменты своих воспоминаний со словами предвестника. Он всю свою безмерно долгую жизнь знал всё, помнил всё. Сейчас, плавая в своей беспомощности, он казался потерянным.       — Звучит, как будто бы ты должен быть моим врагом.       — Так и есть, но в тот раз это был твой план. Ты хотел проверить, что Лиюэ может справиться с трудностями без твоего вмешательства, и заключил контракт с Царицей на своё сердце бога.       Брови Чжунли снова сдвинулись в задумчивости.       — Это всё, что между нами было? Тогда почему я... — на его бледных щеках появился лёгкий румянец, — хм…       — Это не совсем всё, — решился Тарталья, — мы с тобой как бы... Эм…       Предвестник не мог придумать, каким словом описать их отношения. Чувствуя, как его лицо полыхало от смущения и неловкости ситуации, он пытался найти какие-нибудь подсказки в соседней стене, сверля её взглядом. Чжунли вдруг коснулся его руки.       — Я понимаю, — его губы дрогнули в еле заметной улыбке, — не стоит подбирать слова.       Он улыбнулся, и в уголках его рта появились эти маленькие ямочки, и Тарталья почти схватился за грудь, настолько это было больно.       — Чайльд, ты же понимаешь, что это сон?       Чайльд кивнул.       — Значит, ты реальный человек... Могу я попросить тебя кое о чём? Ты, конечно, можешь отказаться, это не совсем тактичная просьба, но…       Чжунли бормотал, что он не будет его заставлять, и не будет держать обиды, если он решит отказаться. По этому потоку слов и румянцу, не сходившему с его щёк, предвестник, кажется, понял, в чём заключалась его просьба.       — Возможно, это поможет мне вспомнить. Мне давно ничего не снится, и я могу так разговаривать и двигаться только в моём подсознании, где ещё остались осколки меня.       Чайльд аккуратно взял его ладонь в свою, слегка сжимая. Этот жест придал Чжунли уверенности, и он сделал шаг навстречу предвестнику и аккуратно подался вперёд так, что их лица были совсем близко. Чайльд ощущал его дыхание на своих губах, но замер в ожидании, боясь, что с шумным вдохом или резким действием Чжунли растает в воздухе и исчезнет навсегда.       Собравшись смелостью, брюнет прильнул к его губам, и предвестник не ожидал, что его сердце так больно застучит в груди.       Касание длилось всего пару секунд. Чжунли отстранился, и его глаза снова сверкали, но не радостью осознания, а слезами и горечью. Он пытался справиться со всеми обрушившимися на него воспоминаниями и зажмурился будто бы от сильной боли.       — Чайльд?.. — еле выговорил он сквозь шумные вдохи и стиснутые зубы. — Что сейчас происходит в твоей реальности?       — Завтра похороны Девятого предвестника. Шестой предвестник украл электро-гнозис, и я должен плыть в Инадзуму...       — Царица всё ещё жива?       — Конечно... — Чайльд, точно не ожидая этой информации, замер, — Чжунли, что это значит?       — Каким-то образом ты оказался в моём сне, хотя, на самом деле, тебя уже нет на этой земле. Очень давно… — он приложил руку к груди и немного пошатнулся, но предвестник, несмотря на свой ступор, моментально подхватил его.       — Я умер? Когда? — Чайльд ощущал, как внутри всё оцепенело в негодовании и панике.       — Слишком рано, — по его щекам катились слёзы. Комната начала рассыпаться, стены и потолок постепенно обращались в пыль.       — Ты просыпаешься, — Чжунли выпрямился и коснулся его щеки, обращая невидящий от шока взгляд предвестника на себя, — Чайльд, прошу, будь осторожен.       — Я могу спасти тебя?       Архонт улыбнулся, и в его глазах Чайльд снова увидел чувство необъяснимое и необъятное.       — Спаси себя. И спасибо, что снова напомнил мне, — он легко сжал его ладонь, как бы прощаясь, и отпустил его руку.       — Я ведь обещал, — неожиданно для себя ответил предвестник.       — Я люблю тебя, — Чжунли коротко поцеловал его, и Чайльд почувствовал мучительную тоску, потому что этот поцелуй был, одновременно словно прощание и возвращение домой.       — Ты всё ещё любишь меня? Даже сейчас? — ему было трудно в это поверить, но он ясно чувствовал, что Чжунли не лжёт и не играет.       Стены исчезли, пол начинал уходить из-под ног. Чжунли засмеялся, но в его голосе звучала меланхоличная горечь.       — О, Чайльд... Я буду любить тебя дольше, чем ты можешь себе представить, — его образ растворялся в темноте золотой пылью, — Жить я буду долго, очень долго, и это будет мне наказанием.