As a lily among thorns

      Лиюэ встретил Чайльда нежным прохладным ветром, тонким, едва уловимым ароматом глазурных лилий, горных цветов, палых листьев.       Под тёплым светом скалистой гавани ему казалось, что он смотрел на город через оранжевое стёклышко, окрашивающее всё вокруг какими-то сказочными красками, и предвестник не знал, было ли это видение связано с его истерзанным томительным ожиданием воображением или Лиюэ действительно в тот момент выглядел раем на земле.       Сойдя на берег, Чайльд ринулся в Похоронное бюро "Ваншен". Перед этим он успел только спросить у капитана, который час и день недели, и поручить какому-то малышу Мэну за несколько монет отнести его багаж на постоялый двор.       По пути предвестник замечал, что многие на улице оглядываются на него, кто-то из чистого любопытства, кто-то из страха перед формой Фатуи, кто-то просто со скуки. Наверное, выглядел он действительно не лучшим образом. Он сам ощущал, что ему точно не повредила бы ванна и пара часов сна, но просто не мог больше ждать ни одной лишней секунды, поэтому мчался в бюро, едва сойдя на берег, в зимнем форменном пальто, которое однозначно смотрелось в Лиюэ как пляжный костюм во льдах Снежной.       Хотя был конец декабря, и в гавани заметно похолодало, но его пальто точно было лишним, и, добежав до бюро, он почувствовал это в полной мере, потому что тело вспотело так, что форма прилипла к коже. Он уже потянулся рукой к двери, но на секунду его решимость пошатнулась, он не мог восстановить дыхание, сердце билось настолько часто, что его стук слился в какой-то непроходящий гул в ушах.       Однако уже через мгновение предвестник, если не взял себя в руки, то послал всё к чёрту и рывком распахнул дверь.       Находящиеся в бюро замерли от внезапного звука, повернув головы к двери. Ху Тао сидела в кресле для посетителей и, увидев, кто стоит в дверном проёме, ахнула от удивления, которое, правда, быстро сменилось беспардонным любопытством во взгляде. Чжунли просто стоял на месте, не шевелясь, широко распахнув глаза. Через секунду, когда он, видимо, немного осмыслил всю ситуацию, его взгляд смягчился.       — Чайльд...       Но Чайльд не мог ничего ответить, кажется, он оставил всю решительность, с которой примчался в бюро, за его порогом, потому что сейчас он решительно не мог вымолвить ни слова.       Он вдруг почувствовал неловкость и смущение такое мокрое и мёрзлое, что всё его тело, секунды назад горевшее твёрдым намерением, остыло в момент. Он ощущал, как кровь отхлынула от лица, пальцы рук похолодели, а на лбу выступила испарина.       — Что-то случилось? – лицо Чжунли накрыла тень беспокойства, и Чайльд снова открыл рот, чтобы сказать, что, нет, ничего не случилось, я просто люблю тебя больше жизни, но в очередной раз ни слова не сорвалось с его губ.       — Я вас оставлю, — Ху Тао поднялась и стремительно скрылась за дверью в свой кабинет.       Конечно, она не оставила их в прямом смысле слова, тень от её ботинок была вида из-под двери, но предвестник с каждой секундой терял нервные клетки и ему было уже искренне плевать, подслушивала она или нет.       Когда они остались одни, Чжунли всё также смотрел на него, ожидающим и немного тревожным взглядом. Чайльду хотелось обнять его, но его руки тряслись, а ноги просто не двигались с места. Он нервно сглотнул.       — Ничего не случилось.       Как же он был зол на себя в тот момент. Он почти не спал во время своего путешествия, двое суток и ещё чуть-чуть Тарталья всё думал, что он скажет Чжунли, когда, наконец-то увидит его, что он сделает. Он представлял себе эту встречу снова и снова, изменяя детали в своём сценарии, прогоняя его в мыслях раз за разом. И вот, Чжунли стоит перед ним, а у предвестника трясутся коленки, и плавится разум в его присутствии.       — Тогда..? – брюнет нахмурил брови, явно затрудняясь понять причину такого внезапного визита.       — Я здесь из-за тебя, — произнёс Чайльд, не отрывая взгляда от лица Чжунли.       — Оу, — он мягко выдохнул и снова распахнул глаза в замешательстве.       Если бы предвестник находился в более расслабленном расположении духа, он бы умилился тому, как бывший архонт удивлённо хлопает глазами, услышав такой понятный и бесспорный факт, вдруг ставший для бывшего гео-архонта откровением.       — Почему? — спросил Чжунли. Тарталья опустил глаза, кусая губы в каком—то неуютном и незнакомом приступе робости и смущения.       — Ты сказал, что любишь меня.       Какой стыд. Предвестнику захотелось развернуться и уйти, лишь бы спрятаться от этих до боли красивых глаз. Какая глупая причина, Чжунли ведь уже говорил, что любит его, даже не один раз.       Да и дело было, в сущности, не в этом.       Но брюнет всё молчал, и Чайльд подумал, что, если вдруг Чжунли скажет, что то письмо оставил не он, что ему всё приснилось, всё неправда, то предвестнику придётся просто умереть на месте. Если он вдруг скажет, что он понятия не имеет, почему Тарталья вообще решил, что он, бывший гео-архонт, бывший Властелин камня, древнее могущественное божество, может всерьёз испытывать к нему такие низкие мирские чувства, то пусть разверзнется бездна и проглотит его живьём.       — Да, верно, — наконец, ответил Чжунли, тихо и осторожно.       Чайльд почувствовал, как его щёки потеплели, кровь снова хлынула к лицу, и его губы растянулись в улыбке. Облегчение захлестнуло его, и та самая восторженная эйфория снова затрепетала в груди, щекоча всё изнутри так, что хотелось кричать и смеяться.       — Слушай, эм… — предвестник всё же отметил, что складывать слова в предложения легче, к сожалению, не стало. — Я знаю, ты сейчас на работе, так что, может быть, ты согласишься поужинать со мной вечером?       Глаза брюнета едва заметно засияли, губы дрогнули в нежной улыбке. Чайльд заворожено смотрел на эти маленькие ямочки, появившиеся у уголков его рта, и ему казалось, что он на грани категорически непристойных стенаний прямо на полу бюро Ху Тао, подслушивающей за дверью.       — Конечно. Я... — Чжунли выпрямил осанку, как будто бы приводя себя самого в более сдержанное состояние, но его взгляд был наполнен теплом, оно переливалось радостными отблесками золота и карамели в его глазах. – Я с удовольствием составлю тебе компанию.       — Отлично. Тогда... — Чайльд замялся и нервно провёл рукой по волосам, на губах всё также была, скорее всего, дурацкая ликующая улыбка. — Я зайду за тобой.       — Буду ждать, — кивнул архонт.       Предвестник тоже кивнул, но не сдвинулся с места. Они стояли и смотрели друг на друга, пока Чжунли всё-таки не разорвал зрительный контакт.       Щёки Чайльда вспыхнули огнём, он резко развернулся и зашагал прочь. Брюнету пришлось прятать насмешку за ладонью и притворным кашлем, чтобы не заставлять его испытывать больше смущения, чем господин предвестник мог бы выдержать, хотя Чжунли должен признать, что он явно им наслаждался.       Чайльд поторопился покинуть бюро, дабы избежать ещё большего позора. Всё прошло совсем не так, как он планировал. Он не сказал ничего из того, что он хотел, не извинился, не признался в чувствах.       Чайльд устало и обречённо вздохнул, но тут же попытался приободрить себя. В конце концов, у него будет шанс по-настоящему поговорить с Чжунли за ужином. Сейчас он пойдёт на постоялый двор, примет душ, выспится, наденет чистую форму и точно не ударит в грязь лицом. Решено.       В бюро Ху Тао выглянула из-за двери своего кабинета и подкралась к своему немного потерявшемуся в мыслях консультанту так, что он вздрогнул, когда она вдруг выпрыгнула из-за его плеча.       — Господин Чжунли, ну, зачем было мяться, я бы отпустила вас прямо сейчас!       — Ху Тао, — ответил он, смерив её строгим взглядом.       Плотно сжав губы, едва сдерживая улыбку, он поспешил удалиться к себе в кабинет, но девушка, игнорируя намёки и прямые требования оставить его в покое со своими неприличными вопросами, последовала за ним.

***

      Чайльд нервничал ещё больше, чем перед первым свиданием. Перед первым разом в его постели. Перед моментом, когда впервые решил поцеловать его, впервые взять за руку.       Все эти первые разы не могли сравниться с предстоящим первым разом, когда он, наконец-то, возьмёт ладонь Чжунли в свою, посмотрит в его глаза, нежно и пылко. Затем скажет, что тоже любит его и хочет провести с ним вечность. Тогда брюнет, наверное, всплакнёт, и Чайльд подастся чуть вперёд и прислонится к его губам, слегка придерживая брюнета за подбородок.       Возможно, про вечность слишком слащаво? Да и часть, где Чжунли плачет, наверное, тоже можно вычеркнуть. Он точно не станет плакать, у Чайльда здесь явно было больше шансов. Нет. Всё не то. Слишком нереалистично. Но полагаться на то, что он что-нибудь сообразит в моменте, было бы опрометчиво.       После нескольких часов сна, в его висках стучала беспокойная бодрость, и Тарталья не мог усидеть на месте. Он не думал, что когда-либо чувствовал себя настолько потерянным.       Он принял душ ещё раз, оделся, провёл минут двадцать перед зеркалом (неприлично долго для него), пытаясь причесать волосы, которым было, конечно, совершенно наплевать на все его манипуляции, и теперь предвестник ходил кругами по спальне, пытаясь придумать, что же он скажет Чжунли этим вечером.       Затем, взглянув на часы, он понял, что рабочий день в бюро заканчивается уже через семь минут, а, значит, он опаздывает.       Но, конечно, дойдя до бюро, ему пришлось ещё какое-то время развлекать Ху Тао, отвечая на её игривые бесстыдные вопросы, пока чаша терпения Чжунли не перелилась через край, и он холодно, почти грубо, не попрощался, намеренно сильно хлопнув дверью за ними.       Прогулка до Глазурного павильона была странной. Чайльд не знал, можно ли ему взять Чжунли за руку. Ему бы хотелось. Наверное, он мог бы.       За этот день они ещё ни разу не коснулись друг друга, за исключением каких-то незначительных случайностей. Не было приветственных объятий, рукопожатий, даже похлопываний по плечу. Предвестник краем глаза поглядывал на его руку, и, хотя он мог просто дотянуться до неё, он не мог преодолеть это возникшее между ним и Чжунли расстояние, которому, по ощущениям, не было конца.       Но они разговаривали о каких-то глупых мелочах, о погоде в Снежной, о том, как он добрался, где именно остановился. Чайльд знал, что Чжунли не чувствует никакой неловкости, он обожал любые беседы. Даже те, которые казались предвестнику пустыми, он превращал в целые лекции с кучей до абсурда подробно рассказанных фактов.       Вот и сейчас, Чайльд маялся и метался, не зная, взять ли ему Чжунли за руку или нет, а тот на вопрос о погоде в Лиюэ с увлечением рассказывал ему про то, как недавно, гуляя в долине Тяньцю, видел бабочку с крыльями цвета чёрной смолы, и это было абсолютно невероятно, потому что для таких мест... И они пришли.       Чайльд не мог понять, откуда взялось это стеснение, эта робость. Они были знакомы уже давно, он знал, что Чжунли отвечает на его чувства взаимностью, до этого они были в отношениях, предполагающих высший уровень интимности. Но Чайльд только сидел и смотрел на то, как Чжунли аккуратно подбирал рис палочками, направлял его в свой аккуратный рот, внимательно слушал его, глядя из-под длинных тёмных ресниц, убирал чёлку за ухо, вежливо улыбался официанткам, тающих на глазах от его глубокого голоса и спокойного тёплого взгляда.       Они мило беседовали, и Чайльд рассказал ему, чем он занимался, пока гостил у родителей. Чжунли задавал много вопросов, про многострадальный папин забор, про сказки, которые он читал Антону, про ночную рыбалку, про мамин борщ и уху, и много чего ещё.       Он смеялся, и на губах у него была эта снисходительная мягкая улыбка, искренняя, но всё же олицетворявшая собой умеренность и спокойствие. Его глаза смотрели внимательно, следя за каждым движением предвестника, и в какой-то момент, всего на секунду, ему показалось, что они чего-то ждут, чего-то просят, в них мелькнули томление и жажда, но Чжунли сразу же сморгнул все эти чувства.       — Уже совсем стемнело, — сказал бывший архонт, глядя в окно несколько отрешённо.       — Я провожу тебя до дома, если ты мне позволишь.       Чжунли только кивнул.       Они шли по уже опустевшим улицам, спустились с Горы тигра, прошли по мосту. В воздухе витал землистый запах гниющей палой листвы, моря и соли, уличных забегаловок, цветов.       Они молчали и слушали крики чаек над головами, отдалённые звуки плеска воды и тихий шум ночного порта. Дом Чжунли находился на краю города, оттуда уже шла дорога в обход горы Тяньхэн. Из окон его небольшого уединённого домика открывался вид на верфь и очаровательный кусочек гавани.       Чжунли остановился у порога. Они смотрели друг на друга, истекая тоской и мучительной тягой.       Лицо архонта освещал только тусклый свет гавани и единственного зажженного фонаря у дороги. Треск сверчков был таким громким, что, казалось, звучал прямо над ухом. Чжунли первым опустил глаза, в них отражался и слегка подрагивал тёплый свет уличного фонаря, они блестели золотом из-под ресниц, но всё равно выглядели беспощадно отстранёнными.       Они стояли совсем близко, но Чайльд явно и остро ощущал возникшую дистанцию между ними. Почему-то Чжунли казался ещё более недосягаемым и далёким, чем раньше.       Чайльд открыл рот, чтобы сказать хоть что-нибудь, имеющее значение за этот вечер, но не смог. Его сердце разбивалось, дробилось и разрывалось в клочья, тлело и крошилось в пыль.       — Я могу увидеть тебя завтра? – наконец, выдавил предвестник.       — Завтра?.. — его голос звучал тихо и как-то поникши, хотя лицо сохраняло выражение спокойствия и не показывало эмоций. — Полагаю, что, да.       — Значит, до завтра?       Чжунли кивнул и поднял глаза на предвестника. Какое-то время они смотрели друг на друга. Среди шума моря, листвы, сверчков, корабельной верфи и других звуков Чайльд различил его дыхание. Размеренные глубокие вдохи и выдохи. Его изящные тонкие губы были строго сжаты. Он снова отвёл глаза первым.       Тогда предвестник тоже кивнул, как бы прощаясь, и направился обратно в сторону гавани.       — Чайльд.       Он обернулся.       — Ты не хочешь зайти? — Чжули смотрел неуверенно, с неким смятением в глазах, как будто бы сам немного удивился своим словам. Он пытался спрятать все эти чувства за этим тривиальным предложением. — Я бы мог сделать чай, недавно мне в руки попался новый сорт улуна…       — Чай? – предвестник неожиданно растерялся, смотря на брюнета, как будто бы он сказал что-то странное. Но через мгновение Тарталья всё же опомнился. — Да. Конечно. Я не против.       Он боялся, что на его лице опять была эта дурацкая ликующая улыбка. Но Чжунли улыбнулся ему в ответ, мягко, только уголками губ, и в миг вся неловкость, все домыслы и сомнения потеряли какое-либо значение.