As a lily among thorns

      Небольшой чайничек из глины. Несколько маленьких аккуратных пиал. Ситечко. Деревянный поднос с резными журавлями. В кухне сладковатый запах глазурных лилий, стоящих в вазе на подоконнике, чайных листьев и какой-то изысканной, величественной старины. Как в антикварном магазине.       Чжунли перебирает чайные листья, и в тишине — только мягкое шуршание. За его спиной у кухонного стола сидит Чайльд, подпирая голову ладонью, и под слабым светом масляной лампы наблюдает, как длинные пальцы брюнета нежно, кропотливо перекладывают листья в чашу.       Чайльда бесит, что он уделяет такое внимание чайным листьям, когда он сидит совсем рядом. Как будто бы эта трава интересует его больше, чем он. Чайльд сам не знает, почему он так злится на то, что Чжунли следует своим словам, заваривает чай. Он стыдится признаться себе, что ожидал чего-то другого, чего-то большего, и боится, что Чжунли имел в виду исключительно это. Чай.       Его вид источает безмятежность и спокойствие. Он оставил своё пальто в прихожей и без него выглядит одновременно в высшей степени непорочно и нечестиво. Две верхние пуговицы на его рубашке расстёгнуты, галстук чуть расслаблен, Чайльд изнывает от голода, который приблизился к пределу, и не может отвести взгляд от его едва показывающихся из-под рукавов запястий и неприкрытой жёстким воротником шеи.       Чайльд жаждет внимания. Чжунли вытирает руки о влажное полотенце и тянется пальцами к хвосту, уводя его через плечо. Предвестник смотрит на открывшийся ему кусочек кожи и чувствует, как вдох замер где-то в горле.       Не дыша, он тихо встаёт из-за стола. Архонт слышит шаги предвестника и спиной чувствует его жар, когда он останавливается, зажимая его между собой и кухонной тумбой. Чжунли чувствует, как его руки осторожно обнимают его талию. Тело брюнета на секунду напрягается, глубоко вдыхает, замерев в предвкушении, и в ту же секунду расслабляется с шумным выдохом, когда он ощущает тёплое влажное дыхание на своей шее.       У Чайльда кружится голова. Чжунли пахнет как ветер в горах Тяньхэн, как лёгкая сладость цветов Циньсинь, как нефритовая пыль, витающая в шахтах деревни Миньюнь, как земля после дождя и как песок на отмели Яогуан. Он неосознанно, как будто сквозь густой туман, наклоняется вперёд, проводя кончиком носа вверх по его шее.       Глубокий прерывистый вдох, и предвестник слышит в нём облегчение, дрожью раскатывающееся по телу брюнета. Тогда он мягко касается его шеи губами, совсем невесомо, скользит только отзвуком поцелуя по нежной коже, чувствуя мурашки на своих губах.       Выдох. Чайные листья забыты.       — Чжунли… — Чайльд целует место чуть ниже за его ухом, и брюнет исступленно вздыхает. Его ладонь накрывает руку предвестника, лежащую у него на талии, слегка сжимая запястье.       — Не здесь, — шепчет архонт, но не делает ничего, чтобы изменить ситуацию.       Неясно, пропустил ли предвестник сказанное мимо ушей специально или просто потерялся в моменте, не в силах уделять внимание словам. Его рука расстёгивает рубашку Чжунли, тянется к галстуку, стягивая его вниз, спускается к его груди, пока он покрывает влажными поцелуями его кожу, обжигая дыханием каждое место, к которому прикасается.       Он переключается на следующие несколько пуговиц на его рубашке, и брюнет откидывает голову назад, на плечо партнёра, подставляя свою шею под его ласки.       Чайльд распаляется всё больше, и Чжунли чувствует зубы на коже, а затем что-то твёрдое и тёплое, вжимающееся между его ягодиц.       — Чайльд… — он старается звучать твёрдо. Как не манит мысль о том, чтобы предвестник взял его на кухонной тумбе, ему не хочется, чтобы их примирительный секс был таким – спешным, грязным и спонтанным.       — Зови меня по имени, — Тарталья медленно двигает бёдрами, и его член бесстыдно трётся о зад брюнета.       Чжунли чувствует, что ноги подкашиваются, а в мыслях как будто гаснет свет. Он впивается ногтями в руку на своей талии, как будто пытаясь устоять на ногах, прийти в чувство, снова обрести точку опоры, но она уже потеряна, и он почти бессознательно двигает бёдрами навстречу толчкам предвестника.       — Аякс…       И он сдавленно стонет в ухо брюнета. Чайльд спускается с его талии чуть ниже, сжимая бедро, удерживая на месте, и грубо, несдержанно толкается возбуждённой плотью между его ягодицами. Чжунли вздрагивает и почти падает грудью на кухонную тумбу, в последний момент выставляя руки.       — Спальня, — повторяет архонт и оборачивается, бросая ему через плечо взгляд скорее требующий, чем просящий.       Чайльд тяжело дышит и смотрит на архонта сквозь густой туман томления и жадности, но находит в себе силы сделать шаг назад, позволяя Чжунли подняться с тумбы и встретиться с предвестником лицом к лицу.       Его рубашка наполовину расстёгнута, жилет свисает с плеча, галстук развязан. Чайльд смотрит, как по его влажной шее, покрытой алыми пятнами, скользит капля пота, она, дрожа и поблёскивая в тусклом свете, бежит вниз и замирает на ключице.       Он смотрит на него и разрывается между желанием полнейшего обладания, абсолютного поглощения и желанием обожествления и поклонения, близкого к помешательству.       Он хочет впиться в его шею зубами, оставить на ней след, шрам, который не исчезнет никогда. Он хочет забраться под его кожу, стать его кровью и течь по его венам, чтобы никогда с ним не разлучаться. Хочет разорвать его в клочья, разрушить в пыль, уничтожить, высосать его волю, чтобы больше никто и никогда не смел им обладать. Хочет отнять его у всего мира и спрятать где-то в глубине своей грязной жадной души.       — Скажи, чего ты хочешь, — требует Чайльд. Он едва сдерживается, и Чжунли будто стоит у мечущегося огня. Огонь рвётся и терзается, не зная, как с собой справиться, не зная, куда себя деть.       Он хочет вскрыть свою грудь и принести Чжунли в жертву своё истерзанное сердце. И если оно ему не нужно, он бы стал землёй, по которой он ходит. Он хочет преклонить перед ним свою жизнь. И если эта жертва его недостойна, он бы разлился водой, которую он пьёт. Он хочет отдать ему всю свою свободу. И если он сказал бы, что этого слишком мало, он бы стал воздухом, которым он дышит.       Брюнет подходит ближе и кладёт ладони на грудь предвестника. Он ощущает, как быстро и тяжело стучит его сердце, и почему-то чувствует такой мощный прилив силы, власти и контроля, который не испытывал никогда. Крайняя степень развращения, но он не может заставить себя испытывать стыд.       Чжунли не просил этой власти, но теперь, чувствуя её под своей ладонью, он вздыхает в самозабвенном экстазе, потому что знает, что ему никогда так не хотелось власти ни над одним существом в Тейвате, как над этим человеком. Ничьё сердце ему бы не хотелось получить настолько сильно, как сердце этого человека.       И с осознанием этого Чжунли вцепляется в воротник его рубашки, рывком тяня на себя. Их губы сталкиваются, и брюнета окатывает тёплой трепещущей волной облегчения.       Чайльд бессильно стонет в поцелуй, его тело — натянутая струна, которая под пальцами Чжунли, расстёгивающим пуговицы на его рубашке, натягивается ещё сильнее. Как можно быть таким жестоким, он ведь знает, что он на пределе. Его голод перешёл черту истощения, но брюнет всё так же не отвечает на его вопрос, он только скользит языком по его губам, требуя желаемого.       И он, конечно, даёт ему всё, что он хочет. Чайльд приоткрывает рот, и Чжунли без лишних предисловий проталкивает свой язык внутрь, не давая предвестнику ни одного шанса даже соперничать с ним за контроль в этом столкновении.       — Скажи вслух, — Чайльд отстраняется и не стесняется того, что его просьба звучит так жалобно и отчаянно.       Пальцы Чжунли останавливаются на последней пуговице. Он смотрит на него несколько секунд, и тень слепого возбуждения чуть приподнимается с его взгляда. Его лицо становится задумчивым, и Тарталья проклинает себя и весь свет.       Он станет воздухом над его головой. Землёй под его ногами. Водой, которая отражает его недосягаемый образ.       Но архонт прикрывает глаза и обхватывает ладонью его шею, аккуратно притягивая к себе, и Чайльд следит за каждым движением его лица, лишь бы ничего не упустить.       Тихий вздох. Сдвигает брови, как будто бы от внезапной, скоропроходящей боли. Открывает глаза и встречается с предвестником взглядом, в котором, среди прочего, — незнакомая уязвимость и обнажённый страх, который Чайльд видел в его глазах впервые.       — Я хочу, чтобы ты никогда не покидал меня.       Струна рвётся.       Чайльд впивается в губы архонта, и от его напора Чжунли отступает назад и врезается в проклятую кухонную тумбу, вцепляясь в неё, чтобы его не накрыло штормовой волной, но этого явно недостаточно. Предвестник подхватывает его под бёдра, рывком приподнимая и бросая на настрадавшийся за вечер предмет мебели.       По полу с шелестом рассыпаются чайные листья, со звонким стуком катятся ситечко, деревянные коробки, грохочет поднос, разлетаются на куски фарфоровые пиалы и глиняный чайник.       Но Чжунли не слышит и не видит ничего из этого, не чувствует жалости и грусти из-за своего любимого чайного набора. Он только слышит, как в ушах стучит кровь, а в груди барабанит сердце, видит только фейерверки перед глазами и чувствует только, как предвестник целует его, глубоко, жадно, несдержанно, пока его руки грубо сдирают с него одежду.       Чайльда трясёт и разрывает, внутри всё горит пламенем, сжигая его заживо. Он счастлив настолько, что каждую клеточку, каждый орган сводит в упоенной агонии. И губы Чжунли, его тело, его душа — единственное, что облегчает эту боль.       — Спальня. Сейчас же, — архонт оттягивает его от себя за волосы, и предвестник непонимающе моргает, пытаясь заново обрести способность воспринимать речь. Брюнет не даёт ему такой возможности, аккуратно слезая с тумбы и отодвигая Чайльда, чтобы покинуть кухню, оставляя его одного в окружении разбитого фарфора и чайных листьев.       Тарталья уже был в том состоянии, когда любое расстояние причиняло физическую боль. Чжунли забрал с собой всю жизнь, комната вмиг стала тёмной, пустой и холодной, и предвестник потянулся за ним, как мотылёк тянется за светом.       Их губы снова встречаются в прихожей, соединяющей несколько комнат, когда Чайльд, догнав брюнета, прижимает его к ближайшей стене. Дальше они пытаются идти на ощупь, по памяти, не размыкая глаз и избавляясь от одежды на ходу.       Предвестник снимает портупеи, Чжунли стягивает его рубашку, которую бросает там же на пол, и проводит ладонями по его груди, вниз, вдоль напряжённых мышц пресса, ещё ниже, к заметно выпирающему бугорку на серых форменных брюках. Чайльд стонет в голос, толкая брюнета дальше к спальне и переступая через его брюки. Стаскивает носки, пытаясь оставить засос под ключицей у бывшего архонта, спотыкается, почти теряет равновесие, и Чжунли пытается скрыть смех за ладонью. Чайльд снова целует его, брюнет бесстыдно играет с его языком, дразнит, посасывает, скользит по его языку лишь кончиком, едва касаясь, провоцируя, отказывая каждый раз, когда предвестник пытается перехватить инициативу. Они доходят до спальни в одном нижнем белье, и падают на кровать уже без него.       Не тратя времени на то, чтобы закрыть шторы, зажечь свечи или лампу, Чжунли забирается сверху, стягивает резинку со своих волос и медленно опускается на партнёра, опираясь на руки. Его волосы струятся по его спине, ниспадают с плеч. Предвестник смотрит заворожённо и не может пошевелиться.       В приглушённом свете луны Чжунли выглядит маняще и гибельно. Он смотрит на него из-под прикрытых век и, не прерывая зрительного контакта, раздвигает языком его губы, целует томно и глубоко, и Чайльд закрывает глаза, проваливаясь в поток цветных вспышек перед глазами.       Он проводит пальцами сквозь волосы брюнета, скользит по его спине, очерчивает лопатки, спускается ниже, позвонок за позвонком, следует за изогнутой линией талии партнёра, ощущая, как поясница плавно изгибается в округлость его ягодицы, и сжимает его зад в своей ладони. Чжунли не прерывает поцелуя, но ощутимо вздрагивает, и предвестник пользуется этой заминкой, сталкиваясь с его языком в попытке перехватить контроль.       Чайльд слегка раздвигает его ягодицы и нащупывает пальцем тугое колечко мышц, заставляя архонта задержать дыхание. Проталкивается внутрь лишь чуть-чуть, кончиком, явно дразня. Нежно массирует чувствительную дырочку, пока брюнет, наконец, не требует:       — Аякс, не медли…       Его жаркий шёпот опаляет ему ухо, Чжунли слегка оттягивает мочку зубами, затем проводит по ней языком и аккуратно целует.       Но Чайльд хочет медлить. Он хочет, чтобы этот раз был не таким, как прошлые. Он хочет видеть его лицо, смотреть ему в глаза, не бояться быть слишком нежным, слишком заботливым.       — Ауч!       Чжунли вдруг кусает его в шею, так сильно, что на коже остаются пару капель крови и Чайльд жмурится, раскрывает губы с прерывистым стоном, но без боли, только с нескрываемым возбуждением. В следующий поцелуй предвестник чувствует металлический привкус на своём языке.       — О чём ты думаешь? — брюнет зализывает место укуса и проводит языком вверх по его солёной от пота коже, останавливаясь под его челюстью, чтобы оставить там яркий алый след.        — О тебе, — честно отвечает предвестник и откидывает голову на простыни, теряясь в волнах наслаждения, которые заставляют глаза укатываться за темноту дрожащих век. Он слышит, как Чжунли довольно усмехается. Кажется, такой ответ его устроил.       Брюнет не отрывает губ от его шеи, и его дыхание рассыпается мурашками по коже. Чайльд чувствует его руки у себя на груди, одной он спускается вниз, как бы случайно задевая сосок, поглаживает тугие мышцы живота подушечками пальцев, останавливается прямо над его почти воспалённой от возбуждения плотью, но не двигается дальше. Его ладонь остаётся на месте, и у предвестника кружится голова.       Он не привык чувствовать его так близко, не привык принимать от Чжунли столько внимания, только смотреть, как он берёт ровно столько, сколько Чайльд выбирает ему дать. Он не привык видеть его лицо, его глаза, подёрнутые дымкой желания, которые сейчас смотрят только на него. Как будто он единственное, что интересует бывшего архонта во вселенной, как будто больше ничего не существует.       — Масло в тумбочке у кровати, — Чжунли снова возвращается к его лицу, выдыхая слова прямо ему в губы, и Чайльд ловит каждое, как будто весь остальной воздух для него токсичен.       — Что..? — он смотрит на брюнета растерянно, почти беспомощно, и тот не может сдержать усмешку, проникнутую больше сентиментальной нежностью, чем ехидством.       Он целует его в уголок губ, за скулой, мочку уха, а затем нарочито медленно двигает бёдрами так, чтобы его член соприкоснулся с членом предвестника.       — Блять… Да, да, сейчас, — предвестник шипит сквозь стиснутые зубы и пытается на ощупь понять, где вообще находится тумбочка, хаотично шарит рукой по краю кровати, а потом вдруг чувствует, как влажный язык Чжунли забирается ему в ухо.       Из груди предвестника непроизвольно вырывается такой пошлый стон, что, кажется, вся кровь из нижней части тела вмиг приливает к щекам. Чайльд вслух проклинает весь мир, резко отодвигает брюнета от себя, заставляя его перекатиться на спину, и садится на постели, осматриваясь вокруг расплывчатым взглядом.       Обнаружив тумбочку, он дрожащими руками открывает первый ящик, перебирает какие-то ароматные флаконы, баночки с запахом трав и пряностей. Чайльд пытается не обращать внимания на приглушённый, еле сдерживаемый смешок, раздающийся из-за спины и, наконец, сумев разобрать этикетку, достаёт бутылёк кокосового масла.       Когда он оборачивается, Чжунли лежит на спине, опираясь на локти. Его ноги согнуты в коленях, в его глазах, наряду с предвкушением, снова сквозит эта внезапно возникшая между ними робость. Чайльд придвигается ближе и осторожно кладёт ладонь на его коленку, слегка сжимая.       — Ты всё ещё хоч–?       Брюнет решительно смахивает его руку и, прикрыв глаза, размеренно вздыхает. Затем снова встречает взгляд предвестника.       Чайльд наблюдает, как будто в замедленном темпе, как Чжунли раздвигает ноги. Он ощущает на лбу горячую испарину, нестерпимую сухость в горле. Старается задержать взгляд на глазах архонта, но он ползёт вниз к его приоткрытым губам, шее, спотыкается о багровый засос у него на ключице и буквально чувствует вкус его кожи на языке, спускается ниже и останавливается на его члене, на его бёдрах, на его–       Чжунли ощущает его неотрывный взгляд всем телом, и ведёт руку вниз, между ног. Глаза Чайльда расширяются, он тяжело сглатывает. Пальцы брюнета едва касаются его прохода, аккуратно надавливая, но не проникая внутрь, только дразня партнёра. Он тихо спрашивает, выводя предвестника из его транса:       — Не присоединишься?       — Боже, Чжунли… — он издаёт вздох, вылившийся во что-то жалобно скулящее, но у него не осталось самоконтроля сдерживать свои плотские порывы.       Шторы так и остаются распахнутыми, ночь светлая и безоблачная, и каждому, кто решится пройти мимо этого окна, будет видно, как бывший гео-архонт позволяет 11-ому предвестнику Фатуи распять его на кровати.       Чайльд смотрит вниз на Чжунли и сходит с ума от этой мысли. С одной стороны, ему хочется в архаичном акте обладания публично показать всем, что он единственный, кто имеет право. Но с другой, он хочет укрыть эту сцену от посторонних глаз, спрятать за шторами, утаить её от всего мира, оставить только для себя.       Он целует архонта в губы и медленно вводит первый палец. Слишком медленно, по мнению самого бывшего гео-архонта, но предвестник упрямо ждёт, чтобы он сначала привык к ощущениям. Брюнет только нетерпеливо двигает тазом, подгоняя его.       — Не медли, я не из фарфора, — произносит он, тяжело дыша, и смотрит на Чайльда твёрдым, настойчивым взглядом.       Предвестник начинает двигать пальцем, и Чжунли прикрывает глаза. Чайльд следит за его лицом, и как только он замечает, что морщинка между его напряжённо сдвинутыми бровями разглаживается, он прибавляет второй палец.       Он растягивает его глубокими проникающими движениями, Чжунли слабо постанывает и толкается бёдрами навстречу его руке, чувствуя, словно сам воздух сдавливает его, прижимает земле. Его тело размякло, буквально стекая с постели на пол, оно стало податливым и пластичным, как глина, и Чайльд придаёт ему такую форму, какую он только хочет. Чжунли выгибает спину под его горячими ладонями, дрожит под его искусными пальцами, он сжимается и раскрывается, как бутон раскрывается в цветок весной.       — А-ах! — всё тело архонта содрогается от внезапно обрушившейся на него эйфории, и он громко стонет в потолок. Чайльд наблюдает за ним с неприкрытым восхищением и снова надавливает на чувствительный комочек нервов.       — Аякс, достаточно, — выдыхает Чжунли.       Но тот не слушает. Предвестник чуть отстраняется, чтобы спуститься ниже к тазу партнёра и свободной рукой берёт его член в руку, аккуратно сдвигая кожу, чтобы оголить головку, и двигает ладонью по стволу в такт движениям своих пальцев в анусе партнёра.       Чжунли утрачивает остатки сдержанности прямо на глазах. Он тает и цепенеет, горит и леденеет. Его тело трясёт, будто в ознобе, и в мыслях он молит Чайльда остановиться, но сам пытается насаживаться на его пальцы, пытаясь приблизиться к разрядке.       Чайльд ощущает, как он буквально истекает полупрозрачной вязкой смазкой на простыни. Он наблюдает за партнёром и всерьёз боится, что, если Чжунли продолжит вести себя подобным образом, то он кончит, даже ни разу не прикоснувшись к себе.       Несмотря на это, предвестник наклоняется над его тазом и, не прекращая двигать пальцами в его проходе, заглатывает его член.       — А-аякс! Х-ха… – Чжунли пытается шевелить губами и произнести что-то членораздельное, но вместо этого он только раскрывает рот, как рыба, выброшенная на сушу.       Он судорожно хватает губами воздух и тянет предвестника за волосы, сжимается вокруг его пальцев каждый раз, когда голова Чайльда поднимается и опускается, скользя языком по его стволу. Каждый раз, когда чувствует, как его член касается нёба партнёра.       Чайльд втягивает щёки и пытается взять его в рот до основания. Когда ему, наконец, удаётся, Чжунли вскрикивает, откидывая голову назад. Предвестник позволяет ему долбиться в своё горло, аккуратно придерживая его бедро рукой, поощряя и направляя его порывистые толчки.       Брюнет двигается хаотично и несвязно, он тонет в океане животного наслаждения, первобытного и древнего, как сама земля, и этот океан бескрайний до того, что Чжунли вместе с эйфорией чувствует какие-то нарастающие волны восторженной тревоги, и погружается всё глубже и глубже.       Но Чайльд не спасает его, он топит его своими руками, и сам уходит под воду вместе с ним. Он не прекращает растягивать его, раздвигать пальцы ножницами, с каждым толчком проникать всё глубже, двигаться быстрее, надавливать на простату сильнее, пока Чжунли не впадает в состояние, близкое к лихорадочному бреду.       Чайльд не позволяет ему переступить черту. Он поднимает голову, его ладонь всё ещё держит его бедро, и, отстраняясь, он ощущает, отчаянный, почти болезненный спазм, прокатывающий по всему телу партнёра, когда пальцы предвестника покидают его. Но через пару секунд Чжунли чувствует твёрдый пульсирующий жаром орган, касающийся его прохода, и в его душе — ненасытимый голод.       — Ты уверен? — Тарталья глядит на него с искрящейся надеждой в глазах и готовностью, близкой к обречённости.       И Чжунли готов рычать от голой ярости. Чайльд спрашивает, уверен ли он. Как будто он и так не имел на это права. Как будто бы и так не обладал им от кончиков пальцев до глубины его утомлённой души, как будто бы архонт не готов был отдать ему каждую крупицу своего естества.       — Заткнись, — он тянет его за волосы, заставляя предвестника приблизиться к его губам, чтобы он мог выплюнуть ему эти слова прямо в лицо, — просто заткнись и сделай это.       Архонт злится, и Чайльд упивается и ликует перед этим неприкрытым и неподдельным проявлением его чувств. Он чувствует их на его губах, он видит их в его неотрывном взгляде. В них — жадность и тяга, отрицающая смирение и сдержанность.       Предвестник входит в него, и Чжунли обвивает ноги вокруг его торса, притягивая ещё ближе, пытаясь вобрать его одним движением, но Чайльд сопротивляется, хотя прикладывает для этого всевозможные усилия, он дышит тяжёлыми урывчатыми вздохами, но не спешит, намеренно растягивает момент.       Чайльд хочет любить его медленно. Медленно обнажать его душу, слой за слоем. Следить за тем, как его дрожат мокрые ресницы, как он откидывает голову назад, когда Чайльд целует его в то самое место чуть ниже за ухом, начиная двигаться глубокими выверенными толчками. Ощущать, как его пальцы спускаются вниз по спине предвестника, очерчивая тугие напряжённые мускулы.       Он пытается запомнить ощущение его кожи под своими пальцами, его губы, раскрывшиеся в беззвучном стоне, его взгляд, расфокусированный, смотрящий как будто сквозь него. Он ведёт руку вниз к месту, где они соединены. Пальцы аккуратно дотрагиваются до растянутого вокруг его члена влажного прохода, лишь слегка касаясь кончиками нежной кожи. Он чувствует, как его член двигается внутри партнёра, входит глубоко до самого основания, бесстыдно шлепаясь мошонкой о его ягодицы, и ему приходится напрячь все силы, чтобы не кончить в тот же момент.       Чжунли низко стонет, и Чайльд чувствует, как его со всех сторон сжимают тесные горячие стенки. Ему кажется, что из тела словно выдавили весь воздух, оставив какой-то густой туман, опаляющий всё изнутри, не позволяющий дышать полной грудью, разогнать мутное облако похоти в его голове.       На лице брюнета сквозь напряжённые попытки удержать остатки самообладания пробивается гримаса удовольствия. Его челка прилипла к его мокрому от пота лбу, кожа блестит и переливается бледными бликами под светом луны. Чайльд готов поглотить его, уничтожить, сжечь и заново собрать из пепла.       Ему хотелось боготворить его и просить прощения за каждый из прошлых разов, когда Чайльд безо всяких прелюдий вдалбливал Чжунли в матрас, боясь позволить себе лишнего и увязнуть ещё глубже.       Теперь он уже понял, что увяз слишком давно. Их связь стала взаимопроникновением, смешением границ между «я» и «он». Разделение исчезло, он целовал Чжунли и чувствовал, что единственное, чего его душа когда-либо вообще хотела — проглотить душу архонта целиком и без остатка.       Он же знает, что он любит его? Эти слова никогда не звучали, ведь они слишком понятны, слишком очевидны. Они только констатация факта. Повторение истины.       Но он же точно знает?       — Я люблю тебя, — Чайльд смотрит на Чжунли, и пытается игнорировать это щиплющее ощущение в глазах.       Взгляд архонта затуманен, но направлен только на него. Его губы измучены укусами и поцелуями. Он улыбается кроткой, нежной улыбкой, и Чайльд снова впивается в соблазнительно приоткрытый рот, проводит языком по его раскрасневшимся вспухшим губам, прося впустить его.       — Скажи ещё раз… — просит архонт на коротком выдохе. Он изгибается дугой, ногти царапают спину предвестника до пурпурных полос на коже, но это только распаляет ещё больше, и тот сдавленно мычит в поцелуй, чувствуя, как жар внизу живота кипит горячей лавой.       — Я люблю тебя, — повторяет предвестник и снова клеймит его губы, приподнимает его таз и жёстко толкается бёдрами под новым углом, заставляя партнёра вздрогнуть, как от удара током.       — Х-ха… Ещё раз, — Чжунли горячими руками отчаянно хватает его за лицо, прижимается к его лбу своим не позволяя отстраниться ни на миллиметр.       — Люблю тебя, — шепчет Чайльд. Он чувствует, что его сердце бьётся внутри и бьётся вокруг, он не слышит ничего кроме голоса Чжунли и собственного пульса в висках.       — Ещё, Аякс… Ещё… — брюнет пытается двигаться в унисон, встречать толчки партнёра, но его тело — оголённой провод, воспалённый нерв, дрожит и стонет от любого касания.       Предвестник уже не понимает, чего Чжунли просит. Он в исступлении повторяет признание за признанием, осыпая шёпотом его кожу, вздрагивающую от каждого слова, не переставая вдалбливать его в простыни движениями, которые уже потеряли какую-либо нежность.       Чжунли утратил какое-либо понимание о том, что происходит. Он пылает и кипит, как смола, рассеивается тягучим дымом, тает, как горящая свеча. Тело изнутри переполняет всеми существующими чувствами, воспалившимися до предела, пока ошеломительный взрыв не обрывает все нити с реальностью.       Предвестник толкается в бьющееся в экстазе тело, пока бурный поток не сносит и его. Пальцы на ногах сжимаются, глаза закатываются, руки немеют, он чувствует слёзы на своих щеках, и то, как Чжунли, то ли отталкивая Чайльда, то ли притягивая к себе, сжимается в комок, раскрывается и прячется, дрожа и пульсируя, внутри и снаружи, снова и снова. В конце концов, он обнимает его почти отчаянно, пока предвестник изливается внутри него вязким белым жаром.       Воссоединение. Взаимопроникновение.       Чайльд веками блуждал в лабиринте непроглядной темноты и терзаний в поисках выхода и, наконец, нашёл его. Он обрёл высшее знание, нашёл священный ключ от всех дверей, освобождение от тяжких оков, избавление от адских мук, и всё это — Чжунли.       Предвестник не может отдышаться. Всё вокруг кружится, света нет ни в комнате, ни в его мыслях, которые вяло витают в ленивом вакууме его разума. Сквозь сладкую густую нёгу он ощущает, как Чжунли водит ладонями по его плечам и спине, целует в макушку, запускает пальцы в его волосы, гладит по голове, но Чайльд только слушает его дыхание, глубокое и размеренное, восстанавливая по крупицам способности двигаться и мыслить.       — Я думал о тебе каждую секунду, мечтал о тебе каждый день… — сквозь опускающийся на веки сон шепчет Чайльд.       — Пожалуйста, не говори мне в таком контексте, что мечтал обо мне в доме своих родителей, — в голосе архонта чувствуется удовлетворённая усталость.       Предвестник слабо смеётся, прижимаясь к брюнету и утыкаясь носом в его шею.       Ещё несколько минут они просто лежат, но, в конце концов, Чжунли высвобождается из объятий предвестника, всё-таки закрывает шторы и исчезает в ванной комнате на несколько минут.       Затем он возвращается, и Чайльд с разочарованием видит, что брюнет уже одет. Его фигура облачена в тёмный шёлковый халат. Он ещё раз спрашивает у Чайльда, не хочет ли он в душ, и на невразумительное мычание с усталым вздохом бросает ему чуть влажное полотенце.       Чжунли зажигает свечу на туалетном столике, и это обыденное действие кажется предвестнику каким-то таинством. Чайльд наблюдает за его отражением в зеркале. Лицо бывшего архонта освещено теплым, желтоватым светом свечи, и из-за этого капли воды на его ещё влажной после душа коже выглядят стекающим по ней золотом.       Он поднимает глаза и ловит взгляд предвестника, который почему-то смущается и чувствует жар, поднимающийся к щекам, когда кончики губ Чжунли приподнимаются в ласковой усмешке. В его глазах танцуют лукавые отблески свечи, и Чайльд ощущает, что сердце, только-только успокоившееся, опять взволнованно ускоряется.       Взгляд брюнета покидает его, но игривые блики из-под чёрных ресниц всё так же дрожат и смеются. Чжунли сидит у зеркала и расчёсывает волосы, пытаясь привести свой внешний вид в порядок после всех предшествующих событий, и Чайльд плавает в каком-то магическом ощущении уюта и единения, постепенно погружаясь в сон.       Он следит за тем, как длинные пальцы Чжунли проводят по волосам, разглаживая их, как он держит гребень в своей руке, за выражением степенного умиротворения на его лице. Очертания расплываются, цвета темнеют, и сквозь дрёму он узнаёт его губы, аккуратно касающиеся его лба, стараясь не разбудить.       Чайльд чувствует, как он заботливо накрывает его одеялом, а затем тепло его тела рядом с собой, его запах, он тянет к нему руки, прижимая ближе к себе. Чжунли мягко вздыхает. Ощущение его кожи под пальцами сводит с ума, и предвестник бессознательно, ведомый какой-то магнетической тягой, зарывается носом в его волосы, целует в макушку, стискивает в объятьях. В комнате ни звука, тепло обволакивает его, растапливает и погружает в сон.