Curst Lover

       Максимально банальную рождественскую мелодию перебивала какофония различных голосов, разбавленная топотом, звоном и шуршанием. В предновогодний вечер в зале небезызвестного супермаркета даже плывущему на своей волне сквозь линию ровных рядов Николаю впору было словить приступ социофобии. Однако парень держался молодцом. Ловко пробрался к цели в виде прилавка с горошком сквозь коричнево-серые человекоподобные фигуры в теплых одеяниях, с высоты своего роста почти безошибочно определяя предположительную траекторию движущихся объектов. Предусмотрительно не взял тележку, отчего его маневренность возросла в разы.        Несмотря на неприятности в виде свето-шумового насилия над его органами чувств, Коля пребывал в крайне задумчивом настроении и полностью отдался непослушным мыслям, свободно крутящимся в голове, параллельно выбирая горошек.        Жестяная баночка в пестрой упаковке крутилась в руках уже 10 минут к ряду: поворачивалась всеми боками, несколько раз отставлялась на полку и вновь бралась к изучению, словно была и вовсе не обычной баночкой с горошком, а причудливым таинственным артефактом прямиком со дна морских глубин. Гоголь слишком погрузился в размышления и утратил всякую возможность сосредоточиться на повседневных делах, прокручивая раз за разом в голове события минувшей пятницы.        Они наконец обо всем поговорили. Ну, вернее, как минимум попытались. Обозначить обновленный статус их отношений у молодых людей так и не вышло: оба оказались не готовы к тому, чтобы предаться конкретике. Коля эту тему так и вовсе старался избегать всеми силами, а Федя все же рискнул задать ряд наводящих вопросов, предназначенных скорее для уточнения его позиции касательно ситуации в целом, чем для объективного выяснения деталей. И раз за разом получал пространный ответ, мол, какие тут могут быть разговоры: знакомы они давно, взаимоотношения за ранг дружеских вышли с того самого сентябрьского поцелуя, если не раньше — вышли настолько, что даже безразличный ко всему мирскому Брэм начал задаваться вопросами — и вообще для них, в сущности, ничего не меняется.        На немногочисленные попытки Феди подойти к теме с другой стороны Коля реагировал весьма непринужденными шутками, и с каждым новым вопросом закрывался все сильнее. По итогу диалог, хоть и безрезультатный, прошел более-менее гладко. Вот только ощущение того, что Достоевский остался крайне разочарован итогом их небольшой беседы, никак не покидало блондина.        И теперь, задумчиво стоя посреди оживленного магазина и заглядывая несчастной банке горошка в самое нутро, Коля искренне недоумевал, что же он сделал не так. С момента разговора прошло больше суток, и за все это время Федя ни разу не дал о себе знать: игнорировал звонки и сообщения в мессенджерах, молчал в общих чатах и даже не открывал присылаемые Колей новогодние мемы, что, по его личному мнению, было ключевым показателем предполагаемой обиды.        Отгоняя приступ совершенно несвойственной ему, как правило, тревожности, Гоголь силился убеждать себя, что все нормально, и Феде просто нужно время. Достоевский всегда был до неприличия медленным и нерасторопным во всех без исключения социальных вопросах, а Коля с пониманием относился к этой его особенности. Как и ко всем другим его особенностям.        Отставив измученный горошек обратно на полку, парень прошелся вдоль ряда консервов, скользя взглядом по широкому ассортименту. Провел рукой по одной из полок, цепляя небольшой слой пыли указательным пальцем, отрешенно глядя куда-то сквозь продукты, затем вновь ухватил какую-то баночку. Ту же самую.        Романтизированный образ Достоевского плотно засел на подкорке сознания и никак не желал рассеиваться: невероятно правильные черты лица, глубокие омуты необычного цвета глаз, вычурная бледность, подчеркнутая темнеющей смолью небрежно уложенных волос, почти болезненная худоба в совокупности создавали поистине завораживающую эстетику. Настолько, что иной раз Коля попросту не мог оторвать взгляд от сосредоточенного на рабочем процессе лица. Так было с момента их первого знакомства, когда Гоголь только устроился в компанию. Стоило взгляду зацепиться за сгорбленную фигуру, что-то усердно печатающую, и он буквально тонул в этом сочетании чарующих черт. Федор единственный тогда не вышел поприветствовать нового коллегу, однако позже, уже в отрыве от захватывающего его с головой рабочего процесса, раскрылся как весьма приятный, хоть и не очень общительный собеседник.        Коля точно знал, что испытывает к Феде самые трепетные и нежные чувства. И был донельзя воодушевлен тем фактом, что они взаимны. Но на один неустанно крутящийся в голове болезненный вопрос он так и не мог себе однозначно ответить: чего конкретно он хочет от Достоевского?        От бесконечной череды тягостных размышлений у Гоголя разболелась голова. Фоновый шум столпотворения только потворствовал распространению мигрени. Нелитературно выругавшись полушепотом, он в очередной раз отставил консервную банку на полку и принял решение двигаться к выходу. Вдоль белоснежного пластика оконной рамы струился мягкий теплый свет шторной гирлянды, цепляя собой болезненный отрешенный взгляд. В этот вечер Коля так и не смог выбрать себе горошек.        Прокравшись в безмолвную темноту своей квартиры, Гоголь еще раз проверил телефон на предмет наличия хоть какого-нибудь ответа от небезразличного сердцу угрюмого брюнета. Крупные аналоговые часы сообщили о том, что время близилось к девяти вечера, 31 декабря. Пролистав ленту уведомлений, помимо кучи поздравительных сообщений от интернет-магазинов, он обнаружил там несколько входящих сообщений на иностранном языке. Коля, конечно, знал японский, но не настолько хорошо, чтобы с ходу определить смысл множественных иероглифов. Благо, в данном контексте он мог свободно воспользоваться переводчиком.        Выудив из холодильника приобретенную заранее бутылку рождественского сидра с пряностями, блондин наспех пробежался глазами по корявому тексту, с трудом разбирая суть. Ему писал Дазай, который тоже утратил связь с Федей, а вопрос стоял безотлагательной важности. Что-то, связанное с их рабочим проектом.        И хотя Коля не имел практически никакого отношения к процессу разработки, ведь его задача состояла сугубо лишь в успешной реализации, не слышать о нашумевшем ноу-хау совместного авторства его Феди и Дазая, что могло полностью перевернуть рынок программного обеспечения, он никак не мог, ибо слухов по этому поводу ходило много, а Коля был очень общительным молодым человеком. Возмущения касательно бесцеремонного вторжения иностранного коллеги в новогодний вечер мигом улетучились, а решение действовать далось особенно легко. Рождественский сидр подождет.        План дальнейших действий довольно скоро материализовался в голове, и состоял он из трех простых шагов. Во-первых, необходимо было отыскать домашний адрес коллеги. Федя ни разу не приглашал никого к себе в гости, однако в кадровом архиве точно должна быть данная информация. Добыть ее не составило абсолютно никакого труда, ведь Брэма в чулане после корпоратива они все таки забыли, а тот, кажется, совершенно не расстроился и принял сие обстоятельство как рядовую условность.        Далее, согласно инструкции от самого Дазая, ему следовало совершить ряд довольно неприятных, отрывающих коллег от предполагаемого празднования и веселья звонков и проинструктировать сотрудников тех или иных подразделений касательно дальнейших действий: Осаму, в теории, мог бы сделать это и сам, но он, судя по всему, и так разрывался сейчас от работы, хотя сетовать на беспечность Федора путем множественных нелестных вставок в сообщении время у него было. Коля принял здравое решение пройтись по списку контактов по пути к заветному дому, информацию о местоположении которого Брэм довольно скоро прислал. Предположений о том, что с Достоевским что-то могло случиться, никто не строил: дело в том, что у брюнета в принципе имелось свойство иногда вот так пропадать, отключаясь одномоментно от всех каналов связи, и чем он там занимался в такие моменты тоже никто особо не гадал — ну рубит бабушек топором отдыхает человек от социума, имеет право.        Путь по заснеженным улицам с мелькающими тут и там шумными залпами салютов прямиком из глубин дворов занял примерно 20 минут на такси. За это время Коля успел раздать ценные указания коллегам и наслушаться пламенных речей о том, какой он хороший человек, ведь, беря трубку в такое время от извечно дружелюбного Гоголя, они ожидали получить что угодно, но никак не такого рода подставу. Уже на втором таком звонке до блондина наконец дошло, почему именно его запрягли распространять информацию, и тот мысленно усмехнулся предусмотрительности Дазая.        Забежав в нужный подъезд вместе с печального вида курьером, Коля поднялся на этаж и принялся звонить в дверь. Достаточно продолжительный, по его личным ощущениям, период времени ответом ему служила тишина, и парень уже даже позволил себе слегка забеспокоиться, однако вскоре услышал приглушенное копошение, за которым, впрочем, ничего не последовало.        — Открывай давай, я слышу, как ты шаркаешь тапочками! — не слишком громко выпалил Коля и дернул ручку на удачу, но дверь не поддалась.        Несколько долгих мгновений спустя заспанный брюнет все же отворил засов, толкнул железную скрипучую дверь на себя и тут же отступил в темноту, из которой и выполз, предлагая незваному гостю далее действовать самостоятельно. Своеобразное приглашение было принято.        Проскользнув в коридор и заперев замок, Коля наспех скинул с себя слой верхней одежды, бросив ту отдыхать на первой попавшейся полке, и интуитивно побрел вглубь квартиры, примерно представляя себе планировку исходя из общего типа здания. Федя обнаружился на кухне, его силуэт, подсвечиваемый лишь уличным фонарем, неуверенно топтался возле холодильника.        — Что-то случилось? — голос звучал хрипло и немного простуженно. Впрочем, это же Федя, — Налить тебе чаю?        — И тебе привет. Да, случилось. Проверь телефон, — решив проигнорировать вопрос про чай во избежание траты драгоценного времени, сухо ответил блондин.        Уловив нескрываемое напряжение в голосе, Достоевский спешно удалился в сторону, предположительно, спальни искать телефон. Коля здраво рассудил, что, раз хозяин квартиры предпочел не включать свет, то и ему не следует этого делать. Осторожно присел на стул, чьи очертания были хорошо различимы и при слабом освещении, и шумно выдохнул. Спустя примерно минуту кухня все же озарилась полноценным светом, и перед Гоголем предстал растрепанный Федя в растянутом белом свитере и широких клетчатых штанах с еще не сошедшим с левой щеки красноватым следом от подушки. Зрелище, завораживающее настолько, что Коля непроизвольно задержал дыхание.        — Да это же полный пиздец, — сухо констатировал выглядящий до этого самого момента максимально отрешенно Федя. Его брови нахмурились, а взгляд приобрел привычную сосредоточенность.        Коля аккуратно подошел к брюнету и положил руку на чужое плечо, несильно сжимая.        — Это мягко сказано, — усмехнулся блондин. Его рука переместилась на предплечье, не переставая с нажимом гладить конечность, — Давай я сделаю нам чай, а ты подумаешь над решением вопроса?        Взявшись холодными пальцами за дарящую успокаивающие прикосновения ладонь, Федя сделал глубокий вдох и резко кивнул, после чего направился обратно в комнату прямиком к компьютеру. Коля тем временем шарился по полкам на кухне, добывая все необходимое для приготовления чая и невольно вслушивался в разговор на повышенных тонах, происходящий в соседнем помещении. Достоевский созвонился с Дазаем по видеосвязи, так как в процессе работы им требовалась оперативная непрерывная коммуникация, и тот, в свою очередь, неустанно сетовал на то, что у него сейчас и вовсе глубокая ночь, но он, в отличие от некоторых, оставался в доступе и реагировал на срочные рабочие запросы. Федя никак не комментировал поступающие упреки.        Суть возникшей проблемы состояла в том, что многочисленные программные наработки каким-то образом утекли к конкурентам, о чем по невероятно удачному стечению обстоятельств стало известно несколько часов назад. Данное происшествие требовало незамедлительного реагирования, ведь от скорости публикации сейчас зависела дальнейшая возможность отстоять эксклюзив. Однако дело осложнялось тем, что имеющиеся материалы были откровенно сырыми, а это, в свою очередь, могло повлечь за собой дополнительные трудности в определении авторства на продукт. Нужно было в срочном порядке дописать прототип, уж неважно, насколько работоспособный и с каким количеством ошибок, и выложить на специальный внутренний ресурс, тем самым закрепив дату и время публикации и свое исключительное право на уникальность для последующих разбирательств.        Предполагаемый объем работы казался ужасающим и отчасти даже невозможным, но, когда речь шла о производственных моментах, стратегическом планировании и разработке чего бы то ни было, Достоевский становился поистине гениальным творцом, уверенно и систематично следующим к намеченной цели и ловко преодолевающим все преграды на своем пути. Эти же рабочие качества полностью разделял его иностранный коллега, так что Гоголь ни на секунду не сомневался в скором успехе их маленького предприятия.        В общей сложности, Коля отрывался от созерцания поглощенного рабочим процессом Достоевского и изучения его домашней библиотеки на приготовление чая шесть раз, и еще столько же приносил ему с кухни энергетики, которыми был полностью забит холодильник брюнета. Около двух часов ночи Федя наконец позволил себе оторваться от монитора и шумно выдохнуть, потягиваясь в кресле. Сидевший все это время на укрытой пледом кровати Коля прекратил чтение захватившего его во всех смыслах романа и поднял заинтересованный взгляд на брюнета. Его лицо выглядело умиротворенно, а губы были чуть приподняты в легкой улыбке.        — Добавить пункт “выполнить двухнедельную работу за 4 часа в новогоднюю ночь” к списку своих достижений или это тянет на особый навык? — задал риторический вопрос Федя, явно очень довольный собой и своими успехами.        — Думаю, упоминание этого факта будет уместно в обоих случаях, — Коля отложил книгу чуть в сторону и широко улыбнулся.        Достоевский позволил себе еще какое-то время сиять и лучиться, после чего его вид слегка омрачился, и он уже более серьезно обратился к коллеге:        — Прости, что тебя втянули. И большое спасибо тебе за помощь.        — Не бери в голову.        — Мне даже нечем тебя угостить, дома совершенно ничего нет, — Федя принялся растерянно озираться по сторонам, будто это могло как-то исправить ситуацию.        — А мне кажется, тебе как раз таки очень даже есть, что мне предложить, — сопроводив свою речь заговорщическим подмигиванием, Коля усмехнулся.        — Окончательно со скуки умом двинулся, — брюнет демонстративно фыркнул в ответ.        — О, мне совсем не было скучно, — обращая внимание на печатный объект в своей руке, Гоголь улыбнулся еще шире.        Немного расфокусированный взгляд проскользил по поверхности скрытой ладонями обложки, поднялся к шкафу, из которого, предположительно, эта самая книга и была изъята, и в момент осознания истинной причины столь широкой и обманчиво сладкой улыбки сердце буквально замерло в напряжении.        — А что ты читаешь? — с нескрываемой тревогой в голосе решил уточнить Федя, хотя уже прекрасно знал ответ на свой вопрос.        — О, это весьма занятное произведение о тяготах любовных похождений некой девушки с особенно животрепещущими описаниями постельных сцен довольно… — Коля сделал небольшую паузу, подбирая подходящее слово, — экзотического содержания. Впрочем, ты и сам наверняка все знаешь. Это ведь твоя книга.        Прожигать любопытным взглядом покрасневшего и смущенного Достоевского стало уже совсем привычным, но оттого не менее приятным делом. Тот закрыл лицо ладонями и пробормотал что-то бессвязное. Гоголь воспринял это как призыв к действию и плавно поднялся с насиженного места, робко обхватил аккуратные ладони своими, опуская их вниз, и приблизился почти вплотную к чужим губам, прикрывая глаза и наслаждаясь атмосферностью момента. Но Коля не был бы собой, если бы позволил призрачной тишине затянуться дольше, чем на пару секунд.        — Мне вот интересно, у тебя вся библиотека такая?        Достоевский мазнул лбом по лицу блондина, выискивая идеально подходящее для того, чтобы в него уткнуться плечо: смотреть Коле в глаза в такие моменты было физически тяжело, так, что хотелось лишиться зрения вовсе. Подаваясь вперед навстречу теплым рукам, он провел кончиком носа по нежной коже шеи, оставляя несколько невесомых поцелуев.        — Нет. Разумеется, нет.        Гоголь осторожно подхватил брюнета под локти, утягивая его в сторону кровати. Федя уселся на притягательно мягких бедрах сверху, не отрывая головы от чужого плеча и шумно вздыхая.        — То, чем мы сейчас собираемся заняться, не отменяет необходимости обсудить наши с тобой взаимоотношения, — прерывая нежные ласки, нашел в себе силы проговорить Достоевский.        — Тц, умеешь же ты испортить момент.        В ответ на это Федя сполз со столь полюбившегося ему места для сидения и одним резким движением опрокинул партнера в лежачее положение, тут же нависнув сверху. Чарующий полумрак вкупе с прикрытыми глазами позволяли действовать куда более уверенно, невзирая на почти физическое ощущение улыбчиво-изучающего взгляда на себе. Он быстро стянул с блондина раздражающий своей неуместностью свитер и приступил к детальному исследованию желанного тела, оставляя на груди несколько весьма болезненных укусов. Ощутив сильное давление зубов партнера на крайне чувствительной коже соска, Коля сдавленно прошипел и ловким движением уронил Достоевского на спину, пристроившись сбоку и хватаясь пальцами за чужую челюсть.        — Не думал, что тебе такое нравится, — проведя кончиком носа по волосам, в самое ушко выдохнул блондин.        — Бога ради, заткнись, — Федя, теснясь к желанному телу, облизал верхнюю губу.        — Думаешь, поминать бога в этой связи — хорошая идея? — сжимая челюсть Достоевского сильнее, Гоголь внимательно следил за чужой реакцией, постепенно спуская крепкие пальцы ниже к линии прощупывания пульса.        — Коля, блядь! — Федя аж подавился собственным вскриком, но полноценно возмутиться ему помешал довольно грубый собственнический поцелуй.        Пальцы Коли не спешили ослаблять давление на шею, что вкупе с поцелуем лишало возможности получить драгоценный кислород чуть более, чем полностью. Вопреки ощутимому потемнению в глазах и дискомфорту в горле, Достоевский и не думал предпринимать попытки отстранить от себя партнера. Сжав пальцами простынь до побеления ногтевых пластин, он из последних сил издал шумный стон и прогнулся в спине. Продолжая терзать чужие губы, Гоголь с нажимом провел ладонью вниз, забираясь под широкий свитер. Очертив большим пальцем грудные мышцы, без труда отыскал чужой сосок и в отместку с силой ущипнул выступающий контур. Брюнет отреагировал так, как и предполагалось в связи с последней полученной информацией, а именно подался корпусом навстречу и издал очередной стон. Не без усилий оторвавшись от припухших губ, Коля спустился к шее и оставил на нежной коже яркий след от укуса.        Федя вывернулся из ткани свитера, что, благодаря большим размерам вещи, не потребовало от него никаких усилий. Хлопковые домашние штаны на резинке сползли следом. Гоголь тем временем продолжал скользить ладонями по разгоряченной коже уже совсем не нежно, сознательно обделяя вниманием паховую область. Потянув Достоевского на себя так, чтобы тот повернулся набок, блондин с особым усердием принялся изучать упругие бедра. Брюнет буквально плавился под натиском грубых касаний, после которых на молочной коже наверняка останутся синяки. Впиваясь ногтями в чужую спину и не оставляя попыток укусить за что-нибудь Колю, он не прекращал издавать приглушенные стоны и всячески подставляться под горячие руки, всем своим видом демонстрируя нетерпение.        — Коль, пожалуйста… — приблизившись губами вплотную к чужому уху, томно выдохнул Федя. Его мягкий бархатный голос завораживал. Хотелось захлебнуться в приглушенных интонациях, — Трахни ты меня уже по-нормальному.        — А у тебя все для этого есть?        — Ну конечно, — сказав это, брюнет, немного отстранившись, потянулся к ящику прикроватной тумбочки и с первого раза выудил оттуда искомые предметы.        Не дожидаясь особого приглашения, перевернулся на живот и призывно отставил пятую точку, зарываясь лицом в собственные руки. Коля не удержался и отвесил смачный шлепок по бледной ягодице, на что брюнет только сильнее прогнулся в пояснице.        — Изврат.        — Иди нахуй.        Обхватив ладонями выпирающие кости таза с двух сторон, Гоголь поставил Федю на колени и пристроился сзади. Выдавив на пальцы небольшое количество смазки и не потрудившись ее растереть, блондин, едва коснувшись напрягшегося от холода колечка мышц, резко протолкнул внутрь первый палец. Достоевский инстинктивно вздрогнул, однако отстраниться не пытался. Второй палец скользнул следом сравнительно легко, а вот на привыкание к третьему потребовалось около минуты. Коля не был уверен в том, насколько далеко готов зайти партнер в своей страсти к небрежному обращению, поэтому на всякий случай проявлял осторожность и внимательно следил за реакцией на те или иные свои действия.        Когда Гоголь убрал пальцы, Федя обреченно простонал в зажатое своими же зубами запястье, однако всего пару мгновений спустя ощутил плавное проникновение чего-то гораздо большего и приятного. Решив не дожидаться, пока партнер снизойдет до полноценного вторжения, выпрямил руки и сам резко подался назад, насаживаясь полностью сразу под правильным углом, отчего все тело тотчас прошибло волной нескрываемого удовольствия. В ответ на это действие Коля рассудил весьма разумным жестом оставить очередной звонкий шлепок на чужом бедре, однако понял, что на будущее для желаемого воздействия ему явно придется придумать что-то более существенное. Плотно обхватив Федю за талию, он начал совершать уверенные плавные толчки, быстро набирая темп, не меняя угла проникновения и вовсю наслаждаясь приглушенными стонами.        — Коля, жестче, — сказав это, брюнет вновь опустил верхнюю часть туловища вниз и уткнулся лицом в согнутый локоть, сильнее прогибаясь в пояснице.        Не без удовольствия отзываясь на просьбу, Гоголь переместил правую руку на чужую спину, сильно надавливая, второй зарылся в мягкие темные волосы, оттягивая на себя и не прекращая быстрых глубоких толчков. Федя закусил собственную щеку, тут же ощущая во рту металлический привкус крови, и окончательно перестал сдерживаться, выкрикивая бессвязные реплики во весь голос. Благо, тот у него был сравнительно тихим, и можно надеяться, что соседи не станут вызывать полицию.        Спустя непродолжительный отрезок времени Достоевский с очередным вскриком излился себе на живот, всего пару раз прикоснувшись к собственной плоти, а от того, как сильно сжалось вокруг члена колечко мышц, практически следом кончил и Коля. Без поддерживающей его за волосы руки Федя обессиленно упал на кровать всем телом, волевым усилием постепенно восстанавливая дыхание. Гоголь стянул использованный презерватив и примостился рядом, обхватив дрожащее тело рукой, и принялся перебирать спутавшиеся волосы.        — Твоя задница просто невероятна, — у Коли то ли боязнь тишины, то ли внезапный словесный порыв, ведь иначе объяснить его страсть к неуместным от слова совсем комментариям в самый неподходящий момент Федя просто не мог.        Впрочем, в данный момент брюнет был даже рад тому, что партнер первым решил завести беседу. Сам бы он еще долго собирался с мыслями, да и изнуренное во всех смыслах тело никак не потворствовало продуктивной мыслительной деятельности. Может, именно поэтому он не стал ходить вокруг да около и задал неудобный вопрос прямо. И может быть именно поэтому Гоголь чисто технически не смог уйти от ответа на этот раз.        — Коля, — его голос предательски дрогнул, но даже это обстоятельство не позволило сбиться с единственной крутящейся в голове мысли. — Ты будешь со мной встречаться?        — Да, — почти шепотом выдохнул он, — буду.        Приторно сладкое тепло распространилось в каждой клеточке тела, и Достоевский, как ни старался, не сумел сдержать улыбки. Несмотря на сильную слабость, нашел в себе силы придвинуться ближе, растекаясь в объятиях. Хотелось полежать так еще немного, прежде чем отправиться в душ и на добычу пропитания, просто насладиться атмосферой романтического во всех смыслах момента. Но у него под боком все еще лежал не кто иной, как Коля, мать его, Гоголь, только что согласившийся стать его парнем, что автоматически отменяло собой возможность наличия таких вот моментов длительностью больше пары секунд.        — Федя, — елейным голосом протянул блондин, — А ты знал, что если пить столько энергетиков на голодный желудок, то у тебя отвалится жопа почка? Правильный ответ: нет, не знал!        — И тебя с новым годом, Коль.