Curst Lover

       За подернутым витиеватой паутинкой инея окном стремительно проносился сумеречный пейзаж, состоящий из высоких белеющих сосен и причудливой формы камней. Впереди, окутанные туманом и снежными вихрями, виднелись смутные очертания дорожного полотна. Крупные хлопья неустанно липли к стеклу, и даже работающие на полной скорости дворники едва справлялись с уборкой, а крайне ограниченная видимость вынуждала водителя автомобиля продолжать движение на очень маленькой скорости.        Несмотря на максимальную сосредоточенность и легкую усталость, сидящий за рулем Коля не упускал возможности комментировать почти каждую едкую реплику вжавшегося в пассажирское кресло Феди, который, казалось, потерял всякую надежду доехать до места назначения живым и невредимым. Этим холодным непогодистым январским вечером они направлялись на дачу к Ивану, их дорогому коллеге и другу, на теплые праздничные посиделки, которые тот решил организовать ввиду большого количества выходных.        Время, отображающееся на аналоговых часах бортового компьютера близилось к 17 часам — примерно во столько они должны были прибыть к месту, если бы кое-кто в лице проспавшего Коли не провозился со сборами и не опоздал. Открытый в телефоне навигатор показывал, что ехать предстояло еще около часа, а на такой скорости и все два, впрочем, это именно Федя не разрешал Гоголю поднимать стрелку спидометра выше отметки в 40 километров в час. Тот неловко отшутился, мол, доберутся они такими темпами не раньше завтрашнего обеда, чем вызвал очередной поток пренебрежительных ругательств в свой адрес.        Поначалу Достоевский отреагировал крайне доброжелательно на предложение Коли отправиться в путь вместе — парня откровенно не прельщала перспектива вести автомобиль по заснеженной трассе самостоятельно, да и была в этом какая-то своеобразная романтика, поэтому он с радостью согласился делегировать Гоголю полномочия водителя. Теперь же неприятное ощущение тревожного дискомфорта вынуждало его неустанно корить себя за это решение.        Старый полуразвалившийся “фокус” Николая отчаянно дребезжал, намекая тем самым на свою скорую кончину. Водительская дверь закрывалась неплотно, с характерным писком отворяясь на каждой кочке, отчего ее приходилось придерживать одной рукой почти всю дорогу; вторая же ловко маневрировала от руля к коробке передач и, что самое страшное, пару раз к телефону, но это Достоевский быстро пресек. Коля сдержанно усмехался и всеми силами старался разрядить обстановку, однако ситуация на этот раз выдалась довольно нестандартная, отчего классические вербальные уловки не срабатывали.        В привычной рабоче-домашней обстановке на все спорные выходки Гоголя брюнет реагировал деланной сдержанностью, демонстрируя либо легкое раздражение, либо полное смирение с ситуацией, довольно быстро сдаваясь под натиском природного обаяния своего друга. А сейчас он ворчал вот уже два часа к ряду и был донельзя напряжен, так что Коля мог лишь бросать беглые взгляды в его сторону, мельком отслеживая реакцию, и стараться переключить внимание на отстраненные темы.        Зарывшись пальцами в карман своего пальто, Федя выудил оттуда слегка помятую пачку сигарет и зажигалку, приоткрыл окно, впуская в салон морозную стужу, и закурил.        — Обычно принято спрашивать, можно или нельзя курить в чужой машине, — насмешливо бросил Коля, прибавляя два градуса на колесике пассажирского термостата, чтобы Федя не замерз. Несмотря на почтенный возраст, автомобиль был оснащен раздельным климат-контролем.        — Чего делать нельзя, так это выпускать то, что ты ошибочно зовешь машиной, на дороги общего пользования, — уже привычно ворчливым тоном высказался Достоевский, выдыхая облако дыма и плотнее кутаясь в шарф от залетевшего в форточку порыва звенящего ветра.        — Немного обидно, — Гоголь сдавленно усмехнулся.        — На правду не обижаются.        Размеренно плывший по снежному полотну дороги автомобиль издал очередной предсмертный хрип, отчего Федя резко дернулся и выронил из напряженных пальцев сигарету. Благо, та упала ему на колени и никуда не укатилась, так что брюнет сумел оперативно поднять ее за одно короткое “Блядь!” и занялся стряхиванием пепла. Коля, кажется, ничего не заметил, слишком увлеченный поиском подходящей реплики в ответ. После небольшой паузы блондин решил перевести тему разговора, но явно прогадал с выбором направления.        — А ты знал, что по официальным данным около 90% федеральных трасс в России непригодны к использованию? — Коля почти сразу понял, что сказал что-то не то, отчего на последних словах его голос прозвучал непривычно тихо.        — Очень тебя прошу, сходи, пожалуйста, нахуй, — с обреченным вздохом бросил Федя, не сумев сдержать раздражения касательно беспечности собеседника.        Гоголь плотнее обхватил пальцами руль, боковым зрением отмечая, как стремительно стушевался Достоевский после своих же слов. Кажется, теперь он был очень раздосадован несвойственной ему резкостью.        — О, так ты все таки знаком с некоторыми правилами этикета, похвально! Обязательно схожу, раз так просишь, но позже, сейчас я немного занят, — Николай оказался достаточно благоразумен, чтобы не обижаться всерьез на эмоциональный порыв партнера.        — Не стоит давать долгосрочных обещаний, когда ты с высокой долей вероятности можешь погибнуть в любой момент, — мысленно благодаря Колю за проявленную лояльность, Достоевский наконец докурил и, выбросив окурок на проезжую часть, закрыл окно.        — Хочешь сделать ставку на смертельный исход нашей поездки? — Гоголь заметно приободрился от понимания, что затяжные поиски подхода к разнервничавшемуся брюнету наконец вышли в нужное русло.        — Если ты думаешь, что твои шутки меня успокаивают, то это не так.        — Что могло бы тебя успокоить? — решил уже напрямую уточнить блондин.        — Просто следи за дорогой и старайся нас не убить, — парень демонстративно отвернулся к окну, показывая тем самым, что не намерен продолжать беседу.        В попытке отвлечься от гнетущих переживаний, Достоевский схватился за телефон — аппарат принимал сигнал с переменным успехом, но кое-как прогружал ленту входящих. Благо, Дазаю, как второму по значимости поставщику увеселительных медиаматериалов, опять не спалось, и вся лента сообщений с ним полнилась картинками со смешными подписями. Особенно впечатлившись одной из них, Федя переслал мем про рекламирующего водку игрушечного медведя Гоголю. На закрепленном держателем экраном вверх смартфоне с открытым навигатором тотчас всплыло уведомление, и оба парня бросили беглый взгляд на источник звука. Федя поспешил нахмуриться.        — Ты записал меня «мышонком»? — со смешанными эмоциями в голосе зачем-то решил уточнить состоявшийся факт Достоевский.        — Прости, не могу ответить, слежу за дорогой, — Коля ласково улыбнулся, натягивая на смущенное лицо маску сосредоточенности.        Федор — отчасти польщенный, отчасти обескураженный — был практически готов отпустить кутавшую его в колючее одеяло тревогу, настолько сильно его удивила только что полученная информация, как вдруг позади раздался сдавленный негромкий хлопок, после чего автомобиль сильно затрясло. Ни капли не теряя привычного спокойствия, Гоголь плавно надавил на педаль тормоза, показал правый поворотник и прижался к заснеженной обочине.        — Федь, все хорошо, это просто колесо. Запаска есть, сейчас поменяю, — ласково и сосредоточенно отнимая руку брюнета от своего плеча, Коля с нажимом огладил подушечкой большого пальца каждую костяшку, — Пойдем, посветишь фонариком.        Достоевский кашлянул и прикрыл глаза, перехватывая горячую руку блондина и упираясь ногтями в тыльную сторону ладони, а после резко качнул головой.        — Я туда не выйду, — отрезал брюнет, опустив голову так, что черные волосы практически полностью скрыли лицо.        Коля приглушенно вздохнул.        — Можешь, конечно, посидеть в машине, но твоя помощь мне бы очень пригодилась, — Гоголь нагнулся к нему и оставил легкий невесомый поцелуй чуть выше скулы, перебирая рукой непослушные прядки, — Пожалуйста.        — Издеваешься? Я видел сотню фильмов, которые начинались точно так же. Давай просто вызовем эвакуатор, — подняв наконец умоляющий взгляд, выпалил Федя.        — Мы не будем вызывать эвакуатор из-за пробитого колеса. Все будет нормально, пойдем, это быстро, — сосредоточенной терпимости Николая можно было только позавидовать, — Раз смотрел такие фильмы, то знаешь, что нужно просто оставаться вместе! Не предлагай мне разделиться, и ничего не случится.        Потратив минуту на то, чтобы пройти все пять стадий принятия своей участи, Достоевский слабо кивнул и предпринял неловкую попытку пошутить:        — Хорошо. Двух тебя я точно не вынесу. И фишка с разделением актуальна только для больших компаний. Двое любовников всегда погибают в начале фильма.        — Технически, они обычно занимаются сексом и потом уже погибают. Так что мы с тобой пока еще в относительной безопасности. Впрочем, если хочешь, это можно легко исправить, — с широкой заговорщической улыбкой выдал Коля, всем своим видом демонстрируя безмятежность.        Переминаясь с ноги на ногу и удерживая дрожащей рукой фонарик, Федя с интересом наблюдал, как его парень со знанием дела менял колесо, стараясь не смотреть по сторонам. Из темнеющих глубин леса доносился таинственный пугающий шорох, а морозный ветер кружил в воздухе свежевыпавший снег вдоль дорожного полотна. В скором времени Коля отправил его отогреваться в машину, уточнив, что ему осталось только затянуть болты, и помощь в виде фонарика больше не требуется. На самом же деле, ему просто не терпелось затащить продрогшего за десять минут на холоде Достоевского обратно в тепло. Тот сдался почти сразу и выполнил указание.        Завершив ремонтные работы, Гоголь упаковал инструмент обратно в багажник и направился к водительской двери, вот только, заглянув в салон, не обнаружил там Федора. Беспокойство с силой сдавило легкие, а спутанные тревожные мысли разом расползлись по сознанию. Заметив, предположительно, чужие следы, которые еще не успело полностью занести снегом, он быстрым шагом обогнул автомобиль вокруг и довольно скоро обнаружил темнеющую кучку на краю покрытой ровным слоем белого снега обочины. Сердце замерло в приступе леденящего ужаса, который удерживал сознание липкими пальцами до тех пор, пока Гоголь одним рывком не поднял брюнета на ноги, при этом сильно встряхнув того за плечи и ловя на себе хмурый сосредоточенный взгляд.        — Ты чего делаешь? — хрипло и безэмоционально уточнил Федя.        — Это я у тебя хотел спросить, — Коля резко выдохнул, плотнее сжимая подрагивающее тело. Страх отступил, и по спине разлился жар от не нашедшего выхода адреналина.        — Во-первых, ты запер машину, — голос Достоевского звучал настолько буднично и отрешенно, будто он сообщал о том, с каким вареньем ел бутерброд на завтрак, — Во-вторых, я поскользнулся и упал.        Гоголь завис в удивленном смятении на несколько долгих мгновений, после чего сдавленно рассмеялся. Уже в салоне автомобиля он утащил Федю в очередные крепкие объятия, безапелляционно заявив, что пока тот не отогреется и не перестанет дрожать, они никуда не поедут — Коля в принципе был до ужаса тактильным и, на взгляд Достоевского, чересчур участливым. Впрочем, конкретно сейчас тот не возражал, утыкаясь в чужое плечо и готовясь полноценно отпустить ситуацию. Его безосновательная тревога нашла выход в реальном происшествии, так что теперь натянутые как канаты в веревочном парке нервы наконец ослабили натяжение, и можно было позволить себе небольшой сеанс умиротворяющей нежности под аккомпанемент шуршащего термостата.        — Люблю тебя, — перебирая пальцами копну взмокших от талого снега черных волос, шепотом выпалил Коля, по известной лишь одному ему причине сочтя этот момент идеальным для признания.        Достоевский плавно повернул голову, отрываясь от рукава чужой куртки, поднял заинтересованный взгляд и, ловя на себе встречный, полный ласковой мягкости, почти тут же спешно закрыл глаза.        — Я тебя тоже, — сдержанно улыбаясь, все же решил высказаться Федя, — Но “мышонка” чтоб убрал.