Змеи и струны

      Медуза очнулась ото сна, сдавленно дыша: Кощей рассыпал по её груди и левой руке чернющие волосы, уткнувшись лицом в живот. Медуза — ныне действительно повелительница — зарылась пятернëй в шёлк, любуясь иссиним переливом. Ровные, гладкие, тяжëлые пряди ручейками убегали меж пальцев.       Остальная же Навь не могла похвастаться роскошной причёской. Баба Яга прятала под косынкой плешь, Кикимора вовсе носила парик, да и темечко Нянюшки светилось розовым блеском, едва прикрытое реденькой сединой. Лихо топорщилось лёгкой шерстью, искрящей от прикосновения; Аука поражал лишь густотой бровей. Ведьмы, спьяну растерявшие шиньоны, валики и птичьи перья, походили на ободранных кошек, даже русалки — и те вплетали для пышности длинные нити водорослей.       Подданные яро нуждались в чуткой руке, способной без магии облагородить их скверный вид. Между тем, змеиный яд является отличным компонентом для лекарств и косметики, размышляла Медуза. Смешанный с основой в нужной пропорции, он стимулирует рост и блеск волос, обновляет кожу и восстанавливает еë упругость, стирая отëки, морщины и веснушки.       Медузе пришла на ум мелкая сыпь, разъевшая руки болотных жителей, тёмные пятна на щеках полуденниц, грубая, бугристая кожа лесовиков. Змеиный крем пригодится и Кощею: лицо его, пусть и чистое, равномерно серое, украсил бы свежий румянец.       Медуза тихо выкарабкалась из-под мужа, подсовывая ему парчовую подушку. И сон, и свадьба подождут; требовалось произвести расчёт.

***

      Кощей погряз в навских заботах, накопившихся за неделю с небольшим. Разлучная брачная ночь огорчила его, а вместо второго дня веселья Кощей лечил Лихо от обжорства, Горыныча от изжоги, Лешего от похмелья, утешал Ауку, проигравшего в лото штаны. Ведьмы выпросили полведра улиточной слизи, по преданиям устраняющей одутловатость, — а доить улиток, разумеется, отправили Кощея. Русалки сетовали на Ягу, чистившую топь спустя рукава, причитали многоголосым хором «на кого ж ты нас покинул», пока Кощей, по колено в иле, заколдовывал на похирение ряску и рогоз.       Он вернулся под закат, в сытый разорённый дворец; слуги доедали пиршественные яства, внаглую присасываясь к трубкам на дубовых бочках, пока Нюняшка дремала на лавке, заклятая на толковый отдых. Кощей, проглотив на ходу заветрившийся уголок пирога, поднялся по витой лестнице.       Медузы в горнице не было. Волшебное зеркало радужно рябило, не показывая еë ни в Яви, ни в Нави. Как сквозь землю провалилась.       Кощей, трепеща ноздрями, обыскивал зáмок, подогреваемый жуткими картинами. Сбежала в Грецию; погибла, со скуки наткнувшись на хищный артефакт; кувыркается на сеновале с незадачливым люб...       Медуза обнаружилась в алхимической лаборатории, среди булькающих колб и древних трактатов. Она старательно сцеживала в миску яд с клыков пятнистой змейки, сжимая по бокам вертлявую чешуйчатую головку.       Бурлил митридат над пламенем, заговорëнный пестик крошил сухие лепестки календулы и ромашки.       — Что за…       — А! — взвизгнула Медуза, серпентарий метнулся в боевую стойку. — Ой… привет. Обедать надобно?       — Почивать давно, — сухо проронил Кощей.       — Мне некогда, — отмахнулась она. — Остужу, укупорю, развешу ярлычки, — Медуза потрясла пеньковой бечëвкой, — потом…       — Что ты вообще делаешь?       — Крем. — Медуза встряхнула веером желтоватых крохотных листочков, подписанных рубленым почерком. — Омолаживающий для зрелой кожи, увлажняющий для сухой, себорегулирующий для жирной… На самом деле, крем один, гюрзовый, — призналась она со смущённой полуулыбкой, — различаются только надписи. А вот маски разные, для кудрявых — погуще, с аспидным ядом, для секущихся — обволакивающая, с гадючным, для тусклых — полирующая, с ядом щитомордника. И два лосьона для кожи головы, отшелушивающий с эфовым, и пробуждающий луковицы, он на смеси ядов мамбы и кайсаки. У меня на голове целая аптека, — торжественно подытожила Медуза.       Кощей придержал пальцами брови, опасаясь, что они улетят с лица. Медуза тем временем пояснила, разливая яд по фиалам ложкой для специй:       — Ты холёный, кожа матовая, волосы аж льются, на солнце горят, а поданные… один краше другого, — с неудовольствием уколола она. — Я позабочусь о них. Пробники раздам завтра, в качестве отдарков, и посыплются заказы… — мечтательно протянула она, — я стану лицом косметической линейки… На забор объявление повесим: «Змеи Медузы — молодость и сила в одном флаконе!».       Кощей внутренне знахарил ожоги, волдыри, чесотку, цветуху и оборонял дворец, атакованный обманутыми потребителями. Медуза явно парила на крыльях, не данных ей судьбой по рождению, но воплощëнных с пугающей точностью.       — Предусмотрена ли в зельях, — мягко начал он, — успокаивающая добавка? Как-никак, с ядом нетрудно и переборщить по первости.       — Пустяки! — влёгкую отбрила Медуза. — Утро вечера мудрëнее…       — Мудренéе.       — …завтра ты оценишь проект по достоинству.       Так Кощей вновь оказался один на семейном ложе. Он до зорьки ворочался без сна, подтыкая одеяло, взбивая подушки, теребя праздничные оборки по краю простыни. Медуза наломает дров со своими целебными мазями; ладно уж, пострадавших он возьмëт на себя, а с дурной славой делать что? Полцарства перетравит жëнушка, а обвинят супругов. Скажут ведь, что с умыслом, и пришлая до кучи… Небо с овчинку покажется.

***

      Медуза едва разогнулась, со стоном отклеивая щëку от столешницы. Ныла скрюченная спина, саднили пальцы, натруженные мелкой упаковочной работой, но плетëнка, любовно обвязанная тряпочкой, сулила небывалый успех, и Медуза воспряла.       Она аккуратно ополоснула змей, прогладила складки на понёве влажными ладонями, подрисовала губы свекольным соком и надела на сгиб локтя нарядную корзинку; флакончики многообещающе перезвякнули. По пути из дворца Медуза прошмыгнула в поварню, разжилась там парой щавелевых лепёшек и была такова.       Сафьяновые сапожки несли хозяйку в русалочью заводь.       — Чаровницы! — завопила Медуза в гомоне игры: русалки перебрасывали комок водорослей, ухохатываясь и вереща. — Сорока на хвосте принесла, вода у вас хуже некуда?       — Сорока-то поумнее старой карги, которая всю заводь за неделю испоганила!       — Ох, Сенечка, примолкли, а то накличешь!       — А мне что? Всей общиной запаршивели! Пусть явится, я ей костяную ногу выдерну и в гузно вставлю!       — У меня есть решение получше, — вклинилась Медуза, — настой семи ночных трав с ядом мулги для примочек и великолепный гюрзовый крем! Очищает кожу, снимает раздражение, борется с несовершенствами — польза с первого применения!       — И почëм стóит? — настороженно поинтересовалась Сенечка.       — Только сегодня у вас есть уникальная возможность получить пробник бесплатно. Сообщите о новинке трëм подругам с помощью волшебного зеркала или голубиной почты, и косметический набор ваш!       — Предлагаю писать в Пенистый прибой, — предложила девушка в пышном веночке, — с тамошней верфи всякую дрянь сливают.       — Отличный выбор! — самозабвенно нахваливала Медуза. — Советую проверить и аспидную маску для волос, локоны будут — во!       Русалки одобрительно улюлюкали, клацая по крошечным зеркалам в перламутровых ракушках, а после, суетясь и толкаясь, расхватали всë, до чего дотянулись.       Корзинка заметно полегчала, а Медуза пружинистой походкой шагала в глухую чащу.       — Эй, Моховик! — выкрикнула она, заметив копошение близ опятистого пня. — Дело есть!       — Чего, ей-ей, случилося? — отозвался мшистый кряж, поскрёбываясь коротким посохом.       — Зарос ты, батенька, глядеть негоже! Водяных медведей где-то подцепил, ох, горюшко горькое.       — Шо ж, царица, без жинки-то красоваться не перед кем…       — И потому ты на себе зверинец развёл? Я притирку принесла, обеззараживающую, с ядом кобры между прочим — вмиг паразиты передохнут. И мыло хорошее, тайпановое, с дёгтем и ихтиоловой смолой.       — Детонька... — взмокрел Моховик, — так то ж бабье.       — Ги-ги-е-на, слышал такое слово? Греческое, здоровье значит. Бери и мыло, и притирку, и не вздумай отлынивать, а то мужу пожалуюсь. И с кем поминал, голубка пошли, пущай во дворец приходят, Медузу спрашивают. У меня этого добра всем хватит!       Моховик стыдливо и быстро припрятал пузырёчки за пазуху.       — Ты заходь, ей-ей, в ревун, самых грибков надыбаю, пальчики оближешь.       — Буду обязательно! — и Медуза, покручивая полупустой корзинкой, направилась к золотым полям, искать полуденниц…

***

      Двор огласил навязчивый стук; Кощей подскочил к окошку, вообразив спросонья, что рассерженные подданые барабанят в ворота, лишившись разом и шерсти, и шкуры, и гордости. Однако за околицей виднелись лишь приставная лестница и Медуза с молотком в руке и гвоздями во рту. Кощей обернулся к зеркалу, глянуть со стороны леса.       Медуза прибивала к околице злополучный стяг «Змеи…». Касьян, будь неладен трижды, страховал стремянку.       — Топь, норы, избы, землянки, — одними губами прошептал Кощей.       Зеркало калейдоскопно рассыпалось; в каждом уголочке и логове местная чуднáя шатия перебирала цветные склянки, с опаской обнюхивала и облизывала содержимое или щедро мазала им морщинистые носы, раздутые колени, опалëнные солнцем лбы.       — Проклятие…