Змеи и струны

      Змеи взбунтовались первыми, ощерившись, раздув капюшоны, обняв Медузу бугристым куполом.       — Тише-тише, баюшки-баю… — растерянно приговаривалась она, запустив обе руки в ярящийся клубок. Змеи не унимались, атакуя невидимого врага.       Гулко отворилась дверь; на пороге витальницы обрисовался Кощей, плоский с лица и кривой на левое плечо.       — Незнамо, что с ними, я тебе рада, — быстро оправдалась Медуза, легонько пошлёпывая сухие гибкие тела.       Кощей мешком свалился в пышное кресло, вытянул неразутые ноги и скрестил в щиколотках.       — От меня несёт Полозом… полозом, — многозначительно повторил он, но Медуза не поняла, — мухоморной настойкой, хищниками… хищницами, — снова споткнулся Кощей, — падалью, человеческой кровью, Горынычем и жжёным камнем. Не тормоши змей попусту.       — Ты откуда такой?       — Из логова, — ёмко ответил Кощей.       Медуза уселась на подлокотник, сосредоточенно огладила Кощеево чело открытой ладонью, разочарованно вздохнула:       — А у тебя получается… я думала, и у меня получится.       Кощей хмыкнул и пересадил в женину ручку крохотную живинку.       — Очам услада, думам прохлада, сердцу бой, ногам покой. Можешь вслух, можешь про себя.       — Про тебя, — бдительно возразила Медуза, — я для тебя мира хочу. Очам...       Живинка послушно соскользнула с её сжатых пальцев.       — Легче?       — Немножко, — ласково подпел Кощей. — От лесавок-то письмецо пришло?       Медуза довольно подпружинилась, с гордостью подавшись к посыльной корзинке. Она милая, внезапно подумал Кощей. Милая, наивная… и моё слабое место.

***

      Кощей, в банном халате и мурмолке из полотенца, вечеровал за уборным столиком: чернил брови и края век долгоиграющей растительной краской, мазал губы мëдом с малинной косточкой (или ел его. или и то, и другое), душился цветочным выпаром. Медуза отдыхала на завозной тахте, закинув ноги на стенку.       — Я подарю тебе охранную печать, — протянул Кощей, распутывая гашник на Медузиной рубахе. — Ты не увидишь морок. Дурман и навет обойдут тебя стороной.       — Это не больно? — опасливо уточнила Медуза.       Кощей только рассмеялся, прикладывая обручальный перстень к еë солнечному сплетению.       — Выр ко ли та, и быъ мо тавь.       Медуза скосила глаза к груди, потрогала рыже-коричневый круг с обережным знаком внутри.       — Не исчезнет?       — Службу сослужит — исчезнет.       — А я? — глуповато спросила Медуза, не подразумевая ничего внятного.       — А ты — танцуй, как горностай.

***

      На Радогощ Моховик и Медуза расселись на полянке; Моховик беспрестанно таскал грибы, а Медуза равномерно обжаривала их на тонких длинных щепках.       — Пых-пых, ухайдакался, — шамкал Моховик, приземляясь на край циновки.       Медуза, покручивая над костром веточкой, разлила облепиховый узвар в деревянные расписные кружки. Моховик жадно приложился к своей, чавкая и прихлёбывая. Итак, беглецы с плясовых Осенин притаились в чаще, уплетая скраденные хлеба, бруснично-кедровую толкушу и самосборные поздние боровики.       — Вкуснотища, — с набитым ртом выдала Медуза, — ум отъешь.       Раздвинулся бересклетовый куст, осыпая густо-красные листья.       — Дозвольте и мне у огонька погреться, калачной корочки отведать, — распевно пожалилась босая девушка, не по погоде ряженная в простое рубище.       Медуза проморгалась. Ей мерещилась гарпия, прячущая за спиной кожистые крылья и хвост хищной птицы, являлась и пропадала, как всполох.       Моховик прогудел что-то невнятное себе под нос, подпихивая к гостье щедрые блюда. Та, не отрывая от Медузы инаковый совиный взгляд, уместилась сбоку Моховика.       — Раньше я тебя здесь не видела, — неприязненно сообщила Медуза.       — Я шишига, — молвила девица, обнаруживая гребень в мощной звериной лапе… изящной руке. — Ночью на болоте колоброжу, а днём отсыпаюсь в высоких камышах. Голод из дому выгнал.       И она принялась за пищу. Медуза перемигнулась с Моховиком, буравящем ямку в земле. Он тоже чуял неладное, бурча на-свойском.       — Благослови моё жилище, царица Навская, — канючила лжешишига, утирая тылом ладони хтоническую пасть, — огради от беды и недоли, уважь в светлый праздник урожая. Пойдём.       Змеи бесшумно утекли Медузе за шиворот.       — Пойдём, — с виду поддалась Медуза, не выпуская обманщицу из поля зрения.       Девица, заманивая и заигрывая, уводила добычу незнакомой тропой. Но Медуза, наученная горькой судьбой на скалистом острове, не мешкала: якобы случайно ободрала в шиповнике понёву короче, заранее выпустила когти, оскалила клыки, поддразнила змей. Хочешь выжить — бей первой. Шишига, или кто оно на самом деле, спустилась в овражек; Медуза, пользуясь преимуществом высоты, прыгнула, вцепляясь в рёбра, вгрызаясь в загривок; лес огласил истошный визг, взметнулись палые листья. Жуткое, костлявое существо сбросило Медузу, сшибив о валеный дуб, рвануло к её горлу и... всё замерло. Кроме всполошенных соек в прозрачном небе, разносящих тревожную весть.       Медуза лежала на осеннем ковре, тяжело дыша, поникли обессиленные змеи. Её и статую возле нашли Кощей и Моховик, бестолково суетились вокруг. Мир нестерпимо замедлился.       — Это мороя. Она испугалась тебя, испугалась, вот и окаменела. Ты умница, всё в порядке, — нескладно лепил Кощей, вытирая Медузин подбородок чем-то с вышивкой. — Ты догадливая и красивая, ты моя жена.       — Оберег... — хрипло выдавила Медуза, пытаясь распахнуть шугай.       — Неважно, я сколдую новый. Если захочешь.       Моховик, охая и поскуливая, толкался Медузе под бок.       — Прикопай, — махнул Кощей на гарпию, навсегда застывшую в ужасе. — Сумятица Нави не в пользу.       Медуза ощутила лëгкие волны, перенëсшие еë в полумрак дворцовой читальни, мягкие объятия овчины, окат лечебной магии, зализывающей ранки и царапины, не замеченные в шалой драке.       — Спой мне, — озвучила Медуза давно дребезжавшие слова. — Пока ты поёшь, у меня ничего не болит.       Кощей с улыбкой сотворил колëсную лиру, выправил по-мудрëному, отгибая флажки на клавишах. Медуза воровато, сквозь ресницы любовалась его согбенной фигурой, сложносплетением царской тиары и венка из желудей, рябинок и кленовых листьев на голове. Наконец, Кощей устремил взор вдаль, привычно обозначая сеанс музицирования.       — Пусть ветер ворвётся во тьму к той, чьей любовью моё сердце дышит. Музыка воспоминаний пронзит тишину...       Наверное, всё хорошо, решила Медуза. Наверное, так и предначертано.