Змеи и струны

      Кощей проверял расчётные книги в заседалищной, когда без стука и приглашения ворвалась незнакомка редкой красы: златокудрая, белокожая, словно сотканная из чистого света.       — Здравствуй, Кощей. Будь ласка, верни всë, как было, — без всякого почтения заявила она, — а то мы сдуру яблок нажрались.       — Какие ещё в грудне яблоки? — процедил Кощей. — Кто «мы» и кто ты?       — Яблоки вот эти, — девица, не стесняясь, выудила из-за пазухи спелое, наливное яблочко. — Мы — народ навский, а я — твоя жена. Аль не признал?       Кощей икнул. Приглушил стопочку из настольного набора, запил второй.       — Вкусно, конечно, но, окромя Яги, все недовольны. Еë и бабой-то теперь не назовёшь, ну, увидишь. А мне так вообще горе, без змей жить скучно. И косметике звёздочка пришла.       — Где. эта. проклятущая. яблоня. — на краю терпения осведомился Кощей.       — Так у Яги в теплице, она и вырастила. Всех угостила, а мы что: дают — бери.       Кощей выругался так, что зарделась пряха на стенном полотнище.       — Я этой Яге все космы вытаскаю, а тебе... тебя в стрельнице запру, ясно?       — Ладно, — повела плечом Медуза. — Но чур со змеями.       — Чур со змеями! — вспылил Кощей. — Думать надо было, головой, а не...       Он накинул шубу, выхватил яблочко, чуть не раздавив, и, бряцая набойками, отправился в дозор.       — Кошенька, глянь, диво дивное! Вижу соколом, скачу белочкой, — лепетала Нянюшка, любовно мацая пышную русую косу, — аж зубы отросли!       Кощей, отмахнувшись, вихрем выскочил во двор, а там и в лес. Касьян, безгорбый, румяный, ухарски колол дрова; Аука, Леший и Моховик катались с ледяной горки. Смешные толстоногие ведьмочки играли в горелки, Кикимора облизывала сосульки, а русалки, ребячливо перекрикиваясь, кидали снежки.       — Кощеющка! Братушка! — пропищала на три голоса маленькая цветная ящерка. — Спасай! Я с голодухи всю крону обкусал!       — Горыныч! И ты туда же! Ну сколько говорено: без разведа не жуй!       Лихо размëтывало сугроб, валяясь и потягиваясь. Избушка, яблок тоже тяпнувшая, сучила курьими ножками, мотаясь из стороны в сторону, а внутри Яга примеряла сарафаны, охабни и столбунцы ранней юности.       — Какого ляда ты, старая карга, потчевала своей чародейской дрянью навских простодыр? — с порога заорал Кощей вместо приветствия.       — Сами ели, силой никто не кормлен. Хошь, и ты отведай.       — Яга, чеши-ка ты подобру-поздорову до мëртвой воды. Я рукоприкладства не хочу.       — Перебьёшься, — фыркнула Яга.       — Ну, нет так нет, рассудим по-обычному.        Избушка испуганно кудахтала, Кощей волок Ягу с крыльца за пушной козырь, та страшно сквернословила и брыкалась, а местная детвора восторженно улюлюкала, приняв происходящее за ярмарочный балаган. Кощей упорно тащил смутьянку к незамерзающим источникам, прихватив по дороге вëдра с коромыслом.       — Штоб тебя разъязвило, мясо от костей отгнило! Я тебя в печке сжарю, череп на кол надену! — вопила Яга, вцепившись в песцовое остебенье. — На клочки разорву!!       Кощей, багровый от натуги и жгучего морозца, плюхнул Ягу в мёртвый ручей. Та барахталась на карачках, дряхлея с каждой каплей, вздымая брызги и облака шипящего пара. Кощей храпел, как пахотный конь.       — Вóроны! Други верные! — кликнул он, запрокинув голову. — Подсобите малость, разлетите Навь широкую, мëртвой воды разлейте на чад неразумных.       Стая пикировала с невообразимым граем, Кощей уже черпал.       — Ты у меня попляшешь, зараза гадская! — Яга охала и ощупывалась, изыскивая крючковатый нос, складчатые щёки, жилистые узелки под кожей.        Кощей, сплюнув, нагрузился коромыслом и побрёл в чащу. Вороны предшествовали ему, орошая яблочную нечисть; Кощей оплëскивал, макал и поил встречных прохожих, возвращая к зрелости.       Зазовка с удивлением обнаружила, что пересватала мотанок; Пущевика прям на катке разбила панская хвороба; векщицы, пересвистывая, попадали с обледеневших веток. Манила и Водила торопливо сымали обмокшие варежки, гаёвки с визгами удирали от волков, хухи, оседлав ветер, скрылись в скальных расколах. Горыныча Кощей, не ломаясь, окатил со дна.       — Лепота! Отрада! Блеск! — грохотала каждая пасть, выпростав раздвоенный язык. — Слава Царю-батюшке!       — Захлопнись, — беззлобно посоветовал Кощей. — Во дворец подбрось лучше, замытился.       — Прыгай, чешуечка моя! — Горыныч выстелил крыло на посадку.       Огромный змей прорубал путь в плотном зимнем воздухе, разгоняя жар и смрад. Кощей с наслаждением прильнул к хребту, впитывая тепло; потихоньку просыхала тяжëлая шуба. Близ замковой площадки Касьян, зарыв лицо в ладони, сидел на брёвнах; колун торчал из колоды. Кощей отвёл глаза, ужаленный справедливостью, которую вершил день ото дня.       — Здесь выкинь меня, — попросил он Горыныча, хлопая ящера по гребню.       Горыныч опустился оземь мягкими кругами, яко весенний лепесток; что-что, а уж лëтное мастерство у него не отнять. Кощей спешился, помахал на прощание и потопал к завалинке.       — Касьян... Касьян, послушай, — с корточек тормошил его Кощей, елозя коленями в снегу. — Кривда это, небытие, морок. Явись ко мне на Карачун, я тебя по-настоящему выправлю.       — Нельзя, царь, то чёрное колдовство, — понуро отозвался Касьян.       — За тем я и царь, мне и ответ держать. Приказываю: явишься.       Касьян дрожаще кивнул.       — Иди к стряпухам, обогрейся, поешь. Нечего тут зад студить. Давай-давай.       Кощей выпрямился, утëр лицо, стянутое мелким инеем, одолел подсобную лестницу с щербиной на пятой ступеньке. Дом кутал объяринной тишью, лишённый звонких голосов и гомона затейливых игр. Под дверью кладовой Нянюшка печально крутила кубок, рассматривая финифть.       — Кошенька, золотце, разреши молодухой до утречка побылить. На зорьке чашу осушу, челом клянусь.       Кощей перенял кубок, вылил половину одесную и поставил на скрыню.       — Выпьешь. Зубы останутся.       В горнице Медуза распевала на греческом, шагала по сетке, выкидывая то грудь вперëд, то бедро вбок. Змеи ликовали тоже, сплетаясь в замысловатый клуб.       — А в какой именно стрельнице ты меня запрëшь? — Медуза лукаво улыбнулась, обнажая двойные клыки.       — В любой, — устало ответил Кощей, напропалую забыв о повещанной расплате, — выбери сама.       — Я не хочу в стрельнице. А можно в лаборатории? Или в читальне?       — Можно.       — Ты смурной, — без обиняков сказала Медуза. — Я меркну тоже. Трудное расколдунство?       Кощей рассмеялся против воли, против жестокой судьбы, злого жребия, бесконечной зимы, против собственных плеч, гудящих от коромысла.       — Нет такого слова, Медуза. Я надеюсь, и не будет.       — А как?       Кощей пощëлкал пальцами в воздухе.       — Не знаю, — наконец признал он. — Исцеление? Очищение? Всë не то...       — Расколдунство, — с хитрецой повторила Медуза. — Нужное слово. Полезное. Будет.