На берегу безымянной реки

***

«Я в этих песнях не лгу. Видимо, не могу». Александр Башлачёв — Влажный блеск наших глаз

      — Я столько всего просрал.       Князев в ответ снисходительно вздыхает и отбрасывает голову назад. Пальцы у него совсем расслабляются, так, что он почти роняет банку пива. Леонтьев сглатывает, бессмысленно буравя взглядом стену, не зная, куда деть глаза. Между ними повисло непривычно тяжкое молчание. Несмотря на тоскливое лицо Леонтьева перед глазами, от которого Князь успел напрочь отвыкнуть, и почти забыть, как оно выглядит вживую, говорить с ним сейчас мало хочется. От голоса Ренегата он тоже всецело отвык. Раньше бархатный голос тихо прокрадывался в уши и обволакивал собою всë тело изнутри, заполнял полностью, заставлял мурашки волнами пробегать, от наступавшего вожделения он мог внушить собою абсолютно всë — лидерские наклонности, казалось, у Леонтьева были врождёнными; Князев всегда по-искреннему сильно восхищался этим.       Леонтьев до конца не мог осознать реальность столь близкого, но при этом столь отдалённого присутствия Андрея в данный момент. Князев рядышком, и Ренегат может позволить себе коснуться его, даже переспать при желании обоих, или хотя бы немного поговорить. Он наконец встречает его спустя десять лет, но чего-то не хватает, того, что восстановить уже будет невозможно, но без чего становится невыносимо пусто. Леонтьев чувствует этот холод между ними, что предрекает стать вечным. Очевидно, прошло столько времени — изменилось всë, и ничто не станет прежним, но не всегда с этими изменениями можно так сразу примириться, особенно если эти бесповоротные изменения, во многом, из-за тебя самого. Думается, самым большим источником стресса для Ренегата на самом деле являлись всë это время они.       Несомненно, он всегда хотел вернуть Князева. Они перестали как-либо контактировать друг с другом в 2014 году. С одной стороны — неожиданная смерть Горшка, нервотрёпка из-за песен, прощальный тур и новые коллективы; с другой — их личный кризис в отношениях, когда терпеть друг друга не можете, созваниваетесь раз в неделю по рабочим вопросам и трахаетесь лишь на почве ссор, а эти «отношения» ещё и приходится скрывать ото всех, не только от злосчастных СМИ. Леонтьев тогда неожиданно много выпивал, хотя считал, что бросил ещё пять лет назад. Группа всячески поддерживала его, за что он был благодарен, но ему не хватало одного — теплоты Князева рядом. В последний раз они виделись на том совместном концерте, первом и последнем после смерти Горшка, когда Князь ещё и пришёл подвыпивший. По окончанию они занялись сексом в гримёрке, а после Князев плакался ему в грудь.       Леонтьев с головою окунулся в музыку, спорт, книги, всë игнорировал, но боль не ушла; как следствие — полное выгорание. Он продолжил читать все новости, даже с мимолётным упоминанием Князя, продолжал пересматривать совместные фотографии и каждый день прокручивать в голове одно и то же. После — не осталось сил контактировать с людьми и выходить на улицу. Ренегат заметно похудел и постарел. Группа, не просуществовав и трёх лет, была вынуждена заявить о «временном» распаде. Леонтьев вернулся к алкогольной зависимости. Он жалел себя и ненавидел, упрекая себя в том, что страдает из-за «какого-то мужика» как молодая и глупенькая девочка. Рядом был только Щиголев, пока остальные всеми силами пытались вытянуть группу. С Щиголевым Леонтьев иногда пытался забыться — спал с ним и стал проводить много времени, но не помогло.       Есть люди, о которых ты думаешь — если судьба нас разлучит, мы обязательно когда-нибудь встретимся вновь, просто потому что так суждено. Леонтьев старался так думать, считал, что нужно просто подождать. В постели — новые женщины, на сердце — прежняя пустота. Ренегат никогда не понимал, чего он хочет от Князева: снова общаться с ним? Любить? Трахаться? Он сам не знает.       Князев провёл это время в смятении. Он познавал все прелести жизни, ранее недоступные; уход Горшка из жизни и постоянные бессмысленные суды знатно пошатнули моральное состояние, отчего надо было чем-то это компенсировать. Новый коллектив, концерты в ранее неизведанных городах, знакомства с известными людьми, путешествия, женщины, — ему всего не хватало. В таких случаях люди часто уходят в алкоголь или наркотики, но Князев давно дал себе слово более не прикасаться к этому, поэтому он просто начал копаться в своей голове. Чего ему не хватает? Вероятно, постоянной и искренней любви. А нахрена это ему? Может, для начала стоит разобраться с внутренними демонами? Тут ответить было сложнее. Люди всегда ошибочно считают, что не смогут прожить без любви.       Спустя лет пять, Князь начал чаще вспоминать о Ренегате. Он думал о том, что тогда пошло не так, что сам сделал не так, вспоминал, как хорошо иногда было с Леонтьевым. Некоторые люди вспоминают о тебе только в те случаи, когда у них никого не остаётся. Вероятно — и здесь та же история. Андрей позволил себе отвечать на вопросы про Леонтьева и бывший коллектив, тем самым пытаясь привлечь его внимание, и даже восстановил связь с Поручиком, ненавязчиво интересуясь о Ренегате. Но Щиголев неглуп, поэтому прямо сказал: «не смей начать таскаться за Леонтьевым. Ему и тогда хватило. Он не переживёт этого снова». На это Князев загадочно улыбнулся и молча кивнул. В это время Леонтьев только-только смог выбраться из внутренней борьбы с самим собою, начал жить по-человечески.       — Ты издеваешься надо мной? — единственное, что смог вымолвить Леонтьев, когда Князь сам позвонил ему.       История циклична. Леонтьев опять здесь, позволяет унижать себя, потому что не смог забыть и найти достойную замену, продолжает жить прошлым, так и не закрыв свою пустоту, оставшуюся после Князева. Он не может назвать это «любовью», это — слишком громкое слово для простой зависимости от человека, с которым столько пережил. Получилось даже как-то смешно. Такой Леонтьев и остался в воспоминаниях об этом непростом времени — в дурацких квадратных очках, со сверкающими от подступающих слëз глазами, открытой раной на сердце и вечно вырывающихся «прости» во время секса. Вопрос в том, что изменилось. Наверное, Леонтьев потихоньку учился жить с этой болью, учился принимать её как неизбежное, а затем — как жизненно необходимое. Он готов поклясться, что в глубине души действительно хотелось, чтобы Князев продолжал причинять ему боль. У некоторых страдание есть источник существования.       Наверное, Леонтьев будет мечтать об этом всю жизнь. Снова побывать в старой квартире Князева, где тот жил с родителями, изучая ноты ежедневно; периодически отпивать из фляги во время туров куда больше необходимого и будто бы начинать бродить с Андреем по шаткой платформе, без страха свалиться; начинать рассказывать то, чего бы не следовало и делать то, чего бы не следовало, ведь только с Князевым — можно, никто не осудит; шептать «мне так хорошо с тобой» в закрытой квартире наедине; мечтать снова вернуться в дождливую ночь выпускного вечера из университета с идиотской, попсовой и чересчур громкой музыкой и окончательно развязать себе язык алкоголем, после сделав минет Андрею в близ лежащем уличном туалете парка; обсуждать новые книги и новые группы, вместе смеяться и просто жить. Ренегат не хочет думать о том, к чему приведёт попытка возвратить былую любовь.       От прошлого Князева ничего не осталось. От того Князева, что был весел и заботлив; не пытался заткнуть пустоту проститутками и похождениями с сомнительными компаниями; от Князева, который умел и хотел чувствовать нечто большее, чем ненависть к окружающим. Сейчас у Князя совершенно пустые глаза, почти неживые, что пугает Ренегата. В произошедшем Леонтьев не мог перестать чувствовать своё непосредственное соучастие. Назвать это виной не выходило — он не умел чувствовать себя виноватым. Жизнь Князева получилась такой, какой получилась, но Леонтьев считал, что это его рук дело.       Спрашивается, для чего они собрались? Оба не смогли бы дать на это ответ. Князеву — скучно, Леонтьеву — тяжко. Возможно, им обоим хватит регулярного секса, а, возможно, не хватит и круглосуточного времени вместе. Что же было в Князеве сейчас? А в нём на самом деле почти ничего не было — уставший, но ещё немного надменный взгляд голубых глаз, редкая ухмылка и разговоры о музыке. Единожды в его взгляде удалось разглядеть что-то похожее на едкую жалость, или то было презрение. Леонтьев и не заметил, как внутри него начала разрастаться необъяснимая злоба. Князев ведь всегда немного свысока смотрел. Между ними никогда не было здоровой конкуренции.       Князев начал звонить сам каждый вечер. То ли от резкого недостатка внимания, то ли от желания впервые в жизни чем-нибудь поделиться, то ли, опять-таки, от скуки. С каждым днём сильнее казалось, что на лице Князева, будто бы начинало проявляться другое лицо. Оно, в сущности, осталось таким же, но в то же время — абсолютно параллельным прошлому. Князев научился любить Ренегата только потому, что было его жалко. Жалко оттого, что никто его никогда не любил — его громкий смех, разговоры о гитарах, нежелание соответствовать рамкам общества, излишнее миролюбство и политические взгляды.       Нельзя Леонтьеву ничего знать, поймёт — будет жаловаться, либо не поймёт и всë равно будет жаловаться.

***