Укент

В момент, когда в квартире всё снова затихло, совсем негромко скрипнула дверь. Это был такой же тихий и кажущийся естественным звук, как и чьи-то шаги ночью, как тихий свист вырывающегося из опускающихся грудных клеток дыхания. Если бы не фигура, скользнувшая в тонкую щель, можно было бы и вовсе списать на случайный сквозняк. Она не стала задерживаться. Сигри взглянула в сторону Лукаса — белые блики глаз в полутьме сверкнули, а беспокойство, обуревающее мужчину, ненадолго угомонилось в лечебном свинцовом сне. Она скривилась и сделала шаг в сторону, чтобы с еле слышным скрипом кожаной куртки сесть, поджав под себя колени, перед Свенном. Тонкие белые пальцы вынырнули из полумрака, попав в свет от фонаря. Рука невесомо легла на светлые короткие волосы Торсена, Сигри чуть склонила голову, и её собственные пепельно-белые пряди скользнули вниз из-за ушей. Кончики окрасились золотом, взгляд заметался беспокойно, повторяя движения глазных мышц спасателя в момент, когда они с Теей находились у реки. Место девушки в кровати успело остыть, когда из куртки Лукаса пропали ключи. Она не знала, что люди называют это время «волчий час». Промежуток с трёх до шести утра, когда сон здоровых особенно крепок, а сон больных особенно чувствителен к кошмарам. Время, когда всё в мире цепенеет в самый тёмный час перед ранним холодным рассветом. Ни одна живая душа не смотрит в это время в окна, чтобы увидеть, как тонкая чёрно-белая фигурка избегает, точно огня, света фонарей и удаляется от города дальше и дальше. Её шаг был неровен, не избегая луж и грязи, хотя глаза сосредоточенно смотрели в одну точку перед собой. Нет никого, город «пуст», ушёл куда-то за тонкую грань, став призраком в одночасье. Но в этом призрачном полусне она ориентировалась куда лучше, чем при свете дня в окружении осязаемых предметов. Она не злилась. И не осуждала. Они убили, но по незнанию. Может, когда-нибудь и должно было так случиться, а может, и нет. Честно сказать, ей даже не было страшно, потому что мир никогда не умирал по-настоящему. Он видоизменялся. Никто не уходил в никуда и не приходил из ниоткуда. Пули, которые ранили Эйктюрнира, были выплавлены из железа, которое наверняка когда-то было растворено в начатой им воде. Но у неё был выбор. И у неё были планы, которым его смерть могла помешать. В её интересах было оставить оленя в живых. Она не шла туда из корысти или в надежде получить когда-то благословение за благое дело. Тихий, но чётко различимый короткий свист. Сначала в более низком тоне, затем в более высоком, пока он, в конце концов, не оборвался также резко, как зазвучал. В этот раз выручавшие её, как правило, предчувствия никак не помогли. Ничто не говорило о том, что на пустынных улицах города, у самой окраины леса, есть кто-то ещё. Ещё одно живое, бодрствующее, мыслящее существо, не выдавшее себя ни единым отголоском какого-либо осмысленного или неконтролируемого эмоционального фона. Неясный человеческий силуэт на самой границе видимого даже глазу Ульсен диапазона широко и резко развёл руками в приглашающем, гостеприимном жесте, будто увидел старую знакомую, которую ему не терпелось обнять. Он стоял так несколько секунд, будто ожидая, что она бросится к нему навстречу, а затем начал медленно опускать руки, пока те безвольно не повисли по швам. Фигура оставалась недвижимой какие-то мгновения — только его голова слегка наклонилась вбок, выдавая ясные одному только владельцу этой головы размышления. «Так уж и быть» — игриво веяло от него, когда незнакомец начал спокойно, почти развязно шагать в сторону Сигри. Не слишком быстро, не слишком неспешно — неотвратимо, спокойно, непринуждённо. Несмотря на замолчавшие внутренние ощущения, Ульсен, пользуясь, возможно, бессознательной оценкой языка тела, могла бы наверняка сказать, что он улыбается. В конце концов из полумрака показалось до боли знакомое лицо, действительно искажённое почти что восхищённой, решительной, весёлой ухмылкой. До боли, до боли знакомое лицо человека, у которого она совсем недавно умыкнула ключи. То, что на нём было надето, не было похоже на уже знакомые девушке рубашки, брюки или джинсы. Одежда Лукаса была сшита из поблескивающей, как её куртка кожи с металлическими вкраплениями. То, что болталось у мужчины на поясе — вытянутый острый силуэт, торчащий у узкого бедра — не могло быть чем-то иным, нежели убранным в чехол ножом. Из-за спины, впрочем, торчала ещё одна рукоять. Весь его облик был каким-то более диким, более потрёпанным. Волосы были взъерошены в беспорядке, ухмылка никак не желала покидать лицо, а бровь и веко под глазом пересекал заметный шрам. Он остановился, будто дав ей себя рассмотреть, после чего медленно начал разводить руками, показывая псевдо-школьнице пустые ладони. После этого одной рукой мужчина, слегка наклонив голову и ухмыльнувшись шире, поманил ей к себе ладонью так и не произнеся ни звука. В «волчий час» на лица непутёвых стражей мягко ложились ладони с тряпками и скрипели поднимаемые ловкими руками воров окна. Полное ужасов время, но и время, в которое рождается больше всего детей. Время, в которое приходят те, кого не ждёшь. Она не ждала его. Поняла, что это не живой, когда он свистнул, но вместо привычного следа из света на его месте была лишь темнота — такая же прозрачная, как и всё вокруг него. Он был, и одновременно не был. Ульсен остановилась, смотря на выступающую из темноты фигуру со спокойствием. Не бежала, не кричала, не шла навстречу. Он знал, кто она, но он оставался во тьме, появившись лишь сейчас. У неё не было причин враждовать с ним. Кроме одной. — Ты забрал Хальвара. Хотя живые не нужны тебе так же, как мне… Он слегка нахмурился, сохраняя при этом приподнятым уголок губ. Недоуменная усмешка, немой вопрос «серьёзно?», и поднятые следом руки в жесте «кажется ты поймала меня с поличным». Неясно, что вызвало у него эту реакцию: слова девушки или её выражение лица. Сколько жизни было в Ульсен — беспокойной, бурлящей, жадной — как когда она вела непринужденную беседу с молодым копом, плакала в машине Лукаса, улыбалась Торсену. И даже сейчас, когда не нужно было вживаться в социальную роль, когда отношение настоящей Сигри к настоящему Дале было от них так далеко и так несущественно, когда единственными свидетелями их разговору были лишь молчаливые сосны да тишина окраины, она не могла отказывать себе в удовольствии продолжать эту игру. Еле заметное под кожей движение лицевых мышц и заметное изменение в вибрации голосовых связок, точное и чистое — и вот уже вполне ясно, что существо, у которого нет никаких собственных чувств, вполне понятно презирает незнакомца. — Взял его лицо, вырядился как они, говоришь на их языке… Если хотел дать знать о том, что я здесь не одна, то мог просто, — двумя пальцами Ульсен небрежно вытащила за край смартфон из глубокого кармана и потрясла им перед темноглазым. К злости прибавилась издёвка над тем, что он так старался, так старался!.. Но пропустил занятную мелочь. — Позвонить. Почему Дале? Он устало выдохнул и театрально опустил голову, расслабил плечи. Через мгновение мужчина смотрел на неё исподлобья, поджав губы в наигранной досаде, призванной пристыдить. «Лукас» вдруг сорвался с места и, сократив расстояние между ними с крайне неожиданной, нечеловеческой проворностью, резко схватил девушку за руку, держащую телефон. Мужские пальцы сомкнулись вокруг тонкого девичьего запястья, взяв то в крепкие тиски. Он поддёрнул её ближе, будто заставляя прийти в себя, и, свободной рукой вырвав у неё мобильник, положил руку школьницы на собственный висок. Жёсткий, чёрный волос, горячая кожа со слегка выступившей колючей щетиной и напряжённые скулы. «В тебе говорит человеческая девочка, птичка. Я не «забрал» его, а убил, потому что родители всегда чувствуют. Я помог тебе» Его хватка была крепка — не чета всем прикосновениям, что ей довелось испытать: смазанным, случайным, не спешащим продолжиться и установить тепловое равновесие между холодными пальцами и горячей кожей виска. Но она не была приятной. Ульсен ничего не могла почувствовать. С тем же успехом девушка могла трогать нагретый солнцем камень. Не имей прикосновение вполне понятной цели, Сигри уже отшатнулась бы. Он слегка наклонил голову вбок, не прерывая их тактильного контакта, позволяя своим словам продолжать оформляться в её голове. Рука, сжимающая мобильник школьницы, небрежно дёрнулась, и вот непринуждённо отброшенный смартфон уже с хрустом влетает в грязный асфальт. Судя по выражению лица и спокойствию, с которым он это сделал, жест этот не был проявлением агрессии. Скорее незваный гость просто ни во что не ставил попавшую в руки вещь. Освободившейся рукой «Дале» покачал указательным пальцем и указал на собственное горло, после чего принялся качать уже головой. Его пальцы продолжали крепко держать девичью ладонь прижатой к виску. «Ты заняла её место, а я хочу занять его. Слишком роскошный пир для тебя одной. ОНИ это знают не хуже меня. — Проникновенный взгляд, призванный подчеркнуть, что кое-что этого так не оставит. — Но если ты поможешь мне, я продолжу помогать тебе. Для меня только нужно освободить место. Это хорошая сделка.» Он отпустил её также резко, как схватил и отошёл на пол шага. Сначала указательным пальцем мужчина указал на собственное лицо, а затем уже большим провёл по горлу, кивнув головой в сторону города. Брови приподнялись вверх. Ожидание, предвосхищение, некое детское нетерпение сделали его лицо почти обаятельным. «Понимаешь, о чём я?» — будто спросил он кивком. — Не… Он был готов слушать, но она не стала продолжать. Брови мужчины слегка опустились в озадаченной, хмурой гримасе. «Не — что?» — выражение, застывшее в его глазах, но не переданное в её голову. Вопрос, который так и не прозвучал, но подразумевался. В любом случае её нерешительность явно не пришлась ему по вкусу. Чёрные глаза стали следить за школьницей слишком уж пристально. «Не его место, только не он» — чуть не сорвалось с губ, застыло рваным выдохом. В сущности, подыгрывание, которое уже вредило ей самой. Если он тоже умел злиться и умел понимать язык тела, то слишком хорошо видел, что теперь Ульсен сомневается. Зажатая в тиски физически и в переносном смысле, она пыталась взвесить на чашах весов две золы и не могла найти из них меньшую. «Человеческая девочка», прах, по сути своей, и что-то, существующее веками, что дало бы незнакомцу однозначный ответ… Они боролись на равных. «Я не такой, как ты, птичка, я не могу просто «взять» его. Только занять его место.» Он был прав. Не оставалось выбора, и в чёрных глазах она видела однозначный ответ на один вопрос — отдаст ли она Лукаса? Девушка чуть приблизилась. Но эти внезапные слёзы в глазах, это подрагивание нижней губы… — ОНИ все равно придут. Всё, что у меня есть, пока этого не произошло — эти люди, это время… И он. Тот, кого ты просишь убить. Убить, а не отдать тебе. Голос, произносящий эти слова, был совсем чужеродным выражению лица — без капли отчаяния, без страха, Сигри признавала неизбежность. И в неравной беседе лишь смирение было её козырём. Её силой, которую незнакомец должен был хотя бы признать. — Твоя сделка — это бомба с таймером. Мне нужно только подождать, пока истечёт твой срок, потому что мы все будем здесь, когда они придут… И мы никуда не спрячемся. Ты не можешь заставить их оставаться там, разве нет? — с какой-то горечью спросила Ульсен, слегка склонив голову в вопросительном жесте. Казалось, что она сочувствует ему, вынужденному угрожать, ведь он был в тех же тисках обстоятельств. Нуждался в помощи так же сильно, как и она. — Иначе здесь не было бы меня. Иначе здесь не было бы тебя. Он смотрел на неё напряжённо, явно сдерживая злость, делающую его хватку всё более жёсткой — она определённо попала в самую точку. Однако «Лукас» вдруг выпустил ту злость шумным выдохом через нос, вернув лицу былую улыбку, пускай и слегка натянутую. Давай притормозим, девочка. «Ты же не хочешь всего это потерять, да?» — спросил он, подняв брови и окинув лихорадочным, полным жажды взглядом, город. Улыбка не сходила с его лица, а вернувшийся к девушке взгляд пополнился триумфальным прищуром. Сопротивляться она уже не хотела, да и не могла. Но «Лукас» продолжал напирать, нависать, использовать любые преимущества, лишь бы проникнуть ей в голову. Во всех смыслах. Ульсен стояла, безвольно опустив руки. Слёзы сорвались с ресниц, когда он двинулся вперёд, используя даже это — едва ощутимое — физическое преимущество. Начал всего лишь с обращений, от которых что-то напрягалось внутри, а закончил захватом её головы, смявшим мягкие пряди, пркиовавшим взгляд бесцветно-светлых глаз к угольно-чёрным. «Не-е-е-т, — подтвердил он, читая всё что нужно в обращённых к нему девичьих глазах. Будто настырный торговец, угадавший, каким именно крючком можно зацепить собеседника и больше не отпустить его до тех пор, пока тот не пойдёт на встречу.- Конечно не хочешь. Ты хочешь эту жизнь, ты хочешь это тепло, этих людей, их бесконечную болтовню, еду, эмоции, все их вещи. Ты х о ч е ш ь этого, и я тоже этого хочу.» Полуоборот превратился в прямую, слегка сгорбленную стойку перед Ульсен. Он резко сбросил её руку и положил уже свои ладони на её голову, крепко, почти до боли сжав ту. «Я тоже этого хочу» — повторил «Лукас», глядя на неё серьёзными, жаждущими, не допускающими ни малейших сомнений в силе этого желания глазами. В силе желания, и в многообразии средств, которыми он не побрезгует для того, чтобы желаемое получить. — «Я ТОЖЕ ЭТОГО ХОЧУ. Это моё по праву, по праву большему, чем у тебя, лапонька. Ты потеряешь всё это в тот же день, как они выйдут из леса, а потом ты потеряешь себя. Их кровь будет на твоих руках, пока твоё непослушное маленькое «я» не будет стёрто и забыто — вот твой взрыв!» Тон всё более и более громкий, пока, наконец, не превратился в рычащий крик в её голове. Две столь далёкие пропасти… Одна ведёт в глухую темноту, поглощающую свет и тепло, забивающую уши ватой и глушащую голос, пока не исчезнёт абсолютно всё, даже ты сам. Вторая — в молочно-белый туман, жалящий без единого касания, разъедающий до костей и даже глубже, пока не проникнет в самую суть. Они путешествовали по глубинам друг друга, не двигаясь с места. Лишь через крепкое касание, проложившее мост из одной пропасти в другую. Связавшее их как срывающихся канатоходцев, вынужденных уцепиться друг за друга для баланса. Но неужели всё закончится так? Даже не успев начаться. Она была близка к падению. Будто от его крика, снова влажно блеснули мокрые дорожки на щеках девушки. Но тут резко хватка ослабла, а «Дале» отнял одну руку только для того, чтобы с наигранным озарением поднять один палец вверх. «Однако… есть способ. Способ противостоять ИМ, отогнать обратно, сделать беспомощными, как люди сделали давным-давно. Они уже забыли, превратились в беспомощных котят, но… кое-кто знает.» «Лукас» ухмыльнулся и медленно постучал пальцем по собственному виску. Смягчился. Будто бы предложил ей помощь, поддержку, опеку. «Я хочу, чтобы этот городок остался на своём месте. Просто потому, что если ОНИ придут сюда, здесь станет также, как и там. А ты знаешь… каково там». Веселье, злость, раздражение, желание — сквозь каждую из этих эмоций проклюнулся огонёк искреннего, затаённого страха. Мужчина продолжил не сразу, позволяя и самой Ульсен вспомнить тот…холод. Её пронзил холод, отрезвляя. Тот самый, о котором он заговорил, от которого она бежала. Воспоминания горче полыни и острее лезвия ножа на бедре незнакомца. Это и вправду была хорошая сделка. Хорошая, если он не врал, но вряд ли можно т а к притворяться. Так исступленно. Честное предложение. А потом, будто сбрасывая с себя наваждение, лже-Дале скрыл эту искренность за новой лукавой ухмылкой. «Я хочу стать частью их мира, а не стереть его. Но я не могу сделать это сам. Помоги мне. А я помогу им. Каждому из них. Один или все. Это.хорошая.сделка. Честное предложение.» Сделка, которая… Которая могла быть ещё лучше. Может, и хорошо, что незнакомец был лишь горячим камнем — она не прониклась, не глотала его боль, обдирающую сухое горло. Её не ослеплял страх. Ульсен слегка наклонила голову. Пальцы легли на запястье мужчины, и это мягкое, нежное касание позволило ей вывернуться из бывшей крепкой хватки. Она опустила взгляд на его ухмылку и вдруг улыбнулась и сама. В этот раз самостоятельно Сигри положила ладонь на его висок. Договорились. — Я помогу тебе. — Прошептала девушка. Её улыбка, то, каким тоном Ульсен произнесла сказанное… «Дале» тихо усмехнулся. На его губах застыла лёгкая ухмылка, а в глазах затаилась осторожная надежда. Он будто сам не верил, что она согласилась. Она немного покачала головой. — Но не на твоих условиях. Фраза, едва всё не испортившая, но, тем не менее, заставившая слушать. Он внимательно смотрел на школьницу, а когда та договорила, ухмыльнулся уже чуть самоувереннее. Девушке удалось захватить его внимание, заинтересовать, и он этому охотно поддавался. — В этом городе не может быть сразу двух Лукасов… Я дам тебе нечто большее. Весь мир. Весь. Ты сможешь не занимать ничьё место, потому что весь мир им будет. Сбежишь отсюда, где никто тебя не разоблачит. Разве не прекрасно? Стать его частью. А мне хватит и этого города. Она улыбалась не так, как он. Её посетила хорошая идея, и за тонким изгибом губ не прятался страх, не смягчалась горячая исступленность, которая вот-вот взорвётся. «Молодец, девочка» — одобрил гость. Тихо, размеренно, с искренним одобрением, припасённым для делового партнёра. «Лукас» взял паузу на размышления. В ночной тишине две противоположные во всём фигуры стояли непозволительно близко, напротив друг друга, даже не помыслив прерывать зрительный или тактильный контакт. Было в этом что-то животное, будто нелюди так знакомились, узнавали друг друга. Неподалёку на грани слышимости гудел уличный фонарь. Ветер тронул касанием кроны высоких сосен, обдал кожу стоящих на улице прохладным прикосновением. Заскрипели стволы и ветки. «Найди способ выбраться из города, и мы поговорим» — резюмировал он. Вот оно, условие. Вот единственный способ, который сработает. — Найду, — одно короткое слово, лишний раз подтвердившее сделку между ними. Мужчина отступил, и в короткую заминку Ульсен подняла с асфальта телефон. Взгляд метнулся с разбитого экрана на ухмыляющегося «Лукаса», и в нём мелькнула доля наигранного осуждения. Человек дела, человек-сделка, способный выторговать свою жизнь договорённостями без голоса и не обнажённой сталью. «Два-три дня. Максимум. Не тяни, птичка. Дольше я их не задержу.» Он резко отстранился и убрал руки, сбросил и её ладони тоже. Без агрессии, лишь не став растягивать резину. «Дале» явно сказал всё, что хотел. Он встал на расстоянии шага от девушки и усмехнулся, с лукавой ухмылкой наблюдая за блондинкой. Одна его рука приподнялась и указала в сторону леса. «Ну же, иди, куда шла» — невысказанное никак, кроме жеста поощрение. — Всё же… напиши, что ли, в следующий раз, когда захочешь встретиться. Её вряд ли отпустят вот так, когда захочется и куда захочется. Сигри махнула рукой вниз от лица, обозначая «её» — школьницу, от горя которой старались держаться подальше, но в то же время удерживали здесь, поблизости, чтобы была возможность не спускать глаз. Словно это могло помочь. Она только взгляд опустила, а уже стояла одна в застывшей тишине, больше не нарушаемой чужим шумным дыханием. Он, оказывается, и вправду дышал. Сигри не могла понять, нужно ему, или он тоже сознательно контролирует. Девушка глянула на устройство, попробовала включить ещё раз. Через исказившиеся участки сломанной матрицы проглядывали цифры, обозначая время — без двадцати четыре часа утра. Посмотрела в сторону города, потом перевела взгляд на лес. Где он скрылся? И почему указал рукой т у д а? Знал об олене? Об отравленной воде? И если да, то почему не сам стал спасать его? Длинный список вопросов, ответы на которые могли когда-нибудь прийти (а могли и нет), пополнялся слишком быстро. Засунув телефон в карман, Ульсен шагнула в темноту, и уже через полминуты ничто здесь не напоминало о странной ночной встрече. Она сняла и за шнурки перекинула тяжелые ботинки за плечо. Белые узкие ступни скрылись под штанинами джинс Дале, слишком длинных для девушки, и быстро испачкались в холодной пожухлой листве и грязи. Она шла быстрым упругим шагом ночного хищника, которому ничего не стоит пробежать сотню километров. Ещё пару недель назад упаси боги кого-то возникнуть на её пути. Наутро нашли бы только новую груду костей, подарив полиции и «Falck» новую улику. Но сейчас даже животные, попавшие под взгляд молочно-белых фосфоресцирующих глаз, оставались нетронутыми. Полноводная, грохочущая река обмелела так быстро… Ульсен отставила ботинки на землю и остановила взгляд на олене. Вот и натянутая веревка, вот и кровавый след на шкуре, вот и рога — голые ветви с маленькими шрамами в коре на месте отсохших листьев. Не дышит, взгляд мутно остановился. Школьница наклонилась над зверем и провела рукой по изящной шее, словно желая утешить страдающее создание. Она развязала грубый узел верёвки и откинула тот подальше. Брызги грязи покрыли джинсы до самых колен, рубашка под курткой основательно потрепалась. Сантиметр за сантиметром, обхватив ледяными руками шею животного, девушка оттаскивала тушу к реке. И сама чуть не упала в воду, когда укладывала морду оленя ноздрями вниз в слабо журчащие струи. А дальше осталось лишь уловить момент, в который нужно было отпустить зверя и отбежать от головы с внушительными рогами. Снова он встал на дыбы, снова огласил лес рёвом, импонирующим резко усиливающемуся грохоту воды… Сигри вдруг поймала себя на мысли, что пытается сравнить себя с героиней увиденного в детстве мультфильма. Всё «Лукас» со своими «птичками», а теперь и оленями. Но Белоснежку хоть затоптать не пытались. И та не сидела в грязи и воде, долго молча рассматривая бурный поток. Когда она потянула на себя дверь квартиры, над низкими крышами маленьких домиков Укента ночной мрак уже засинел, и тянуло оттуда знобким влажным ветерком. Ульсен прислонилась плечом к двери спальни и обвела взглядом спящих. Всё казалось слишком зыбким и чутким: тающий свет фонаря, сон людей, тишина квартала. Никто и не думал о том, что творилось за их спинами. Что им угрожало и кто им помогал… Но снова, вместе с усталостью она почувствовала прилив тепла. Снова скрипнула дверь, на этот раз впуская в спальню. Отставив ботинки около кровати, безо всяких сил Ульсен опустилась на кровать и притянула колени к груди. Не спать, нет. Ей нужно было подготовиться к утру, сделав всё, чтобы выглядеть как с похмельем.