Мерзость проклятия посмертия

      Я ненавидела это место.              Хлестающие по лицу капли стекали мокрыми дорожками вниз. Прилипающие к щекам волосы рисовали глуповатые узоры, коля глаза.              Я терпеть не могла это существование, стискивающее в руках жалкое тело.              Столь же терпко ощущался во рту привкус чужеродности, бывших поцелуев и горьких лживых слов.              Как бы мне хотелось стать одной из этих капель, чья жизнь заранее предопределена. Просто слиться с природой, погибнув под лучами солнца бесшумно и незаметно.              Но сжимая руками горло, слёзы накатывали вдвойне, заставляя продолжать жить.              Отчаянная надежда вернуться казалась чем-то невероятно блеклым на фоне подступающих проблем. Окружающая опасность силками загоняла обратно в эту жизнь, удерживая гораздо дольше, чем нужно.              Я слабая. Разжимаю пальцы, хватая воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, и в жалости к себе рыдаю. Ничтожная попытка доказать себе собственную силу.              Я запуталась. Волосы облепили всё тело, мокрой тряпкой расползаясь по спине и груди. Как я могу понять, что хочу и что чувствую, когда не знаю, нужна ли мне жизнь?              Мои слова лживы, мысли изменчивы, действия противоречивые.              Говорю фюреру о том, что мне важны его мысли. Думаю о том, как вонзаю клинок ему в сердце. Достаю мундир из мусорного ведра, надеясь его почистить.              Тогда такая ли правда в том, что я желаю вернуться? Создаю глупые связи, обрываю их и мечтаю вернуть.              Стискиваю зубы от кипятка, обжигающего кожу и кривлюсь от звука дверного звонка.              Звонка?              Глупые мысли вылетают из головы подобно выпущенной птице, забытой сразу же, стоило клетке распахнуться.              Закручиваю кран, судорожно хватаясь за полотенце и обтирая им волосы и тело, завязываю пояс на халате, запахивая его так, чтобы было невозможно рассмотреть что-то больше горла и нервно думаю над тем, кто пришёл.              Кинг? Зачем ему бы возвращаться, если совсем недавно он уезжал к себе? Неужели жаба задушила несчастного, что тот решил вернуть свой мундир? Придётся ему подождать, пока я не состираю позорные пятна от грязи.              А кому вообще может понадобится моя скромная персона поздней ночью? Да никому, конечно! Если это не что-то срочное.              Запрыгивая в сухие тапочки, спешу к двери.              — Я иду-иду! — щелчок замка, поворот ручки, грудь в чёрном плаще перед лицом. Стоит только заглянуть наверх, как очевидно становится, кому принадлежит это саркастично улыбающееся лицо. — Полковник Мустанг? Чем обязан?              Конечно, его скромную персону я не ожидала от слова вообще. Подпрыгивающее в груди юрко сердце только заключало мои нервные догадки, наклоняя голову вперёд, заставляя волосы облипить стеной шею. От греха подальше.              — Доброй ночи, Стальной. Вот, мимо проезжал, не против, если я зайду?              Конечно же, судя по его хитрющему лицу, как обычно, глупо улыбающемуся, уже можно было заключить, что ни черта он здесь не проездом.              — А что? У вас своего дома нет? — но даже недовольная гримаса вкупе с злым взглядом не заставила Роя развернуться и пойти пешим шагом к чёрту от сюда. Тяжёлый вздох вырывается сам собой. — Ладно, заходите, раз пришли.              В конце концов, хозяйка этого скромного места я, а заставлять дрогнуть от сквозняка в коридоре было неприлично хотя бы в сторону своего начальника.              Отхожу в сторону, скромно нырнув в угол и прикрывая за спиной Мустанга дверь. Холод сквозивший с улицы вызывал мурашки по всей коже, неловко защелкивая замок.              Не люблю я гостей. Да и вообще не планировала кого-то пускать в свои чертоги, заютившись скромно в этой квартире и не рассказывая никому своего адреса. Но это же Мустанг — этот мужик имеет такие связи, что вынюхать где я живу для него проще пареной репы.              От неловкости разве что не дрожала.              — Скромно у тебя здесь, — Мустанг снимает плащ, за которым, какая неожиданность, опять военная форма, вешает на крючок и цепко пробегает по прихожей. От него так и веет холодом, но я едва вспоминаю, что на улице было не так уж и холодно, чтобы продрогнуть до костей, если только не стоять там долго. — На деньги государственного алхимика можно приобрести целый особняк.              — Как вы, наверняка, и сделали? — фыркнула, складывая руки на груди. Хотя мне неизвестно как и где живёт Мустанг, серьёзно, такие детали мне вообще неинтересны, но я уверена, на себя он не жалеет.              — Ну, не особняк, а добротный дом.              Он ещё и покивал для уверенности, такой довольный и гордый. Ну и ну, Господи, о чём мы только говорим?              — Дом, так дом. Не хочу тратить жалование на такие вещи, как дом. Никто не знает, где я окажусь завтра и с какой суммой, — пойду ему хоть чаю поставлю, а то, судя по всему, планирует говнюк здесь задержаться. Надо было прикупить крысиного яда или слабительного, вывела бы придурка из игры на пару часов, злостно хихикая над его участью.              — Разве с такими философскими мыслями так злобно улыбаются? — голос Мустанга так и сквозит ядом. Бл! Я и забыла что напротив двери повесила зеркало. — Ого! Оказывается, ты умеешь краснеть!              Только шутка его казалась недовольной, тенью пролегшей на лице.              — А с чего бы мне не краснеть? — тем более краска уже схлынула. — Пойдём, хоть чаю поставлю.              — Я люблю кофе.              — У меня нет кофе.              Мустанг тяжело вздыхает.              — Ладно, давай твою жижу с листьями.              — Поэтичнее будет — суп с листьями.              Кухня широкая, в контрасте с мелким коридором. Несколько юлить над размером квартиры я могла сколько угодно, но стоило только зайти, как становилось очевидно, почему в коридоре этажа было максимум две двери по разные стороны.              Современная техника, подключенная к местным кабелям электричества, блестела изыском чёрно-белой палитры. Хотя та же стена была выкрашена в пастельный зеленый. Декоративные клубы зелёных растений немного свисали с настенных шкафов, привнося немного живности в комнату. На большом окне же стоял скромный горшок с ещё не зацветшим растением. Поставила его из любопытства узнать, когда он умрёт. Частенько я могла просто забыть о нём и бедный выживал только собственными силами. Жалюзи на окнах, парочка лежащих на том же самом подоконнике книг и тетрадь на кольцах с чёрной гелевой ручкой поверх. Стол стоял у стены, а вокруг него стулья. На полке стояла ничем непримечательная колонка. Надеюсь, Мустанг не настолько зорок, чтобы приметить такую скромную деталь. Эту дуру мне стоило больших усилий подключить к общей акустической системе, а объяснять кому бы то ни было функцию этой штуковины мне не хотелось. Мелочи интерьера меня никогда не интересовали. Лишь бы кухня выглядела кухней и на том спасибо. Ходить здесь можно свободно, а потому сразу, стоило нам войти, я тут же поспешила поставить чайник.              — Скромная квартирка, да? — приятно было слышать лёгкое удивление в голосе Мустанга, набирая воды. — Интересный стиль. Как называется?              — Минимализм.              На самом деле, я сама не в курсах. Рой, уверена, тоже. Но оба сделали умный вид. Щёлкнул выключатель.              Чашки у меня одинаковые. Только купила и свела с них краску алхимией. Беру две, ощущая затылком пристальный взгляд.              — Так вы и правда здесь просто бесспричинно? — что откровенно напрягало. Прекрасно же знаю, что этот крот шнырял тут некоторое время назад. Хотя с того момента я его не видела, но вдруг он решил уже открыто заявиться, узнав где я живу?              — Ну, отчасти это и правда так, — Рой скучающе подкладывает ладонь под подбородок, полу укладываясь на столе. Смотрит из под едва прикрытых ресниц, нечитаемо. — Не ожидал сам, что зайду к тебе.              Не ожидал, значит. Руки защитно складываются на груди, левым бедром упираюсь об кухонную тумбу, следя за бегущей стрелкой секунд на часах.              Может, и правда не ожидал. А вот про то, что он здесь был мимолетом, не сказал.              — Значит, вы тут с какой-то целью всё равно были?              Сердце гулко отстукивало в ритм гудящего чайника, пристально следя за часами. Тик-так, я ни за что не повернусь посмотреть на Мустанга. Догадки плыли буйной рекой в голове, слабыми пальцами удерживаясь за руки.              — Да, — цель есть, но говорить о ней, он, конечно же, не будет. — А, кстати, где у тебя тут туалет? Извиняй, прихватило немного!              Едва не задохнулась от неожиданности. Неловкая краска облепила скулы.              — Эм, прямо по коридору и налево.              Дурак, сбегает с глупой улыбкой в коридор и не терпя эту картину, слежу только за чайником.              Ладонь тут же прикрывает уставшее лицо, чуть кривя лицо в тяжёлом чувстве и столь же глупо опрокидывается в несчастное.              Очень сильно хочу спать. Поясница побаливает, ноги едва держат на весу. Горят синяки на бедрах, на предплечьях и едва стучит в затылке. Устала, я очень сильно устала.              Мустанг идиот. Ненавижу его. Как можно вообще прийти в таком часу? Дурак, лучше бы ехал к себе домой. Я бы легла спать, спокойно проведя оставшееся до работы время в родном одиночестве.              А вообще, он первый у меня гость здесь. Ого, то есть, за три года он первый, кто вообще ко мне пришёл? Странные чувства.              Как будто я жду похвалы за то, что я сделала, но с тем же, не хочу этого даже слышать. То, что здесь стоит у меня из техники, в основном, сотворено при помощи моей алхимии и знаний, подаренных вратами. Нездешние. Объяснять их назначение сейчас, в нынешнем Аместрисе у меня нет никакого желания. Сегодня я дам им ключ к техническому прогрессу, а что завтра? Гомункулы весело расхаживают с атомными бомбами.              От одной мысли о гомункулах сжалось сердце. Паника, охватившая совсем недавно, вновь возвращалось опрокидывающим сознание злобным взглядом со спины, липкими тенями и детским хохотом…              Но позади никого не было, кроме моего безумного взгляда и резких рук, готовящих преобразование  автоброни в клинок.              Кинг говорит не боятся, ласково прячет за свою спину, но что он может? Тени не его область. Тени — специальность Гордыни, держащей всю подземную сеть в своих лапах. Опоясывает едва ли не каждую частичку угла этого дома, прячется где-то подлой змеёй, выжидающей момента впрыснуть смертельный яд в шею.              Чайник уже давно вскипел. Воздух чистит голову, наконец доходя до мозга и запрокидывая голову вверх, суша мокрые глаза.              Фюрер говорит, не бойся, но что, если я боюсь всего?              Заварные пакеты падают в чашки, заливаются кипятком и я ещё немного думаю, не доливая, стоит ли разбавлять холодной водой чай. По идее, конечно, стоит, но я же не знаю, как пьёт чай Мустанг. Если следовать рациональной точки зрения, то, конечно, стоит его охладить, чтобы полковник свалил отсюда как можно скорее, не ожидая ещё лишних полчаса, пока чай остынет. Хотя, может, он знает толк в манерах и уйдёт, даже не прикоснувшись к чаю? Мне бы очень хотелось последнего, но Мустанг же такой человек, который о приличиях вспоминает только если в комнате вышестоящие чины, а не сопляк под его управлением.              Сдаваясь, подмешиваю в кружки холодной воды из фильтра.              Сахара, конечно же, не кладу. Я то себе подмешаю три ложки, а он скажет: «Стальной, я что, по твоему, не соблюдаю диету?». Кстати, не удивлюсь, если он и правда на какой диете.              Сижу уже минуту, пиля взглядом коридор, но упорно не слышу ничего… Не могло же Мустанга прорвать прямо на моём толчке? Правда же?              Подозрительное предчувствие закрадывалось все глубже и глубже, с каждым стуком часов.              Нужно проверить, даже если мороз колет пальцы, пробираясь под кожу ненужными мыслями.              За дверью туалета ничего не слышно. Я только делаю пару стуков, прислушиваясь.              — Полковник? — неловко вопрошаю, чуть отходя от двери. Ноль ответа. — Мустанг, тебя там что, прорвало? Всё так серьёзно?              От сбывшихся надежд обжигало холодом внутренности.              Здесь лишь одна запертая дверь, ведущая туда, куда никому не разрешено и одна незапертая.              Дверь спальни распахивается быстро, тут же выдавая светом из едва зашторенного окна высокую мужскую фигуру напротив тумбы.              — Мустанг! — предательский шёпот взрывается криком, неся прямо вперёд, хватая за рукав мундира. — Какого чёрта!              И только секундой позже до меня доходит, что он держал.              — Не трогай! — попытки вырвать мундир не увенчались успехом. Дрожащие ноги колышутся, пока ладони хватаются за край одежды. — Мустанг! Отпусти!              — Это он тебе дал, да, — его вопрос совершенно не звучит, как вопрос. Глаза лишь сверкают под блеском луны ледяным чёрным стеклом. — Дорогой подарок?              И столь же безразлично кидает вещь в открытое окно. Только открыто оно ранее, до его прихода, не было.              — Урод! — я перелетаю через кровать моментально, выныривая с головой в окно. Синий мундир падает прямо на землю у клумб, прямиком в лужу. Мокнет, расползаясь грязным коричневым.              Мокро. Подло. Тяжело. Ладони закрывают глаза, опрокидываясь на колени у подоконника.              Вперемешку с тяжёлым дыханием, рвёт изнутри вся гниль, словами изрыгаясь из губ.              — Подлец, мудак, какой же ты, Господи…              Я ненавидела это место. Ненавидела свои чувства. Ненавидела себя.              Хотелось захлебнуться этими слезами. Они и правда мои? Я плачу над тем, что изначально хотела убрать. Грязь.              — Что я буду делать? — шёпот столь лёгкий, шелестит в голове. — Если он придёт забрать, что я скажу? Мне нужно найти химчистку. Либо применить алхимию. Алхимия будет гораздо лёгким способом. Подобная операция не имеет сложных манипуляций и я сэкономлю на услугах…              — Эд.              — Разве это имело смысл?              — Стальной.              — Выбросить так легко в окно, совсем как бессмыслицу.              — Я сделал это, чтобы доказать, что это бессмыслица для тебя же, — его яростный голос тут же шипит мне в лицо, хватая на полу за грудки, держа за халат. Мустанг на корточках, всё равно возвышается над лежащей на полусогнутых ногах меня. — Хватит всей этой дурости! Ты идиот, раз позволяешь такой безделушке тебя держать подле фюрера!              Хватит.              — Эдвард, ты… Твою мать, да ты дебил! Какого чёрта ты таешь, как последняя девчонка перед мужиком, что старше тебя в десяток лет? Ты целуешься с ним, как с любимым!              — Заткнись! Заткнись нахер, пока я не отрезал твой язык!              Я терпела. Терпела, чтобы не преобразовать клинок и не проткнуть им его сердце.              Лишь хватала за грудки, плевалась ядом в лицо, приставая на колени.              — Кто ты? Кто ты мне, скажи! Ты — никто! Ты, сука, даже не знаешь, кто я! Какого хуя ты вообще считаешь себя тем, кто имеет право мне говорить о моих отношениях? Я обсуждаю твоих шлюх перед тобой? — горящий огонь в сердце и на щеках, прерывая гнев позором. — Да кем ты себя возомнил вообще?              Он снимает перчатки, бросает на пол, стирает слёзы с щек, прижимает к груди, пахнущей свежим холодом, обдает тяжёлым жаром.              — Я ненавижу тебя. Пошёл вон отсюда.              Стынет чашка чая, стучит стрелка часов. Я рыдаю так глупо, безвольно шепчу проклятия, обжигаясь.              Я ненавидела это место и ненавидела себя. Не Мустанга, цепляясь за него, словно он был лишь единственным моим спасением.              Мирно проходили секунды, убаюкивающе поглаживая мокрую голову. Его сердце стучало тихо за одеждой, я даже не смотрела, закрыв тяжёлые глаза и вздыхая полной грудью.              Рой идиот.              — Хватит держать всё в себе, — надрывный шёпот был не моим. Вздыхает в макушку, прижимая сильнее. — Я устал смотреть на тебя, держащимся за ручки с фюрером.              А я то как устала, ты бы только знал.              — Просто заткнись. Даже слушать тебя не буду. И вообще, отпусти меня уже.              Но, словно не слушая меня, он лишь хмыкает. Я же, подобно его упёртости, не спешу вылезать, прижимаясь ближе.              Кладу ладони на его плечи, приобнимая за шею, сажусь на колени, убирая ноги в одну сторону, чуть задираю голову вверх.              Мустанг был глупцом. Я терпеть не могла таких самоуверенных. Такой резкий, жаркий и упрямый. Рой баран.              Его глаза чёрные бездны, нисколько не расслаблены. Очаровывают своей глубиной, поистине умные. Что он думает, интересно? Я хочу так его узнать. Тяжело, давно, разгадать.              — Мустанг, — немо шепчу, ловя его краткий вздох. Я так хочу… — Прости.              Мимолетно касаюсь губ, прикрывая глаза под слепящей луной, ломаю остатки гордости, сдаваясь под утешительным желанием. Треплю его короткие волосы, не достигая ни ответа, ни отвержения.              Он дурак.              Я дура.              Не хочу большего, только целую в губы и щеки, соприкасаясь лбом ко лбу, дышу неровно, держа ладонями его за скулы и нежно думая над тем, как же я хотела бы спокойствия.              — Уходи. Пожалуйста, уходи.              Краткий поцелуй его в мой мокрый висок, его ладони, хватающие за талию и поднимающие, садят на кровать. Закрывает открытое окно, молча уходит. Выключает везде свет, шуршит одеждой и ботинками в прихожей, щёлкает дверным замком.              Я ненавижу себя. До глубины, мерзотная и противная. Плохой из меня игрок в любовь.