Сестрица

      Эйми, казалось, сейчас сгорит от стыда. Напористая Ханджи, затащившая медика в свой кабинет, не давала даже вздохнуть, задавая кучу вопросов. — И давно вы вместе? — радости её не было предела. — Мы не совсем в-вместе, Хан- — И как оно? Какой Леви? — учёная нагло перебивает неудовлетворительные ответы, которые просто не хочет слышать. — Ну же, рассказывай! — Ханджи, ну хватит, ты вообще не должна была узнать… — Это он тебе сказал? Может он тебя запугал?! А? Принудил к чему-то? — Зое хватает Смит за плечи, упрямо смотрит в голубые глаза. — Что? — Эйми этот вопрос не понравился больше всего. — Да он бы никогда! — огорченная тем, что Ханджи могла подумать такое про Леви, блондинка отталкивает её от себя. — Отлично, все было обоюдно. И как он тебе? — командир отходит, садиться за стол, закидывает ногу на ногу и продолжает изучать эмоции медика. — Ханджи! — визжит Смит. Ещё более смущенная такой прямолинейностью и откровенностью, вперемешку с искренним любопытством новоиспеченной подруги, Эйми отворачивается, пряча полностью покрасневшее лицо. — Хватит. — Ладно-ладно, — она, наконец, сдаётся, прекращая свой шуточный допрос и поднимая руки в знак поражения. Комнату заполнил смех учёной. — Ханджи, ты невыносима. — Жалобно скулит блондинка. На ее счастье, в дверь постучали. Это оказались Моблит и, неожиданно, Джун. Ханджи попросила их зайти, чтобы помочь что-то сделать. Эйми же, вся красная, удалилась, сославшись на то, что нужно проверить Петру и Эрвина.       Уже стемнело, солдаты отужинали и разошлись по вечерним делам по типу душа и уборки, перед тем как её проверит начальство в лице Леви. Эрвин ещё два раза приходил в себя, но быстро отключался из-за слабости. Петра уже могла передвигаться, почти не испытывая боли. Бедная девушка была крайне подавлена, когда Эйми передала её в руки очень недовольного капитана. Тогда он даже не взглянул на Смит, чему она решила не придавать значения, списывая все на субординацию и тому подобное. Однако сердце неприятно кольнуло. Наступило время отбоя. Сестринское чутье не давало покоя, постоянно тревожась за Эрвина. Бумажной волокиты было достаточно много. Джун любезно забрал половину, сказав, что ему все равно нечего делать. Свою часть врач решила заполнить в комнате брата, чтобы быть рядом, если он проснётся. Но Эрвин больше не просыпался, только мирно посапывал и бурчал что-то во сне. Бумаги девушка заполнила достаточно быстро, и уже собиралась идти в женскую ванную, когда услышала какие-то звуки возле двери. Обернувшись, она увидела только промелькнувшую форму разведчиков. Кто-то стремительно уходил прочь. Быстро выбежав в коридор, чтобы узнать кто же это был, Смит никого не увидела. Сначала голову заполнили лёгкая тревога и подозрения, но потом девушка решила попросить кого-нибудь подежурить около двери главнокомандующего, тем самым обеспечивая Эрвину безопасность и успокаивая себя. Придя в кабинет к Ханджи с этой просьбой, Эйми увидела чёрную макушку. Леви даже не повернулся в её сторону. Опять.       Ханджи, с какой-то несвойственной ей обеспокоенностью и нервозностью, быстро согласилась и расторопно выгнала медика со словами «нельзя же себя так загонять! Беги спать!». Эйми запуталась. И Леви, и Ханджи вели себя, мягко говоря, странно. Несмотря на то что все было в порядке на момент последней их встречи. Но делать было нечего — сейчас с ними явно не удастся поговорить, а вот поспать очень даже удастся. Смит засыпает невероятно быстро, стоит только ей коснуться подушки.

***

— И почему ты вдруг решил дружески побеседовать, м? Уж не с нашей ли любимой госпожой это связано? — Зое позволяет хмурому Леви пройти в кабинет. — Ты же все уже знаешь, верно? — Не совсем, — на удивление Леви отвечает учёная. — Почти никаких конкретных ответов по поводу ваших взаимоотношений я из неё не выбила. И, полагаю, из тебя тоже не выбью, — Ханджи садится напротив мужчины, занявшего место на диване, который стоял перед столом с бумагами. — Мне нужен совет, — внезапно выдаёт Аккерман. — Я серьёзно. — О-ого, — только это смогла сказать ошарашенная такой просьбой Зое. — Ну… помогу чем смогу. Для начала бы узнать, в чем заключается проблема. — В Эйми. Мне не нравится, что она находится здесь, но в то же время я рад, что снова вижу её каждый день. Я прекрасно понимаю, что не в праве решать что-либо за неё или говорить, что ей лучше делать. Но, опять, я считаю, что ей здесь не место, — такую многословность капитана Ханджи слышала единожды. Повисло молчание. — Извини, я не совсем улавливаю суть проблемы и какой совет я могу тебе тут дать. Можешь немного конкретизировать? — Кхм, — Леви замялся и тяжело выдохнул. — Я видимо и сам не понимаю, зачем пришёл. Извини, и, пожалуйста, забудь этот разговор.       Капитан хотел уйти, но на его плечо легла женская ладонь. — Совсем не обязательно сразу все понимать, Леви. Ты не можешь знать все, что происходит, даже если это происходит внутри тебя. Ты уж прости, но никогда я не видела тебя таким радостным. И это все Эйми. Я правда не понимаю, что тебя тревожит, ведь до Эйми рукой подать, и в опасной обстановке она не находится. Тебе нужно поговорить с ней, а не со мной. — Она не знает, что её тут ждёт. Да, она уже не маленькая девочка и понимает, что в разведкорпусе солдаты могут не вернуться с любой из вылазок. И все же, когда она увидит израненные, отчаявшиеся из-за смерти товарищей останки человеческих душ и тел, она не сможет не разделить с ними это. Эйми будет страдать. Все, кто мне дорог, либо мертвы, либо страдают, находясь рядом со мной. Я не могу допустить того, чтобы милая Эйми потратила свою жизнь, похоронила амбиции и мечты из-за меня. Она заслуживает лучшего, — тихим, почти дрожащим голосом говорит Аккерман. — Ох, Леви, — Ханджи опускает голову и отчего-то улыбается. А капитан стоит, растерянный, как ребёнок, которому только что объяснили как появляются эти самые дети. Ему искренне непонятно, что вызвало улыбку подруги. — Да, люди, находящиеся рядом с тобой, страдают. Только вот не по твоей вине. Ты никогда не думал, что люди, которым ты дорог, хотят быть рядом с тобой и делить страдания и муки? Ты не думал, что любящие тебя тоже не желают, чтобы твоя душа изнывала от боли, а тело — от ран? Люди — эгоисты, это факт известный. Мы готовы вечно мучиться, лишь бы только милые сердцу не пострадали. Может это и странно, но я действительно считаю это эгоизмом. И твоё поведение тоже. Ты не обращаешь внимание, а может и не хочешь обращать, на то, что Эйми всей душой хочет быть рядом и готова пойти на любые жертвы ради тебя. Таков удел любви — быть готовым отдать жизнь за дорогого человека, но не желать такой жертвы в ответ.       Тишина резала слух ещё сильнее, чем слова, сказанные Зое, резали душу. А делали они это лишь от того, что были правдой. Внутри Леви разгорелся пожар из мыслей: он обдумывал все, что только что услышал. Ханджи уже убрала свою руку с плеча товарища и молча ждала его реакции. Леви второй раз в жизни был настолько открыт и откровенен с ней, поэтому учёной совсем не хотелось его торопить. Но простояв в тишине около десяти минут, все ещё временная главнокомандующая решается спросить: — Чаю? — Не буду я пить чай с надоедой. Ещё начнёшь про своих титанов рассказывать, — и вот он, прежний Леви, хмурый, прямолинейный, с колкими шутками и резкими высказываниями. — А как насчёт выпить чая с другом? — альтруистический настрой просто так из Ханджи не выбить. У Аккермана не остаётся выбора и он молча кивает, перед тем как направиться за всем необходимым для чаепития. Именно за этим делом их застала Смит, а до этого она слышала Леви около комнаты Эрвина. Мужчина не решился заговорить с медиком около комнаты её брата, не решился даже посмотреть на явно обеспокоенную Эйми, которая прервала уже менее интимные, но все ещё откровения двух капитанов. — Леви, — окликает уже уходящего друга Ханджи. Он оборачивается, вопросительно глядя на девушку. — Поговори с ней. Ты не видел её лица, когда она заходила, и я тебе скажу: она переживает. Своим отстранением ты сделаешь хуже и себе, и ей.       Он лишь кивает, а потом выходит. Все солдаты уже легли спать, Эйми, наверняка, тоже. Поэтому Леви решает с ней поговорить позже, не сейчас. Он принимает душ, заполняет остатки бумаг и готовится ко сну, когда слышит раскат грома. В голове сразу возникает образ испуганной малышки Смит, которая просится поспать вместе. Тяжело выдохнув, мужчина покидает кабинет. ***       Грохот. Затем ещё. И ещё. Эйми рвано вздохнула. Поспать сегодня не получится. По крайней мере без снотворного. Стыдно признавать, но гроза до сих пор вызывала чувство тревоги у уже взрослой Смит. И снова раскат. Внутри все невольно сжалось. Да, чувство неприятное. «Выпью, пожалуй, снотворного, — думает она и подходит к стеллажу с медикаментами. Остались только таблетки, настойка сейчас у Леви. — А что поделать, придётся пить их.»       Стук в дверь останавливает медика. «Кто это так поздно? Наверное, у кого-то что-то стряслось, » — Эйми открывает дверь и сталкивается с тусклыми серыми глазами. Тихий вздох слетает с девичьих губ. — Я… — начал было Леви, но его нагло прервал очередной громовой раскат. Сильный порыв ветра выбивает не до конца закрытое окно и воздух влетает в комнату, вихрем поднимая светлые волосы. Смит ёжится от холода и жмурится от накрывшей волной тревоги, кутаясь во взятый немного ранее палантин. Неожиданный поток воздуха в спину заставляет сделать маленький шаг вперёд. Теперь они стоят ещё ближе. Только Леви хотел заговорить, как комнату ответила молния. Уже открытые, казавшиеся в темноте синими, глаза наполняются беспокойством с толикой отчаяния. Капитан в миг сокращает расстояние между собой и Эйми и накрывает её уши своими ладонями, чтобы грохот был не таким громким. Удивление на лице медика сменяется благодарностью: звук действительно приносил меньше дискомфорта. Однако этот жест прекратился так же быстро, как и начался — Леви оставляет девушку, чтобы закрыть окно, на несколько раз проверив, насколько качественно он это сделал. Она же закрывает дверь и прислоняется к ней спиной. — Что ты хотел? — устало глядя в пол спрашивает Эйми. — Я… — опять заминается он. — Прости. — М? За что? — Не притворяйся, — отрезает он. — Я знаю, что обидел тебя своим поведением. Прости. — Вот как, — отчего-то задумчиво произносит врач. Она действительно прятала досаду, которую вызвали действия Аккермана. — Знаешь, ты меня не обидел. Скорее расстроил, — не смотря на собеседника продолжает она. Только сейчас Эйми поняла, что ей было действительно неприятно. — Почему ты меня избегал? — этот вопрос выбил весь воздух из лёгких. — Я не хотел, прости. Я подумал, если ты поймёшь, что ты мне безразлична, то сможешь жить счастливо. Без меня. Вдали от стен и титанов. И от меня, — чуть тише и уж очень опечаленно добавляет мужчина. — А это так? Я тебе безразлична? — голубые, испепеляющее вопросом глаза находят растерянные серые. «Что за глупость?» — пролетает у него в голове. — Нет, — отвечает Леви уверенно. — Ты мне не безразлична. — Вот как, — на этот раз тоскливо произносит она, опять опустив взгляд. Капитан не понимает, что её сейчас огорчило. Все в мире он готов был отдать за то, чтобы сейчас ударила молния, снимая своим разрядом напряжение в комнате. Это и происходит в следующую секунду. — Ах! — вырывается из женской груди. Эйми, все ещё опираясь на дверь, сползает вниз, на что Леви очень заботливо реагирует. — Не сиди на полу, простынешь, — он снова в миг оказывается рядом и протягивает руку. — Ну же, Эйми, вставай.       Он все ещё видит след от обиды в её глазах. Жалость и ненависть к себе сваливается на плечи, но руку Аккерман продолжает держать. Когда Смит в очередной раз сжимается, слыша гром на улице, мужчина не выдерживает и аккуратно поднимает медика на ноги. Эйми, сама от себя такого не ожидая, крепко обнимает Леви. — Никогда, никогда больше так не делай! Дурак! — слезы сами покатились по щекам. — Леви… я больше не смогу без тебя. — Прости, прости, умоляю, — повторяет он из раза в раз, пока девушка содрогается в его руках. Когда немного успокоившаяся Смит отстраняется, капитан спрашивает: — Можно к тебе? — Можно, — тепло разливается в груди. Леви укладывает уставшую блондинку на кровать и пристраивается с боку, аккуратно целуя в щеку. — Засыпай, — шепчет он. Как бы Эйми не хотела послушаться его и уснуть, губы сами шепчут: — Мама умерла во время грозы. Меня тогда некому было успокоить. Вот я её и не люблю, — в такой многозначительной тишине можно было чётко услышать шокированный вздох Леви. Однако он ничего не сказал, а лишь сильнее прижал девушку к себе. Эйми могла поклясться, что, когда она уже почти уснула, услышала тихое «я тебя люблю». Тревога и беспокойство этой ночью были вытеснены заботой и нежностью.