Мозаика

Они у костра на берегу сидят. Недалеко постоялый двор «Ваншу». Уже ночь, звёзды во всю светят, но они меркнут по сравнению с горящими глазами подростков. Син Цю что-то упорно доказывает Синь Янь и Ху Тао. Чун Юнь травит странные анекдоты для Беннета и Сян Лин. — На носочках тёмной ночью тень её крадётся, — резко взяв аккорд, прерывает череду анекдотов Синь Янь. — Свадьбы избегая, в отчий дом та не вернётся. — По вине судьбы жестокой в судно с чёрным флагом, — поднимаясь на ноги, схватив за руку Син Цю, подхватила Ху Тао.— Взгляд бросая одинокий, пробралась к пиратам. Двое закружили у костра, привлекая внимание остальных. Под струны мандолины льётся песня, тени от костра рисуют образы. Чун Юнь затихает, прижимая к себе Сян Лин, наблюдая за танцующими друзьями. — Поздно, милый, но не пугайся, — наклоняется к Беннету Ху Тао, улыбаясь, плавно двигая руками, будто чёрные волны накрывают парнишку. И кольца сверкают, будто от глади водной лунные блики отражаются. Беннета это завораживает, а ещё голос, будто действительно сирена поёт. — Дьяволу морскому отдайся. Тонет тело, дай ему время, — и подцепляет подбородок, холод металлических ободков обжигает, девушка лицо мальчишеское поворачивает в сторону танцующего Син Цю. — Я твой кошмар и волн морских демон, — подпевает житель Ли Юэ, подмигивая Беннету. И парень безумно рад, что во мраке ночном не видно, как пылают его щёки. Обласканный светом пламени Син Цю выглядит действительно морским дьяволом. Тем самым Тритоном, который утащит его на самое дно и не даст опомниться. «Над водою стелется туман непроходимый». У Синь Янь голос куда ниже, нежели у других поющих. Глубина ночного моря обволакивает, манит и зовёт за собой. Чун Юнь и Сян Лин уже привыкли к таким выходкам друзей, но не Беннет. Он заворожён, его обхаживают сразу две сирены, готовят для того, кто сидит в той самой бездне, из которой не выплыть. «Сбился капитан с пути, безумием водимый». Холодный морской ветер пробирается под одежду, подгоняя шагнуть в пучину водную. Чун Юнь где-то сбоку, а будто за спиной, будто он в сговоре. Тут не две сирены. Их три, и Беннет уверен, что все четыре. Они не нападают все сразу. Они играются, дают мнимую надежду на спасение. Вот только её нет. «Слышит голос нежный и знакомый уж до боли». Голос Син Цю — путеводная нить. Именно к нему ведут все дороги, именно к нему склоняют другие. Беннет теряется. Он уже не у костра, он уже по пояс в воде, руки протягивает к тому, чей образ очаровал. К тому, кто улыбается так сладко, так маняще. «Красоте её лица противиться не волен». Так берег песчаный, обманчиво тёплый принимает смиренно объятия волн. Так четвёртая сирена ставит точку. Отрезает пути отступления. Беннет по шею в воде, ноги дна не чувствуют. Оно растворилось в тех тёмных течениях, что отблеском луны украшены. «За бортом девица! Попробуй не влюбиться!» Они четверо кружат вокруг него. Не дают опомниться, приближают к тому, что на дне сверкает кор ляписом. Беннет только его и видит. Это его маяк, что не даёт разбиться о кораллы острые, обманчиво хрупкие. «Слух ласкает песни звон, ему лучше смириться». Звуки тонут. Всё становится мягче. Звуки тонут в этой толще, тихим эхом разлетаясь повсюду. Они в нём, вместе с вдохом в лёгкие. «За бортом девица! Он хочет утопиться!» Вместе с голосами. Вместе переливом струн. Он впитывает в себя. Вбирает в себя тёмные воды. Лёгкие уже полны влаги, он действительно тонет. Но ещё рано. Он хочет доплыть до конца. Ведь эти горящие глаза так близко. Ещё немного. Вот же он, его Син Цю, руку протяни. «Все готов отдать пират, чтоб с ней губами слиться!» И он протягивает. Ловит дьявола в объятия и целует. Сирены уплыли, они свою работу сделали. Довели бедного моряка до демона. Отдали бедного юношу на растерзание стихии во плоти. Но дьявол не так жесток. Он нежно, будто сокровище, будто драгоценность, обнимает. Его руки не холодные, они горячие. Это не поцелуй смерти, нет. Так не целуют тех, кого отправляют в последний путь. Так целуют тех, по кому скучали, с кем хотят прожить ещё сто и одно приключение. В этом поцелуе жар, желание дать воздуха для толчка, чтоб вверх, на сушу юноша мог всплыть. Вот только Беннет уже не хочет. Он отдал всего себя этому дьяволу. Если честно, Син Цю такому исходу даже рад. Вряд ли бы он так просто отпустил того, кому вверил власть над своей душой, сердцем и телом. — Беннет, Беннет, — кто-то трясёт его за плечо. — Проснись, пора уже. Замёрзнешь тут. — Я… Син Цю? — хлопает сонно глазами мечник, оглядываясь. Он же только что… — Что такое? — Нет, ничего, — головой качает, а губы горят. Приснилось?