el amor por uno mismo

Утреннее пробуждение у Тэхёна не из лучших. Пока он ловит собственные слюни на подушке, не слыша горланящих на всю округу утренних петухов, его пихают в плечо, пытаясь разбудить. — Тэхён… Омега еле разлепляет глаза, пытаясь остановить в них комнату, что кружится, словно земля вокруг своей оси. И, наконец, остановившись, выдаёт картинку замершего над ним деда. Омега фокусирует взгляд на его губах, пытаясь разобрать, что тот ему говорит. — Чего? — хрипит сонно низким бархатом подросток, безудержно сглатывая и сотрясая пересохшее горло. Будто бухал вчера, честное слово. — Вставай, говорю. — повторяют ему. Дед то ли с ума сошёл, то ли Ким что-то не понимает, куда вставать в такую рань, да и зачем его будят в принципе. Он кидает взгляд на настенные часы, что висят над кроватью Виолы. Шесть утра. ШЕСТЬ. Зачем? За что? А самое главное… — Куда? — задаёт вполне себе логичный вопрос. — Как куда? — вылупляет удивлённо глаза дед, словно действительно не понимает, смешно шевеля седыми усами. — Рыбу ловить! И уходит, ясно давая понять, что ждать он не будет. Тэхён измученно (уже) выдыхает и скулит, поднимаясь с кровати и отпихивая нервно подушку, что прилипла к нему, как банный лист, и просит не отпускать. Да-да, Тэхён уверен в этом. Сама кровать со смятыми простынями так и тянет назад. Омега оглядывает обласканную солнцем комнату, замечая дрыхнущую сестру у стенки. Почему его подняли, а её нет? Что за несправедливость… Почёсывая смявшиеся волосы, он выходит-таки из своего убежища, улавливая ухом смех бабули и рядом сидящей с ней мамы. Дед, расставив руки по бокам, верно ждёт его и поторапливает рукой. Тэхён в пижаме. Тэхён не умытый и весь помятый, как та постель. Просит, хотя бы умыться. — Конечно, и позавтракать нужно! — вторит ему бабуля. Позавтракать, ага, как же. Он видит домашнюю выпечку на столе, промаргивая зудящие мушки в глазах, свежесваренный компот в двухлитровой стеклянной банке и сервированную посуду. Но лишь фыркает на такое заявление и уходит к умывальнику, а после решает опробовать всё-таки летний душ, пробираясь через кусты малины, пища от страха, что заворот заползут муравьи. Идея сходить в душ с утра была наиужаснейшей. Вода ледянющая. Кто вообще ходит в него? Явно, кто привык. В итоге выползает омега из него весь дрожащий, зуб о зуб не попадает, да ещё и соседка старушка ему ручкой машет приветственно. Радует, что солнышко припекает, успокаивает, будто гладит ладошкой сгорбленную от холода спину. Пока Ким пытается отойти от холода, шугая вьющегося рядом, как оказалось, Шарика, что дружественно машет своим хвостиком и потявкивает, на глаза попадает высокая яблоня со спелыми красными яблоками. Вот и завтрак сам нашелся. Через все кусты, опять же в страхе подцепить какого-нибудь жучка, подросток дотягивается до дерева, натирая грязный и пыльный фрукт о полотенце, что повесил на шею. Громко откусывает, почавкивая от разлившейся по горлу сладости сока, и натыкается на хмурый взгляд деда, который наблюдал за ним всё это время. — Не доброе дело ты делаешь, внучок. — журит его старик. — Яблоками далеко не уйдёшь. Зато меньше калорий употребишь — проглатывает про себя Тэхён, в ответ лишь пожимая плечами и говоря заезженную фразу, что он не голоден. Дед в его рацион не вмешивается, что очень даже радует, не то, что некоторые. Омега переодевается в свои вчерашние шорты, но на верх соблюдает указания Дахён, натягивая чёрную футболку не по его размерам, что чуть скрывает концы шорт. В уши вставляет серьги, которые вчера перед сном снял, на руки натягивает вязаные браслеты. Причёсывается на скорую руку и выходит как новенький. Дед осматривает его прищуренным взглядом, срывает с вешалки соломенную шляпу и натягивает её на голову обескураженного омеги с ворчливым: «Напечёт». А он ведь только уложил волосы… На выходе дед кидает ему удочку, сам берёт ведро и противных червяков в банке. За ними увязывается шарик, виляющий пушистым хвостиком и соседний рыжий кот. — Мурзик, а ты куда? Опять хозяйка прогнала? — старик садится перед Мурзиком, наглаживая ластящуюся спинку кота. — Вот так доверяй бабам, шаг влево и на выход пинками. — посмеивается он, заражая мальчишку. — Иди уже, окаянный. — в проходе появляется бабушка, и дед огребает обухом белым затёртым полотенцем, шугая бедного кота. Идут они под недовольное бурчание старика, о том какая его жена бойкая женщина, но всё равно любимая. На них не перестают коситься чужие взгляды, а под ногами попадается не только песок, но и гуси, от которых шугается уже сам Тэхён. Белые монстры пугающе крякают своим оранжевым клювом, заставляя омегу прижаться с другого бока к деду. Тэхён не из трусливых, нет. Но вы бы видели этих тварей! — Бом! — они резко останавливаются, когда дедушка оборачивается на крикнувшего старика, сидящего в синих трико на разваленной лавочке. — Не уж-то городского своего привёз? Тэхён от пристального разглядывания смущается, кланяется воспитанно и за деда снова прячется. — Привёз-привёз, Джи, вот на рыбалку веду, просторы показывать! — хвастает старик, махнув рукой и утянув мальца за рукав вперёд. — Чего прячешься, как котёнок? — обращается уже к нему. Тэхён не отвечает. И сам не знает, чего как трус повёл себя. Вчера ему хватило внимания незнакомцев, сегодня он такого приключения не хочет. Но как бы ни так, а в деревне за тремя соснами не спрячешься. Здесь повсюду деревенские, кто траву косит, кто кур ловит, смешно бегающих в припрыжку от хозяина. Дети катаются на древних заржавевших великах, да живность всякая ходит. И чтобы Тэхён не надел, всё равно будет выделяться среди всех. Дед на это говорит, что внучок красивый просто, здесь таких единицы. Во что, конечно же, Тэхён не верит. По песку идти противно — это Ким понял ещё вчера, когда придя к конюшне, сланцы были полны мелкими камушками. А они идут какими-то зигзагами, то по песку, то через «джунгли» спускаются вниз, к журчащей реке, которая оказалась не так далеко, как представлял себе омега. Размещаются на травяной полянке возле кристально чистой, на удивление, речки. Дед объясняет, что к чему, пока Тэхён присаживается на полянку, говоря об усталости в ногах. На самом же деле преодолевая вновь начавшееся головокружение. Но ничего страшного, он уже привык к нему, всего лишь из-за диеты, это нормально. Успокаивает он себя. Рыбалка занятие на любителей. Тэхёну оно не подходит. Слишком уж скучно, отчего он, сидя с удочкой, носом клюёт то и дело. А когда, как говорит дед: «Улов!», и удочка начинает дёргаться, как припадочная, он вскакивает, пытаясь вытянуть. Как показывал старик, да сил не хватает. — До чего же тощий, раз ту же рыбу вытащить не можешь! — дед спохватывается и помогает внуку, натягивая удилище и крутя катушку. Радуется, как ребёнок, когда вытаскивает леща, и обнимает ничего не понимающего мальчишку. Оказалось — хороший улов. Да уж… Какое счастье, блин. Так они сидят точно час, если не больше. У Кима затекает всё, что можно, и всё, что нельзя. Возвращаются уже к девяти утра. Дед радостный, Тэхён — уставший донельзя. С него течёт, как из ведра, и кажется, что он воняет потом, из-за чего снова идёт в летний душ, каким бы противным и холодным он не был. Натирается своими кремами, чтоб пах душисто, и выходит ко всем свеженьким. Бабушка говорит, что натёрся, как девица на выкуп, и уговаривает его на пирожки, но от них он вежливо отказывается. — Хосок заходил. — бросает бабуля дедушке. — С Юной повидался, жаль Тэхёна не застал. — Ну, ничего, наш Тэхён его ещё увидит, всё равно у конюшни ошивается. Как жаль, что Тэхёну плевать на каких-то там Хосоков. Ему до этих альф дела нет никакого. А вот воды стакан он с огромным желанием выпивает. — Умотали тебя бедного. — бабушка тут как тут гладит по спине, ероша влажную макушку. К обеду они провожают матушку на автобус. Та со слезами на глазах, для вида, наверное, обнимает своих детей, будто навсегда оставляет. Натаскивает, чтоб вели себя прилично и приглядывали друг за другом. — И не наплодили. — дед тут же прикалывается, отчего получает от старухи подзатыльник и краснеющие мордашки двух детей. Когда мама уезжает, они под гомон стариков возвращаются домой, где молодым накидывают заданий, собрать ягоды, полить огород, почистить картошку и самое изнуряющее сходить за водой, потому что Тэхён всю воду на себя вылил. А кто знал, что она может закончиться, явно не Ким. Тащить канистру с водой оказывается тяжело, а качать колодец было ещё тяжелее. Но им повезло, ведь наблюдающий за всем этим спектаклем из двух тощих омежек мужик, вышел на помощь и показал, как пользоваться сим оборудованием. После того, как дети залили воду во всё, что можно было, их отпускают со спокойной душой. Виола уходит в комнату спать, а Тэхёну бабушка говорит, что Дахён его заждалась. Время ранее, вряд ли на конюшне уже начали работать, но его уверяют, что время как раз начинать. Перед этим она заставляет его покушать, на что омега куксит мордочку и обходится одним огурцом. Бабушка недовольна, по ней это видно, рассказывает, что все соседские внучки к ней ходят за пряными пирожками, а собственный отмахивается, как от яда. Тэхён на это лишь мило улыбается. Перед уходом женщина вручает ему дедовский велик, искорёженный весь с заржавевшим клаксоном. Тэхён и садиться-то боится, думая, что велосипед же под ним треснет и развалиться. От его жира тем более, за что получает подзатыльник и: «Ты бы видел себя в зеркале!». А Тэхён и видел, знает, о чём говорит. Однако, когда тот садится, велик даже скрипу не даёт. Удивительно! В багажник женщина подкладывает пирожков мальчикам, которые теперь слегка перевешивают. Ехать на велике страшно, у подростка ощущение, что он сто лет не катался и сейчас свалится в какие-нибудь кусты. Но на удивление, ноги помнят, руки рулят, а тошнота подкатывает. То ли от запаха пирожков, то ли от того, что не ел толком. До конюшни он добирается быстро, под самое пекло, конечно, но позорную панамку он оставил дома. Да, Тэхён, лучше перегреться, чем попортить причёску. И сланцы он сменил на кеды, надоело каждый раз песок рекой высыпать. Велик оставляет у особняка, позабыв про пирожки, не зная, стоит ли идти сразу к конюшне или сначала постучаться в дом. Но выбирать не приходится, когда из дома выходит наряженная Дахён, в прямом смысле этого слова. Кудрявые рыжие волосы красиво подцеплены заколкой, не все ею захваченные, отчего некоторые пряди свисают на лицо, придавая женщине волшебного шарма. Платьице, что раздувается тёплым ветром, сделано, словно на заказ, из лёгкого сатина сиреневого цвета с массивным бутоном на поясе. И в такого же цвета лакированных туфлях. Тэхён округляет глаза, восхищённо смотря на тётю, как же она прекрасна. Не понятно только, куда она такая собралась. — Тэхён-и! — она улыбается своей блестящей улыбкой красных губ, смотря в детские горящие глаза. — А Вы… — младший оглядывает с ног до головы тётю, открывая и закрывая рот. — Куда? — Ох, Тэхён-и, я помню, что обещала начать тебя тренировать сегодня, но меня вызвали на новую поставку лошадей, придётся съездить в город…- она виновато тараторит, имея плохую привычку, теребить свои пальцы, кажется, это семейное. — И там будет один альфа… — уже наклоняется ближе к омежьему уху, кончик которого тут же краснеет. — Ну… Ты понимаешь, да? — она влюблённо хихикает, и омега подхватывает её задорство, прикрывая ладошкой смущённую улыбку, конечно, понимает, на то и кивает. — Поэтому сегодня тебя поучит Чонгук. И тут всё задорство кончается, а улыбка сползает с лица. Как это Чонгук? Этот грубый, нахальный альфа? С тупыми шутками и стереотипами? — Нет, я… лучше дождусь Вас. — запинается и съёживается весь от одной мысли остаться наедине с этим… — Да, брось. — возглашает Дахён. — Чонгук хороший тренер, даже лучше, чем я будет. — подмигивает она. Почему-то Киму думается, что нифига не случайное это стечение обстоятельств. Уж слишком хитро они вчера с мамой ворковали, создавая великие планы-аэропланы. Омега сглатывает нервно, совсем не представляя, как его будет учить Чонгук. Страшно, не то слово. — Поэтому не дрейфь, Чонгуки хороший, просто жизнью обиженный. Жизнью обиженный… И поэтому нужно грубить? Ну, ничего себе аргументы. — Он в конюшне. — добавляет напоследок Дахён и, припевая весёлую песенку, уходит к припаркованной машине, которую он к слову не заметил. Вчера ему поведали грустную, но занимательную историю Ким Дахён и её замужества. Её муж был французом, построившим этот особняк и конюшню во французском стиле, что снаружи, что внутри. Человек высшего общества, забравший во Францию простушку из деревни, которая по итогу всё равно, словно бившаяся в клетке птица, вернулась домой. Соответственно и при разводе, попросила алименты на сына, которого отец благополучно забыл. Однако мужчина не из слабых, алименты выплачивал строго раз в месяц, пока сыну не исполнилось восемнадцать в этом году, а сын не скупился на дорогих лошадей для матери, которая всю жизнь об этом мечтала. После этой истории того рыжего мальчишку Тэхёну стало ещё больше жаль. Ведь собственный отец присутствовал не только деньгами в жизни омеги, но и заботой и воспитанием. Конечно, с таким доходом Дахён не забыла о матери с отцом. Постоянно предлагает им переехать или хотя бы построить новый дом, но вчерашний подзатыльник от бабушки обо всём сказал — ей ничего не нужно. Тем не менее она продолжает подкидывать, если не деньгами, то продуктами и вещами. Дахён уважает мнение и принципы своих родителей, которые к ним привыкли, и входить в современный мир не желают. А жаль — сказал Тэхён, ведь не привыкшему к такой жизни омеге всё лето, то под холодным душем, то в слишком жаркой бане жизнь будет, как на американских горках. Да ещё и воду при этом нужно каждый день таскать. С такими мыслями он вспоминает, что стоит на месте достаточно долго, поэтому с замиранием сердца омега начинает двигаться до конюшни. Пока он идёт, замечает в загоне несколько лошадей, что греются на солнышке. Ему хочется подойти, погладить, ведь страх прикоснуться прошёл ещё вчера, благодаря тёте, но не знает, можно ли. Он думает о том, что Чонгук ведь по-любому уже знает, кому придётся взять на себя всю ответственность за тренировки. И Тэхёну очень хотелось бы посмотреть на лицо альфы, когда тот узнал столь печальную для него новость. В конюшне всё так же тихо, раздаётся лишь ржание оставшихся лошадей. В одном из денников Тэхён слышит шебуршание, куда он и направляется. Чонгук чистит его с какой-то злостью, стоя к омеге спиной и неожиданно вскрикивая: — Сколько я должен ждать тебя? Ты утонул в ванне что ли? — и оборачивается, злобно зыркая, но тут же пресекая агрессию, замечая ошарашенного бледного омегу. — А… Это ты. — равнодушно кидает он, как от грязи отплёвываясь, — Я думал, мой брат соизволил, наконец, притащить свою задницу. — зачем-то оправдывается альфа. — Здравствуйте, сеньор. — всё что успевает сказать подросток, когда приходит в себя. — Чего бледный какой? Как будто поганок наелся. — А у вас в деревне есть поганки? — удивлённо вскидывает брови Тэхён, на что слышит смешки со стороны мужчины. — Это выражение такое, Тэхён. Омеге неловко, снова он выставляет себя глупым ребёнком, опуская взгляд в пол и комкая в пальцах футболку. Чонгук выпрямляется, стирая рукавом толстовки (и как ему не жарко) пот со лба. Он весь в соломе и грязи, но даже это не портит его вид. — Чего стоишь? Лопату в руки и бегом вычищать денники. — Н-но… — от малого страха буквы начинают удваиваться. — Дахён должна была… — Да-да, тренировки. — грубо перебивает его альфа. — Как говорится: «Любишь кататься…» — «…debes limpiar el desorden»* — договаривают за него на испанском. Да-да, знает Тэхён эту поговорку. Альфа смотрит на омегу со вскинутыми густыми бровями. А Тэхён лишь вздыхает и уходит за принадлежностями. Si quieres agitar la sopa, debes limpiar el desorden…* Каждый раз говорит ему это мама, когда Тэхён канючит и хочет отдыхать. Поэтому уж кому-кому, а ему не привыкать. Правда, чёрт дёрнул договорить её на другом языке, который здесь, кажется, недолюбливают. И когда он дочищает последний денник, его живот напоминает о себе мучительным урканьем. Он начинает нарушать свою диету, что ему не особо нравится, но поделать, собственно, нечего с этим не может. Бабушка снова будет совать свои тяжёлые и калорийные для его рациона блюда, а здесь он кушать и не собирается. Выбора у него как такового нет. Усталость нагоняет свои обороты, Тэхён замечает это, но совершенно не думает, что во всём виноват голод, ведь раньше он похлеще себя нагружал во время жестокой голодовки. Что происходит сейчас, он понять не может, поэтому скидывает всё на жару, которая добавляет масла в огонь. Чонгук внимательно следит в сторонке за измученным телом и проверить хочет свои догадки, окликая омегу и протягивая тому дольку шоколадки. — Держи, энергию восполняет, да и для ума полезно. — подтрунивает он, но в глазах напротив видит накатывающий страх, из-за чего — непонятно. Словно альфа ему говна предлагает съесть. Это же всего лишь шоколадка, омеги их очень любят. Рыжик вон её за полминуты съедает всю тем более, когда её предлагает Чонгук. Альфа не сомневается, что предложи он рыжику лошадиного корма, тот и его съест, ведь от Чонгука же… И от мысли этой противно и гадко как-то. Этот же упёртый мальчишка, носом воротит, отказывается вежливо, мол — не ест он такое, и благодарит за предложение. Догадки подтверждаются, ведь у подростка аж пот выступил на висках от перенапряжения. Мужчина хмыкает и лишь пожимает плечами, знает, что на этом не остановится, но и знать подростку этого не нужно. Клин клином вышибают — как говорится. Когда всё вычищено и намыто до блеска, все денники засыпаны сеном и обработаны, Тэхён кидает все приборы на мойку и садится возле одного из денников. В этот момент и входит тот знаменитый брат Чонгука, тогда же и глаза Тэхёна округляются в неверии. — Ты?! — вопит альфа, невоспитанно тыкая в омегу пальцем. На шум выходит Чонгук, заляпанный грязью и, кажется, навозом? О Боже… Тэхёна сейчас вырвет, правда, нечем, но желудочный сок всё ещё присутствует. И рвотные позывы дают о себе знать, которые он умело сдерживает. — Ты, наконец-то, встал? — буднично шипит Чонгук. — Что он здесь делает?! — продолжает вопить этот недоношенный. — Это же несчастный испанец! — пришла очередь удивляться Чонгуку, что переводит взгляд с брата на Тэхёна, продолжающего сидеть устало у денника. — Про которого я говорил! — негодует Хосок. На вопли альфы сбегаются не пойми откуда взявшиеся мальчишки, среди которых Ким узнаёт того рыжего с веснушками. Тэхён накручивает себя, что за брата Чонгук горой пойдёт и сейчас просто выкинет его, как щенка подзаборного, но накрученные мысли не оправдываются, и альфа лишь начинает гоготать на всю конюшню. Что Тэхён лицезреет впервые. И смех такой звонкий по тэхёновой черепушке бьёт набатом, слишком детский, слишком… …милый? — Ты серьёзно? — в передышку спрашивает он Хосока. — Хосок, да ты стареешь, брат. А вы чего замерли? — обращается он к малышне, которая под строгим взглядом разбегается, как мыши, по своим норкам, один лишь рыжик остаётся. Смотрит пристально, но подойти не осмеливается. Топчется на месте и лишь после кидает, что пойдёт проведает Алби. Для кого сказал — не ясно, кто услышал — кажется, никто, ведь оба взгляда устремлены на испанца. — Это Тэхён. — удосуживается представить омегу Чонгук. — Он племянник Дахён. — Вон оно значит как. — довольно мычит мужчина. — Не думал, что у Дахён племянник такой грубиян. — медленно подходит, спрятав руки в карманах серых брюк. — Я бы поспорил. — в отместку находятся слова у Тэхёна, что встаёт отряхиваясь от земли. — Оо…- томно протягивает, — Я в этом теперь не сомневаюсь, мышонок. Свой острый язык ты уже показал в вагоне. Знаешь, что с таким делают? — скалит зубы альфа, наклоняясь так же, как и тогда, к ничего не выражающему лицу, облизываясь в каком-то предвкушении. — Хосок. — предупреждающе зовёт Чонгук, на что альфа, пристально смотря в глаза напротив, толкается языком в щёку, разгибаясь. Надо же, как в жизни бывает. Не думал Тэхён, что снова встретит этого идиота, да ещё и где, в глухой деревне. Он бы не сказал, что Хосок полная противоположность своего брата, они чем-то схожи. Однако… Чонгук не такой пидарас. Груб, строг, но свой язык не высовывает, как помело. Его же брат в строгом костюме тройке, волосы элегантно зализаны назад, и не единая волосинка не выбивается из строя. Черты лица скользкие, точно бизнесмен эдакий. Тем не менее первое впечатление обманчиво, об этом нужно помнить. — Чему тебя учила Дахён? — вдруг спрашивает Чонгук, когда противный брат уходит, и омега загорается надеждой от предстоящей тренировки. — Чистка лошади, седлание… — вспоминает Ким, по сути больше ничего они и не делали. Чонгук оглядывает прикид Тэхёна и усмехается уголком губ. — А вырядился-то. Не боишься заляпать новенькие, по-любому, брендовые кеды? Тэхён возмущённо нахохливается, бросая взгляд на свою обувь от Anekke. — Не жалко, она старая. — дерзит мальчишка, задирая подбородок. Альфа хмыкает и кивает сам себе, расплываясь в довольной улыбке, почему-то Тэхёну кажется, ничего хорошего не значащей. — Тогда твои тренировки только начинаются. — загадочно говорит он, кивая на выход. Они выходят на тренировочную площадку, тот самый загон, что под стать школьному стадиону, только с препятствиями для конкура. И то, что они для этого не вывели лошадь, не взяли амуницию, омегу напрягает. Чонгук встаёт спереди, складывает руки на груди, оценивая в своей голове масштабы и соглашаясь со своими мыслями. У Кима сердце биться начинает как-то не здорово, его пятая точка чует подвох. И он не заставляет себя долго ждать. — Два километра бегом, малыш. — оборачиваясь, на полном серьёзе произносит альфа и видит, как восхищение и весь энтузиазм напротив падает в пропасть. Тэхён вздрагивает и весь пробирается мурашками от произнесённого прозвища. Он шутит? Но ни одна извилина на лице Чонгука не показывает, что это действительно шутка. Нет, несомненно, Тэхён хорошо подготовлен физически, с его-то тренировками в зале, но по песку да ещё и площадью со стадион омега ещё не бегал. — Сеньор, Вы шутите? — решает уточнить на всякий случай подросток. — Разве в моих словах есть доля шутки? Нет… — Для того, чтобы выдержать нагрузку на коне, ты должен быть хорошо подготовлен физически. — шипит Чонгук, нагнетая и без того внутренне сжавшегося Тэхёна. — Или ты настолько плох, что и для этого непригоден, городской? — специально выделяет обозначение альфа, выплёвывая его на подростка. Показывает, насколько недоволен всем происходящим, что именно на него навешали обязанность учить этого мальца, а Тэхён не промах, будет любезен и покажет, на что он способен. Пусть подавится своей костью, тупой альфа. Омега фыркает своим миниатюрным носиком и не боится ответить. — Pequeño es bonito!* — пестрит он на испанском. — Жаль, что Вы, сеньор, глупы, чтобы перевести.

Love Me Again

John Newman

Он вальяжно обходит замершего мужчину, прикидывает два километра на пять кругов, головой понимает, что не осилит, но кто он такой, чтобы прожевать свою гордость. Подключает, взятые с собой наушники, вставляет в облаченные серьгами ушки, наклоняется и стартует для начала медленно. Чонгук хмыкает, скрещивая руки. Что ж вполне доволен послушанием мальчишки. Наблюдает за старательно бегущим первый круг омегой и ни о чём не жалеет. Пусть знает место, прежде чем высовывать свой язык. Тэхён бежит так, как никогда не бегал. Радуется, что надел сегодня кеды, они его спасли, вот только их уже не спасёт даже стирка. Песок делает своё дело. Ким в этом песке вязнет, как в болоте, еле переставляет ноги. Дыхание сбивается на третьем круге, когда лёгкие начинает нещадно жечь, по вискам бьют маленькие молоточки, но омега не сдаётся, краем глаза замечает, как на него смотрит Чонгук, сидящий на ступеньке лестницы какой-то сарайки. Смотрит не только альфа, но и чистящий в стороне Алби рыжик. В его взгляде он улавливает крупинки встревоженности и жалости. Неужели Тэхён настолько жалок? С него ручьями течёт пот, который он уже не вытирает, что толку, если он не прекращается. Мышцы ноют так, словно он на себе сто килограммов арбузов поднял. Его икры даже в зале так не напрягались, как сейчас. В голове на повторе проигрывается песня, что даёт ему силы бежать дальше. Ему начинает казаться, что на него и лошади смотрят с какой-то неосознанной печалью. Думает, насколько можно быть жестоким, чтобы сломить и отпугнуть от себя омегу. Ведь можно было просто отказать, зачем мучить и убивать и так почти дохлого мальчишку. Знает ли об этом Дахён или же это, и правда, обычная тренировка для новичка? Но омега не из тех, кто жалуется. Лишь он отвечает за свои поступки, своей головой думает. Подросток мог отказать и уйти, но тогда бы пострадала его гордость. Добегая последний круг, испанец не выдерживает и падает у того места, с которого начал бежать. Рыжик хочет подорваться, но его попытку пресекает Чонгукова вытянутая рука, мол — не лезь. Альфа сам подходит, протягивая утопающему воду. На этот раз Ким не отказывается, выпивает всю бутылку за раз. — После бега люди идут обычно, а не плюхаются на пол. — вставляет он. — За такие тренировки, знаете, куда идут берейторы обычно? — язвит в ответ подросток, на что ему лишь усмехаются. — Отдышись, тебя ждёт бег с препятствиями в три круга. — буднично говорит мужчина, кидая ещё и полотенце в омегу. — Я Вам что атлет, сеньор? Так и скажите, что не хотите со мной возиться. — А ты докажи, что ты способен на большее, а не только лясы точить. Тэхён злобно зыркает в ответ. Встаёт на ватные ноги, не знает, как побежит вновь. Наверное, с божьей помощью. Перед ним снимаются несколько балок с банкета. Чонгук собирает их в одну кучу. Банкеты низкие, похожи на барьеры для атлетов, которые очень легко перепрыгнуть, но с усталостью ленивца Тэхён и их не осилит. На удивление, осиливает и притаскивается домой никакой. Не желая тратить силы ещё и на душ, заваливается в кровать в одежде, не обращая внимания даже на встревоженную бабушку. Та его не трогает до самого утра. Омега пропускает ужин, пропускает и приход Чонгука, что пришёл поблагодарить за переданные пирожки, про которые Тэхён вспомнил в конце и кинул в альфу, чтобы тот подавился ими. На самом деле же Чонгук пришёл проверить, не превратился ли в труп омега. Бабушка лезет с расспросами, что он сделал с его внуком, альфа лишь пожимает плечами и говорит, что дурь всякую выбивал. На следующий день Тэхён встаёт, чтобы попить воды и лечь обратно, но даже такое простое действие выполнить тяжело, ноги гудят, словно несколько суток на них работал. К счастью его не трогают. Была бы здесь мама, давно бы докопалась. Исключительно на вторые сутки Тэхён соскребает себя с кровати, идёт в душ, чтобы привести себя в порядок. Помогает деду в сарае. Ему на кой-то чёрт приспичило именно сейчас перебрать весь мусор. После закидывает в себя всё те же яблоки с огорода и тащится в конюшню. Казалось бы, должно было отбить желание появляться там после такого марафона. Но Тэхён не из тех, кто быстро сдаётся. Бросает велик деда у порога особняка, не замечает машины Дахён, хотя надежда была, что она вернулась. Тем не менее он знал, что её нет дома. Бабушка ещё с утра сказала, что дочь уехала в город на неделю для закупки лошадей и оформлению на них документов. Зачем пришёл, чёрт знает… — А я думал, ты сдался. — первое, что говорит ему Чонгук, выходящий из дома. — Сдаются слабые, сеньор. Чонгук осматривает омегу с ног до головы, видит, как покрылись корочкой губы, что до этого были розовыми и смазанными бальзамом. За каких-то три дня Тэхён быстро загорел, лишь лицо остаётся неизменно бледным. Всё в тех же кедах, которые чудом выжили, и шортах, которые альфе приглянулись ещё первым днём. Сегодня они не скрыты футболкой, на талии подвязана лёгкая голубая рубашка. Из дома так же выходит и братец исчадие ада. Сегодня он выглядит совсем по-домашнему. В джинсовых шортах и белой рубашке в тонкую полоску. Улыбается весело, так, что от него не веет ужасом, наоборот дружелюбностью. — Испанец! Ты снова пришёл! — как-то необычно радостно выдаёт Хосок. И приевшаяся кличка не раздражает так, как обычно. Появляется желание улыбнуться альфе в ответ, что омега сразу пресекает. Это явно будет лишним. — Что делать, ты знаешь, для начала — лопату в руки и пошёл. — всю радость убивает Чонгук. Снова чистить денники? Что за издевательство такое? Даже Дахён говорила, что их не нужно чистить так часто, альфа явно издевается и из вредности мучает подростка. Одно радует, в конюшне в этот раз находится вороной конь, которого он давно не видел и уже успел соскучиться. — Cuervo! — растягивает губы в улыбке Тэхён, всё равно называя коня по-своему. — Как же давно я тебя не видел. Подходит к деннику, где конь смотрит на него с подозрением, и пытается дотянуться ручкой до его морды. Попытку пресекают тут же. Тяжёлая рука Чонгука ложится на хрупкое запястье. — Не стоит. — строгое раздаётся над ухом, заставляя тело вздрогнуть. — Выполняй свою работу. Омега обиженно дует губу и выдёргивает руку из крепкой хватки, уходя за лопатой, вилами, метёлкой и ведром. Он что, работник или его раб что ли? Мог хотя бы «пожалуйста» сказать. За всем процессом периодически наблюдает хмурый Чонгук, и, когда он уходит, Тэхёну удаётся немного поговорить с конём, как бы смешно это не выглядело. Омега управляется к четвёртому часу со всеми денниками, хрустит спиной, когда дометает порог конюшни. Если бы не хотелка Тэхёна — научиться кататься на лошади, он давно бы ушёл, бросив грязную метлу Чонгуку в лицо, но желание доказать, что городские не фифы какие и в говне порыться могут, пересиливает даже хотелку. Тэхён решает для себя, когда вновь надевает наушники на очередной забег, если завтра Чонгук снова заставит его быть мойщицей денников и недоделанным атлетом, то Ким сюда больше не вернётся, как бы ему не хотелось. С такими мыслями он бежит уже третий круг и радуется, что сегодня ему бежать легче. Но все мы знаем, что улучшение состояния — обман чистой воды. Пока он изнуряет своё тело под красно-оранжевый закат солнца, что успевает садиться с каждым новым кругом быстрее, на лавочку возле загона садятся Чонгук с Хосоком. Им ещё семечек не хватает, ей Богу. Тот рыжик показушно наглаживает свою лошадь в другой стороне загона, поглядывает иной раз, и Тэхён с этим взглядом сталкивается, когда пробегает мимо. Рыжик его смущенно отводит. — Не делом занимаешься, брат. — говорит подсевший Хосок со своей дурной улыбкой. — Ты посмотри на него, глядишь, крякнет так. — Не ты ли желал его смерти три дня назад. — хмыкает Чонгук, пристально следя за бегом испанца. С далека видно, как осунулись его плечи, как стекает по загоревшей коже пот. — Я тогда со злости это ляпнул. — тушуется альфа. — А ты бы не злился, когда на твой новый костюм проливают воду? — Случайно. — добавляет к возмущению брата Чонгук. — А сейчас не уж-то красоту в нём разглядел? — А ты что, ревнуешь, братишка? — поигрывает бровями альфа, подталкивая в плечо закатывающего глаза Чонгука. Неугомонное чудовище. Их отвлекает глухой звук и пищащий вскрик, на который они одновременно оборачиваются. Чонгук вскакивает, за ним Хосок. У обоих на лице страх. Перед ними на открытом манеже в песке лежал омега, над которым уже прыгал рыжик. Тэхён не понял, что произошло. Голова вдруг резко закружилась, подкосив ноги, как будто его в один миг выключили и включили. Песок, на котором он лежал, горячий от солнца, которое слава Богам ушло и не палит так сильно. Он, опираясь на руки, приподнимается, выплёвывая попавшие в рот песчинки. Перед глазами, помимо мошек и звёздочек, мельтешит тот рыжик. Помогает встать, хотя подросток в этом не нуждался, но ноги отказывались слушаться, покрываясь какими-то мурашками. От этого его руки обессиленно падают, создавая опору хотя бы в сидячем положении. Голова не перестаёт кружиться, и это ещё рыжее чудо прыгает туда-сюда. Омега вблизи предстал намного обаятельнее, нежели с далека. Пухлые щёчки совсем не портят его черты лица. А те самые веснушки вовсе не настоящие от природы, а нарисованные. Зачем только — непонятно. — Ты подвернул ногу? — робко спрашивает его обладатель нежного голоса, что падает перед ним, коленями упираясь в песок. Долго же он наблюдал за ним и давил себя изнутри, чтобы не сорваться и не подойти. Тэхён прощупывает почву, шевелит ногой, боли не чувствует — лишь слабость, а значит не подвернул, из-за чего мотает головой. — Давай, я помогу. — предлагает свою помощь это чудо с пушистыми взъерошенными волосами, чумазым личиком и узкими глазками-щелочками. Но отпугивают парня подошедшие альфы. — Я же говорил, что ты несчастный испанец! — бодро проговаривает Хосок, но на лице не скрывает встревоженности. — Что случилось? — в отличие от брата, серьёзно спрашивает Чонгук. — Я просто упал… — утыкаясь взглядом в песок, хрипит омега. — Сейчас встану и продолжу. Он приподнимается на руках, подтаскивая ногу для опоры, и по округе раздаётся бурчание живота. Хосок вскидывает бровь, глупо смотря на брата с вопросом. Рыжик охает и хватается за подмышку подростка. — Тэхён. — судорожно выдыхая, зовёт Чонгук, на него поднимают уставший взгляд, лениво моргая пушистыми ресницами. — Когда в последний раз ты ел? — до брюнета начинает доходить весь сыр бор. — Не важно. — грубо отрезает омега, благодаря рыжика за помощь и добавляет, — Сеньор. — Когда. Ты. Ел? — отрывисто рычит альфа, подавляя своим запахом даже рыжего, что подбирается и поскуливает. — Позавчера утром. — дерзко вскидывается Тэхён, не сказал бы в принципе, если бы не заставили так низко. — Позавчера?! — воскликнул фальцетом Хосок. — Ты с ума сошёл, испанец? Это же… — рука Чонгука, не долетевшая до лица, заставляет замолкнуть. Мужчина хватает омегу за руку и тащит бедного, еле перебирающего ногами мальчишку в дом. Его потрясывает всем телом то ли от бега, то ли от внезапной перезагрузки. Подростка, как ребёнка, подтаскивают к раковине, включая воду и подсовывая руки под струйку, затем усаживают за красивый из белого дерева стол. Чонгук сам моет руки и достаёт из холодильника овощи, оставленные с вечера токпокки и рис с говядиной. Пока нарезает на скорую руку салат, поливая его маслом, разогревает всё остальное в микроволновке. По дому разносится вкуснейший запах мяса, как и еды в принципе, отчего желудок омеги даёт о себе знать. Тэхён сидит с опущенной головой и со ссутуленной спиной, в запылившейся рубашке и чумазым лицом, песок на котором прилип к намазанной кремом коже. Его руки то и дело перебирают золотые кольца на пальцах, а ноги подрагивают в напряжении. Тошнотворный страх накатывает с каждой секундой, и он понимает, почему — его хотят накормить. Насильно. И как отказать, уйти от трапезы — он не имеет никакого понятия. Этот страх возбуждает сальные железы, отчего мальчишка начинает ещё больше потеть. Его отвлекает лошадиный смех за окном. Тэхён уже знает, кому он принадлежит. В дом заходят широко улыбающийся Хосок с рыжиком, имени которого он до сих пор не узнал. Мальчишка присаживается рядом и дружелюбно растягивает губы, а напротив садится Хосок. — Ну, ты даёшь, испанец! — наклоняется через весь стол альфа. — Не есть три дня! Я бы уже сдох где-нибудь! — шутит он. — Вон, всех сельских перепугал. — и кивает на окно. За ним еле виднеются растрепавшиеся макушки и большие детские глазки, выглядывающие из-под маленьких зацепившихся за раму окна пальчиков. Как только взгляд омеги цепляет детский, малышня тут же с криком скрывается из виду и убегает. Мальчишки бегают по двору, тыкая друг в друга пальчиками и вскрикивая после со смехом. Они все разного возраста, кто побольше, кто поменьше. Тэхён любит детей, но за всё время он понял, что его они не любят. Как бы он себя не вёл, как бы не сюсюкался с ними, а всё равно остаётся страшным и пугающим. Он вздрагивает, когда пищит микроволновка и перед носом звонко ставят тарелки. Перед глазами дымится горячая еда, а в животе желудок скручивается в узел. Он смотрит на еду, как ума лишённый. На плиту ставится чайник, а рядом с Хосоком садится Чонгук, внимательно смотря на Тэхёна. — Ешь. — сверлит своими тёмными глазами альфа, кивая на тарелку. — И чтоб всё смёл. — Да, конечно, сметёт! — заходится небывалой уверенностью Хосок. — Он же не ел сколько! — и поворачивая голову к омеге, руки которого всё ещё покоятся на сжатых коленях, а не на палочках и на всякий случай положенной рядом вилке, теряет былую уверенность. — Или нет? — и смешно вытягивает губы в трубочку, уставившись на молчаливого омегу. Тот не знает, куда себя деть, как позорно не заплакать от бдительного внимания двух персон. Спасибо рыжику за то, что хотя бы он сидит с опущенной головой. — Мне тебя что, с рук покормить? — давит брюнет, наклоняясь. — Ведёшь себя, как ребёнок. После такого заявления Тэхён незамедлительно берёт вилку дрожащей рукой, зажимая зубами губу, перед глазами начинает предательски плыть тарелка, а по щеке течь первая капелька. Омега шмыгает носом, не выдерживая такого давления, и медленно разделяет вилкой рис на маленькие кусочки. В его диету входят разные крупы, но не чёртово мясо. Он слышит судорожный выдох, замечая шевеление спереди и уменьшаясь в размерах ещё больше. А Чонгук просто уставши потёр переносицу. — Это просто еда, Тэхён. — как можно спокойнее и тише говорит Чонгук, замечая текущие слёзы на бледном впалом лице. Это не просто еда, Чонгук. Это очень калорийная, жирная, напичканная солью и приправами еда, которая потом отложится в жирах омежьего тела и повлияет на вес. Вес, который Тэхён так долго (две недели на самом деле) держит в одном положении. Живот жалобно урчит, поторапливая хозяина. Первая кристаллически маленькая порция летит в рот и тщательно пережевывается. Вкусно, не пересолено и вызывает аппетит, но не глотается из-за вставшего в горле кома. От того, что альфы ещё и наблюдают за сим процессом, неловко и хочется спрятаться. — Значит так. — Чонгук, насмотревшийся на жалобную картину, складывает руки в замок на столе. — Сюда ты приходишь досыта наевшимся и никак иначе. Если ты хочешь заниматься верховой ездой, будь добр, следи за своим желудком. Здесь ты сжигаешь большое количество калорий, а я не хочу, чтобы ты у меня тут в голодные обмороки падал. Если будешь есть каждые два часа по чуть-чуть похудеешь больше, нежели не будешь есть вообще. Или перебиваться яблоками с утра. Ким резко поднимает взгляд на мужчину. Ничто из всего перечисленного не добило омегу так, как последнее предложение. Откуда он знает про яблоки? Если только… Бабушка. Конечно, кто ещё мог проболтаться, как не она. С утра женщина упоминала, что Чонгуки заскакивал к ним вечером, пока Тэхён спал. — Так ты из этих что ли… — оживляется Хосок, помалкивающий до этого в тряпочку. — РППвщиков, которые еду выблёвывают. — и морщится от сказанных же слов, как ляпнет же. — Ты чего, испанец, куда тебе худеть то, скоро тростинкой станешь, наступишь и не заметишь. — и гогочет с себя же, дурной. — Хосок. — Чонгук закатывает глаза на брата и выдыхает. — В общем, ты меня понял, Тэхён. Увижу, что твой желудок снова орёт, а ноги несут тебя из стороны в сторону… — и на округлившиеся глаза напротив усмехается. — Да-да, я всё вижу, малец. То ты будешь есть, как сейчас, под моим присмотром и до последней крошки. — омега снова опускает взгляд в тарелку. — Бери вторую порцию, Тэхён, и побольше, пока я не стал кормить тебя с ложки. Да кем он себя возомнил? Он ему не курочка наседка, чего печется так? Излишнюю заботу деть некуда что-ли? Ким не успевает возмутиться, как собственные мысли перебивает топот маленьких ножек. Звук шёл от лестницы слева, куда все четверо переводят взгляд. На последней ступеньке появляется маленький альфочка в зелёных шортиках и тёмно-красной футболочке, край которой сползает с плечика. Мальчик трёт кулачком заспанные глазки и, как только открывает их, встречаясь взглядом с Тэхёном, пугается и прячется за балку, думая, что его не видно. Он переводит взгляд на Чонгука, ища в нём защиту, и тихо-тихо спрашивает: — Папочка, кто этот дядя?