el amor por uno mismo

— Папочка, кто этот дядя? Из всех, кажется, подвисает только Тэхён. Рыжик улыбается уголком губ, Хосок с озорством наблюдает за испанцем, а Чонгук смотрит на ребёнка, поднимаясь со своего места и выходя из-за стола. Присаживается на корточки и раскрывает руки, в которые сразу же бросается альфочка, обнимая ручками шею отца и коалой обвивая его талию. Чонгук встаёт с повисшей ношей на руках и поворачивается ко всем. — Дживон-и, почему ты встал, малыш? — поглаживает по спинке ребёнка Чон и пытается оторвать от себя, чтобы заглянуть в заспанные глазки, но ребёнок стеснительно прижимается личиком в отцовское плечо и тычется носиком в шею, как котёнок. — Монстлы, папочка… — неразборчиво шепчет мальчик, чтобы только папа услышал. — Опять выдумываешь, котёнок? — хитро улыбается Чонгук, зная, как поступит дальше малыш. — Нееет! — альфочка отрывается от чонгуковой шеи и быстро-быстро машет головой. — Оп! Попался! — альфа ловит его за крохотный носик и легонько дёргает, вызывая вместо очередной истерики смех. Научился отвлекать за столько лет. Не дай Боже он сейчас разревётся — не успокоишь. — А монстров твоих мы потом бабушкиными пирожками задобрим, да? — Да! — Дживон улыбается кроличьей улыбкой, расхрабрившись, но когда снова замечает незнакомца в их доме, тушуется и прячет носик в изгибе шеи. Поразительно, насколько этот малыш похож на Чонгука. Тёмные большие глазки, маленький, аккуратно вздёрнутый носик и пухленькие розовые губки с милыми кроличьими зубками. А чёрная макушка в точности, как у альфы, взъерошенная и местами кудрявая. У Тэхёна отвисает челюсть. Что там говорили мама с бабушкой про Чонгука, что он свободен? Ну да, как же, а ребёнок у него от святого духа. — Папочка, — снова шепчет ребёнок. — а почему дяденька плачет? — Чонгук усмехается, зорко смотря омеге в слезящиеся красные глаза. — Потому что, Дживон-и, дяденьку тоже напугали монстры. Хосок начинает беззвучно ржать, утыкаясь лицом в ладони, даже рыжик не стесняется широко улыбнуться. Тэхён покрывается румянцем, хлюпая носом и впервые стесняясь ребёнка. Действительно, чего он тут сопли развёл. Всего лишь не выдержал давления Чонгука. Чонгука, который на его глазах сюсюкается со своим сыном. В голове не укладывается. Грубый, чёрствый Чонгук может быть ласковым и нежным отцом. И вот каким мальчикам передаёт пирожки бабушка. Чего же они утаивали, что у Чона есть ребёнок, интересно ему знать. — Монстлы?! — округляет глазёнки альфочка. — Но папочка, тогда дяденьку надо тоже обнять! — и смотрит так невинно и по детски возмущённо. Любвеобильный ребёнок. Теперь уже смеётся Чонгук, ероша чёрные волосы мальчишки и говоря, что он уже обнял дяденьку, у которого краснеют кончики ушей. Хосок не выдерживает и угорает в голос, вставая с места и перенимая ребёнка в свои руки. — Дживон-и, пойдём купаться, кролик, раз ты проснулся. — весело говорит альфа и уносит малыша наверх по маршевой п-образной лестнице, пока раздавался детский лепет: «Хосоки-хён, знаешь, кто мне плиснился…» Чонгук спокойно выдыхает, плюхаясь на стул и уставляясь взглядом в Тэхёна. Омега понимает всё без слов и берёт в рот ещё одну порцию риса, закидывая следом мясо. Ох уж это мясо, встаёт уже поперёк горла и собирается пойти обратно. Тошнота его не покидает, а желудок, кажется, в шоке от такого количество еды. Ведь хозяин обычно не радует обширной трапезой. Перебивает голод травой, да воду заливает. Под его присмотром он съедает всё, глотая жалкие слёзы. Отодвигает от себя тарелку и кладёт сверху вилку, тихо благодаря за еду. Ему неловко. Ему мерзко и гадко. Если Чонгук думает, что так Тэхён всё поймёт и бросит диету, начав нормально питаться, то он крупно ошибается. Сейчас Ким загнался ещё больше, чем до этого. Его, можно сказать, взяли и унизили, перед незнакомыми ему людьми. И как ему с этим справляться теперь, чёрт его знает. — Отлично, и чтоб всегда так съедал. — отвлекает, радуясь, альфа. Он не говорит о ребёнке, никак не объясняет произошедшее, бросает лишь, — Уберёте здесь. — и уходит наверх. «Да, сэр» — сказанное рыжиком улетает в пустоту. Омега грустно вздыхает и встаёт со своего места, хватая тарелки и унося их в раковину. Замирает и оборачивается, неожиданно говоря: — Ты молодец… — и быстро отворачивается, но подросток видит, как покрываются его ушки краской. — Почему? — не понимает испанец, смешно вылупляя красные глаза. — Не каждый может выдержать такой напор от господина Чона. Да и к тому же, имея такие…проблемы, пересилить себя и затолкать еду совсем нелегко… — договаривает он, намыливая тарелки, но быстро спохватывается, — Боже, прости! — размахивая руками, вскрикивает омега, когда слышит в свою сторону смешок. — То есть не проблемы, просто это… Тяжело… Следить за фигурой и…- пытается подобрать слова, но его перебивают. — Всё хорошо. Ты тоже считаешь меня больным — это нормально, я привык. — грустно хмыкает Тэхён, разглядывая свои сцепленные пальцы. Рыжик мнётся у раковины, понимает, что ляпнул чушь и обидел, возможно, нового друга. Тэхён сидит поникший, весь в своих мыслях, и во всём виноват он. Единственный выход — перевести тему, которую омега ищет в своей черепушке, облокачиваясь бёдрами, облаченными в коричневые шорты до колен, о кухонный гарнитур. — Меня, кстати, Чимин зовут. — робко произносит парень. И Ким действительно отвлекается, удивлённо поднимая взгляд на рыжика, у которого теперь появилось имя. Тот неловко жмётся к тумбе, такой пугливый, застенчиво ведёт по плечу подбородком и взгляд отводит. — А меня можно называть просто Тэ. — дружелюбно улыбается мальчишка, вызывая ответную улыбку на чужом лице. — Я хотел подойти раньше… — признаётся тот. — Но ты выглядел так… — и снова мнётся, боится своим языком ляпнуть не то. — Так…как будто не хочешь, чтобы к тебе подходили. — и хихикает нервно, следя за реакцией. На этот раз Тэхён смеётся над его словами и предположениями. Ну что за трусишка! — Ты же городской, да? Мама говорила про тебя. По тебе видно. Омега очень болтливый, замечает Тэхён. Надо же! Он даже не мог подумать. Ведь тот вечно вёл себя тихо, боялся даже взгляд кинуть в его сторону. — Слишком выделяюсь? — застенчиво улыбается уголком губ испанец. — Не то, чтобы… Просто твой стиль, одежда, да и лицо очень… — запинается на словах и краснеет омега. — Красивые для этого места. Его слова смущают, заставляя лицо залиться краской. Он привык слышать комплименты от близких, но никак не от незнакомцев. И как реагировать на такое, он совершенно не знает. Но спасают ситуацию спустившиеся Хосок с Чонгуком. Чонгук оценил обстановку на кухне, оглядел Тэхёна, заметив, что тот успокоился и перестал плакать, даже улыбался украдкой, незаметно выдохнул, расслабляясь. — Тэхён? — останавливаясь у выхода, он зовёт омегу. — Идём. — и кивает на выход. На самом деле омега устал и хочет домой. Ему бы ещё дойти… Он знает, что не выполнил бег с препятствиями, но, кажется, на это у него не хватит сил. Поэтому, спустившись с лестницы вместе с Чоном, он не идёт за ним дальше к манежу. — Сеньор… — зовёт он его. — Я устал… Не думаю, что смогу пробежать ещё. И как бы стыдно ему не было наступать на собственную гордость, на сегодня он сдаётся. Ведь сил и в правду нет, как и желания что-то делать. Ему думается, что дойдя до дома, он снова плюхнется на кровать и проспит до следующего дня. — Я не собираюсь заставлять тебя бегать. — мужчина поворачивается к измученному омеге. — Но если, конечно, ты не хочешь познакомиться с твоим будущим конём… — лукаво улыбается альфа, высчитывая ровно три секунды до загорающихся желанием глаз. — Моим конём? — мальчишка подбегает ближе, восхищённо смотря в чёрные глаза напротив. И получает кивок в ответ. Вся усталость куда-то сразу улетучивается. Настроение возвышается до сотки. Забывается внутренняя тошнота и рвота, что с каждой секундой подходила ближе и ближе. Ведь Чонгук познакомит его с собственным конём. Не верит, что дожил до этого дня. Чуть ли не в припрыжку Тэхён следует за альфой к конюшне. В голове ворох мыслей, конечно, одна из них — что мужчина, наконец, разрешит дотронуться до Виголя, Тэхён посмотрит на него в ином виде, на свободе, оседлает и почистит, ведь вороной конь приглянулся с самой первой встречи. Однако какого было его разочарование, когда Чонгук уводит его совсем к другому деннику, оставляя Виголя позади. Разочарование и неверие настигает его с каждым шагом, с каждым приближением к коню. Из денника доносится какое-то копошение и не более. Чонгук останавливается возле дверцы, облокачиваясь плечом на её угол и следя за передвижениями омеги. Тот осторожно подходит ближе, переводит взгляд с альфы на окошко с железными прутьями, не замечая там мордочки. И только, когда утыкается в прутья, замечает повёрнутую задом лошадь. — Могу я… — запинается подросток, потирая вспотевшие ладошки о шорты. — взять Виголя? Просто мне так… — Нет. — перебивают его грубо. — Забудь о нём. К нему нельзя подходить, трогать и разговаривать с ним. — чеканит мужчина. Омега обиженно дует губы, но больше не спорит, хоть и не понимает, что такого в этом коне, что к нему нельзя прикасаться, однако уже знает, у кого он спросит. — Этот жеребец тоже не плохой, я бы даже сказал — очень хороший. — отвлекает его Чонгук. — Его зовут Марви, имя дали из-за марварийской породы. Здесь он такой единственный, но Дахён должна выкупить ему пару на июньской выставке. Тэхён внимательно смотрит на гнедого жеребца, что повиливает хвостиком, и, когда тот поворачивает мордочку к омеге, чувствуя рядом человека, мальчишка завороженно округляет глаза и чуть ли не пищит от восторга. У повернувшегося коня смешно торчат коричневые ушки, завёрнутые внутрь, словно перед ним кролик, а не лошадь. От восхищения испанец хватается ладошками за прутья, чтобы рассмотреть получше королевского кролика. К этим ушкам хочется притронуться, пощупать и убедиться, насколько они мягкие. Чёрная грива не такая длинная, как у Виголя или у той же Алби, она стриженная, но не слишком коротко, расчёсана и поблёскивает на свету. А на лбу расплывается такой же белый ромбик, как и у вороного коня. — Сможешь вывести и почистить его? А после оседлать. — осторожно спрашивает Чонгук, отвлекая испанца от разглядывания. — Хочу посмотреть, чему тебя научила Дахён. Тэхён тут же тушуется и боязно кивает. Тётя хоть и учила его, но делала всё сама, показывая и рассказывая, поэтому сейчас омега попросту теряется и не знает с чего начать. Вдруг он спугнёт его… — Не бойся, — мужчина видит, как накатывает страх в глазах напротив. — Марви — конь спокойный и дружелюбный, тебя не обидит, и ты его тоже не сможешь. Это придаёт уверенности, из-за чего Ким аккуратно, чтобы не спугнуть, щёлкает дверным замком и открывает дверцу, но тут же пугается, когда Чон произносит громко: «Стой!» — Разве Дахён не учила тебя, что к повёрнутому коню заходить нельзя? — вскидывает он бровь. Тэхён замирает. Нет, не учила. Когда они выводили Алби, та уже тыкалась мордочкой в окошко, из-за чего они сразу открыли дверь и нацепили на неё недоуздок. Что делать в таких случаях омега не знает, думал, что можно просто зайти, и ничего страшного не будет. — Перед тем, как вывести лошадь, ты должен добиться того, чтобы она стояла к тебе лицом. — поучает мужчина. — Если видишь, что она стоит к тебе задом — любым способом подзови её к себе, иначе можешь огрести по лицу копытом, ведь они не любят, когда к ним подкрадываются. Чонгук отталкивается от дерева и подходит к окошку, звонко щёлкает языком три раза, подзывая к себе животное по имени и суёт руку в карман штанов, извлекая оттуда несколько крупинок зерна, подзывая снова щёлканьем. Жеребец вскидывает морду и реагирует на хозяина быстро. Разворачивается и подходит за лакомством, слизывая зёрнышки с протянутой ладошки. — И не забывай, что их всегда нужно хвалить за послушание. — говорит альфа, мягко похлопывая Марви по носу и отходя от денника. — Дальше дело за тобой. — кивает на недоуздок и встаёт в сторонке. Тэхён снимает его с крючка, открывает прикрытую дверцу и дрожащими руками протягивает вещь к носу, пока его снова не останавливает тёплая рука альфы. — Я бы так не торопился. — мягко говорит он, на удивление без холодности и насмешки. — Ты должен поприветствовать его, погладить и вызвать доверие, иначе он просто воспротивится и не даст тебе что-то на себя надевать. Чонгук убирает руку с чужого запястья и ждёт, пока подросток сам осмелиться дотронуться. Тэхён, как потерянный котёнок, хлопает глазками и трясущейся мокрой рукой тянется к жеребцу, еле дотрагиваясь до его носа, что в ответ фыркает. Рука с недоуздком опускается, а свободная — смелее гладит, переходя на забавные уши, что дёргаются на прикосновенье, но даются потревожить себя. Тэхён зарывается в чёрную пушистую гриву, спускаясь к мощной коричневой шее, и с довольной моськой смотрит на Чонгука, который кивает и даёт призыв к действию. Ким поднимает руку с недоуздком и, пока гладит коня, осторожно натягивает его на нос, а затем и всю мордочку, забрасывая за ушки и застёгивая ремни. Альфа отходит в сторону, а Тэхён, похлопав одобрительно по шее Марви, берётся за чомбур и выводит его из стойла. Чонгук за ними прикрывает денник и следует за омегой к выходу. — Хорошо справился. — как бы невзначай кидает он, смотря вперёд и не видя, как скромно ему улыбаются. Они выходят на улицу, привязывая Марви в специальном месте для чистки и мытья. Дахён говорила, что чистить их можно и в конюшне, в основном зимой они делают это внутри, но так как сейчас лето, они пользуются хорошей погодой и солнышком. Тэхён сбегал за щётками, о которых ему рассказывала Дахён, и приступил к чистке. Чонгук внимательно следил за каждым его движением, больше не останавливая и не пугая, а на крыльце дома сидели Хосок с Чимином, наблюдавшие за картиной со стороны. Рядом с ними бегал маленький альфочка, собирая росшие возле дома цветы, и приносил их Чимину. Всё это время жеребец стоял спокойно, лишь иногда заигрывал с омегой, клюя его носом в плечо и слегка подталкивая, на что мальчишка хихикал, не всерьёз ругая коня за отвлекающий манёвр. Когда Марви был почищен, омега отнёс все принадлежности обратно и принёс с собой всё для седлания, в надежде, что взял нужное. Чонгук одобрительно кивнул — значит, нужное. Тэхён медленно выдохнул, ему нужно показать то, чему его учили лишь один раз. Но он мальчик умный, запоминает всё на ходу, отчего в школе учиться проще. Он накидывает на спину жеребца чёрный вальтрап, расправляя его с двух сторон и слегка натягивая на гриву, чтобы будущее седло не натирало. Затем хватается за белый амортизатор и накидывает следом, кидает беглый взгляд на мужчину, который подозрительно долго молчит. Омега надеется, что делает всё правильно, беря следом чёрное седло и перекидывая его через спину, чтобы после поправить. Седло тяжелое, мальчишка с ним не сразу справляется, и перекинуть получается только на второй раз. И после начинается мучение с ремнями. Надевает подпругу и пристёгивает её к пристругам, дальше накладывает подпругу на живот и застёгивает с другой стороны, регулирует стремя и вот вроде бы всё. Но нет. Остаются ногавки и уздечка. Уздечку надеть не так-то просто. И когда Тэхён хочет сначала снять недоуздок, Чонгук оживает и останавливает его. — Нельзя освобождать лошадь без уздечки или хотя бы поводьев. — альфа подходит ближе и цепляется за толстую верёвку, прицепленную к капсюлю. — Если ты не уверен, что лошадь спокойно дастся надеть на неё узду. Марви, как ты уже понял, спокойный в этом плане. — он гладит жеребца и отстёгивает от недоуздка верёвки, крепко держа за ремни. — Но даже если он и спокоен, его никогда нельзя отпускать. Накидывай поводья, малыш. — обращается уже к омеге, покрывшемуся румянцем на обращение. Тэхён растерянно надевает поводья, за которые перехватывается альфа, и хочет сказать, чтобы его так не называли, но слова отчего-то застревают в горле. Мужчина снимает с Марви недоуздок, перекидывая его на локоть. — Затем осторожно подведи узду ко рту. — он хватает руку омеги с уздой и подносит к коню. Дальше Тэхён уже сам надевает остальные ремни, перекидывает через торчащие ушки и застёгивает. — Не забывай дать вкусняшку. — усмехается мужчина, снова доставая из штанов зерно и подсовывая его жеребцу. — В принципе, неплохо. Я ожидал худшего. — Спасибо, сеньор. — бурчит Тэхён, поглаживая жующего коня, расстраивается, ведь не до конца запомнил седлание и не смог впечатлить достойно. — Не переживай. — подбадривает его Чон, ероша впервые русые волосы. — Приноровишься и будешь быстрее всё делать. Омега замирает и вздрагивает, когда длинные пальцы утопают в его прядях. Чонгук изменился. Ещё днём был грубым и жестоким мудаком. Что произошло сейчас? Не уж-то это после его постыдной слабости в виде слёз он решил смягчиться? — Расседлай его и на этом закончим. Чонгук отдёргивает руку и уходит, доверяя коня Тэхёну, но уходит не на большое расстояние, лишь в сторонку, раскрывая руки бежавшему к нему навстречу сыну. Тот с визгом налетает на альфу, что поднимает его и легко подбрасывает в воздух, чётко ловя обратно и обнимая. Картина не для сентиментальных. У Тэхёна от неё в груди фейерверки взрываются. Омега рассёдлывает жеребца, уводит его обратно в денник, проходя посматривая на выглядывающего Виголя и подмигивая ему. Закрывая дверцу, думает, что в принципе неплохо справился, ведь раньше он бы и близко не подошёл к лошади, настолько захватывал его страх. Тэхёну смешно: «близко не подходил», их и в городе-то не увидишь толком, только на праздниках каких. Подросток впервые видит этих животных так близко и так много. Чонгук настигает его на выходе, всматривается в состояние омеги, которому на сегодня, кажется, хватит. И так замучил, Тэхён сказал бы: «затрахал его мозг», до победного. Тем не менее на этом альфа не останавливается. Время вечернее, позднее, темнеть начинает, да звёздочки первые на небе появляются. — Ты домой? — интересуется мужчина, хмыкая на вялый вид парнишки. — Хотелось бы… — с надеждой на него смотрит испанец. — Я хотел тебе ещё кое-что показать и пойдёшь. Ну нееет… Тэхёну завыть хочется от досады. Всё, чего он желает сейчас, прибиться головой к подушке и не вставать больше никогда. Вот настолько он устал сегодня. Но Чонгук тащит его бездыханное тело на выход и ведёт в отдельную будку рядом с конюшней. Ким там ещё не был, да и Дахён ничего не говорила ему о ней. Это отдельный небольшой амбар из такого же белого дерева, ничем не ограждённый. Двери в нём такие же, как и у конюшни — большие и высокие. При входе нет отдельных дверей слева и справа для персонала или чего-то в этом роде. Лишь тамбур, в котором стоят вёдра и несколько мешков с сеном. — Видел когда-нибудь жеребят? — открывая передние двери, через плечо спрашивает мужчина. А Тэхён залипает на перекатывающихся мышцах, что с силой сдвигают большую створку на двери. Не видел. Откуда бы Ким их увидел, что за глупые вопросы. Тэхён и на лошадей-то смотрел в интернете, в который он не выходил уже больше суток. Бэк там слезами умывается, наверное, ведь поныть о своей жизни больше некому. — Не видел, сеньор. Мужчина кивает и открывает, наконец, дверь, запуская Тэхёна. В помещении теплее, чем в конюшне, пахнет тёплым домашним молочком. Отличия в интерьере как такового нет, всё те же денники, всё тоже периодическое ржание лошадей и подражающее им повизгивание следом. У Кима мурашки бегут по коже от этого звука. Альфа отводит его к дальнему деннику. — Здесь находятся кобылы со своими жеребятами, пока те ещё совсем маленькие. — поясняет Чон. Заглядывает в денник через окошко и подзывает к себе притихшего омегу. Тэхён подходит осторожно, сам не знает, почему и звук боится издать. Альфа чуть отходит, давая места мальчишке, который уставляется туда, куда смотрел до этого мужчина и завороженно замирает, приоткрывая в удивлении рот. Перед ним серая лошадь с чёрным хвостом и гривой обнюхивает совсем маленького, но не по размерам жеребёнка, такого же серого с белой точкой на лбу. Он лежит рядом, такой беззащитный, повизгивает и брыкает копытом маму, чтобы не мешала ему спать. Поразительно! — Он родился позавчера. — уточняет Чонгук. — Почему он такой большой? — удивлённо вскидывает брови Тэхён, бросая взгляд на посмеивающегося над ним мужчину. — А каким он должен быть, по-твоему? — усмехается альфа. — Это же тебе не котёнок или щенок. Действительно. Да, Тэхён думал, что они рождаются такими же маленькими, как котята, а тут… Целый пятилетний ребёнок. Как же она его… Его передёргивает от мысли, как таких рождают. Это же больно, наверное… — Идём. — Чон тянет его к предпоследнему деннику. — Хорошо, когда у жеребёнка есть мама, она его кормит и выращивает, одаривает любовью и заботой. — зачем-то говорит он. — Но, к сожалению, бывают и такие случаи, когда жеребёнок остаётся без матери. У Тэхёна от такого заявления сердце ёкает и начинает стучать в бешенном ритме. Альфа подводит его к дверце и без промедления щёлкает заслоном, открывая вход в денник. С замиранием сердца омега заходит следом за мужчиной, прячась за его спиной. И только, когда тот отходит в сторону, прося быть тише и не пугать жеребёнка, замечает маленькое чёрное чудо, свёрнутое чуть ли не в клубочек в углу. Малыш быстро дышит и шарахается, когда Чонгук тянет к нему руку, чтобы слегка погладить. — Её мама скончалась при родах, Эстер чудом выжила и выходилась на искусственном питании. — тихо говорит альфа, поглаживая малышку, что тянется мордочкой за теплом и ластится, словно котёнок к руке. — Ей неделя, но она отлично борется за свою жизнь, за это Дахён наградила её этим именем. Тэхён тихо присаживается, падая голыми коленями в солому. Ему тоже хочется погладить животное, но он боится напугать. Ему самому страшно смотреть на слабое маленькое тельце. Жеребёнок жалобно пищит, опуская голову на землю и начиная повиливать маленьким хвостиком. — Давай, не бойся. — альфа берётся за чужое запястье и подносит руку к вновь поднявшейся мордочке. — Только потихоньку. Эстер ещё слишком слаба. Тэхён буквально перестал дышать, когда дотронулся до тёплого носика, что фыркнул ему в ответ. И самое главное, что малышка начала так же ластиться к нему. — Ну вот видишь. — хмыкает Чонгук — Она тебя одобрила. — и похлопывает по его плечу ладошкой. Омега тянет губы в улыбке, наблюдая за Эстер, что приподнимается на передних ногах, но из-за слабости не удерживает свой вес и падает, фыркая снова. — Нет, малышка, вставать пока рано. — гладит её по быстро вздымающемуся брюху. — Зрелище, конечно… — начинает было он, — Тэхён? — пока не замечает вновь слезящиеся глаза омеги. — Ты чего снова плачешь? — Она же… — всхлип, — такая беззащитная и… -судорожный вздох, — такая маленькая… — и слёзы полились ручьём. Альфа закатывает глаза и ерошит пушистую макушку. Ну что за плакса, ей Богу. Сентиментальности в этом омеги хоть отбавляй. Кажется, именно его Бог наградил ею сполна. — Эстер хоть и слаба физически, но морально она очень сильная девочка. — успокаивает он разревевшегося мальчишку. Хотя Чимин на его памяти тоже ревел белугой, когда родился этот жеребёнок. — Хочешь покормить её? — отвлекает Чон, дёргая омегу за футболку. Тот в ответ быстро кивает и всё наглаживает малышку осторожно. Чонгук просит подождать и уходит куда-то, а когда возвращается — замирает на месте. Такую картину он ещё не видел в своей жизни. Взъерошенный омега, сидящий на коленях перед жеребёнком и упирающийся лбом ему в животик, гладит защёчины и нашёптывает, словно заговор какой. Чонгук видел многое, но такое впервые… По румяным щекам бегут горькие слёзы — это и забавляет и ранит одновременно. Насколько чувственной должна быть душа человека… Он слышит явно не корейские слова, когда мальчишка у самого ушка шепчет: No podrás morir. Vivirás — para siempre…* Чон ёжится от стаи пробежавших мурашек на бархатный низкий шёпот. От этого проводит рукой по плечу, как бы приводя себя в порядок. — Тэхён. — хрипит альфа, прочищая горло. Тэхён отвлекается и возвращается в иную позу, застенчиво закусывая губу и вытирая слёзы. Чон показывает, как нужно кормить малышку, и передаёт нагретую бутылочку с соской омеге. Тэхён подносит её к носику, чтобы та почувствовала запах молока и обхватила соску языком, а после начала смешно посасывать молочко. — Ей нравится. — уголком губ улыбается альфа, кивая на подрагивающий хвост. И омега, наконец, расслабляется и скромно улыбается тоже. Чонгук не стал говорить, как тяжело было Эстер без матери, через какие мучения она проходила и как была в близости от смерти из-за отказа принимать пищу. Омега итак весь в слезах. Узнай он это, такую истерику бы завёл, фиг остановишь потоп. Вдоволь наевшись, жеребёнок укладывается мордашкой возле своих ног и прикрывает такие же чёрные сливающиеся с вороной мастью глазки. — Пойдём, Эстер нужен отдых. — встаёт альфа и даёт омеге руку. Тэхён хватается за неё и вздрагивает. Рука мужчины тёплая и шершавая от постоянной работы и её тяжести. На подушечках ладони чувствуются натёртые затвердевшие мозоли. Чонгук же напротив отмечает нежность и гладкость чужой кожи, сравнивая её в голове с бархатом. Омега одёргивает руку, опуская глаза на свои кеды и покрываясь румянцем. Они расходятся у особняка. Тэхён подбирает свой брошенный велик и благодарит за еду снова. Улыбается Чимину, который стал неожиданно смелым и даже обнял омегу на прощанье. Хосоку Ким лишь кивнул, и тот не остался без ответа. — Давай, не свались по пути, испанец! — и лыбится во все тридцать два. Приехав домой, Тэхён отвозит велик к крыльцу дома, а сам плетётся внутрь, разминая затёкшую попу и поясницу. Рядом бегает Шарик, встречает мальчишку довольным лаем. Ноги нещадно ноют и превращаются в ватные, ослабевшие ветви, что гнутся только под подуваемым ветром. Он берёт из комнаты полотенце и идёт в душ. Сегодня решает, что он ему необходим. На этот раз холодная вода освежает и не кажется уже такой холодной. Он смывает с себя пот и всю грязь, моет голову, вспоминая чужое прикосновение к собственным волосам — мягкое, задорное, внушающее защиту и спокойствие. Проматывает, словно плёнку, чужую улыбку и смешно выделяющиеся зубы, похожие на кроличьи. Надо же его ребёнок перенял буквально все его черты. Ребёнок… Это было самое шокирующее за весь день. Вот только, Тэхён не заметил ни малейшего намёка на присутствие омеги в жизни Чонгука. У него даже кольца нет на пальце, чтобы говорить о каком-то замужестве. Откуда же тогда этот ребёнок… Не уж-то альфа остался один с ребёнком? Тэхён судорожно выдыхает, под холодные струи воды, прислоняясь к гладкому дереву мокрым лбом, позволяя маленьким капелькам пробегать по его ресницам и скатываться к приоткрывшимся губам. Какого ему воспитывать ребёнка в одиночестве, если его предположения верны? И он знает, к кому обратиться за их достоверностью. После душа, переодевшись, он идёт на кухню попить воды и застаёт пришедшую бабушку с банкой домашнего молочка. С крышки бегут белые капли, а на самой поверхности напитка виднеется взбитая пенка. — Тэхён-и, внучок, налить тебе молочка? — она оборачивается на мальчишку, доставая кружку. Пожалуй, в этот раз Ким не откажется. — А где Виола? — вдруг вспоминает он про сестру. — Она, чай подруг себе нашла соседних, до сих пор гуляет. — хихикает женщина, Тэхён понимающе кивает. Это лучше, чем её приставучее присутствие. Он наблюдает, как бабушка снимает крышку с банки, перед этим помешав её навесу. Скорее всего, она тяжёлая, сколько же сил у этой женщины, чтобы так легко, без какого-либо напряжения поднять двух литровую банку. Она наливает молоко с пенкой до краёв и пододвигает омеге. Он тихо благодарит, делая первый глоток. Молоко холодненькое и вкусное, чувствуется, что домашнее, а не как у них в городе, перемешанное с водой. Тэхён утопает в своих мыслях, возвращаясь в чужой дом, где пахнет грудным молоком и горячо тягучим горьким шоколадом. Его взгляд фокусируется на лопающихся пузырьках в пенке молока, пальцы вырисовывают незамысловатый рисунок на поверхности стола. — Что-то ты какой-то загадочный. — подмечает старушка, помешивая на плите кашу. Когда она её успела поставить, Тэхён не заметил. Слишком утонул в своих мыслях. В них же и созрела идея, как он закончит этот день. А сейчас он, наконец, решается задать вопрос. — Бабуль… — робко начинает испанец. — Можно спросить? — Конечно, можно, милый. Тэхён ещё пару секунд мечется между: «стоит или нет», отсчитывая эти секунды в своей голове. — У Чонгука есть ребёнок? — и «бам», на одном дыхании решился. Как обухом по голове. Рука с поварёшкой замирает, звонко ударяясь о железный бортик кастрюли. Так же звонко отбивает чечётку Тэхеново сердце. Он нервно глотает слюну, понимая, что совершил ошибку. Не нужно было лезть не в своё дело. Какое ему вообще в принципе дело до Чонгуковой жизни. Жаль, что только сейчас он это понимает. Бабушка как-то грустно вздыхает, помешав ещё раз кашу и, накрыв её крышкой и обтерев руки о висящее полотенце, садится напротив, удобно отодвигая стул. — Почему ты спрашиваешь, Тэхён-и? — Сегодня я… — слова застревают в горле, не давая рассказать истинную причину, почему он был в доме тёти. — Был в гостях у Дахён и видел там ребёнка. — мальчишка отпивает молоко, закрывая стаканом розовеющие щёчки, но глазами следит за женщиной, брови которой поднялись в удивлении, собирая на лбу три морщинки. — Дживон прелесть, не так ли? — после удивления её лицо разглаживается в понимании и умиротворении. — Он в отличие от тебя любит мои пирожки! — и тут же в него летит возмущённая претензия, после которой бабушка хихикает и уводит взгляд на окно, а улыбка с её лица медленно сползает. — Чонгуки хороший парень, на всё горазд и поможет любому сельчанину, да только ношу на себе тяжёлую тащит с четырнадцати лет… Тэхён слушает внимательно, сам не знает, почему запоминает каждую деталь и почему деталь ему эта интересна. Даже пить перестаёт, вылакав полкружки. — Сначала…

***

… Сначала без родителей остался, ведь погорел их небольшой, но уютный семейный домик в одном из районов Канвондо. У его отца было много недоброжелателей, каждый завидовал его счастью. Вот и нашлись те, кому дорогу он перешёл. Ночью, пока все крепко спали, кто-то тихо пролез на чужой участок, успел разлить канистрочку бензина и поджечь. Хосок, что был постарше на два года, единственный, кто проснулся от подозрительного звука треска. Он же и успел спасти только брата, что спал с ним в одной комнате, ведь комната родителей была началом возгорания. Страшная, но знаменитая на всю деревню история до сих пор хранится в сердцах каждого, оттого и горячо любят здесь братьев Чон. Дахён была слишком добродушной женщиной, которая и приютила у себя двух неопытных мальчишек, слишком рано оставшихся без родителей. Она сама стала им как мать и до сих пор считает парней своими сыновьями. Братья росли дружно, защищали друг друга и вытаскивали из беды. Поэтому, когда в восемнадцать лет Чонгук совершил глупую ошибку, влюбившись однажды и, казалось бы, навсегда, попав на течку своей, на тот момент, будущей невесты прямо в цель и обрюхатив её, Дахён не оставила Чонгука в одиночестве. Альфа был неопытным юнцом, растерялся и погряз в проблемах, когда получил письмо с просьбой дать денег на аборт или же ребёнка оставят в детдоме. Жестоко. Потому что на тот момент он понял одно — его никогда не любили в ответ. Однако и ребёнка он не мог не убить, не оставить одного, ведь знал, какого это, расти без родительской любви. Сын стал единственным смыслом жизни, отдушиной и копией отца. Благодаря ему, Чонгуково сердце заросло уродливым шрамом и закрыто на тысячу засовов, не открываясь больше никому и так же никому не доверяя. И как же Чонгук рад, что у его сына не один участочек тела не похож на его мать. Ребёнок всё перенял от Чонгука, даже его чертов характер. Хосок так же не оставил брата в беде. Всегда помогает деньгами и в принципе тем, чем может, иногда забирая малыша в город на выходные и развлекая его парками и каруселями. Чимин, что помогает сидеть с ребёнком, тоже не остался в стороне, он любит этого альфочку и тискает двадцать четыре на семь. Чонгук неплохой отец — это все знают в округе, но слишком одинокий для его молодого возраста.

***

— Поэтому эта тема не задевается в нашем поселении, так между своими. — бабушка, наконец, договаривает и поворачивает голову на внучка, вскакивая и спохватываясь обнять его скорее. Тэхён сегодня слишком расчувствовался. Тэхён вновь пускает слёзы, немедленно стирая каждую. Сердце теперь не бьётся в бешеном ритме, оно медленно приносит боль, ударяясь о стенки жалкой души так, что те начинают трещать по швам. Ему хочется закопать себя под землёй, ведь как ужасно он отзывался об альфе. Какие думы вёл с самим собой, полоская его не добрым словом, как и брата его возненавидел в первый же день. А ведь предупреждали — внешний вид обманчив. Бабушка расцеловывает всё лицо, стараясь чужую боль забрать, утешает в своих объятиях, да ойкает, забывая про кашу, что через крышку начинает течь. И пока она ютится возле еды, Тэхён под шумок сбегает, бросая напоследок «Спасибо». Спасибо за то, что истину раскрыла. Он хватает свой альбом на пружине и выходит на улицу с одним лишь карандашом. Садится посреди цветов в огороде, смотря на звёздное небо, делая первый штрих на белом листе. Его размывает падающая с щеки капля, ведь душа всё угомониться не может, на совесть наступила и душит своей ногой, отпустить никак не удается. Он задирает голову к небу, тихо шепча Богу: …lo siento, no lo sabía.*