Осколки бесконечности

      Тяжелый воздух пропитался печалью. Стальное небо продолжало лить слёзы, что не кончались с самой ночи. Паучье чутьё шептало недоброе. На базе было тише, чем обычно. Этой ночью Питер спал долго, сны его не тревожили, но проснулся он словно в другой Вселенной – в мире, который безвозвратно лишился чего-то очень важного.              Предчувствие не покидало Паучка в душе, тянулось за ним по коридорам и захватило в свои объятия в кухне.       Холодный взгляд Зимнего солдата прошиб мурашками, и Питер даже не сразу смог выдавить из себя приветствие. Он не стал сразу отводить глаза, выдержав пару секунд жгучего мороза на коже, и лишь после этого разглядел, что скрывалось за льдом голубых глаз.       Ван Гог перед смертью сказал:       «Печаль будет длиться вечно».       Баки Барнс выжег эти слова на своём сердце, после стольких лет всё ещё горящем любовью.       Паркеру казалось, что он уже покрылся инеем, но нашёл в себе силы вопросительно поднять брови.       – Стив… – выдохнул Баки, и в голосе его сквозила вся грусть этого мира. Питер понял: Капитана не стало.       И кто бы мог подумать, что герой Америки падёт не на поле битвы, защищая звезднополосатый флаг, а тихо уйдёт, лёжа в своей постели в окружении семьи? Что он проживёт счастливую жизнь с женщиной, которую любит, и, боже, не будет ни о чём жалеть?       Стивен Роджерс провёл несколько десятилетий во льдах, спас мир, вернул Вселенной порядок, и только после этого сделал свой самый важный выбор и не просчитался. Выбор, который потряс всех больше, чем его подвиги и, несомненно, был важнее их всех.       Питер вспомнил день, когда он отправился в космос вслед за летающим пончиком. Когда они высадились на Титане, бились из последних сил, но в итоге превратились в пепел. Это было ужасающе, страшно, но не так сложно – потому что было правильно, и по-другому было никак. Но сколько же смелости потребовалось Кэпу, чтобы наконец сделать то, чего он всегда хотел?       Похороны были тихими. Для всего мира Капитан исчез ещё раньше: через неделю после победы над Таносом прошла самая пышная церемония в истории Америки, и нация попрощалась со своим героем. Сам Стив с особой теплотой следил за этим по телевизору, сидя на диване в обнимку с Пегги Картер. Сегодня же в небольшом доме, где прошла новая жизнь Капитана Америки, собрались оставшиеся на планете Мстители.       Брюс всё пытался сжаться и уместиться в маленькой комнате, а ещё думал о той, чью пустую могилу он навещал каждый день – неуловимая шпионка смогла скрыться даже от смерти в её привычном понимании.       Сэм размышлял о будущем оставленного ему щита и не мог найти причин сменить костюм – никто не сможет заменить Капитана, и даже мысль об этом казалась кощунственной. Рука, что прикасалась к символу страны, казалась обожжённой       Ванда была вне зоны доступа. Питер чувствовал, что ей нужна помощь, но ни один спутник не мог её найти. Быть может, она нашла место, где ей стало спокойно? Парень сомневался, но мысль об этом была слишком приятной – как Санта, следы которого ищешь в рождественское утро, хотя вроде уже знаешь, откуда берутся подарки под праздничной елью.       Тони был задумчив, рассматривал семейные фотографии Роджерсов и будто видел друга впервые. Стив сказал, что попробовал жить, как он – «по-человечески», и это было замечательно. И Тони засомневался: а была ли его жизнь такой? Светились ли его глаза тем же счастьем, каким сияли у Кэпа даже на черно-белых фотографиях?       А ещё был Баки. Но больше казалось, что его не было. Что это он лежит в гробу с полным умиротворением на лице и даже выглядит немного заинтересовано, будто спрашивает: «И что же дальше?».       Барнс пропадал, стирался из мира, снова развеиваясь пеплом. Питер держался ближе к нему, сам не понимаю, почему. Их схожая боль притягивалась друг другу, множась, как в стоящих напротив зеркалах.       Капитан Америка спас мир. Стивен Роджерс – себя. Что было важнее? Лёгкий вопрос оказался самым трудным.       Над домом висели тучи. Паркер видел в застывших глазах солдата своё будущее.

***

      Дождь всё не кончался. Питер проворочался в кровати больше часа, мечась между страхом заснуть, тяжёлыми мыслями о прошедшем дне и нежеланием оставаться в одиночестве. Наконец последний бастион пал, и голые стопы Паука опустились на прохладный пол. Он натянул висящую на стуле майку, которая оказалась больше на пару размеров, и вышел из комнаты. В коридоре было пусто, и весь путь до кухни был погружён во мрак. Тишина здания казалась непривычно громкой.       Щёлчок выключателя пролил свет на белоснежную столешницу. Парень взял стакан, налил прохладной воды и, едва повернувшись, плеснул её себе на майку. В самом тёмном углу широкого дивана, сотканной из беззвездной ночи статуей сидел Баки. На полу блестела пустотой бутылка.       Стальной взгляд брюнета резал пустоту на атомы, мимо тянулись дни, месяцы и десятилетия. Баки видел голубое, ещё мирное небо над Бруклином. Оно было отражением глаз непутёвого тощего друга, что был рядом. Всегда был. Даже когда у Баки не было ничего, у него был Стив. А теперь его нет…       Баки терял прошлое, семью, друзей, свою жизнь. У него забирали волю, чувства, воспоминания – всё, что делало его собой. Он был героем, экспериментом, жертвой и беглецом. Всё, что было ему дорого, отнимали. Но Стив ушёл сам.       Он выбрал человеческую жизнь, о которой всегда мечтал и был достоин. Видит бог – в которого Барнс никогда не верил, который покинул его ещё до рождения – всё, чего Баки хотел для Стива, это счастье. И если так он его нашёл, Баки искренне рад, даже если сам он при этом своё счастье потерял навсегда.       Вспышка света резанула глаза палящим июльским солнцем – тем, что сияло, когда он, ещё не солдат даже, а просто мальчишка, водил девчонок на танцы, а война и смерть казались далекими и несуществующими.              – Не спится? – Баки вернулся из прошлого одним рывком, перемахнув через восемь десятилетий своей жизни.       – Как и вам, – пролепетал Пит, пытаясь удержать стакан дрожащими пальцами. В костюме он разобрался с Зимним играючи, но сейчас, после всего… Баки казался самым несчастным человеком на планете, а значит, и самым опасным.       – Садись. Осталось немного, но разогнать мысли хватит.       Мужчина резво поднял бутылку спиртного, на дне которой плескался прозрачный напиток с запахом не ели, именно ёлки, с огнями и цветными шарами.       Пит одним глотком допил воду, как можно более расслабленно подошёл к мужчине и опустился на диван. Барнс налил джина ровно на два пальца, как заправский бармен. Их колени стукнулись, Питер зажмурился, испугавшись непонятно чего, и… досчитал до пяти, открыл один глаз, потом второй, и понял, что Барнс снова смотрел в пустоту, и казался каким угодно, но не опасным. Скорее – обречённым.       – Мне очень жаль, – почти прошептал Питер. Мужчина не дрогнул, и едва разомкнув губы, ответил:       – А мне – нет.       Оба замерли. Дождь продолжал топить улицы в небесных слезах, что кристаллами стекали по панорамным стёклам, размывая пейзаж за окном. Питер перестал дышать. Когда мозг стал бить тревогу, он сделал резки, свистящий вдох, и вдруг понял.       – Он сделал то, о чём всегда мечтал. Он оказался намного смелее меня, – глаза Баки блестели в свете ночным фонарей, и Питер не понимал, слёзы ли это, или отражение дождя.       – Я всегда хотел, чтобы он был счастлив. Это всё, чего я вообще хотел.       – Думаю, он был очень счастлив, – вырвалось у Питера, хотя он не был уверен, стоит ли сейчас что-то говорить. Но Барнс, слишком давно не говоривший ни с кем просто так, как оказалось, был совсем не против пролить немного своих страданий жидким железом в чужую ладонь – особенно в ту, которая сможет быстро исцелиться.       – Знаю. От этого и легче и тяжелее одновременно.       Какое-то время они просидели в молчании. Питер пригубил джина, скривился на первом же глотке – первые ощущения пожаром прошлись по горлу, а после расползлись согревающим теплом. Он кожей чувствовал тяжёлую тень за спиной Барнса – призрака Капитана, которого Баки не желал отпускать.       – Я был готов на всё ради него, – болезненный полу вздох полу всхлип. – Но ему это было не нужно.       Питер понимал.       – Пегги сказала, что он говорил обо мне так часто, что она ревновала. Она пошутила, а я подумал – вдруг что-то упустил? Вдруг шанс всё-таки был, а я побоялся его использовать? А что было бы, если б я не был таким трусом?              Ткань дивана натянулась под железными пальцами и наконец треснула. Звук был почти неслышен за пламенной речью солдата, в каждом слове которой желчью сквозила горечь. Питер даже задумался – так горько во рту от джина или этого глухого, безнадёжного отчаяния?              – Мы никогда не узнаем, что могло бы быть, мистер Барнс. Но я уверен, мистер Роджерс хотел бы, чтобы вы были счастливы.       – Я даже имя своё слышать не могу. Всегда надеюсь, что это он меня зовёт.       Баки повернулся к Питеру и посмотрел так жалко и потеряно, что парень понял – о потерях Баки Барнс знает больше всех.       – Вам нужно новое, – выпалил он, едва не вскрикнув «Эврика!».       – Что? – недоумённо глянул мужчина.       – Имя. Вам нужно новое, раз старое приносит лишь боль. Или вам стоит вспомнить своё настоящее, первое имя.       – Джеймс, – медленно произнёс Барнс, прокатывая буквы на языке и пробуя имя на вкус. – Это не так плохо, как казалось раньше.       – Мистер Барнс, – Паучок кашлянул после очередного глотка. – В вашем прошлом было много плохого. Баки был Зимним солдатом. А теперь вы можете начать заново. Стать, кем захотите. Можете даже остаться Баки, только если прошлое останется прошлым.       Джеймс – теперь это имя шло ему намного больше, внимательно смотрел на мальчишку, словно примеряя на себя его идею. Поднял с пола бутылку, допил её в один глоток и выдохнул.       – Ты в кого такой умный, малец?       – У меня хороший учитель, – улыбнулся он, но Баки смог рассмотреть стоящую за этим грусть. – Отдохните, мистер Барнс. День был тяжёлым. Спокойной ночи.       Парень с трудом вылез из мягкого плена дивана, забрал пустую бутылку и выкинул её, вымыл свой стакан, поставил его в шкаф и направился к себе.       В дверном проёме его догнал тихий голос:       – Ты ещё можешь, Питер.       – О чём вы?       – Узнать, что могло бы быть.       Питер напрягся, но тут же расслабился. Барнсу незачем раскрывать его тайну – а теперь Паук не сомневался, что она у него есть, и ему самому ещё предстояло познакомиться с ней поближе. Вывести на свет из чертогов подсознания. Он нахмурился, кивнул Зимнему солдату – а стоит ли всё ещё так его называть? Ведь его зовут Джеймс – и вышел из комнаты.              Было ещё темно, и можно было урвать несколько часов сна. У Питера было много мыслей и вопросов к самому себе. Но подумает он об этом завтра. А сейчас – в объятия Морфея с надеждой, что тот не приготовил ему новый красочный сюжет. Что ж, красок в нём действительно было мало, а вот смысла – на несколько жизней.