Абсолютная высота. Часть вторая

«Но время вдруг повернуло вспять. Я не могу отпустить руки И моё сердце с тобой опять Ссорится, мирится, рвётся на куски» Валерий Меладзе — Время вышло

Всю дорогу до аэропорта мы проводим в полной тишине. Я забиваюсь в дальний угол сидения, чтобы не иметь возможности увидеть глаза Стэна в зеркале заднего вида даже случайно. К моей большой радости он не просил меня сесть рядом. Себастьян был всецело погружен в собственные мысли и все его внимание приковано к виляющей полосе шоссе за ветровым стеклом. Мне пришлось бросить глупую затею борьбы с очевидно более сильным противником. Причем являлся ли им конкретный человек или мои внутренние демоны, стремящиеся окончательно перебраться на темную сторону, я не знала. Мы вернемся в Нью-Йорк, и это уже неизбежно. Единственно верная стратегия: успокоиться, отдохнуть, восстановить силы, и только потом начать искать выход. Ко всему прочему я начала сомневаться в том, что рядом со Стэном — безопасно, но спросить его об этом точно никогда не осмелюсь. Впрочем, сам Себастьян выглядел привычно непоколебимым и уверенным не только в завтрашнем дне, но как минимум в распланированном десятке лет своей жизни. На взлетной полосе он распорядился, чтобы персонал забрал из багажника все мои вещи. Я видела через окно, как суетятся мужчины в ярко-оранжевых жилетках, курсируя от автомобиля до частного боинга. Это точно был не тот самолет, на котором мы отправлялись на Аляску, от чего в голову закрались не самые радужные предположения. — Они ведь не полетят с нами? — спрашиваю я, самостоятельно выбираясь из машины. Оглядываюсь вокруг, но ни людей Хикса, ни кого-либо еще не замечаю. Мне не хочется показывать свой страх, но правда заключается в том, что сил на контроль эмоций и создание обманчивой маски невозмутимости не остается. — Не сегодня. У нас две пересадки, и я не собираюсь двадцать с лишним часов смотреть на их отмороженные лица. К тому же у Хикса появилось неотложное дело, а наш разговор мы продолжим в Нью-Йорке. Несколько секунд я молча разглядываю профиль Себастьяна, думая о том, что продолжение их разговора как минимум небезопасно, а как максимум повлечет за собой лишение кого-то жизни. Спрашивать было бессмысленно. По крайней мере так мне казалось, а еще это бы означало, что мне не все равно. Последнее чувство, которое мне бы хотелось демонстрировать.

***

Когда самолет набирает нужную высоту, и нам наконец разрешают отстегнуть ремни безопасности, я первым же делом направляюсь к маленькому бежевому диванчику, установленному вдоль одной из стен с иллюминаторами. Перелет будем долгим и непростым благодаря многим факторам, а я не враг своему организму, чтобы и дальше истязать его. — Здесь есть кровать, — слышу голос Себастьяна. Он, наверное, имеет ввиду спальню, такие отдельные комнаты имеются на частных лайнерах. У нашей семьи своего боинга, конечно, не было, но изредка отец все-таки прибегал к подобной услуге. Помню, как первое мое знакомство с огромным летающим дворцом вызвало неописуемый восторг, в том числе и настоящая спальная комната на борту. Если мы куда-то летели всей семьей, то Итан непременно сидел с отцом от начала и до конца, поэтому все остальное пространство самолета было в моем распоряжении. Но сегодня я ограничусь скромным, но стильным диваном. — Ну уж нет, — резко бросила я, нацелившись на выбранное место для отдыха. — Я что, сейчас ради себя стараюсь? — спросил Стэн, и в его голосе вновь зазвенели стальные нотки. Мне захотелось оказаться вне досягаемости от его тяжелого взгляда, хотя избежать этого можно было всего лишь более дружелюбной интонацией. Может я действительно перегибаю? — Ты уже постарался, спасибо, — приходится приложить усилия, чтобы мои слова не несли в себе никакого двусмысленного подтекста, хотя по факту выходит с точностью до наоборот. Нужно заканчивать все разговоры, пока моя способность фильтровать собственную речь не отключилась вовсе, — но я лягу здесь. Мужчина молча выслушивает меня и уходит обратно в основную часть салона. Не знаю, как у него получается манипулировать моими эмоциями, но раздражительность сменяется чувством вины. Уму непостижимо! Через пару минут Стэн возвращается, держа в руке наполненный стакан. — Что это? — я с недоверием осматриваю прозрачную жидкость. — То, что тебе сейчас необходимо. Снотворное, — спокойно поясняет Себастьян и ставит стакан на деревянный подлокотник рядом со мной. С трудом соображая, я снова взглянула на сомнительное содержимое. — Зачем? — задаю самый банальный вопрос, даже не пытаясь строить какие-то свои догадки. — Потому что иначе ты весь перелет будешь вот так вот на меня коситься. Пожалей себя, Лина, если не хочешь признать, что я действую в твоих интересах, — сказав это, Стэн делает то, чего я ожидаю от него меньше всего. Он опускается передо мной практически на колени, и теперь смотрит снизу-вверх, но все тем же уверенным, властным взглядом, сопротивляться которому невозможно. Особенно в моем нынешнем состоянии. — Тебе нужно хорошо выспаться, прежде чем в этой голове, — он направляет указательный палец на меня, — возникнет очередная гениальная идея, в чем меня можно обвинить. — У меня их уже целый список, — горько усмехаюсь я. Невольно смотрю на предложенный стакан, но брать его не тороплюсь. Стоит признаться, что здравый смысл тут есть. Я всё равно не смогу полностью отвлечься от творившегося вокруг безумия, а под конец стресс и смена часовых поясов доконает меня окончательно. — В общем, — устало, а может немного раздраженно, вздыхает Стэн, — делай как знаешь. Он вскользь касается моей руки, лежащей на краю кожаной обивки дивана. Но, поднявшись на ноги, не уходит, словно хочет сказать что-то еще, и в воздухе снова повисает молчание. — Так и будешь стоять? Браво! Мне хоть медаль за неподдельную вежливость выдавай.  — Как ты думаешь, почему я здесь? — спрашивает Себастьян, изучая меня потемневшими, цвета холодной стали глазами. — Тебе стало скучно, — отвечаю первое, что приходит на ум. Губы мужчины расплываются в скептической ухмылке. — По-твоему, иные способы развлечения мне недоступны? — Иными ты уже наигрался. — Тем хуже для тебя в таком случае, Лина. По всем внешним признакам я начинаю улавливать в нем зачатки того состояния, которое стоило мне десятков нервных клеток всего пару часов назад, в гостиничном номере. Стэн резко задергивает шторку, отделяющую нас от основной части салона, и начинает быстрыми, механичными движениями стаскивать с себя верхнюю одежду. — Что…что ты делаешь? — Хочу поиграть, — глядя мне в глаза, отвечает Стэн, снова приближаясь решительными, пружинистыми шагами. — Не смей меня трогать, — меня охватывает настоящая паника. Сердце норовит расколотить грудную клетку изнутри, в то время как руки холодеют, и все тело сковывает льдом. — Посмею. Оцепенев, я вжимаюсь лопатками в спинку дивана, безучастно наблюдая за тем, как мужчина отбрасывает в сторону свою толстовку, оставаясь в одной термофутболке. — Стэн! — я успеваю лишь хрипло вскрикнуть, когда чувствую на себе всю тяжесть его тела. Себастьян быстро переворачивает нас так, что теперь я оказываюсь сидящей верхом на его бедрах. За секунду перед глазами ослепляющими вспышками проносятся картинки того, что может произойти, но очень скоро я начинаю сгорать в фантомных языках пламени жгучего стыда просто за то, что могла о таком подумать. Мужчина сжимает руки плотным кольцом на моей талии, бережно прижимая к своей груди. — Я скучал по тебе, Мэтьюс. Как гребанный наркоман. Уткнувшись лбом мне в область ключицы, мужчина с шумом выпускает воздух из легких. Мое дыхание постепенно выравнивается в такт с его. — Ужасное сравнение, — поддавшись какому-то внутреннему порыву, я обнимаю его за плечи, как одну из самых дорогих вещей в этой жизни. Болезнь и необходимое лекарство в одном лице. Путевка в рай с остановкой в аду на неопределенный срок. — И чувствовал я себя просто ужасно, — признается Стэн, поднимая голову. Я пропускаю тот момент, когда моя рука уже тянется к его волосам. Словно тело действует отдельно от мозга. Инстинкты против рациональности. Запах его парфюма действует на меня как индивидуальный афродизиак. И одновременно становится спокойно, почти уютно. Ощущение все защищённости постепенно обволакивает меня. Слишком резкая смена тона нашего разговора значительно притупляет желание скандалить и в принципе сопротивляться. Теперь я уверена, что Стэн не причинит мне вреда. Он и не собирался. — От пагубных привычек принято избавляться, — озвучиваю свои мысли и замечаю, как лицо Себастьяна принимает излишне серьезный вид. — И однажды ты уже попытался это сделать. — Как видишь, не очень удачно. Я горько усмехаюсь, борясь с желанием уронить голову ему на плечо и отключиться. Слева маячит стакан с бесцветной жидкостью, которой я, скорее всего воспользуюсь. — Не довести дело до конца. На тебя не похоже, — не знаю, на какой ответ я хочу нарваться, когда адресую ему это, но в любом случае мужчина молчит. Поерзав на месте, понимаю, что отпускать меня в ближайшее время не планируют, поэтому с обреченным вздохом я принимаю свою участь. Когда в поле моего внимания попадают чернильные рисунки, обвивающие мощные мужские предплечья, я не могу отказать себе в удовольствии снова к ним прикоснуться. Шальная и безответственная игра, которую мы затеяли вдвоем. Стэн, совершенно не стесняется своих эмоций, когда с глухим сдавленным стоном откидывает голову на спинку дивана. Я обхватываю ладонью напряженный бицепс, напоминая себе, насколько всё-таки идеально это тело, непростой обладатель которого предоставляется в комплекте. Медленно скольжу рукой по размеренно вздымающейся груди, пока не натыкаюсь на что-то, от чего Себастьян едва заметно морщится. Немного отогнув ворот футболки, обнаруживаю на атласной гладкой коже чудовищный кровоподтек. На мгновение у меня перехватывает дыхание, потому что причины ранений такого рода — одна хуже другой. В горах доводилось видеть разное, и порой плохо становилось даже самым подготовленным и закаленным альпинистам. Но горы не умеют мстить, они не преследуют цель убить вас, у них нет личных счетов, в конце концов — они покоряются. Или, когда ребенок падает с велосипеда и разбивает себе колено, его родители знают, что таким образом приходит опыт. Велосипед не попытается подкараулить этого ребенка в каком-нибудь темном переулке чтобы добить. — Даже не спросишь? — глаза у Стэна по-прежнему закрыты. — Ты уже не маленький и лучше других знаешь, что тебе делать. Мои нравоучения тебе не нужны. — Не нравоучения, нет, — внезапно оживляется Себастьян, поднимая голову. Его взгляд задумчиво скользит по моему лицу, а ладони круговыми движениями растирают поясницу, — но ты могла бы меня пожалеть. Не поверив своим ушам, я отрицательно мотаю головой. — Пожалеть? — Именно, — подтверждает мои безумные догадки Себастьян. Взяв мои руки в свои, он заводит их к себе за шею. — Нет, Стэн, уж что-что, а жалость тебе не нужна, — говорю я, но продолжаю обнимать его, теперь уже сама. — Забота, внимание, немного беспокойства может быть, — перечисляет он с легкой улыбкой на губах, которая наживую выкручивает мне душу. — Семейная жизнь тебе этого не дала? — я ничего не могу с собой поделать. Не могу забыть, не могу не говорить об этом. Стэн сводит к переносице брови, будто только сейчас узнал об этом интересном факте своей жизни. Затем, немного поразмыслив, демонстративно снимает с безымянного пальца обручальное кольцо и несколько секунд молча, с каким-то спокойным безразличием, рассматривает аксессуар, а затем не глядя швыряет украшение в сторону. Крохотное ювелирное изделие мгновенно теряется в пространстве салона, брякнувшись об что-то напоследок. — Какая семейная жизнь? — с усмешкой спрашивает Стэн, невероятно довольный собственной выходкой. В этот момент я понимаю, что дальше будет только больше. — Ты настолько придурок? — Видимо да, — он пожимает плечами, весело смотря на меня, и подносит руку, чтобы заправить прядь выбившихся волос за ухо. Решив для себя, что на сегодня с сюрпризами и неожиданными признаниями пора завязывать, я тянусь за любезно предоставленным снотворным. — Я всё-таки выпью это, — говорю я и почти залпом осушаю стакан. На языке появляется едва заметный травянистый привкус. — Вот и умница, — во второй раз за этот день Стэн снисходительно хвалит меня, вызывая тем самым очень противоречивые чувства. Я не знаю, должно меня ли обрадовать его хорошее расположение или наоборот обеспокоить. В конечном итоге он действительно получает то, о чем просит. И я очевидно проморгала тот день, когда начала неосознанно идти навстречу практически любому его желанию. — Можешь сказать. Я не обижусь, — добавляет он, заметив мое состояние. — Что сказать? — я непонимающе смотрю на него. — Что я снова поступил как-то не так, вынудил тебя, заставил. — Твои методы для меня не новы, — я пожимаю плечами, отстраняясь все больше, пока наконец Себастьян не отпускает руки, позволяя мне подняться. — И ты их осуждаешь. — К чему ты ведешь? — Я хочу, чтобы мы понимали друг друга правильно, Лина. Я здесь не потому, что мне стало скучно. А потому, что сидя на одном месте, ничего нельзя добиться. Мы с тобой кое в чем очень непохожи, солнышко, — ласково произносит он и тоже поднимается на ноги. Я позволяю ему подойти слишком близко, с головой окунаясь в бушующий океан любимых глаз. Они тянут меня камнем на самое дно. Безостановочно. Без надежды на спасение. — Вспомни своего отца, посмотри на брата. Жизнь в Нью-Йорке научила их быть расчетливыми и жестокими, защищать то, что дорого, всеми доступными средствами. А ты вычеркнула этот город, уехав в другую страну, открестившись от всего, что приготовила судьба, останься ты в Штатах. А твое стремление к риску и экстриму — ни что иное, как попытка дополучать ощущения, которых тебе всегда не хватало. У тебя был выбор, Лина, и теперь тебе кажется, что он есть у каждого. Но это не так. У меня его не было, не было влиятельного отца, сколотившего собственную бизнес-империю, не было даже старшего брата, который бы решал мои проблемы. За все, что я получал, приходилось бороться, и поэтому я не привык отступать. Мне некогда скучать, дорогая, — когда он касается моей щеки кончиками пальцев, я словно выхожу из искусственного транса. — И я поставил перед собой цель, доказать тебе, что всё, что происходит между нами — не какая-то игра. И не мнимая одержимость. И когда ты признаешься, что я нужен тебе не меньше, чем ты мне, тогда мы повторим этот разговор. Отдыхай, — последнее, что он говорит мне, и оставляет на макушке короткий поцелуй перед тем, как уйти.