И это пройдёт

***

Юнги сидел за барным столом, погружённый в попытку работать. На часах ровно десять вечера. В это время Джэсан уже спал, а Намджун лёг пораньше. Юнги, напротив, никак не мог уснуть. Мысли метались, охватывая всё: от предстоящих презентаций до образа Хосока. Он тоскливо смотрел на пустой экран текстового редактора, не в силах написать ни одной буквы. В голове крутилось, и перед глазами всё расплывалось. Он уговаривал себя успокоиться, но это не приносило результатов. В груди тянуло сильную боль, словно кто-то многократно вонзает остриё карандаша в сердце. Ощущение, что он скоро взорвётся на мелкие куски от боли и непрекращающихся чувств, давило на душу. Казалось, что душа попала в ловушку из колючей проволоки, впивающейся в него, словно шип. Независимо от того, сколько крови выливалось из его сердца, боль продолжала жадно сжимать его, распространяясь по всему телу. Все попытки избавиться от страданий оказывались тщетными. Он не мог сосредоточиться ни на телевизоре, ни на книге, ни на музыке. В душе разрывалась огромная дыра, напоминающая о себе каждую секунду. Юнги не смыкал глаз, желая свернуться в клубочек на кровати и залечить свои раны, но понимал, что даже это не поможет. В итоге он встал, стремясь развеять навязчивые мысли, и направился в гостиную. Но шаги не принесли облегчения. Он беспокойно бродил взад-вперёд, ненадолго ожидая, что время пройдёт быстрее, но, посмотрев на настенные часы, обнаружил, что прошло всего две минуты. Для него эти мгновения растянулись в мучительную вечность. Часы шли медленно, и он искренне думал, что прошло больше часа или двух. Однако, взглянув на телефон, увидел, что стрелки едва достигли десяти минут. Юнги готов был закричать от бессилия — время не поддавалось. Он мечтал о скором утре, надеясь, что вместе с рассветом уйдёт и его боль. Но реальность оказалась безжалостной. Сколько бы времени ни прошло, он в глубине души умирал каждую секунду и так и не мог возродиться. Боль душила и уводила во тьму. У Юнги наворачивались слёзы, но он не плакал, не желая освобождать свои переживания. Вместо этого он лёг на диван, закрыл глаза и попытался уснуть, погружаясь в обрывки воспоминаний о Хосоке. Он, не замечая этого, продолжал думать о друге и постепенно задремал. Весь дом погрузился в тишину, лишь лёгкий шелест ветра доносился из открытого окна. Чон Хосок и Мин Юнги встретились на первом курсе, когда первому было восемнадцать, а второму — девятнадцать. Они учились в одном заведении на разных специальностях: у Хосока — хореографическое искусство, а Юнги выбрал экономический факультет. Его друзья, с которыми он поступил учиться, предпочли другое направление: Сокджин — политику и международные отношения, а Тэхён пошёл на дизайнерский факультет и присоединился к художественному клубу. Большинство занятий на первом курсе были совместными, и все первокурсники пересекались на лекциях. Юнги подружился с Хосоком на второй день. Тот сразу привлёк его внимание своим необычным внешним видом с вишнёвыми прямыми волосами. Хосок сидел позади Юнги в серой рубашке, чёрных брюках и белых кроссовках. На первый взгляд казалось, что он стильно одет, однако одежда не была брендовой. Качество было хорошим, но Юнги знал, что Хосок не мог похвастаться обилием вещей. За все четыре года учёбы Хосок неизменно появлялся в чёрных брюках или голубых джинсах. Его любимые футболки — белая, чёрная и цвета хаки — не оставляли пространства для разнообразия. Иногда в прохладную погоду он надевал чёрную или серую олимпийку, но это происходило редко. Хосок всегда был жизнерадостным и общительным, выступая душой компании. Найти общий язык с ним было легко, а характеры Юнги и Хосока пересекались. Между ними возникала симпатия, но Хосок, несмотря на свои положительные черты, не оставался идеальным парнем. Хосок временами грубил окружающим без всякой причины, и, казалось бы, это не должно было вызывать особых опасений, если бы такая манера поведения действительно входила в его характер. Но на деле это не так — у него не было подобного поведения от природы. Высокомерие и наглость присутствовали, и доходило до того, что он жестоко оскорблял людей, не осознавая, что своими словами причиняет настоящую боль. Юнги всегда испытывал неприязнь к поведению Хосока, особенно его свинскому отношению, но самое прискорбное заключалось в том, что за этим непривлекательным лицом скрывался Пак Чимин — лучший друг и одноклассник Хосока с начальной школы. Юнги с первого взгляда невзлюбил Чимина, и это чувство оказалось взаимным. Они никогда не были друзьями; Чимин — друг Хосока, но никак не Юнги. Поэтому о дружбе не могло быть и речи. Юнги знал о Чимине лишь то, что его мать была состоятельной женщиной и владела собственным магазином одежды. Вероятно, именно поэтому Чимин одевался так, будто был настоящим королём, а все остальные — лишь букашками. Его статус выделялся в университете, хотя там он не был столь значимой фигурой, но каждый раз, приходя, строил из себя невесть кого. Если в Хосоке наглость и высокомерие существовали в умеренных дозах, то Чимин полностью состоял из них. Юнги всегда удивлялся, глядя на эту пару, и задавался вопросом: что же их связывает? Дружба? Это маловероятно. На его взгляд, всё наблюдаемое нельзя было назвать настоящей дружбой. Возможно, для Хосока и Чимина это именно так; однако для Юнги подобное родство выглядело не иначе как разруха. Он знал людей, подобных Чимину, и избегал их; такие умели использовать других, и именно это происходило с Хосоком: Чимин тянул его на дно. Хосок осознавал это, но продолжал общаться с Чимином, что ещё больше удивляло Юнги. По словам Хосока, у Чимина был двенадцатилетний братишка, которого Юнги лишь раз видел на фото. Этот братишка являлся практически копией Чимина. Отца у Паков не было; он умер, как рассказывал Хосок. Возможно, именно отсутствие отцовского воспитания и сделало Чимина таким жестоким. Каждый раз, когда Юнги встречал Чимина, у него возникало неприятное чувство. Тот, казалось, куда бы ни появился, начинал смеяться над всеми подряд. Его громкий смех мгновенно привлекал внимание, и все понимали, что он пришёл. Чимин учился в параллельной группе, и встречи с Хосоком происходили редко, но каждый раз они вызывали фурор. Преподаватели знали, кто за этим стоит. Бывали случаи, когда их наказывали за такое поведение, но не всегда. Чимин почти постоянно смывался с пар, и ему не было дела до учёбы. Его двое подельников следовали его примеру. Хосоку же порой доставалось по полной — за плохое поведение его заставляли мыть полы, хотя это происходило не всегда. В других случаях он извинялся, обещая больше не делать так. Но каждый раз, когда Чимин возвращался, всё повторялось. Юнги многократно говорил другу, чтобы тот вёл себя прилично, иначе у него могут возникнуть проблемы с отчислением. Проблема заключалась в том, что Хосок учился на бюджетной основе. Он поступил в университет благодаря своим успехам в танцах за все годы учёбы в школе и участию в конкурсах. Он был гордостью своей школы, и поступление не стало для него проблемой. Однако оставаться в университете — это уже другая история. Хосок старался участвовать во всех конкурсах, чтобы его стипендия была выше, а оценки — на приемлемом уровне. Когда наступал экзаменационный период, Хосок стабильно набирал необходимый проходной балл. Он не раз удивлялся своим способностям сдавать экзамены без помощи других. С одной стороны, он стал гордостью университета и его города благодаря успехам в танцах, но с другой — оставался хулиганом, которого было невозможно приструнить. Учёба у него шла не лучшим образом, но благодаря выдающимся успехам в танцах преподаватели закрывали глаза на его проступки. В конечном счёте, преподаватели, которые не знали Чон Хосока лично, всё равно слышали о нём. Иногда Хосок пугался, что его отчислят, однако это не означало, что он прекратил вести себя безобразно. Напротив, он продолжал слыть в университете как неудержимое явление. Он любил внимание окружающих и время от времени устраивал мини-концерты. Например, когда преподаватель задерживался на занятиях, Хосок громко смеялся, смотрел видео или шутил над кем-то из студентов, создавая вокруг себя атмосферу лёгкости и веселья. Юнги лишь мог наблюдать за своим другом, недоумевая, как Хосок может быть столь многогранен. Порой ему казалось, что внутри Хосока живут две разные личности. Как иначе объяснить, что он — добрый, весёлый и вежливый человек в одних обстоятельствах и вместе с тем — олицетворение грубости и невоспитанности в других? Да, именно таким и был Чон Хосок. На первом курсе, когда Юнги, Тэхён и Сокджин только знакомились с Хосоком, они не сразу смогли понять его характер. Но к моменту второго курса они довольно хорошо подружились. Хосок даже пригласил их на свой день рождения, который предстояло отпраздновать в апреле. Расписание всей четвёрки совпадало, и они часто собирались вместе. Время обеда они проводили в столовой университета, выбирая горячие блюда. Юнги и его друзья предпочитали не торопиться, а наслаждаться тем, что сидят за столом, обсуждая последние новости и делясь впечатлениями. Тем не менее, порой они выходили на улицу и ели уличную еду. Когда они садились обедать, Хосок часто приносил с собой домашнюю выпечку, словно гордился кулинарными талантами своей матери. Чаще всего это были булочки с корицей и сахаром или домашние арахисовые печенья. Всё остальное оставалось неизменным, с маленьким исключением — по выходным они собирались погулять по городу. Это стало их традицией: каждую субботу и воскресенье они выходили на улицу, гуляли, фотографировались и обменивались впечатлениями, а потом расходились по домам. Вернее, обычно всё происходило так: отец Хосока приезжал за ним, когда тот звонил и просил забрать, а заодно подвозил каждого до его дома. Хотя такая возможность предоставлялась не всегда; в другие дни они добирались пешком или на автобусе. Каждый раз, когда родители забирали Хосока на машине, Юнги, сидя на заднем сиденье с другом, Тэхёном и Сокджином, чувствовал искреннюю зависть к Хосоку. Его отец и мать выглядели как настоящая семья: они разговаривали, шутки у них были милыми, и порой они держались за руки, что выглядело очень трогательно для Юнги. Это заставляло его сердце сжиматься от того, что он видел. Юнги от души завидовал Хосоку. У того были оба родителя, особенно заботливая мать, в то время как у Юнги не было матери. Она, конечно, у него была, но, как только ему исполнилось десять лет, ушла из семьи. В первые месяцы Юнги надеялся на её возвращение, верил, что она вернётся к нему и отцу. Но время проходило, а её не было. Спустя год он узнал правду о её уходе, и эта правда навсегда искалечила его душу, оставив ужасный шрам. Его мать покинула их ради другого мужчины, в которого влюбилась. Юнги не мог поверить тем словам, которые однажды произнёс его отец. Но это была истина: мама решила начать новую жизнь с незнакомцем, не волнуясь о том, что она замужем и что у неё есть десятилетний сын. Напоследок она бросила сыну лишь одно: «Так бывает», и, упаковав вещи, ушла, больше никогда не возвратившись. В тот момент Юнги не понимал, что она имела в виду, но запомнил эти слова. Он узнал, что оказался не тем человеком, которого она любила больше всего, и даже решила оставить семью. Так и получалось, что Юнги, её собственный сын, был помехой для её нового счастья. Она относилась к нему так, будто любила его меньше, чем нового возлюбленного. Или любила ли она его по-настоящему? Если бы это было так, разве она могла бы уйти? Так бывает. Юнги запомнил эти слова и никогда больше не повторял их в своей жизни, потому что они причиняли ему неимоверную боль в сердце. В детстве Юнги всеми способами оправдывал свою мать и до последнего верил, что она вернётся. Однако с течением времени ничего не менялось. Он окончил школу, поступил в университет, а её всё не было. Неясно было, что он скажет или спросит, если вдруг она снова появится перед ним. Каждый раз, вспоминая о детстве, Юнги терял дар речи, в сердце поселялись обида и разочарование. Самый близкий человек, которого он называл матерью, однажды покинул его, и это чувство не оставляло его по сей день. Он не понимал, почему она так поступила: что он сделал такого плохого, что она отвернулась от него? Вначале Юнги думал, что это он виноват, и ощущал себя ответственным за её уход. Чтобы загладить свою вину, Юнги принял решение молиться. Он видел, как мать это делала, и решил просто повторить. На самом деле он не знал, что именно следует говорить в такие моменты, поэтому каждую ночь обещал Господу, что будет вести себя хорошо, что перестанет играть допоздна на улице. Главное — чтобы мама вернулась домой. Он плакал ночами, надеясь, что Господь его слышит и что она уже направляется к нему, ведь он так по ней скучал и по-прежнему любил. Но время шло, и обычная жизнь продолжалась. Юнги перестал молиться, осознав, что его усилия были тщетны. Ему казалось, что он стучит в закрытую наглухо дверь, за которой никого нет. Он знал, что за той дверью его никто не ждал, но продолжал стучать, сдирая свои крохотные ладони в кровь, а слёзы катились по щекам. С каждой минутой угасала надежда. Когда он понял, что он лишь маленький человек в этом мире, которому ничего неподвластно, то сдался. В один миг в нём умерла надежда, а затем и любовь. Вслед за этим рухнул весь его мир. Никто больше не читал ему сказки на ночь, и те, что читала когда-то мама, давно забылись, словно их никогда не было. Никто не закутывал его в махровое полотенце после душа, не расчёсывал волосы перед сном. Его больше никто не гладил по голове и не желал «доброе утро». Юнги словно оказался в жестокой реальности, где птицы не пели и солнце перестало светить. Эта реальность угнетала его, и он страдал от тишины и темноты, которые его пугали. Впервые в жизни он ощутил, как холодно спать под одеялом, и сожалел о том, что не ощущал тепла рук матери. Юнги понимал, что она не вернётся, но не мог перестать задавать вопросы: почему так больно и обидно? Почему его душа разрывалась на мелкие куски, погружаясь в глубочайшую боль? Возникали мысли, что эта боль настолько сильна, что даже дышать тяжело. Он изо всех сил боялся открывать глаза и снова проживать повторяющиеся дни, где были только он и его отец. Время шло, а боль лишь нарастала, поглощая его, и он не мог простить предательство самого близкого человека, который однажды стал для него никем. Юнги было страшно обидно и больно, но он отпустил её. Прекратил ждать того, кто его не ждал. Каждую ночь он умирал тысячу раз, плакал и раздирал душу до крови, но каждое утро продолжал ходить в школу, как раненый зверь. Никто не знал, что в глубине его души умерла часть себя. Юнги жил, но не понимал, что такое жизнь. Ему пришлось рано повзрослеть и понять, что такое взрослая жизнь. Он даже не предполагал, что его привычная и счастливая жизнь однажды перевернётся с ног на голову. Не знал, что посторонний человек заберёт у него семью. Юнги не был ясновидцем и не мог предсказать будущее, как не мог остановить каждую ночь, когда он вновь и вновь взрывался на мелкие куски. Юнги просто… жить было больно. Несомненно, у Юнги был отец, который его любил, но, к сожалению, выражать свои чувства он не умел. Господин Мин был закрытым человеком, и это отразилось на характере Юнги. Бывали моменты, когда отец проявлял заботу, но слова любви, которые он пытался произнести, застревали у него в горле. Он открывал рот, дышал взрывчатым образом и, не произнеся ни слова, закрывал его обратно. Спустя некоторое время, вздохнув, он лишь произносил: «Сын… знаешь?» Юнги уже понимал, что отец хочет сказать. Он сам испытывал те же чувства, открывал рот, чтобы произнести: «Я люблю тебя, отец!», но вместо этого лишь кивал, крепко обняв родителя. Отец, в свою очередь, обнимал сына, гладил его по голове и оставлял поцелуй на макушке. В таком молчаливом общении Юнги чувствовал, как его сердце сжимается от эмоций, а слёзы на глазах наворачиваются. В эти моменты он был уверен, что и отец тоже сдерживает свои чувства. Они были только друг у друга: два разбитых человека, которые познали горечь утраты. Две человеческие жизни, которые остались в этом мире в плачевной изоляции. Господин Мин действительно любил сына; Юнги был всем, что у него осталось. Хотя старший Мин не мог произнести слова любви, он показывал свою привязанность и заботу через поступки. Когда Юнги заболел, отец не ходил на работу, заботился о здоровье сына, не отпускал его в школу и лечил дома. Уход за сыном проявлялся в мелочах: он готовил завтраки и ужины, помогал с домашним заданием, покупал новую одежду и всегда напоминал, когда погода холодная. Отец делал всё, что мог, чтобы обеспечить Юнги комфорт и безопасность. Растить сына одному было трудно, но он старался изо всех сил. Вместо слов любви, которых ему не давалось, отец гладил его по голове, обнимал и пытался с помощью этих жестов показать, как ему дорог сын. Часто бывало, что, когда Юнги засыпал, отец подходил к нему, поправлял одеяло и тихо шептал: «Люблю тебя, сынок». Эти слова он произносил лишь тогда, когда никто не мог их услышать, и всё равно надеялся, что однажды скажет их вслух. Возможно, когда это произойдёт, он не сможет сдержать слёз. Господин Мин работал водителем городского автобуса, и его заработок был выше среднего. На жизнь вдвоём им хватало, хотя продукты и коммунальные услуги, безусловно, стоили недёшево. Но на фоне всех трудностей они оставались одними из немногих, кто не потерял надежды. Юнги был благодарен отцу за то, что тот не бросил его в детский дом и не поддался неудачам, а наоборот, усердно заботился о нём. Юнги также много помогал отцу: готовил, убирался по дому и старался хорошенько учиться, получая лишь четвёрки и пятёрки. Отец поощрял его усердие своей заботой, в которой Юнги нуждался. Они жили неплохо, хотя иногда ссорились, ведь кто из родителей не ссорится с детьми? Семья Мин не была исключением. Часто между отцом и сыном возникало недопонимание, приводившее к обидам. Оба обладали упрямым характером, и примирение наступало, когда они остывали и забывали обиды. В конечном итоге это происходило довольно быстро: менее чем за день они мирились. Обычно примирение начиналось с простого жеста: отец стучал в дверь комнаты сына и спрашивал, голоден ли тот. Юнги, сжимая губы в обиде, порой настораживался, но затем, глядя на смягчающееся лицо отца, сам начинал оттаивать и кивал, подойдя к нему обняться. Это происходило снова и снова. Вместо многих слов они просто смотрели друг на друга, понимая, что где-то перешли черту, и, так и не произнеся ни слова, мирились. Они умели понимать друг друга, потому что были схожи: упрямые, но и те, кто дорожит близкими. Со временем они учились общаться, даже когда это казалось невозможным. Таким образом, несмотря на все трудности, связь между ними оставалась крепкой. Так они и жили. Временами, когда Юнги гулял с Хосоком, Сокджином и Тэхёном, он не мог не чувствовать лёгкую зависть. Зависть к их полным семьям. Хотя он знал Сокджина и Тэхёна с младшей школы и был знаком с их родителями, это не отменяло того факта, что он завидовал им. Завидовал, но это была безобидная, белая зависть. Ему было достаточно просто находиться рядом с родителями друзей. Одного взгляда на их заботливые лица было достаточно, чтобы его душа наполнилась теплом. В моменты, когда отец и мать Хосока забирали их четверых с прогулки на машине, Юнги улыбался, даже когда его сердце сжималось от боли и в уголках глаз появлялись слёзы. Эта боль была приятной, согревающей. В остальное время Юнги продолжал дружить с Сокджином и Тэхёном, которых давно считал своей семьёй. Он любил их по-своему и с ними делился всем — своими радостями и горестями. Благодаря Тэхёну Юнги постепенно учился открываться и говорить о своих чувствах. Это давалось ему нелегко — первое время он заикался и изнемогал в попытках произнести хотя бы одно слово. Сердце стучало, словно собиралось вырваться из груди. Он открывал рот, округлял глаза в ожидании, но слова не выходили. Сам себя ругал за беспомощность, за то, что способен признаться в своих мыслях только в тишине, а вслух — нет. Казалось, это не так уж сложно, но для Юнги это становилось настоящим испытанием. Иногда Юнги думал, что если когда-нибудь всё же переборет себя, его мир рассыплется на атомы. Он ощущал себя песчинкой в огромной вселенной, и страх, заполнивший его душу, напоминал океан. Он боялся, что, открыв свои чувства близким, его накроет цунами, и он утонет в нём, навсегда потеряв почву под ногами. Юнги действительно пугал страх ещё одного предательства. Он не переживёт его, как крохотный конструктор, который просто развалится на части. Таков он — весь в отца, не способный говорить о возвышенном, в то время как его душа жаждет именно этого. Ему нужно было, чтобы кто-то прижал его к себе и сказал, что он самый лучший человек на свете, что его любят просто за то, что он есть. Никого большего ему не требовалось. Всё, что он хотел, — это ощущение, что он кому-то нужен, что его любят всем сердцем. Но вот что удивительно: Юнги никогда не испытывал трудностей, говоря эти слова бродячим кошкам или собакам. Он мог бы произнести слова любви животным хоть каждую секунду, но с отцом это становилось невозможным. Отец оставался тем человеком, который и сам редко выражал свои эмоции. Это было результатом его воспитания, и, разумеется, оно отразилось на Юнги.

***

Юнги сидел за столом и погружался в ароматный суп твенджан ччигэ, а напротив него отец, наполовину скрытый страницами газеты, выглядел сосредоточенным. Сегодня было третье апреля, и это означало, что день рождения Хосока уже наступил. Юнги вместе с Сокджином и Тэхёном собирались отпраздновать важный момент — совершеннолетие Хосока. Учитывая, что Хосок пошёл в школу в шесть лет и окончил её на год раньше положенного, он оказался в университете, всё ещё будучи несовершеннолетним. Несмотря на небольшую разницу в возрасте между ними — всего год — их дружба оставалась крепкой. — Во сколько тебя забрать домой? — хриплым голосом спросил отец, складывая газету и откладывая её в сторону. Отец Юнги, высокий и с суровым выражением на лице, мог показаться строгим, но Юнги, как никто другой, знал, что это всего лишь оболочка. На самом деле его отец был добрым человеком, хотя и не демонстрировал этого внешне. Он был уверен, что и мухи не обидит, и не обращал внимания на мнение посторонних. Пусть кто хочет, то и думает. Юнги взглянул на отца и заметил, что в уголках глаз у того появились едва заметные морщины — не от возраста, а от природы. Они напоминали о схожести с самим Юнги, у которого морщины тоже появлялись, когда он улыбался, как отец. Это было наследственным. Юнги много перенял от своего родителя — особенно характер, что мать нередко отмечала, говоря: «Ну, вылитый отец!» — Не знаю, — ответил Юнги, пожимая плечами. Он действительно не имел понятия, как долго пробудет у Хосока. — В любом случае, нас отцы Сокджина или Хосока развезут по домам. — Вот как, — произнёс отец, отпивая ромашковый чай. — Как твоё горло? — заботливо спросил Юнги, отметив, что это был первый случай, когда он видел отца в таком плачевном состоянии. — Как ты вообще умудрился заболеть? На дворе апрель… — Я больше пяти лет не болел, — отозвался отец, хоть это и была правда. — Всё дело в дождике и переменчивой погоде, — с детской простотой объяснял он свою ситуацию, словно сам не верил, что заболел. Отец был крепким и редко поддавался болезням, но в этот раз несчастливо промочил ноги, вернувшись домой из-за очередного весеннего дождя. Сапоги оказались пропитаны водой, а носки — мокрыми до нитки, в результате чего его состояние ухудшилось, и он слёг с температурой около тридцати девяти градусов. Юнги видел, как его отец ощутимо качается из стороны в сторону, как он резко реагирует на любой звук, и это тревожило его. Юнги доел суп, а отец вновь налил чай, делая это невольно — этот процесс был знакомым и успокаивающим. Минут пять они молчали. Юнги наслаждался шоколадом с миндалём, а отец просто наблюдал за ним. Ему нравилось смотреть, как его сын ест. В редкие моменты, когда они были вместе дома, они всегда садились за стол, даже когда кто-то не был голоден. Главное — быть рядом, проводить время за завтраком и ужином. Это стало их маленьким счастьем. Не важно, насколько они были заняты — время за столом для них было святым и не нарушалось даже телевизором. Тишина в эти моменты не смущала их; она была частью их жизни, частью общения. Юнги поднял взгляд на отца. Тот смотрел на него с заметной улыбкой, хоть под глазами были тёмные круги, а лицо выглядело усталым. Можно было понять, что болезни отняли у него много сил. — Пап, — позвал Юнги, когда увидел, что отец готов слушать. — Почему ты снова не женился? Он собирался задать вопрос более деликатно, но решился спросить прямо. На мгновение глаза альфы округлились, и его прежняя улыбка исчезла. Юнги вдруг почувствовал, что пожалел о своём вопросе. Он заметил, как отец наклоняет голову, словно пытаясь укрыться от воспоминаний о прошлом. На секунду господин Мин закрыл глаза, и казалось, что они распахнутся только по его воле. Юнги вглядывался в него, пока тот не сделал глубокий вдох, не выдохнул, а потом снова не открыл глаза, устремив взгляд на сына. — Когда твоя мать променяла нас на него, у меня не было мысли о том, чтобы заводить новые отношения. У меня был ты, которого нужно было растить и ставить на ноги. Вспоминая мать, Юнги ощутил, как его сердце снова болит от предательства; эта рана, казалось, никогда не заживёт. В душе осталась навсегда та детская горечь, обида, которые поедали его изнутри, словно гусеница траву. Эта боль пустила корни в его костях и никогда не уйдёт. Она обитает под рёбрами, и он дышит ею. — Я ведь не калека, чтобы ставить меня на ноги, — шутливо заметил Юнги. — А если всерьёз? Отец отклонился на спинку стула и задумался, прежде чем ответить: — Я просто… был разочарован в людях. — Он не стал углубляться в подробности, обобщив свои слова. — Мне действительно не было до любви. Во-первых, я собирал своё разбитое сердце, а во-вторых, не думал о девушках, пока не залечил раны старых отношений. Юнги понимал его чувства: он тоже прошёл через предательство, боль и разочарование от единственного человека, которого любил всей душой. Его выбросили, как трёхлетнего ребёнка, бросив один на один с адом, и он ни разу не просил об этом. Более того, он чувствовал разочарование и в Боге за то, что тот не вернул его мать. Юнги молился днями и ночами, надеясь, что его услышат, но никто не захотел. Он больше не верил в Бога, и его вера в людей, испорченная матерью, тоже оказалась разрушенной. — А сейчас? — спросил Юнги, стараясь уловить настроение отца. — Что сейчас? — уточнил отец. — Ты больше не разочарован в людях? И… — он замялся. — Тебе не нужна любовь? На губах отца появилась слабая улыбка, и он с явным весельем ответил: — Не-а, не до любви. — Почему? — удивился Юнги. Отец вскинул правую бровь и хмыкнул с интересом: — Юнги, сынок, к чему эти разговоры? Ты хочешь меня с кем-то сосватать? — Что? Нет, конечно, просто интересно. Отец кивнул, словно согласившись с чем-то, и произнёс низким голосом: — Мне и одному не одиноко. Юнги не удивился словам отца; он сам предпочитал одиночество компании людей. Это было привычным для него состоянием. Слова отца были ему понятны, и вопрос о его разочаровании больше не возникал. — Ясно, — просто сказал Юнги и добавил: — А что насчёт первого? — Он сделал глоток остывшего чая, чувствуя, как горло першит, и на мгновение ему показалось, что оно превратилось в пустыню. — Насчёт первого, — задумчиво ответил альфа, — нет, я больше не разочаровываюсь в людях. — Юнги почувствовал, что у отца всё ещё остался незаживающий шрам, который оставила жена. Но отец не добавил больше ни слова, и Юнги не стал задавать дальнейших вопросов. — Хорошо, — кивнул омега, вставая из-за стола. С губ его стремительно исчезла улыбка. Он вспомнил, как мама готовила ему омлет, и это вызвало горькие воспоминания. Юнги никогда не любил яйца, но её омлет с помидорами черри и луком был для него чем-то особенным. Он любил этот вкус, как и свою маму. Воспоминания о ней приносили радость в детские годы, но теперь только причиняли боль. Если отец в какой-то степени сумел преодолеть своё разочарование в людях, то у Юнги всё ещё оставались глубоко запрятанные обиды: на мать за её уход и на Бога за то, что не исполнил его детские молитвы, когда он нуждался в защите. Юнги боялся нового предательства. Если это произойдёт вновь, он окончательно сломается. — Спасибо, всё было вкусным, — сказал он отцу, задвигая стул и направляясь к выходу из кухни. Но не успев выйти, он услышал голос отца. — И-и… сын, — внутри альфы, вероятно, засела забота о поникшем состоянии омеги. Юнги обернулся: — Да? — Чтобы не разочаровываться в людях, просто не очаровывайся ими. На секунду Юнги застыл, словно столб. — Вот так просто? — с лёгким замешательством спросил он. — А истина, сынок, всегда проста, — ответил отец. Юнги заметно улыбнулся, поблагодарив его за дельный совет, и отправился к себе в комнату, чтобы немного отдохнуть. К Хосоку было ещё рано ехать.