менянетинебыло

я жизнь люблю. она моя. она добра ко мне

она размазала меня, как сопли по стене

употребила верное средство, свой излюбленный ход -

когда закончилось детство мне перекрыли кислород

      — Мужчина, мужчина!.. — незастегнутая алая хлопковая рубашка развивается позади, как чёртов плащ очередного супермена из комиксов Марвел. — Постойте!.. — хмурый человек крупного телосложения останавливается, поджимая губы, с видимым скепсисом оглядывая паренька.       — Чего тебе, малый? — усы при его речи двигаются настолько забавно, что Тео, не удержавшись, начинает громко хихикать. Мужчина ещё больше угрожающе насупливается. — Говори, что надобно.       — Вот знаете, сэр, — деловито начинает Тео, зажимая в зубах дешёвую армейскую сигарету. Мужчина вздергивает бровь. — Я когда вас увидел, спешно идущего по улице, — вкрадчиво произносит Тео, поступаясь к прохожему все ближе и ближе. Холодный осенний ветер треплет тёмные кудри, пронизывает кости, опускается на кожу тысячью мурашками-жучками. Нотт бледный, как смерть, и болезненно худ — на нём хоть уроки анатомии проводи, и со своей ярко-красной рубашкой и неестественно бодрой походкой он выглядит, как кислотная клякса. — Вы — человек искусства. Нет-нет, не спешите посылать меня, — поспешно заверяет Теодор, активно размахивая руками, из-за чего небольшая горстка пепла приземляется прямо на плащ незнакомца. — Просто есть у вас что-то… военно-эстетичное, понимаете?.. — он закусывает губу, как художник, пытающийся выбрать наиболее подходящий цвет из палитры. — Вы случайно не старший сержант, сэр?       — Сержант, — по-глупому кивает мужчина.       — У меня всегда была болезненная любовь к военным, — наклонив к нему голову, игриво шепчет, прежде чем забавным движением губ выдать незамысловатое колечко дыма. — Есть что-то невероятное сексуальное в этих широких плечах и форме военного, не находите?       — Та пошёл ты, — и сплевывает на землю.       Тео обиженно надувает губы.       — Карма все видит, сэр! — надрывно кричит ему в спину Нотт. — Судьба не прощает такое отношение к Теодору Нотту, слышите?!..

я лежу, словно рыба в прибрежной грязи

и вот, что я думаю с этим в связи

      Тео тешит себя этой фразой как ребёнок себя любимой игрушкой, стараясь раз за разом не вспоминать её обладательницу не важно. Дырявые широкие джинсы, в которых бы два Тео поместились бы с головой, свисают настолько низко, что кажется, будто вот-вот спадут — и все увидят его безвкусные серые боксеры, а его страшный кошмар сбудется наяву. Он ещё пялиться с улыбкой в направлению ушедшему мужчине минут пять, прежде чем отстраненно заметить, что он и не покурил толком, как сигарета уже догорела до фильтра и затухла — это сравнение настолько совместимо с его жизнью, что Тео хочется расхохотаться, но смех по какой-то причине застревает в горле.

я вижу, вижу, вижу

я вижу всё как есть

но я прошу - потише

и я прошу не здесь

я выдам добровольно, что мне сказала жизнь

“когда кому-то больно, кому-то заебись!"

      Зубы начинают стучать от холода, а Пэнси, всегда указывая на эту деталь, говорила, что мол, вот, Тео, смотри, это прям знак Божий, тебе танцевать нужно — танго или чечётку, послушай же, послушай, у тебя даже зубы в ритм клацают! и смеётся так искренне, так заливисто, без привычной едкости, что Тео замирает, как ребёнок в одно мгновение увидевший волшебство.       И шутливо утягивала его в танец прямо посреди улицы, покрытой неудобно брусчаткой, оглушительно громко цокая шпильками и откидывала голову назад, чтобы смотреть на необъятное ночное небо, потому что знаешь, Тео, так жизнь просто устроена — мы все звездная пыль, понимаешь? И это черная херня, морщит нос, Космос, кажется, да, переварит нас вместе взятых, но умереть от чего-то красивого, наверное, не так страшно.       Тео сглатывает.       Да.       Наверное, не так страшно.

привет, я вижу этот мир таким, какой он нет

я так хочу, но так боюсь приобретать пистолет

я думаю, что многим это покажется смешным

но у меня есть масса вопросов к тому

кто считает, что он не уязвим

      Только вот звезды для Теодора не на небе, а на тонких ключицах и за правым ухом, в котором поблёскивает сережка-звездочка. Он запоминает их расположение так ясно, что может с легкостью воспроизвести малейшие детали с закрытыми глазами, настолько он впитал в себя личное созвездие целиком.

я выдам добровольно, что мне сказала жизнь

”ну да, мне было больно, а сейчас мне ..."

            — Знаешь, Тео, — Пэнси закидывает кусочек сушеного кальмара в рот; где-то неподалеку стоит дешевое вино в пластиковой бутылке, Теодор практически нервно открывает упаковку с пластиковыми стаканчиками. — Люди так любят драму, — она задумчиво смотрит в сторону горизонта. — Так любят плакать, мстить, и так мало, просто катастрофически мало наслаждаться жизнью!       — Просто отвратительно, — с важным видом соглашается Тео, кивая головой. — Возмутительно.       — Не перебивай меня, — она мстительно сощуривается.       Тео покорно опускает взгляд.       — Прошу прощения, моя Госпожа.       Пэнси закатывает глаза и выпрямляет свои неприлично длинные ноги.       — Так к чему я это, Тео, — она вздыхает и улыбается ему такой обворожительной улыбкой, что сердце подскакивает к горлу, мешая дышать. — Я хочу быть птицей. Огромной, величественной…       — Павлином? — язвительно уточняет Теодор, но тут же ловит взгляд Пэнси и тушуется.       — Нет, — в тон ему отзывается она. — Я хочу быть везде и одновременно нигде, понимаешь, Тео? — последний хмурится, явно силясь её понять. — Я хочу просочиться в каждую молекулу. в каждый атом, я хочу быть воздухом, которым дышат люди.       Тео до болючего укола в ребрах хочется сказать, что у неё получилось, но молчит — лишь смотрит на неё своими темно-темно синими глазами и наблюдает за тем, как дрожат её длинные пушистые ресницы.       — Надеюсь, — она поворачивает голову к нему, — такой идиот, как ты, додумается развеять мой прах над морем.       — Морем в Англии? — едко интересуется Теодор. — Лучше уж над канавой.       Пэнси в ответ лишь молчит, устремив взгляд куда-то выше его плеча, а в голове Тео проносится мысль, которую он выпаливает прежде, чем успевает подумать:       — Тебе подойдёт океан куда больше, чем море.       И куда больше, чем я.       Но эта мысль так и остаётся неозвученной.