менянетинебыло

      Рон как-то пошутил про то, что в прошлой жизни Гарри был пожарником.       Иначе как объяснить этот херов альтруизм, что лезет со всех щелей? Всегда спасатель, всегда избранный, всегда меченный говорящим «не такой как все»; ему даже судьба харкнула самым убогим шрамом в лицо, чья форма до рези в глазах напоминает движение руки при исполнении Непростительного.       Не Гарри Поттер, а ебаный оксюморон.       Иногда он чувствует себя Арлекино, иногда — суперменом, который спасает этот никому не всравшийся город от не менее никому не всравшихся злодеев, иногда он удачный перепихон на ночь, иногда хороший друг, иногда незнакомый чувак, которого ты вечно задеваешь плечом.       И никогда Гарри Поттер.       Он невольно скашивает взгляд на часы — почти десять, он вот-вот должен придти. Существует слишком большая вероятность, что он нажмёт на звонок пальцами, сотрясающимися в пьяном, бредовом треморе — такой бывает лишь на отходах. Он никогда не приходит к Гарри счастливым — то есть обдолбанным — никто никогда в принципе не идёт к Гарри, когда ему хорошо.       Это уже что-то вроде ебаной традиции, знаете ли.       А Гарри, в принципе, никого и не ждет.       Поттер вздрагивает — кто-то звонит в дверь. Видимо, сегодня пораньше, чем обычно.       Он появляется на его пороге, всклоченный, бухой и босой, скалящийся прямо в лицо. Дёрганый, злобный, как дикий волчонок. Такие, как Том, всегда знают, куда бить, в какое место целиться, чтобы растоптать, стереть в порошок, размазать по стенке. Заставить выть в кулак ёбаным раненным зверем, свернувшись калачиком на полу.       — Мне нужен нурофен.       И толкает его плечом.       Толкает так, будто пришёл к себе домой. Знает же — у Гарри кишка тонка, чтобы сказать ему кривое слово, когда он настолько плох — кожа белая, как у трупа, запястья ещё тоньше, чем в прошлую встречу, обескровленные губы, тёмные росчерки усталости под глазами. Заебанный до костей. Он выглядит так, будто кто-то вместо плохого настроения случайно вытрахал из него душу — вот теперь он и шатается по малознакомым квартирам, как призрак.       — В левом верхнем ящике.       И без него знает.       Гарри невольно ссутуливается, рассматривает его каждый раз так, будто впервые увидел. Идеальный профиль, угольные кудри, лисий прищур.       Он не знает, что под такими людьми издают чаще — крики наслаждений или боли.       — Спасибо, — сухо.       Его максимум.       Гарри уже и не вспомнит, где и при каких обстоятельствах он мог пересечься с этим типом. Вроде как до него кто-то доебался в переулке, а Том — хер его знает, почему, он уже давно бросил любые попытки его разгадывать, — вступился за него. В качестве благодарности Поттер предложил пиво, в ответ услышал просьбу о таблетке.       И теперь они здесь. На этом уровне. На этой ссаной высшей точке их взаимоотношений.       Он соврёт, если скажет, что они не трахались. Разумеется, мать его, они занимались сексом. Или перепихоном. Как вообще называют процесс, когда тебя нагибают над столешницей, до боли прикусывают мочку уха и сдавленно стонут в шею? Занятия любовью? Нет уж, хера с два.       Скорее нечто похожее на обыкновенную долбёжку, где с каждым оргазмом исчезает крохотная частичка тебя.       Смутное ощущение, будто этот Том — Гарри до сих пор не знает его фамилии, и, честно говоря, ему плевать: этого парня и так слишком много в его жизни, — просто одним днём высушит его до дна.       А Гарри, вроде как, будет и не против.