Ты никогда не удалишь меня, Базиль!

В отсутствии Обриэль, Базиль читал принесённые книги. Характер повествования желал лучшего, но другого чтива Обриэль просто не приносила. Беспросветная похоть. Ночью они подолгу лобзали тела друг друга в любовной истоме. Страсть начала медленно утихать, осознание сего безрассудство выбило из колеи прежней жизни. Холодный ум диктовал всю неправильность нынешней ситуации, дети впали в отчаяние. Обриэль всё чаще проводила времени с бандой, оставляя Базиля взаперти. И так целую неделю.

***

-Хэй, Обри, зацени это, – один из приятелей, что выделялся своей малорослостью, продемонстрировал новое танцевальное движение. -Хм, очень круто, – безэмоционально сказала девушка. Холодный ветерок с моря нагонял тоски, вся банда морилась от безделья. Обычно, с уходом солнца, в каждом из подростков просыпается внутренний зверь, готовый к новым, ночным авантюрам. Но сейчас ситуация была совсем иная, каждый из детей чувствовал, что внутри происходит какой-то раскол, что-то непреодолимое отталкивало их от друг друга, в особенности от Обриэль. -Хэй, Обри, – верная подруга Ким обняла лидера, – ты какая-то задумчивая, устала? -Нет, голова что-то болит, – внутренние опустошение выдавило улыбку, – всё хорошо, ребят. Банда заметно повеселела, завидев доброе расположение Обриэль, чувство присутствия было как никогда выше. Но как померкла её улыбка, так сразу же вернулась тоска, подгоняемая отсутствием каких-либо идей для проведения этого вечера. Обриэль достала пачку сигарет, идея выделится среди банды необходима для поддержания авторитета. Она закурила. -Обри, это петарды? – сказал Маверик, завидев как та достаёт зажигалку, – ой, ты что делаешь? -Курю, не видишь что ли? – проговорила она, стараясь не упустить сигарету из губ, – хочешь? Всё внимание банды было обращено на курящую хулиганку, плотная дымка застилала её самодовольный, улыбчивый лик. Полная пачка сигарет поблескивала в её руке, отражая свет ближайшего фонарного столба. Светловолосый парень пока не решался брать папироску, за вместо него потянулась толстая, волосатая рука другого члена банды. -Ванс, ты уверен? – с полуоткрытым ртом выпалила Ким, она недопонимала. Не смотря на предостережение, здоровяк зажал сигарету меж губ, стараясь найти подходящее место для баланса, – он чуть не выронил её. -Не тем концом, дубина, – выпустив слова из табачного дыма, Обриэль самолично переставила сигарету, – пригнись немного. Язык пламени обогрел сыпавшийся табак. Трава мгновенно вспыхнула, оставив после окалины горстку плывущего дыма. -Теперь вдыхай. После нескольких затяжек, окончившимися громким кашлем неудачи, Ванс приловчился и уже выпускал дым без проблем. Блестящая пачка никуда не делась, несколько высунутых сигарет продолжали смотреть на беспорочных подростков. Она совращала куртуазностью греха, репутация среди коллектива была очень важна для каждого подростка. Сначала одна, потом вторая, а за ней и третья, – сигареты начали исчезать, расплываться в детских губах. Взяли все, кроме Ким. -Я пас. -Если большинство, то значит все, бери, – Обриэль, с привычной улыбкой самодовольства, толкнула пачкой в сторону девушки, – попробуешь разок – не привыкнешь. -Х-хорошо, – Ким явно не хотела этого делать. Синий рукав потянулся за папироской, Обри дала каждому огня. Кольцо табачного дыма разбавляло лиловую скуку вечера, приятный звук горения табака расслаблял слух. Сигареты были плохого, дешевого качества: отсыревшая бумага не держала траву как нужно, скверное качество табака ядрило, жгло горло, но никто не противился Обриэль, все курили. -Это ужасно, – откашливаясь, сказала Ким. -Чувствуешь расслабление? – Обриэль погладила обритые бока головы Ким, – самый кайф после, деточка. Каждый, кроме Ким, запросил по второй сигарете. Организм начал медленно привыкать к яду, заполняя лёгкие тленной дымкой. Банда уже забыла о своём томимом безделье. Головы начали плыть тем самым дымом, что вдыхали и вдыхали их легкие. Щелчок камеры. Пелена блаженства была грубо отрезана. Разогнав дым рукой, Обриэль начала судорожно осматриваться. Заметив её активность, остальные начали делать тоже самое. Лица детей посинели в страхе раскрытия. Ещё щелчок, теперь с еле слышимым ворчанием. -Хэй, там кто-то есть, с-совсем рядом! – испуганно крикнул Маверик. И правда, тёмные силуэт, на который был наставлен загорелый палец, начал двигаться меж деревьев. Свет от фонаря еле доходил до высокой фигуры, Обриэль смогла различить знакомую легкую одежду: майка и шорты. -Кель! – растоптав тлеющий окурок, лидер скомандовал, – за ним! Каждый из челнов банды понимал, стоит упустить парня, – их родители узнают об их неблагопристойностях. Сейчас бы не помешали велосипеды, взятые напрокат, – подобная мысль возникла у каждого. Скорый топот ног раздался за убегающим Келем, несмотря на спортивный, атлетический склад, он уступал по скорости, в его руках была стопка каких-то бумаг, явно прибавляющие ему в весе. Спортсмен понимал, что с таким количеством людей ему несдобровать, на крыльях адреналина ноги несли Келя прямо. Красный, пешеходный свет отрезал попытку побега, и баскетболист решил свернут налево, – прямо в лес. Роковой гамбит вышел ему боком. Неудачный манёвр подвёл Келя, когда тот пошел на резкий поворот, не учёв собственной инерции. С бумажным шорохом он повалился на голый асфальт, твёрдый ботинок Обриэль помешал привстать. -Хватай телефон, хватай телефон, – кричали голоса. Тяжелая нога сдавливала грудь в крике, резкий страх наполнил душу спортсмена, он вырывался, напрягал руки в упор-присеве, но Обриэль была тяжела и сильна. -Мерзкая крыса, – ворчала Обриэль, нещадно сдавливая спину Келя. Его оранжевость во всё: одежда, цвет кожи, волосы, – вся эта яркая, весёлая палитра раздражала Обриэль. -Фух, нашел, – крикнул, запыхающийся Анжело, – он запоролен, чёрт! Обриэль перевела взгляд обратно на Келя, столь ненавистного друга прошлого. В его глазах промелькнул язвительный намек на сопротивления, такой же норовистый на ссоры, как в детстве. -Пароль, – холодно отрезала она. За вместо ответа: кислая морда; покривив лицом, Кель широко улыбнулся, оставляя остальные мышцы лица в напряженной злобе. Он не был знаком с новой Обриэль, так хорошо, как Базиль. Листовки, разбросанные по полу, привлекли больше внимания, на них был отображен столь знакомый, любвеобильный лик садовода: Базиль *****, рост – короткий, кожа – бледная, глаза – голубые. Нос прямой, тонкий. Зелёный свитер без рукавов, под ним футболка, внизу шорты. Если вы его видели, даже если не уверены, ЗВОНИТЕ: +1(0**)******** -Пароль, говори, – оставив листовки на потом, грозилась Обриэль. -Не скажу, – словно гиена заигрывала с пантерой. Убрав ногу со спины, Обриэль пару раз пнула баскетболиста по боку, раздался медленный, утробный скулеж. Обида опрыснула глаза Келя слезами. -Говори, а иначе я от тебя живого места не оставлю. -Ты совсем? – сжимаясь в три погибели, кряхтел Кель, – ты чокнутая сука, фиг я тебе что скажу! Пару пинков заставили Келя содрогнуться, его стройная фигура вытянулась в линейку от острой боли. Банда смотрела на новый акт насилия более ровно, словно они не принимали, а то и впитывали исходящую жестокость, считая её правомерной, справедливой. Обриэль повторила свои слова. -Одна тысяча сто одиннадцать, ай! – он хватался за ушибленный бок. -Твой день рождения, серьёзно? – Обриэль подобрела от глупого допущения, – ты ничуть не изменился, всё такой же тупой. -Ты помнишь? – сквозь слезливые крапинки, пролепетал Кель. -Хотелось бы забыть, – жесткая подошва Обриэль прижала спину, – закрой свой рот. Разобравшись с альбомом, Анжело поместил сделанные снимки в корзину, очистив её после. Хулиганский нрав вредительства не удержал его от просмотра иных фото. Кель не мог повернуть голову, чтобы развиднеть происходящее. -Зырьте, у него тут…, ого, – язвил коротышка. Что-то стрельнуло в каштановую голову, Кель резко забился задергался, начал вырываться, наплевав на боль в боку. Внимание Обриэль было приковано к листовкам, которые парень расклеивал по фонарным столбам, их было много. -Эй! Не тронь! Ты удалил фото, что тебе ещё нужно, не смотри! – протестовал Кель, находящийся под ногой Обри, – оставь, не надо прошу. Крики сопротивления были заглушены звонким, разноголосым смехом банды. Смущённый Кель поник лицом в асфальт, бок раздавался колющей болью острого носка Обри, всё тело облила свинцовая тяжесть страха и печали. -Хэй, Обри, – голос Ким не предвещал ничего хорошего, – он ещё твой дом фоткал. У фрика здесь целая галерея. -А ну, дай сюда, – оторвав глаза от пленника, скомандовала Обриэль. От подозрений, возникших в голове, сердце пропустило сильный удар, в глазах начало темнеть. Трясущиеся в судороге пальцы листали фотографии, одна за другой, одна за другой: вот фото, где она прислонившись к мутному окну, что-то пинает; фото где она немило болтает с шерифом; фото по возвращению домой из магазина, – Обриэль понял, за ней ведётся очень тщательно спланированная слежка. Воззрения подгоняли страх, глуша наплывшую ярость, ладони вспотели, готовы выронить телефон как скользкое мыло. Телефон совсем новенький, с хорошей камерой. В этот момент для Обриэль исчезла всё банда, раздражающий свет фонарного столба, и холодный ветер больше не тревожил её пылкий нрав. Всю голову заполонили образа Келя и Базиля. -Кель…, – начала не своим голосом Обриэль. Никакого гнева более она не испытывала, всё её существо заполонила человеческая доброта, понимание противостояния Келя. Подобные чувства наплывают, когда одна сторона узнаёт о благом нраве целей вражеской стороны, враг остаётся врагом, но уже более сердечным, и борьба ведётся чисто из принципа, а не из-за идеологии. Кель не скрывал слёз, он никогда по своей чистой натуре не скрывал эмоций. Что-то щелкнуло в Обри. -Кель, почему? Почему я? – грубый тон выходил вместе с тяжелым дыханием, – почему ты меня так ненавидишь? Парень не отвечал, продолжая клевать землю носом. Его тело пропускало импульсы, еле заметная дрожь страха, обиды от унижения. Кель никогда не было той чести, за которую он будет сражаться всем духом, но это не отменяет слёз боли и нарушения личного пространства. Обриэль приподняла ногу. Схватив впопыхах несколько листовок, Кель кинулся вдоль пешеходного перехода и был таков. На сердце открылся давно запекшийся шрам. «Кель, почему, почему ты заставляешь меня добреть к тебе? Зачем ты спасаешь Базиля? Почему именно я предмет твоих подозрений? Кель, почему?» Обриэль смотрела замешанным взглядом в сторону убегающего. -О, как дёру дал, – Маверик злословил, – Обри, у тебя с ним какие-то личные счёты? -Д-да, – говорила она всё так же, не поворачивая головы, – можно и так сказать. Идея того, что Кель, после стольких лет разлуки, имеет волнение за Базиля, наливало душу тёплым дёгтем зависти. Её сердце посерело, обратилось в нерастопимый гранит из-за дурной жизни. Мысленно она завидовала его милой глупости, и боялась того дня, когда до его каштановой головы дойдёт всё осознание безвозмездной утраты. -Расходимся, – выдохнула Обриэль, – нечего больше сопли мять, и так проблем нахватали. Банда послушно распустилась по домам. Взгляд Обриэль приковала бледно-молочная луна. Такая же зависимая от своего большого спутника - Земли, как и Обри от Базиля. Её кратеры, видимые невооружённым взглядом, словно шрамы на душе, психике Обриэль, она передаёт боль другим, бросает невинные души в полымя похоти, разврата, насилия. Тёмные тучи нависли над белесым шаром, гладили своей зефирной, дождевой гладью круглые её бока. -Когда всё так успело произойти, – голос Обриэль скрипел печалью, – быстро, стихийно, мгновенно. Ещё пару минут побеседовав с луной, Обриэль выдвинулась к своему дому. Телефон Келя неприятно растягивал карман, жег кожу своим любопытным содержанием. Обриэль понимала, что забрав телефон, она навлекла на себя худшую, из предполагаемых бед. Правосудие шло семимильными шагами, пугая своими недобрыми знамениями. Тучи над сердцем Обриэль сгущались, парализующее спокойствие взывало никуда не девающиеся отчаяние. Всё было предрешено. «Куда мы убежим? Жить в лесу, – бред. Мне ничего не остаётся, это последние дни, которыми я насытюсь, как грёбанным солнцем!» – пьяная дымка радикальных идей возникла в голове. Шагалось тяжело, словно ноги налились плохой, отравленной кровью. Всё в теле Обриэль было загубленно, задавлено обречённым положением, она была сломлена изначально, самой судьбой, самой матерью, самой смертью Мари. Невыразимая горечь выразилась на лице, искозя его в страшную гримасу потаённого страха. Она боялась, боялась до жути, что Базиля заберут. -Почему именно я? Почему я так больна, нг-ха! Ненавижу, – девушка раздалась слезливыми криками. Дом уже совсем рядом, Обриэль села на ступеньку и горько заплакала. Покажи насколько тебе больно, кричи! Тело продрогло от холодного пота, словно Обриэль попала под ливень. Глубокие думы всегда наведывают своих хозяев в ночное время. Девушка была растеряна, она прекрасно понимала, Базиль вскоре не выдержит и покинет её, она более никому не доверяла, в первую очередь себе. Рёв был страшный, что-то нечеловеческое выходило из тела Обриэль. Она больше не могла сражаться, как шестнадцатилетний ребёнок может противостоять всей исполнительной системе? Тем более шестнадцать ей исполнилось совсем недавно. Практически с самого детства её обмакнули головой в этот грязный, жестокий мир, душа была безвозвратно попорчена. Почему у неё не было нормальной семьи? Нормального дома? Нормальных друзей? Никто её не поддержал в трудное время. Сердце совсем обмёрзло, оставив из любви только половое, циничное влечение. Ей страшно было знать, что где-то сверху, на неё не без укора смотрит Мари. Взгляд представлялся полным призрения и разочарования. Она помнила досконально каждую черту усопшего лика. Негодование сейчас было на лице её, направленно на малышку Обри, ей было страшно и страх никуда не делся. -Прости…, я не могу, это я, – голова шла кругом от быстрого, горячего дыхания, слова раскаяния лились непрерывным, сбивчивым потоком, – я могла иначе? Н-н..нет я не могла, да, я не могла, мне так написано. Она закрыла лицо руками, когда мимо проехала машина. Как никогда больше, сейчас Обриэль хотелось свести счёты с жизнью. Её сильная, закалённая в пламени ненависти душа дала слабину, она совсем обессилила. Она поняла, что никогда более не сможет испытывать чего-то тёплого, как остальные, как та семья в парке или как глупый Кель, радовавшийся любой мелочи жизни. Она травила себя мыслями, образом Мари, невинным образом Базиля, который как и он был напуган в тот зловещий час. Она понимала, что он последний на кого она могла рассчитывать. -Я убью себя, я убью себя, я убью себя, – она начала биться головой об дверь, – как я себя ненавижу! Невольно слова матери, о том, какая она дрянь и паршивка всплыли в голове. Ни одной светлой, доброй мысли не возникало у Обриэль, с каждым шагом мыслей она находила всё больше причин для самоненависти. В голове проплывали моменты из детства, когда все они: Хиро, Санни, Мари, Кель, Базиль, – все они были вместе, их ничто не тревожило. Картины прошлого млели в голове тихой грустью, ничего кроме печали они не вызывали. Обриэль была опустошена. -О-обри, – голос лил слёзы, – почему ты плачешь? -Ах, Мари…, почему? Почему это происходит именно со мной, почему ты…, ааа, – Обриэль громко зарыдала, не стесняясь слёз и соплей. Душой она достигла того пика страданий, когда уже перестаешь чувствовать всякую лиловую эмоцию грусти. Она перестала чувствовать и просто приняла это. Всю жизнь она боролась. Борьба сделала из неё настоящего монстра. От прошлой Обриэль не осталось и следа. Задней мыслью Обри знала, что Мари всё простит как святая мать, но не смотря на это, Обриэль продолжила корить себя за всё, что с ними происходило. -Обри, прошу, не плачь… Девушка приоткрыла дверь и обняла своего наложника. Она ничего не хотела кроме объятий, тело любимого, последнего оплота надежды в этом немилом свете. Оба уснули в слезах друг друга.

***

Туманный свет курева заполонилял комнату. Обриэль курила, Базиль никак не противился пассивному курению. Они понимали друг друга без слов, точно жили вместе долгое время. Обриэль выплюнула обгоревший бычок на тусклый ковёр, её лицо было уставшим и энергичным одновременно. Сердцу было неспокойно, когда Обриэль выглядела столь озабоченной. -Кель…, он возможно всё знает. -Мгх, – потянулся Базиль спозаранку, бинт на руке начал медленно слезать. Он более не чувствовал левой руки, возможно за эти две недели кости срослись в уродливое ответвлении. Возможно он навсегда потерял левую руку, Базилю было плевать, – он говорил тебе что-то? -Нет, – девушка высунула телефон и демонстративно потрясла им, – здесь, он фотографировал мой дом, явно не просто так. -Ох, – мальчик прижался к своей любимой, – я не хочу. -Я тоже не хочу, но видимо придётся. -Обриэль, ты изменилась. -Знаю. -Почему тебе всё равно? -Я не думаю, что…, – девушка замялась, её рука поглаживала непослушные, светлые локоны мальчика, – не думаю что есть иной выход. -Но ведь Кель ничего толком не знает, ведь так? -Так, но это уже не важно, – она поцеловала золотую голову, – внутри что-то странное творится. Базиль, мне страшно. Разговор вышел сухим и смазанным, у детей просто не оставалось слёз, их глаза были высушены, а души опустошены. Каждый из них не хотел тянуть, у обоих не было сил продолжать. Этот день прошел в тишине и смраде выкуренного табака.