Ты никогда не удалишь меня, Базиль!

Ночь провожала день, луна сменяла солнце, – и так три обхода, Обриэль перестала появляться дома. Базиль хворал, хватался за голову в своём двоемыслии. Двухгранные мечтания приводили в крикливое уныние, он бил стены и кричал самым грязным матом, на которые только способен его кроткий разум. Дни становились длиннее. Томительное ожидание порождало тоску, чувство, что придётся действовать самому: – неотвратимо отпугивало. Усеянное разнобокими тучами небо сводило свои тени на дом Обри, солнце больше никогда не коснётся этого дома, он порочен своей скверной атмосферой. Базиль был убит, внутренности, что цеплялись за оливковую ветвь прошлого, были попорчены дурным влиянием Обри. И всё же жалость затмевала любую вину, не смотря на всё то, что она сделала, Базиль оставалась добр к ней. Через один вечер он проникся её нелёгким прошлым, девушка находила постыдным оправдывать себя, свои действия избитым детством. Базиль старался, но никак не понимал её душой, всем своим невинным существом, лишь остатки разума и картин прошлого ставили Обриэль в мученический образ. Вся страсть, что была несколько недель тому назад безвозвратно померкла, Обриэль было тяжело перед нелёгким решением. Она, как всегда, полагалась лишь на себя. -Что теперь? – говорил разбитому он отражению, – разве могло всё закончится хорошо? Это нереально. Другой стороной души он надеялся, что его похитителя обнаружили и задержали, – это не могло продолжаться вечность. Базиль корил, рвал на себе одежду за это мыслепредательство. Мысль она, верно, материальна, скоро перерастёт в мотив, а за ним откроется действие. Он скучал по своему дому, по своей старой, месяцем забытой жизнью. Ссадины и синяки никуда не пропадали, на их месте лишь появлялись новые, коже нахватало солнца и нормальной пищи. Недавно Обриэль, ни с того ни с сего, прижала тлеющий окурок к его коже, ожог мигом разразился в крике боли. Она сделала это ещё раз, Базиль не шелохнётся, пальцем не двинет в сопротивление. Её лицо изобличало опустошительную тоску, отчаяние, старающееся украсить свои последние дни. Девушка поджигала сигарету и вновь уродовала бледную кожу Базиля, мальчик подперся к ней, чтобы было легче проводить табачные истязания. И когда Обриэль начала так много курить? Боль двигатель прогресса и самой жизни, без боли наша жизнь была бы пуста и вяла. Кислый ожог толкнул Базиля к роковой речи. -Обри, – всхлипывая, шептал Базиль, – давай…, о господи, я не знаю..., убьем друг друга, я так больше не могу. Девушка, ничего не отвечая, продолжила оставлять ожоги на израненном тельце, будто ничего не слышала. Подобная мысль обрабатывалась в её голове чуть ли не ежеминутно, чуть ли не ежесекундно. Мальчик в слезах прижался к своему тирану, горячий окурок иступился о кожу, всё тело было украшено в тёмно-красную крапинку термальных повреждений. Обриэль чувствовала себя как никогда чище. Слёзы совести и мук предстоящего более не тревожили её, она прибывала в сладостном упоении забытья. Другой рукой она гладила своего любимого, где это только было возможно. На следующий день она ушла, ничего не оставив Базилю. Прошло три дня. Полупустая бутылка воды была зажата в дрожащих руках, как последняя хватка за жизнь. У Базиля была температура, тело источало терпкий, дурнопахнущий пот, но пить и есть всё так же не хотелось. Мысль о смерти в одиночестве вгоняло его в стресс, захлестывало волной ещё большей боли. И эта боль всё ещё держала его на плаву мироздания, в этом мире. -Мари…, – он протянул руку к потолку, весь обзор сокрыла слезливая пелена, – это так и должно быть, омой моё тело в прощении, ведь я уже иду. О Мари.... Он горько заплакал. В доме пахло ещё хуже, чем в первый раз. От запах собственного тела воротило и тошнило, несколько порезов уже успели загноится, никогда Базиль не был так уродлив. Но больше уродства его образу предавали мысли о розоволосой девчонке, о мыслепреступлении против её. Образ маленькой Обри никак не мог снисойтись до настоящей, словно химические элементы, не смешивающиеся с друг другом. Никакой реакции, лишь отрицание. -Обри, ох…, – словно умирая, лепетал Базиль. Маленькая, улыбчивая Обри. Чёрные пряди так смешно развивались по осеннему ветру, она бежала на встречу счастью, на встречу своих лучших друзей. Она была очень красивая. Базиль вспоминал её грацию, с которой она преодолевала колючие кусты во время походов, её неиссякаемый задор борьбы с Келем. Её радостная, взрывная энергия к жизни, девочка прямо-таки пестрила счастьем, словно друзья – это её последний день на Земле. Обри постоянна жила последним днём. Базиль вытирал глаза кулаком. На ладони собрался солод пота. Весь диван пропитался бесцветной кровью души. Пот скрипел, он был везде: в суставах, в костях, в волосах. Базиль почувствовал себя слабым, немощным восьмидесятилетним стариком, может это от нехватки витаминов и еды в организме? Единственное, на что он был способен, – это плачь. -Помоги мне Мари, – звучанием скрипки раздался лиловый рёв. Они никогда не были так близки, как с Мари или Санни. В любом круге общения существуют люди, имеющие наименьшее количество контактов, – Обриэль и Базиль были такими. По жеребьевке Вселенной, Базиль был выбран живым напоминанием о светлом детстве для Обри, но её нынешней образ дурил голову, – это была не та Обри! Когда, меж пальцев проходили чёрные корни волос, а на лице выходила знакомая улыбка, – Базиль вспоминал, и прижимался к девушке уже без отвращения. Верно, для Обри Базиль нисколечко не изменился, для неё он остался тем безобидным мальчиком, что четыре года тому назад. Сейчас он был для неё сокровищем, и в порыве высоких чувств она вредила. Девушка просто не знала, как давать эти сильные чувства, всё доброе было отрезано смертью Мари, Обри так и не смогла развить в себе светлое начало, всю душу облил град ненависти домашнего насилия, она была безвозмездно обречена. ОБРИ… ОБРИЧЕНА. КАК ЗВУЧИТ. ЗВУЧИТ ОЧЕНЬ БОЛЬНО И ВЕРНО. Дети никогда не засматривались друг на друга. Плывущие мерным потоком мысли вырисовывали фото, которые Базиль успел запечатлеть на альбоме. Он хотел сжечь и избавиться от них, чтобы боль больше не касалась его существа. Но вот она, опять, теперь и вновь перед его глазами. Что-то начало пощипывать в зоне виска и лба. Базиль нащупал что-то твёрдое, и одновременно подающиеся его слабой руке. Это растительность, стебель цветка! -Вот, смотри Хиро, как у Базиля выходит, – голос пронзал своей слабостью, казалось ещё ниже, и Базиль не сможет уловить знакомого звучания, – а ты говоришь, женское дело – венки. Вот Хиро, старающийся изо всех сил поразить мастерство Мари. В быстрых движениях лепестки рассыпались, делая венок изъеденным и некрасивым. Для Хиро был важен лишь результат, и он был доволен этим. -Ах, Мари! – этот голос звучал уже громче, – какой у Базиля веночек! Хэй, а может будешь с нами, с девочками, против этих грубых парней? -Хэй! – Кель вскричал, – Обри, не смей. Он наш, мальчик, как и мы! -Ты на его венок посмотри, дурак! Это же ювелирная работа! -Обри! – Мари недовольно вздохнула, – не надо так говорить ладно? -Да, не ссортесь, – Хиро, как всегда, поддакивал доброй воле своей любимой. Санни смотрел на Базиля в безвыразительной мине. Он всегда смотрел в его сторону, когда между остальными вспыхивал конфликт. Черноволосый словно брал его этим взглядом, глазами уводил куда-то ото всех, восвояси. Шум и гам внешнего мира застилался этим молчаливым взаимопониманием, Базилю и Санни не нужно слов. Мальчик не осознавал себя. Его рассудок был заперт на пленке воспоминаний. И только сейчас он заметил, как неестественно выгнулась шея Мари, хрящи и кости выпирали из под нежной кожи, таки и норовя порвать её. Весь лик застелила штора грязных, иловых волос, по ним стекала гниль, более напоминающее грязный снег по консистенции. -Мари? – мальчик наконец заговорил, но подходить к девушке не стал. Её лицо, словно разъеденное кислотой, начало валится на скатерть в обезображенных ошметках. Мари начала кричать, стонать, кряхтеть в предсмертных муках, животное звучание сопровождалось полной обездвиженностью, она будто повисла в воздухе. -Санни!? Лучше друга детства уже не было, Базиль уже даже не уверен, что он когда-либо был здесь. Его одолевали сомнения, паника вспылила голову в мыслях. Он почувствовал, как его кожа сереет, бледнеет, становится шершаво-угольной, точно у мертвого. -Хиро, – он заикался от подступившего страха, – К-кель! Братья смотрели на него с презрением. Кель вытянулся в росте, носил другую одежду. Его лучистое в загаре лицо смотрело на Базиля с ненавистью, точно он сдерживает порыв нескрываемой злобы. Более тактичный, старший брат, вовсе не выказывал неудовлетворения, он смотрел холодно и простодушно, переводя глаза с Базиля на Мари. Парни встали и ушли. Просто ушли. -Обри! Он обернулся, девочка была как раз за спиной. -Обри? Склонив голову, она задумчиво глядела в даль, взгляд прокалывал душу Базиля, и шел дальше, словно мальчишки не было. Базиль начал вертеть руками, привлекать к себе внимание. -Обри! Обри! Там Мари, она…, – Базиль повременил с паникой, заметив, что в образе подруги тоже произошли изменения. Совершенно другая, уже более половозрелая девушка предстала его взору. Она крутила в руках биту, гипнотизируя ловкостью рук, мастерством проводимых движений. Токсично-розовый цвет волос обвис на лице, длинная шевелюра закрывала непреодолимым занавесом. -Обри! Это ты? Лазурный отблеск сверкнул зрительным контактом. За вместо слов, новая Обриэль указала битой за спину Базиля, острый кончик гвоздя чуть на задел глазницу. -Что?

мари.

Базиль развернулся. Оглушительный писк. Из ушей хлынула кровь, а зрение заполонялось белой вспышкой, точно он ослеп. Не зная, сколько точно времени прошло с того момента, Базиль перестал слышать убийственный звон. Он перестал слышать вовсе. Лишь воспоминания, – это его слух и зрение, он более не восприимчив к настоящему, весь спектр жизни был обращён в прошлое. Базиль привстал, начал ходить, протягивая руки. На ощупь он определял местность. Сквозь пальцы проходил парной туман, плотный, его можно было сжать, им можно было напиться. -Ребята… где вы? Никого. Базиль хаотично бродил по пространству. Может, вся округа белая, и он на самом деле не ослеп? Да, вот они: руки, ноги, тело, но уже совсем другие. Он искал в этой белесой пучине что-то. -Санни, Мари, Хиро, – где вы!? Он ощущал лишь туман. Он медленно заполнял легкие, отравляя блаженным снов. Столь желанным, после всего того, что произошло. Базиль засыпал на ходу. Он не понимал, что с ним происходит, грань реального мира со сном была нарушена. Базиль был вжат между этих заплесневелых булок, его тело разрывала агония двоемыслия, и одновременно он был спокоен и чист, словно всё прошедшее в его жизни – сон, который он забыл за утренней трапезой, как и все отельные, неважные сны. Двойственность во всём, даже в самой сущности понятия двойственности. Туман сгущал, окутывал белую пропасть в самые разные помыслы, что не нашли выражения в речи и действиях. Базиль мог быть больше обычного садовода, друзья его более не волновали, он так хотел, чтобы прошлое его не цепляло, давало жить настоящим. Всё это, конечно, не правда, он заперт с момента худшего из преступлений, а точнее его содействию, – инсценировка самоубийства Мари. Что-то ударило по голове во время этих мыслей. Зрение вернулось, всё это время Базиль бродил по розовой глади мира снов, как лунатик. -Ты умрешь в ещё худших мучениях, – что-то искажало голос, как и лицо Келя. Его широкая, беззубая улыбка будто была нарисована, приклеена кем-то. Неестественность выражений лица пугало, Кель приближался, подкидывая камешек в руке, – Гектора. -Ты заслужил это не меньше Санни, – официальным тоном, читал нравоучения Хиро, – ты заслуживаешь даже больше, мелкий ты уродец. Дыхание спёрло от паники, Базиля бросало в полымя надежды при виде своих друзей, и тут же эта надежда была бесцеремонно отнята. Его сердце вырвали и выбросили в неизведанные просторы космоса. -Мёртвый! Скончался! – подсевшим от криков голосом, раздавалась Обри, – ты умрешь, очень хорошо? Ты согласен умереть? -Я не– Звучный резонанс черепной коробки и алюминиевой биты заткнул мольбы Базиля. Его тело пало, как падают изыгранные девичьим интересом куклы, такие же не нужные и испорченные. -Обри…. -Ты умрёшь-умрёшь-умрёшь! Ураааа! – радостно взвизгнуло она, когда кровь обагрила её личико. Она била с невероятной, для двенадцатилетнего ребёнка силой и скоростью, – Базиль, сдохни чудик, ты мне никогда, повторяю, НИКОГДА НЕ НРАВИЛСЯ! -Обри, не надо, – он закрывался руками. Твёрдая бита погнула кости и суставы, теперь его левая кисть – это сплошь обрубок, руки были страшно изуродованы. Базиля тянуло на рвоту. Кровь выливалась длинными струйками из-под выпирающих обломков костей, Обри разбивала эти кости, вбивала их в тело, всё больше и больше уродуя мальчика. На момент она останавливалась, чтобы вынуть застрявшую в плоти биту или обжечь очередным, по детской глупости невинным ругательством. -Раз, два – раз, два, – я сейчас убью тебя! – черноволосая продолжала свои издевки, – мне никто не помог, тебе и подавно не помогут! БАЗЛИЛЬ! ТЫ ЧУДИК! Её розовый бантик приобрёл иную гамму, нитки сами собою переходили в синий, а далее бирюзовый цвет. -Какой же ты некрасивый, посмотри на свои руки! – говорила девочка, вся в чужой крови. Вдруг на её коже стали проявляться синяки, словно кто-то невидимый красил её тельце в бесконечных ушибах. На детской, нежной шейке начали появляться следы сжатия и удушья, – Мари умерла – Я умираю – Ты умрешь! Звонкий её смех глушил боль, на момент Базиль ощутил чьё-то присутствие, кто-то смотрел на него свыше, казя рот в улыбке удовлетворения. Принятие действительности, как оправданного наказания сбавляло боль, делая душу свободнее и легче. С каждым наносимым ударом от Обриэль, Базиль чувствовал, как тяжкий груз опадает с плеч, как его преступление уже не кажется таким плохим и противоестественным. Он был страшно искажен, превращён в месиво неудержимого нрава девочки, но разум оставался чист, открыт для больной правды. Остальные друзья смотрели не без улыбки на происходящее, нескрываемый смех лился из уст Келя и Хиро. -Мари, это прощение? – утеряв возможность к членораздельной речи, Базилю как-то удавалось говорить, – я иду. Обри начала плакать. Кровь смывалась слезами, она уронила биту на розовую поросль травы. Маленькие ножки подкосились, образуя букву «Х», вскоре и сама Обри упала, не имея сил для прежней стойки. Базиль разрывался между беззащитным образом Обриэль и чем-то свыше, густой йогурт космоса манил его отдаться смерти. Мари была там. Мари ждала его, как мать ждёт сына, он уже давно должен стать почетным гостем на балу нелепых смертей. Он помнил её улыбку, её тонкие, как у Санни губы, её весёлость взгляда, что грел каждого из друзей. В голове рисовался образ Мари, той старой, давно всеми забытой Мари. Душа налилась горем. Базиль вспорхал вверх, оставив всех остальных там, – на Земле, варится дальше в котле самобичевания и обмана. Он понял, что может быть честным и свободным, в первую очередь к себе.

Физическая боль – это самый легко переносимый вид боли.

Громкий стук. Тонкое стекло задребезжало под звучание. Базиль проснулся. С осознанием контраста сна и реальности, слёзы вновь промочили глаза. -Обри, Обриэль, – раздавалось за дверью. Мальчик держался за голову, стараясь не забыть это детское лицо, он схватил книгу и ручку. Его руки тряслись, в старании запечатлеть лик из сна, Базиль не мог фотографировать свои сны, только отобразить на заглавии. Но ничего не получалось, нарисованная картинка расплывалась, как образ маленькой Обри в голове, Базиль надорвал голос в отчаянном рёве. Он больше никогда её не увидит. -Обрии-иии, я кое-что скажу и сразу отстану, честно, – Кель был настойчив, – просто верни мой телефон, пока я кое-кому не рассказал. Базиль привстал на знакомый голос, как козлёнок на песнь пастуха. Искра. Зрительный контакт. Карие содрогание. Зрачки вмиг сузились от увиденного. Сердце, кажется, пропустило свой последний удар, всё тело Базиля хватила судорога, он пал обратно на диван. Бережное стучание переросло в барабанный грохот, дверь затрясло, с боковин начала сыпаться штукатурка. -БАА-АААЗИЛЬ! – взвыл баскетболист. Базиль пал в обморок. Затем раздался звук разбившегося стекла и быстрый топот ног. -Ба-базиль, Базиль, о господи, – он обнял обмякшее тельце, – живой, живой! Ах, Базиль! Дышит! Кель опустил тело обратно на диван. -Так, так, фух, – парень пытался сфокусироваться в попыхах, – господи, поверить не могу, Базиль родненький. Рука кровоточила из-за маленьких кристаллов стекла. Быстро осмотрев Базиля: его синяки, сигаретные ожоги и прочие ушибы; Кель привстал в раздумье. На столике он отыскал свой телефон, звонить куда-либо не стал. -Так, сейчас мы тебя, ох, – Кель заливался в радостной панике, – так, стоп, а где Обр– А вот и Обриэль. Она никуда не уходила от дома. -Кель!? – Базиль, ещё не отойдя от обморока, не различал дружеского лица, – Кель, сзади! Кель вздрогнул. Вытянувшись солдатиком, он мигом рухнул на землю. Из-за высокого силуэта показалась до боли знакомая фигура с битой. -Обри, нет! – Базиль хотел подпрыгнуть, понестись на спасение, но ноги выдали лишь скрежет суставов. Она ударила его заостренным концом по спине, потом по голове. От головы вышел глухой звук, как по деревяшке. Грозный взгляд заставил Базиля развернуться. -На чердак, – цедила Обриэль сквозь зубы, – ЖИВО! И вот, он уже на прежнем месте. Холодные руки давят кнопки в старом телефоне. Базиль не мог позволить Келю умереть. -Алё? -Округ ******* 911. Какой адрес чрезвычайной ситуации?