Мёртвая

      Алине не нравилось в лагере. С первой же секунды, как она зашла внутрь, захотелось возненавидеть это место, сжечь дотла и развеять его пепел над самым глубоким океаном. Она проспала почти всю дорогу, но головная боль не утихала ни на секунду, а теперь где-то глубоко в горле словно царапались кошки. Дарья, Александра и Маргарита больше её не трогали и вообще предпочли забыть о существовании странной девушки, которая ехала в их карете четвёртой. В этом месте было достаточно много богатых детей. Вот, что злило Алину больше всего остального. Она даже не представляла, каким образом оказалась в этом месте, если совершенно не соответствовала по статусу. Многих она знала в лицо, но с отточенным актёрским мастерством не выдавала своей образованности, делая вид, что не знает детей тех людей, которых она грабила уже много раз. В общей сложности Алина насчитала двадцать человек — восемь девушек и двенадцать парней, всем около 15-17 лет, а значит, все совершеннолетние. В их стране самостоятельным ребёнок становился в пятнадцать, разрешалось работать, жить отдельно, даже жениться, но с согласия родителей. А в семнадцать лет наступало полное совершеннолетие, когда дети заканчивали школу.       Алина закинула брезентовую сумку на плечо и стала в ряд с остальными девушками. Остальные были одеты в красивые платья, из хороших и дорогих тканей, с интересно сделанными причёсками. А манеры даже так было понятно, что аристократические. Гордая осанка, надменный взгляд, утончённые движения, полные грации. На другой стороне стояли парни, одетые в кожаные брюки и белые, расшитые разными орнаментами рубашки. Вожатая, высокая женщина с тёмными волосами, прошла мимо детей, считая их количество, а затем довольно кивнула и повела их за собой, к зданию лагеря. Вокруг был лес, высокие сосны закрывали белое здание от остального мира и пряча головы подростков от солнца. Сырая после дождей земля приятно пахла хвоей и забивала резким запахом нос. Судя по звуку, недалеко была река.       Они шли двумя колоннами, парни с одной стороны и девушки с другой, многие весело переговаривались и смеялись, знакомились между собой и уже представляли себе прекрасный двухнедельный отдых вдали от дома и родителей. Алина шла молча, настороженно, повинуясь инстинкту затаиться, высматривать и никому не доверять, наблюдала за остальными, пытаясь понять, можно ли ждать от них какой-то опасности и ни на секунду, несмотря на боль в голове, не теряла бдительности, следуя за вожатой. Она тоже не вызывала особого доверия. Среди парней в другой колонне Соболь вдруг заметила поразительно похожего на неё парня. Его волосы были точно такими же ослепительно-белыми, волнистыми, а кожа мертвенно-бледной. Острые скулы, тонкие черты лица, льдисто-голубые глаза и искусно, явно вручную, расшитая рубашка легко выдавали в нём Соболёнка. Алина нахмурилась и мысленно понадеялась, что ошиблась. Но нет, это правда был он, пятнадцатилетний сын Яна, от другой девушки. Ненависть — холодная, чёрная, — пронзила её тело словно электрическим разрядом. Словно ядовитая змея отравляла душу. Она ненавидела его, ненавидела и в то же время завидовала, ведь именно ему досталась вся отцовская любовь, жизнь, которую заслужила Алина, а не это отродье. Скорпион фыркнула и сжала кулаки, чтобы не выдать своей злости и не заметила кочку, запнувшись и едва не упав. — Фрозистанка, ты можешь идти нормально? — толкнув её плечом, бросила какая-то девушка сзади и ехидно усмехнулась, когда Алина обернулась на неё и хладнокровно подняла бровь. — Что ты так удивляешься? К вам, белоруким, только так можно относиться.       Соболь закатила глаза и, отвернулась, решив не реагировать на задиру. Над ней, за происхождение, издевались все. Всегда. В те времена, когда Алина ещё жила с отцом, статус и деньги семьи многое решали, её любили другие дети, с ней дружили. А потом, когда весь мир для девочки рухнул, пропали и друзья. В новой школе, обычной, бесплатной, её не любили. Фрозистан, воевавший до этого с Санбардо три года, принесший разруху, голод и бедность, теперь стал главным врагом народа и это можно было понять, ведь страна-союзник, которой так доверяли, решила предать и захватить своих партнёров. И те, кто был родом оттуда стали «козлами отпущения» для остальных. Но Алина не слышала насмешек уже очень давно, Смертники и бродячий цирк ценили её таланты и навыки, не обращая внимания на особенности внешности. И вот, теперь ей снова надо вернуться в детство, где цвет кожи решает слишком много. — Посмотрите на неё, обиделась. Что она вообще забыла здесь, на парня-оборванца похожа, а не девушку из благородной семьи, — продолжала девушка за её спиной, насмехалась, унижала, а остальные смеялись и поддакивали ей. Алина стиснула зубы и сжала кулаки, боль в голове не утихала, а горло всё так же болело. — Хей ты, немая, ответить мне не можешь? — обидчица хлопнула её по плечу, и Соболь внезапно развернулась, заставив всех приглушенно вскрикнуть, а вожатую остановиться, и чётким движением ударила девушку за ней. Дарья, та самая, которая ехала вместе с ней в карете, пошатнулась и громко вскрикнула, зажав рукой нос. Алина подскочила ближе и подставила к ее шее острый кинжал, спрятанный в рукаве. — Кто там немая, повтори, — прорычала ей на ухо девушка и, почувствовав, как дрожит тело в её руках, довольно ухмыльнулась. Сзади раздались шаги, и Алина благоразумно отступила, незаметно спрятав лезвие в рукаве. Пришедшая в себя вожатая грубо схватила Соболь за плечо, рванув на себя и посмотрела в непроницаемые, как и раньше, глаза девушки. — Ты что себе позволяешь, hundino? — прошипела вожатая и нахмурилась, царапая кожу Алины ногтями. — Имя и фамилия, быстро. — Алина Голубина, — тут же ответила Скорпион, решив, что лучше уж не знать им её настоящей фамилии. Она не чувствовала себя виноватой и даже обрадовалась, когда увидела, как из носа обидчицы хлыстала алым потоком кровь. Незаметно, глубоко в душе, но обрадовалась. Так бы поступила Мёртвая. Но никак не Алина. Алина бы извинилась, она бы даже не затеяла драки, предпочитая терпеть, чем ответить.       Но она не была старой Алиной. Она была Мёртвой, лучшим пауком и страхом всей столицы. — Посидишь день в изоляторе теперь, Алина. Чтобы знала, как положено себя вести благородным детям, — вожатая толкнула её впереди себя, чтобы видеть девушку и они пошли вперёд. Остальные кидали косые взгляды на Алину и пытались как-то помочь «бедной» Дарье, нос которой распух и посинел. От того, насколько фальшиво-встревоженно звучат их голоса, Соболь скривилась и крепче сжала ладони в кулаки, понимая, что боль в висках снова усилилась. — Как скажете, госпожа, — равнодушно пожала плечами Алина, заправив выбившуюся белую прядь за ухо.       Алина, уловив момент, когда вожатая, до этого не спускавшая с неё глаз, повернула голову в сторону — ответить на чей-то вопрос, быстро вытащила из рукава лезвие и бросила его недалеко от дороги. Кинжал с едва слышным хрустом хвои быстро скрылся с глаз. Алина знала, что этой ночью врядли сможет попасть к Смертникам, если её на ночь закрывают в изолятор, но следующей точно выберется и тогда уже заберёт брошенное оружие. За один день оно никуда не денется.       Группа детей шла по извилистой лесной дорожке уже около десяти минут, солнце ярким светом заливало лес, и сосны отбрасывали длинные тени. Алина, шедшая около вожатой, которая буквально прожигала её спину взглядом, чтобы нерадивая девчонка не натворила еще чего-нибудь, оглядывалась по сторонам, изучая местность. Лес был красивый. Сансет, с его шумными дорогами, машинами и лошадиными экипажами, остался позади, тут была только природа. Территория Смертников граничила с лесом, который в уличных бандах считался территорией для выяснения отношений, поэтому Алину и саму часто отправляли туда проследить за кем-то. Но она никогда не была так далеко от города. Под ногами хрустели сухие ветки и хвоя. Идти пешком незаметно точно не выйдет, даже ночью, а сосны были гладкие и высокие, без единой веточки на шершавых стволах. Ситуация казалась безвыходной. Дорожка резко свернула влево и они увидели большое серое здание лагеря. Шум реки оказался ещё ближе. Высокие сосны остались позади, теперь были только ели, дубы и берёзы, скрывавшие русло реки от других глаз. Течение реки вело в сторону моря, а значит, к городу. — Если следовать вдоль течения, я доберусь до Сансета быстрее, — неслышно пробормотала себе под нос Алина, даже не заметив, что произнесла это вслух. Вожатая ее бормотание услышала. — Что ты там говоришь? Я тебе велела молча идти! — и Алину снова грубо толкнули в плечо, от чего она запнулась и едва не упала. Дети сзади разразились хохотом, это больно ударило по ушам, и в голове взорвались тысячи фейерверков. Соболь зажмурилась, чтобы головокружение прекратилось. Она работала в сложных условиях, по три дня могла сидеть в засаде. Сейчас точно не время показывать свою слабость. — Ничего, госпожа, — шепнула Скорпион, ужаснувшись тому, как слабо звучал её голос. Дрожь, на секунду появившаяся в коленях, заставила девушку на секунду запнуться. Ее состояние так и норовило ухудшиться с каждой секундой.       Внутри здания было светло. Большие стеклянные окна пропускали солнечный свет и тот заливал просторный холл с белыми стенами, расписанными разными народными орнаментами красного и золотого цвета. Посередине стены красовалась огромная желто-оранжевая птица с полыхающими перьями и солнцем вместо глаза. Рядом аккуратными черными буквами было выведено «Suno, gloro, arto!» — девиз страны. Пришедших детей выстроили в один ряд, Алина стала с краю, оказавшись около Соболёнка. Он единственный, похоже, не разделял всеобщего враждебного настроя к Алине и сочувственно взглянул на девушку, едва заметно улыбнувшись. Алина распрямила плечи, сделав вид, что ее совершенно не задели оскорбления. Ей до ужаса не хотелось, чтобы Соболёнок, этот паршивец, её жалел. Даже сама мысль была омерзительна. Он ей никто. Не брат, не друг.       Вожатая по очереди называла фамилии, выходящие девушки и парни забирали свои сумки, узнавали номера комнат и уходили. Алина осталась одна. Взгляд вожатой, устремленный на нее, словно полоснул по сердцу ножом, и Алина с трудом переборола в себе желание сжаться в комочек под этим взором. Похоже, Алина заслужила к себе далеко не снисходительное обращение. Интересно, а если бы они знали чья Алина дочь? Они бы к ней по-другому относились, не издевались бы за происхождение и цвет волос?       Вожатая не сказала ей и слова, просто схватила за руку выше локтя и потащила за собой, так быстро, что ослабшая от боли девушка спотыкалась и едва ли не бежала следом за женщиной. Что такое изолятор Алина знала, однажды им пришлось вытаскивать оттуда Диму, которого в четырнадцать поймала полиция. Дальний угол здания с небольшой комнаткой в самом конце. Двери были с решеткой и Алина заметила, что внутри темно, окон там нет, как и любой мебели. Только голый пол и стены с облетевшей серой краской. Вожатая (Соболь успела прочитать на ее рукаве имя Елена) толкнула девушку перед собой в дверной проём. Алина, видимо, потеряв всю свою кошачью ловкость с этой головной болью и слабостью, упала на бетон и ударилась коленями, которые тут же намокли теплой кровью. Пол под руками был холодным настолько, что почти обжигал ладони. В комнате пахло сыростью и плесенью. — Спокойной ночи. Ужина сегодня можешь не ждать, — и Елена закрыла двери на ключ. Стук её каблуков звонко отлынивал по пустому коридору.       Алина выдохнула, став на прямые ноги и облокотилась о стену. По её подсчетам было два часа до заката. А значит, выпустят ее только завтра в обед.       Алина подумала, что спрятанные в волосах отмычки могут легко открыть замок, надо просто изловчиться и правильно выбить механизм. Но эта идея была на столько же абсурдной, на сколько и гениальной, в равной степени этих двух объяснений. Алине нельзя выдавать своих навыков, тогда её сумку обязательно обыщут, найдут кинжалы и сдадут девушку полицейским. Если она сломает замок на двери и сбежит, все тут же бросятся на ее поиски и обязательно уведомят маму о том, что её дочь пропала. А мама не может волноваться. Оставалось только честно отбывать далеко не честное наказание и ждать, пока её выпустят из изолятора.       Девушка бесшумно выдохнула, забившись в дальний угол, подобрав под себя ноги и прижалась спиной к холодной стене. Голова болела, кажется, ещё больше, перед глазами резко потемнело. Тишина давила на уши хуже, чем если бы тут была сотня людей и все они решили громко разговаривать. Алина зажмурилась до цветастых пятен, чтобы хоть немного облегчить своё состояние и почувствовала, как на руку упала теплая и липкая капля. Соболь ослабшей ладонью коснулась носа и почувствовала, что снова пошла кровь. Все тело пробрала дрожь. Ей обязательно нужно раздобыть аспирина. Кажется, в сумке оставалось где-то половина пачки, мама уговорила ее взять хотя бы это лекарство, на случай, если внезапно станет плохо.       Алина промучалась в бессознательной полудрёме где-то полчаса, прежде чем не проснулась окончательно, теперь уже от холода, который своими ледяными когтями словно пытался убить её. На улице сгущались сумерки, и в помещении было не видно практически ничего. На стенах Алина не смогла заметить лампы или, хотя бы, свечи. Значит, свет ей не включат. Девушка обхватила замёрзшими ладонями тонкие плечи и сжалась в попытке согреться. Алина потянулась рукой в карман и нащупала скомканную несколько раз ткань. Девушка посмотрела на расшитый золотыми нитками чёрный платок. Во время вечерней молитвы женщины обязаны были покрывать голову специально расшитыми платками. Алина взглянула за пределы своей «темницы», ровно в ту секунду, как раздался громкий звон колокола прямо над ее головой. Это резануло по ушам. Наверное, часовня была как раз над ней. Монотонное «бум-бум-бум» старого колокола значило, что начиналась вечерняя служба, ужин закончился, и жители солнечной страны будут благодарить Ричекса за посланные им блага.       Алина всегда старалась успеть на молитвы. Даже не знала, какой в этом смысл. Ричекс помогать ей явно не собирался, благодарить тоже было не за что. Но, возможно, это просто были издержки старого воспитания. Алина не знала, зачем, но все равно села на колени, накинув на белые волосы черный платок и подняла руки к потолку, сложив ладони. Это все дурость — неустанно твердило сознание. А Алина молилась.       Потому что человек — вещь странная. Он ищет надежду во всем, выдумывает невозможное: богов, чудеса, удачу — и все только ради того, чтобы хоть во что-то верить. Потому что верить легче. Потому что надеясь — труднее сломаться.