Знакомое насилие

      Вечер пятницы, и Юнги снова не знает, почему пришёл. Он не появлялся в клубе полгода, если не больше. Мужчина был загружен работой, настроения не было, влечения тоже. Сейчас всё стало сложнее: появился Чимин. Он просто есть. Парень ластится к нему после сессий, играется в повседневной жизни, рушит все его рамки и заставляет поддаваться ему, позволять больше, чем нужно. Юнги скидывает это на то, что он, вообще-то, уже не молод, а Чимин неопытен совсем, его нужно приобщать со временем, а потому Юнги, как хороший учитель, смягчается. Это «приобщать со временем» заставляет неприятно поежиться, будто от холода. Отвратительно.       Мин не любит метод «выброси неумеющего плавать в воду, и он поплывёт». Он утонет, а не поплывёт, и Юнги об этом прекрасно знает, но когда ему приходит сообщение от главы клуба, он чувствует себя нереально взбешённым.       «Слышала, что ты новенького взял, совсем неумелого. Куратором стал?»       Юнги ненавидит это слово. Он его не переносит. А потому сейчас сидит в машине у особняка и выжидает. Ещё немного. Совсем чуть-чуть.       Сегодня чёрный день, а значит он сможет оторваться по полной.

***

      Сокджин будит младшего брата ещё рано утром, но тот отказывается вставать до последнего. Суббота — это определённо не тот день, в который хочется вставать на учёбу. Но зайти к преподавателю по психологии надо.       Чимин встаёт через силу, идёт с еле-еле открытыми глазками на кухню ставить чайник, чтобы сделать себе растворимый кофе, а после направляется в ванную. Его кожа слегка шелушится, и парень шипит, потому что опять запустил свои питание и водный режим, а также не пользовался увлажняющим кремом. Наверное, на нём так сказалось долгое голодание на фоне загруженности. Он привык к этому и забыл, что нужно есть больше одного раза в день. Но дальше так продолжаться не должно.       Пак приводит себя в порядок всеми своими средствами, наносит любимый крем и идёт на кухню, чувствуя себя намного свежее. Он выпивает стакан воды и делает себе кофе, чтобы ещё взбодриться. День обещает быть интересным: после сдачи эссе надо зайти к старосте-нуне и забрать списки, а вечером у него сессия. Это слово вызывает мурашки по коже. Сессия. Это не когда ты заучиваешь конспекты, бегаешь по преподам и от каждого автомата пускаешь слезу. Сессия — это когда ты плачешь от удовольствия, ведь твой партнёр просто восхитителен в постели. Чимин даже задумывается о том, что, может, он нимфоман? Но в том самом двухсерийном фильме он не узнавал себя. Ну, в четырнадцать лет сложно узнать себя в таком, наверное.       Кофе оказывается слишком горьким. Молоко не помогает, как и сахар, поэтому Чимин, кривясь, допивает, убирает за собой и идёт собираться. Купит по дороге что-то нормальное, если совсем приспичит.       Он пишет старосте, что скоро подъедет, по дороге слушает мелодичные песни какого-то рэп-исполнителя. На фоне шум дождя, а атмосфера напоминает колыбельную. Это расслабляет. Раздражительность уходит на второй план.       Университет полупустой, и Чимин ни разу этому не удивлён. Кому к чёрту сдались эти занятия в субботу? Парень хнычет про себя, потому что, видимо, вообще не хочет здесь быть сейчас, но всё равно направляется к кабинету. Тот находится далековато от главной лестницы на третьем этаже. Коридоры пусты, от стен отлетает звук мягких шагов по полу. Чимин чувствует себя слишком неуместным и маленьким, когда подходит к двери кабинета. Она приоткрыта, он хочет её толкнуть, но слышит чей-то голос из аудитории. — Это нечестно, что вы такой красивый сегодня, а мне не сказали. Я же могу не сдержаться, — слышится игривый женский голос. Звук её шагов дополняется тихим стуком каблуков о паркет. Скрип дерева, спинки стула.       Сердце гулко бьётся в ушах, Чимин поджимает губы и хочет отойти. — Поверь, я так оделся не для тебя, моя дорогая, — голос преподавателя звучит надменно, с издёвкой. — Значит, ты нашёл мне замену? — фыркает девушка и, судя по звуку, отходит назад. — Я — приоритет, а не выбор, Донгю. — Имей к себе уважение: у нас гости, — хмыкает профессор, и Чимин вздрагивает, делая шаг назад от двери.       Она тут же распахивается, и он видит старшекурсницу, которая смотрит на него с интересом. Она ничего не говорит, берёт сумку с первой парты и уходит, задев Пака плечом. «Странная», — думает Чимин и идёт к преподавателю, который устало трёт переносицу. — Прошу прощения, я не хотел подслушивать, но и отвлекать тоже не хотел, — говорит Чимин лишь из вежливости и достаёт свою работу. — А чего же ты хотел? — мужчина ухмыляется и всё так же сидит вразвалку.       Чимин тушуется. Он немного хмурит брови, потому что считает этот вопрос странным. — Принести работу. Вот, — он кладёт её на стол. — Простите ещё раз, я могу идти? — профессор просматривает его труд без особого интереса, перелистывая свеженапечатанные страницы. — Ты мог бы остаться, — невзначай говорит он. — Не хочешь?       Чимин застывает. Его глаза расширяются, он смотрит на мужчину и молчит. А если он ничего не имеет в виду? Если он откажется, тот будет относиться к нему хуже? — Эм… Мне нужно зайти к старосте, взять списки, — медленно говорит Чимин и указывает на дверь. — Но она ведь никуда не уйдёт в ближайшее время, — уголок его губ приподнимается, он выпрямляется и смотрит на студента очень странным взглядом. Пугающим? Выжидающим. — Это займёт не больше пятнадцати минут. — Мне… Мне надо идти, простите. Я обещал, — Чимин разворачивается на носках, наплевав на свою репутацию хорошего и послушного мальчика.       Учитель опережает его и хватает за руку. Его хватка настолько неожиданная и болезненная, что Чимин ойкает и испуганно оборачивается, не зная, что делать в таких ситуациях. Он чувствует себя напуганной ланью, удерживаемую на прицеле охотничьего револьвера. — Ты не в том положении, чтобы отказывать мне, — грубо говорит преподаватель, и Чимин чувствует себя таким маленьким и беззащитным. Он и вправду не в том положении, он хочет нормально закончить университет, хочет получать стипендию и иметь статус прилежного студента. А для этого надо завоевать доверие и уважение преподавателей.       Его грубо притягивают к себе. Чимин чувствует неприятный на ощупь пиджак чувствительной кожей запястьев, терпкий, неприятный запах одеколона и пота, щетинистый подбородок на изгибе своего плеча. Рука на бедре. «Нравится?»       Но это всё неправильно. Это неправильно. Тут нет никакого уважения. Так не должно быть. Почему он пользуется своим положением? Почему он это делает? Почему он это делает с ним? Почему он?       В кармане звенит телефон. Воспользовавшись недоумением психолога, он вырывает руки, отталкивает мужчину в грудь и отвечает на звонок. — Д-да, Лин? Я иду, иду, прости, — говорит скомканно Чимин. Сердце его бьётся слишком часто, веки дрожат, а глаза не могут сфокусироваться ни на чём. — Н-нет-нет, не бросай трубку, — пугается он и смотрит на злого мужчину, чьи планы оборвались. — Я сейчас буду, — говорит он, хватает свой рюкзак и выбегает из кабинета, захлопывая дверь. За ним никто не гонится. Но это так… страшно. — До свидания, — говорит тихо Чимин, уже стоя в коридоре.       Около уха слышатся гудки. Громкие, режущие слух. И дальше идёт вторая линия.

— Привет, Чимин. Я могу заехать за тобой пораньше? Где ты учишься?

      Чимин идёт быстрым шагом по коридору. Сердце сжимается где-то в груди, но он не понимает, что чувствует. Унижение? Вину? Обиду? Он сжимает телефон в руке у головы и сбегает. Сбегает вниз по лестнице и молчит в трубку.

— Чимин?

— СНУ в районе Гванаке. Забери меня, — говорит парень дрожащим голосом и сбрасывает звонок.       Он не понимает, когда забирает списки от старосты, которой он не даёт себя коснуться, сразу отшатываясь; когда оказывается на улице, когда сидит на скамейке где-то около забора под деревом, сложив руки на коленях, не в силах выронить и слезинки. Воздух вокруг свежий, но ощущение будто его не хватает. Мир вокруг сужается, обволакивает тело тонкой пленкой, и Пак чувствует, что отделяется, уходит в свои мысли, а там… пустота. — Чимин?       Он не сразу поднимает голову. На его плечи ложится пальто. Он и не заметил, как вышел без своего. Так странно. — Что-то случилось? — Юнги садится рядом, смотрит на него с минуту и отворачивается, переводя взгляд куда-то вдаль.       Чимин молчит, поджимает губы и вздрагивает, когда чувствует тепло чужого тела слишком близко к себе. — Просто дежавю, кажется, — тихо говорит он и поворачивается, наконец-то, на Юнги. Он смотрит в ответ. Его глаза спокойные, тёмные, глубокие. Он не чувствует опасности рядом с ним. — Я могу повести себя странно сейчас? — спрашивает Чимин и приближается к Юнги. — Эти странности мы можем сделать в машине? — Мин будто и не боится, что Чимин сделает что-то правда странное. Он не давит, и уголки его губ приподнимаются.       Чимин кивает. Юнги поднимается и протягивает свою руку младшему. Младший смотрит на его широкую ладонь, но не подаёт своей. Его глаза расширяются.       На рукав тёмно-зеленого свитера Юнги, в котором он остался, упала снежинка. Маленькая белая снежинка. Чимин поднимает голову вверх. Тусклое, затянутое облаками небо и первый снегопад в конце ноября. На волосы старшего падают редкие звёздочки, а также на нос, и Чимин не может сдержать скомканной улыбки, когда Юнги поджимает губы и ёжится от холода. На пальто на плечах тоже появляются белоснежные метки, и Чимин хихикает.       Юнги убирает руку и ждёт, пока у Чимина появятся силы подняться самому. — Спасибо, — говорит тихо парень и встаёт.       Мужчина просто кивает.       В машине, как и в прошлый раз, пахнет приятно и свежо. Чимин может сказать, что этот запах самый приятный из всех, что он чувствовал когда-либо. — Почему ты приехал раньше? — спрашивает Чимин, уже сидя в чужой машине. Он откидывается на спинку и поглядывает в окно. — Смог закончить дела раньше и решил провести с тобой побольше времени. Ты против? — спрашивает старший, поворачиваясь к нему на пару секунд и снова устремляя взгляд на дорогу. — Нет, почему? Я не против, — тихо говорит Пак и смотрит на свои колени. Фантомные ощущения чужих ладоней неприятно жгут кожу, и Чимин, поджав губы, сжимает ткань в тех местах.       Юнги кладёт руку на чужие. Чимин вздыхает и прикрывает глаза. Так много неприятных воспоминаний.       Чимин узнаёт дорогу, на которую они выезжают, он хочет что-то сказать, но Юнги начинает гладить его бедро, и парень рефлекторно сводит ноги. — Раздвинь их, — не отрываясь от дороги, довольно серьёзно говорит старший и сжимает мясистую ляжку пальцами. — Что? Я… — Чимин, не понимая, смотрит на старшего. — Раздвинь. Ноги.       Мин не переводит на него взгляд и хмурится. Чимин решает, что лучше подчиниться.       Витиеватые пальцы скользят по внутренней стороне бедра, невесомо соприкасаются с чувствительной даже под тканью штанов коже. Эти касания сменяются грубой властной хваткой, которая оттягивает кожу и отпускает в опасной близости к паху. Чимин задерживает дыхание, приподнимает ноги на носочки и слегка прогибается, когда ногти царапают шов. Создаётся ощущение, что мужчина в считанные секунды порвёт его штаны, а Чимин и сделать ничего не сможет. Это ощущение, что события ему не подвластны, что он ничего не может контролировать, одновременно и пугают, и пленят. Он забывает об инциденте в колледже лишь засчёт того, что Юнги заполняет всё пространство его разума. — Почему ты… — Я разве разрешал тебе говорить? — холодно и угрожающего перебивает его Мин и бросает короткий острый взгляд на него.       Чимин пищит, опускает голову и чувствует бабочки в животе и дрожь по телу. Это слишком горячо. — Не отвлекайся, — приказывает Юнги и хлёстко ударяет по бедру. Да так, что Чимин взвизгивает снова и затихает, ойкая тихо. — Б-больно, — шепчет он и надувает губы, пока в глазах копятся маленькие росинки слёз.       Мин смягчается, гладит его аккуратно по пострадавшему месту и заезжает на свою улицу опять со всякими карточками, а после на парковку. — Прости, голубка, — говорит Юнги и раскаянно улыбается. — Сегодня мы попробуем продвинуться дальше, к шлепкам. Ты готов? — спрашивает он и кладёт руку на чужую мягкую щечку.       Чимин сглатывает и, если честно, даже если бы он был не готов, он бы ответил… — Да.

***

      Чимин видит комнату Юнги впервые. Свет падает только на кровать, и парень с трудом рассматривает тумбы и стеллажи, на которых множество разных наград, книг, коллекционных изданий и фигурок. Это личная комната Юнги. Она явно не для игр, но шкаф, тёмный и пугающий, будто напоминает о том, где Чимин находится. Одна дверца приоткрыта. Чимин может видеть за чужой спиной только всего несколько элементов: плётки, наручники, розги; кажется, наверху стоит большая тёмная коробка, обшитая шелковой тканью. Пак сглатывает, рассматривает широкие плечи Юнги и облизывается. — Как себя чувствуешь? — звучит холодный сосредоточенный голос из темноты. По силуэту Чимин догадывается, что тот натягивает перчатки. — Хорошо, — сглатывает он. — Хозяин, — поправляет его Юнги и выходит из тени. Свет от тёплой разгоряченной лампы обводит его стройную подкаченную фигуру. Его глаза строгие и серьёзные. Чимин неосознанно ерзает на постели. — Хорошо, хозяин, — исправляется он и заводит за спину руки, как его научил Юнги. — Умничка, — хмыкает Мин.       Чимину нравится похвала. Ему нравится, что он делает всё правильно. Нравится, что Юнги смотрит одобрительно, что он гордится им. Младший никогда не думал, что будет так воодушевлён тем, что его хвалят. Может, ему не хватало этого очень давно.       Мин, словно большая дикая кошка, подходит к кровати, кладёт руку ему на скулы и давит большим пальцем на мягкую щёку, чувствуя под ней аккуратные зубки. Вторая ладонь ложится на шею. Ощущения от перчаток, соприкасающихся с чувствительной кожей, очень странные, но Чимин думает, что они, мать его, безумно дорогие и качественные, потому что никакого дискомфорта он не получает. — Раздевайся, — Юнги делает шаг назад и смотрит на Чимина сверху вниз.       Чимин не в силах перечить. Он никто здесь. Подчиняться — это всё, что ему остаётся. Это его единственная задача — быть хорошим и послушным мальчиком. От этого сердце бьётся быстро и нервно, бьёт по каждой частичке его тела, он чувствует лишь пульс в своих висках и острое желание наконец начать и показать Юнги, что он может быть безумно хорошим, покладистым и ласковым. Он сделает всё, чтобы понравится Мину и получить его одобрение.       Толстовка быстро оказывается в стороне, классические тонкие брюки сползают с бёдер, и Чимин остаётся в чёрной майке, что задирается наверх, и в своем бельё. Он даже не успел переодеться во что-то красивое и достойное, и у Мина это вызывает усмешку. — Не смейся, — обидчиво говорит Чимин и заводит руки за спину, выпрямляясь. — Вау, ты смеешь мне приказывать? Здесь у тебя нет голоса, малыш. Я должен слышать лишь твои стоны, но никак не пререкания, — усмехается Юнги и толкает Чимин в грудь резким движением. Тот валится на спину, не успевает подставить руки и взвизгивает, отскакивая от упругого матраса. — Придётся приучить тебя быть покорным, — рычит Мин и переворачивает парня на спину.       Чимин чувствует себя марионеткой, которую крутят, как хотят, делают, что хотят. Он начинает дрожать, выгибается и упирается щекой в кровать. Его грудь вздымается, но Юнги не ждёт, пока он придёт в себя, снимает свой ремень и делает из него две петли. — Что же ты творишь, маленький поганец, — шипит Мин.       Игривость разжигается в молодом теле с новой силой и заставляет посмеиваться, хотя ему, на самом деле, страшно. Страшно становиться беззащитным. Но если Юнги это понравится, он сделает это. Это ведь Юнги.       Юнги цепляет армейский ремень через спинку кровати. Младший вставляет в две петли свои руки, и Мин жестко затягивает концы. Приходится прогибаться, соприкасаясь грудью с одеялом и оттопыривая задницу кверху. Чимин видит, как на вид его задницы в тонких обтягивающих боксерах облизываются. Большие руки ложатся на мясистую кожу. — Я очень долго думал о том, как же будут смотреться мои ладони здесь. Идеально, — комментирует Юнги. — Будешь считать, ясно? — говорит он и поправляет чужую позу. Мин смотрит на ровный гибкий позвоночник и сжимает аппетитные бёдра. — Я жду ответа. — Да, хозяин, — тихо говорит Чимин и пытается обернуться. Он видит, как за резинку его боксеров тянут чужие пальцы вниз. Парень поднимает ноги, давая снять с себя белье и оставаясь в одной майке. — Считай. Громко, — говорит Юнги и хлёстко ударяет по правой голой половинке.       Чимин вскрикивает, шмыгает носом из-за резко накопившихся слёз на глазах. Кожа краснеет, неприятно ноёт, чувствуется чёткий отпечаток на медной коже. Его будто пометили, как коня в стойле раскалённым клеймом. — Раз! — громко считает парень. Хочется увернуться, но его крепко держат на месте одной рукой.       Мин одобрительно его гладит, шепчет что-то на ухо, продолжает хлесткие удары, которые выводят на пару секунд из своих мыслей. Он кусает губы, цепляется пальцами за простыни, его спина напрягается, плечи ноют, ягодицы болят, а язык начинает путаться уже после числа «семь». Голос становится звонким, тонким, голова кружится, и Чимин начинает думать, что ему это всё совсем не нравится, и он на грани, когда чувствует, как Юнги касается его дырочки. — Она так мило сжимается. Не могу не уделить ей внимание, — шепчет на ухо Юнги и проталкивает один палец внутрь.       Чимин и не заметил, как Мин успел смазать их.       Он поджимает губы, но его ударяют снова. — Деся-Я-ть, — взвизгивает он и открывает рот. Он сжимает чужой палец до боли, небольшая наполненность приятно давит на стенки, голова снова идёт кругом, но уже не от боли. Глаза прикрываются, ноги начинают разъезжаться, когда его трахают двумя пальцами и сжимают ягодицу. — Нравится? — хмыкает старший, и звонкий шлепок разносится по комнате. Половинки мило дрожат. Они красные, на них чёткие отпечатки больших ладоней, пальцев, где-то даже видны кольца, так больно врезающиеся в кожу, и кровоподтёки. — Нравится не понимать, что ощущаешь, м, Чимин-и? — насмехается над ним старший, прижимается грудью к его спине, давит и проникает пальцами глубже, раздвигая эластичные стенки.       Чимин выдыхается, сжимается и дрожит, не смея даже обернуться. Его тело горит синим пламенем, съедает его всего и сразу, везде. Голова начинает кружиться, а в глазах темнеть. — Я… Я могу, — шепчет он и плачет, пытаясь подняться, но Мин придавливает его, гнетёт. — Что можешь? — спрашивает он на ухо издевательским тоном, а Чимин готов скулить снова и снова, повторяя свои слова, лишь бы его услышали. — Я могу… могу лучше, могу дальше, — уверяет он. — Я могу дойти до грани, хозяин. — Ммм, правда? — не верит Юнги и усмехается, добавляя третий палец и нажимая на взбухшую простату, отчего Чимин стонет и течёт. — Ты ведь уже кончил.       Что? Чимин открывает рот, его глаза широко раскрываются, и он оборачивается на Мина, который выглядит пугающим. Он смотрит снисходительно, его глаза чёрные, брови заломлены, а небольшой клык сверкает в свете лампы. Как это произошло? Когда?       Он опускает взгляд ниже. На его животе полупрозрачное белое семя, простыня заляпана ей же и предэякулятом.       Он не заметил, как кончил. — Ты сделал это без моего разрешения, но твои закатанные глаза звучали громче слов. Ты такой глупый маленький мальчик. Всего было шестнадцать шлепков. Сколько ты пропустил, м, малыш? — Юнги наседает на него, впечатывает голову в подушку и хватает за волосы, оттягивая назад. — Нравится чувствовать себя беззащитным? Хочешь выслужиться передо мной? Я ведь могу сделать с тобой всё, что захочу. Ты связан и раскрыт полностью только для меня, для меня одного. Ты так доверяешь мне? Маленький доверчивый зверёк, которому так нравится, когда его истязают, да? Папа не любил его — маленького мальчика? Приходилось делать всё-всё-всё, лишь бы заслужить похвалы?

Юнги попадает прямо в яблочко.

      Чимин плачет громким воем. Он даже не сопротивляется, висит, как тряпичная кукла в чужих руках. Его держат лишь за волосы и поперёк живота. Он не почувствовал, как из него вышли. Так больно и правдиво. — И где же этот маленький мальчик сейчас? А, Чимин-и? Лежит голый в руках какого-то незнакомого дяди? — Нет, нет, нет, нет…       Возбуждение сходит на нет, но Мин не даёт этому случиться, обхватывает пальцами небольшой член и грубо надрачивает. Он отпускает его волосы, сжимает шею и кусает больно в плечо. — Почему ты врёшь мне? — рычит он. — Скажи мне правду, Чимин. Кому принадлежит твоё тело? — Чимин не узнаёт его голоса. Не слышит мягкого разборчивого тона, что слышал всегда, не слышит патоки, льющийся ему в уши. Только грубость и жестокость, что режет по сердцу тупым лезвием, и порезы от него болят больше незаживших шрамов.       Свет начинает гаснуть, комната плывёт, а Пак чувствует себя, как под наркотиками. Холод охватывает его пальцы и уши, ремень натирает, а жар поглощает голову и живот. В груди щемит, перед глазами неприятные сцены, тишина наполняется рваным хлюпаньем смазки. Таким отвратительным и мерзким, что начинает тошнить. — Нет! НЕТ! НЕТ! НЕТ! — кричит он и громко плачет, пытаясь вырваться. Он стирает запястья, вырывает их из ремня и отталкивает Юнги, сталкивая его с кровати.       Мин ударяется головой об пол, смеётся громко и заливисто, выгибается и закрывает глаза руками.       Чимин — загнанный зверь. Он сжимается, забивается в угол и закрывает руками лицо и голову, поджимает колени и истошно кричит. Парень и вправду маленький. Маленький, доверчивый, глупый. Он никогда не мог заступиться за себя. Его тело никогда не было неприкосновенным. Ни для кого. Крупные слёзы пачкают щеки, горло пронизывает острая проволока, рвёт его. Таким униженным Чимин себя давно не чувствовал. Его будто оголили, как напряжённый провод. — И как тебе? — сквозь смех, говорит Мин и поднимается. Он касается своего затылка рукой.       Кровь. — Как тебе доверять людям, а, Чимин-и? — Мин подходит вплотную, Чимин начинает брыкаться и увиливать, но его хватают так, что ладонью перекрывают рот, а пальцами сжимают скулы. — Нравится?       На губах металлический привкус крови, а в глазах настоящий ужас.