Знакомое насилие

      Юнги сидит в коридоре и ждёт, пока Чимин успокоится. Тот не даёт ему подойти, начинает задушенно плакать и брыкаться. Его трясёт, но он уже не пытается сбежать и не ревёт навзрыд, лишь шмыгает. Скорее всего из-за того, что у него болят горло и глаза.       Мин медленно поднимается и идёт на кухню. Он делает горячий чай с мёдом и мягкими шагами заходит в спальню, но Чимин всё равно забивается в угол, как дикий зверëк. Мужчина берёт ложку, размешивает сахар в кружке, а потом немного отпивает из неё и пододвигает младшему напиток. Тот долго смотрит и забирает.       Спустя час после случившегося он наконец говорит: — Ты ужасен, — охрипшим голосом.       Мин отводит тоскливые глаза и жмёт плечами. — Ты знал об этом, — после этих слов у него на губах остаётся усмешка. — Но я не… Кх, не думал, что настолько, — Чимин запинается, когда его горло скрипит: его скребёт от прошедшей истерики, но чай немного облегчает боль.       Чимин рассматривает свои кисти, на которых от связывания немного стëрлась кожа и остались некрасивые синяки. Сознание ещё немного мутное из-за боли, по всему телу начинает растекаться сонливость, но Пак боится, что если уснёт здесь, то больше не проснётся. — Неужели тебе понравилось? — шепчет непонимающе Чимин и поворачивается к Юнги. Тот просто кивает. Младший смотрит с осуждением, хмурит брови и качает головой.       Он поднимается, кое-как одевается, но не даёт Юнги себе помочь, когда тот пытается подойти. Длинные рукава толстовки скрывают запястья, горло же Чимин полностью закрыть не может, поэтому только затягивает капюшон и вздыхает. — Я вызову тебе такси, — говорит Юнги и залезает в телефон.       Чимин игнорирует его и трëт опухшие глаза. — Так… Жёлтая машина триста восемьдесят восемь будет стоять у ворот. Я тебя провожу, — Юнги начинает одеваться, но Чимин его останавливает: — Я тебе доверился, — в его глазах застыли слëзы злости и обиды, а Мин застывает на месте, смотрит на него и чувствует укол внутри, — а ты прижал меня и наговорил всякого. В душу ко мне полез. Я тебя просил? Я. Тебя. Просил? Ты отвратителен. — Ты говоришь так, будто я сделал это насильно. — Я не ожидал, поэтому да. Да, Юнги. Ты… — он глубоко набирает воздух в лёгкие, голос начинает дрожать, а слëзы бежать по щекам, — над… В какой-то момент я был против происходящего, но ты м-меня не послушал, — его голос дрогнул, но он сдерживается, чтобы снова позорно не зарыдать. Они оба поняли, что он имеет в виду.       Хлопнув дверью, Чимин уходит.       Юнги остаётся в тишине своей квартиры. Один, скрутив чувства и эмоции в тугой клубок и отбросив в угол.       Чимин в машине обнимает себя руками и до красных полос расчёсывает свои руки, живот, ноги… Пытается вернуть контроль над своим телом.       Таксист останавливает машину у дома Тэхёна, как его попросили. Чимин шепчет благодарность и выходит. Ему надо принять душ и очиститься от сегодняшнего ужасного дня. Он вздыхает, потирает красный текущий нос и звонит в домофон. — Кто? — слышится удивлённый басистый голос. — Т-Тэ, — голос дрожит и срывается. — Так! Я открываю, давай, — после звучит отвратительно громкий писк и дверь открывается.

***

2011

      Душное помещение, давящая атмосфера. Слишком много людей вокруг. Настолько, что их лиц не разобрать. Пахнет потом, алкоголем и очень специфичным запахом травки, въедающимся во всё вокруг.       Минхо странный. Наверное, это не совсем то слово, ведь в своём мире он очень даже нормальный и душа компании, но для Юнги он… Необычный? Непонятный? Да, наверное, так. Ему неинтересно слушать об искусстве, о спорах в мировом сообществе, о продвижении каких-либо культур. Ему даже неинтересно, чем Юнги занимался весь день — достаточно одного: «Ничего особенного», — и это его вполне устраивает. Минхо любит пошло шутить, заводить странные разговоры о вещах, которые обычный среднестатистический человек считает аморальными. Никто в здравом уме и памяти не будет смотреть National Geographic и строить теории о том, что эти программы лишь отвлечение от таких глобальных проблем, как порабощение массонами правительства. Возможно, Юнги этой его чертой и заинтересовался. Его мнение всегда было странным, действия безбашенными, а язык остр. Взглянуть на мир чужими безумными глазами всегда интересно.       Мин помнит, что в старших классах они были в отношениях. Во всяком случае, так считал сам Юнги, ведь они целовались, спали вместе, ходили на прогулки, и Минхо иногда приобнимал его в компании. Когда они начали трахаться каждые выходные, стоит родителям Юнги уехать на дачу? Юнги не знает. Всё вышло странно и спонтанно.

— Да ладно тебе, Юн, я знаю, что ты меня хочешь.

      Когда Мин поступил на первый курс в хороший финансовый институт, Минхо снял квартиру рядом с учебным заведением. Житье вместе не оговаривалось, просто заходы Юнги в гости затянулись, фразы «оставайся, тебе же отсюда идти всего ничего» стали проговариваться каждый вечер, и сложно было отрицать, что Юнги наводит свой порядок в чужой квартире.

Наверное, тогда всë и началось.

      На какое-то время Минхо просто пропал. Он не отвечал на звонки, а Юнги учился и не мог звонить и писать каждую секунду, хотя нутром чувствовал, что что-то не так, что-то случилось. Он не приходил домой — небольшую студию, снятую не пойми на какие деньги, если честно — несколько дней. Вернулся спустя неделю. И тогда он правда был странным. — Ты думаешь, что можешь просто пропасть, ничего не сказав и не ответив ни на один звонок, а потом прийти, будто ничего не было? — Юнги складывает руки на груди, хмурится и смотрит на вошедшего в квартиру парня.       Чужие глаза пустые, а не игривые, как обычно, зрачки расширены, а движения заторможенные. Будто он пьян, но алкоголем не пахнет.       Мин замирает, смотрит на парня, а тот улыбается. Так пошло, свысока. В этом есть что-то пугающее и отталкивающее. Юнги думал, что знает его, но в такой момент внутри закрадывается маленькая тревога, что человек напротив слишком непредсказуем. Но благоразумие и раздражённость перекрывают это чувство. — Нас снова пригласили на… вечеринку, сходим? — невнятно и слащаво спрашивает Минхо и опирается о косяк. Он смотрит сквозь и выглядит раздражённым. — Я не пущу тебя никуда в таком состоянии, — голос Юнги почти дрогнул, но он взял себя в руки. Разберётся с этим завтра. Это всё же его парень, его долг — позаботиться о нём.       Юнги — дикий зверь. Он чувствует витающий в поле запах смерти: где-то спрятан капкан. — Тогда я пойду… Один, — Минхо разворачивается, смеётся и пытается открыть дверь, но Юнги тянет его на себя. — Отпусти меня, — мямлит парень и пытается сфокусировать взгляд на чужих глазах. — Минхо, что с тобой? Ты под чем-то? Что происхо…       Звонкая пощёчина.

      Юнги не хочет. Он пьян. Безумно пьян. Музыка раздражает, голова болит, прикосновения неприятные и липкие. Мин уворачивается, голова кружится, он не может сосредоточиться на чужой речи и действиях, всë будто с эффектом из какого-то редактора, где все движения размываются и тянутся за телом на несколько долгих секунд. Он будто в каком-то фильме.

      Юнги не замечает, как его ширинку расстëгивают. Он даже не возбуждён. Он чувствует только взгляды на себе, такие же липкие, как руки когда-то любимого человека. Они смотрят, смотрят и смотрят. Смотрят, но не видят. Люди, столпившиеся у их столика, присвистывают.

— Вот это зрелище…

— Молодёжь такая бесстыдная.

— Какая мерзость, боже мой, не здесь же.

— Давай, скачи на нём резвее, сучка!

Голова кружится, организм реагирует на трение, но мозг отказывается что-либо воспринимать.

— У него что, не встал?

— Юнги, не позорь меня, малыш.

      Щека горит, удар ладони о голую кожу оставляет след. Мин опускает голову, что становится свинцовой, руки тяжелеют, они будто парализованы; всё тело сводит каким-то странным чувством. Таким отвратным, оседающим на внутренних органах, будто пыль на полках или песок на фильтре для воды. — Юнги, не позорь меня, — кричит Минхо.       Кажется, он понял, что это за чувство:

разочарование.

***

— Да ладно тебе, Юнги! Пошли сходим снова в тот клуб, — говорит Минхо и ложится спиной на чужую грудь.       Мин не понимает, почему они всё ещё вместе. Остаётся что-то незаконченное, что-то опасное и беспокоящее, что он почему-то не может осознать без этого парня. Он не любит его, возможно немного привязан, но как только он поймёт, что происходит с ним, всё это закончится. Он обещает это себе. — Я не помню, как вернулся домой с прошлого раза, — настороженно говорит Юнги и откидывает голову на спинку дивана, откладывая телефон. — Да ничего и не было, ты уснул, — говорит Минхо и улыбается как обычно фальшиво. — Ужас какой, — шепчет Юнги и хмыкает. — Ну ладно, поедем вечером.       Мин почёсывает нос и думает закрыть окно, потому что в квартире появился отвратительный запах кошачьей мочи. Чёртовы кошки из чужой квартиры заладили ходить по карнизам.

***

      Снова духота, отвратительный запах и жутких дискомфорт во всём теле. Будто он здесь уже был. И, да, они ходили сюда же в прошлый раз, но это другое чувство. Дежавю и тревога. Минхо сразу бежит с кем-то здороваться, а Мин опасливо оглядывается. На него почему-то оборачиваются. Диджей кричит что-то о том, что сегодня в клубе «ultraviolence» будет жарко. — Эй, парень, тебе как в прошлый раз? — спрашивает бармен у подошедшего молодого человека. — А что было в прошлый раз? — с опаской съеживается Мин и подходит ближе.       У бармена глаза горят как-то не по-доброму. — Балтийский чай.       Ходит мнение, что у амнезии есть спусковой крючок. Чтобы что-то вспомнить, что-то очень важное, что покоя не даёт, надо погрузиться в запахи, ощущения, место и музыку, которые окружали тебя в тот момент, после которого ты забыл то, что было. Как в истории Нудл из группы «Gorillaz», к которой после слова «океанский бекон» в суши-баре возвращается вся память об её прошлом.       К Юнги возвращается память о той ночи.

***

25.11.2011

00:12

— Я могу тебе довериться? — спрашивает серьёзно Юнги и хмурит брови. Он не любит напиваться и, что удивительно, с Минхо не пил почти никогда, потому что понимал, что его надо тащить домой. Чувство ответственности не давало ему нажраться вусмерть.       Минхо улыбается и кивает, а после подтверждает словами: — Конечно. — Выпей, — добавляет он и протягивает коктейль. — Это чай с водкой. На вкус просто космос.       Первое правило: никогда не пить большое количество алкоголя, который ты видишь впервые и не знаешь, как на него отреагирует твой организм.       Уже через полчаса Юнги становится овощем, которому ни черта не весело. Он не чувствует своих рук, ног, ничего. Самое страшное — это то, что он всё ощущает, но ничего не может сделать. Он становится узником своего неподвижного тела, смотрит, как Минхо садится на его бедро и целует шею, а он ничего не может сделать. Юнги пытается сопротивляться, но ничего не происходит, его не слушают, его не слышат.       Вокруг их столика столпились люди, Мин слышит про какого-то куратора, мол, Минхо, так держать, вот это посвящение!       Юнги не хочет, но его насильно раздевают, перемещают на стол…       Ещё час назад он был полноценной личностью, мозаикой из миллиона маленьких осколков. Сейчас его личность расщепилась, все стëклышки перемешались. Он становится един со столом, с Минхо, с клубом и его людьми, а после городом и всем миром. Он — ветер, земля и море. Песчинка под чьими-то ногами.       Кажется, он нашёл объяснение чужой чудаковатости.

***

      Юнги еле размыкает глаза после бессонной тревожной ночи, сопровождающейся беспрерывными кошмарами. Просыпался каждый час, засыпал и снова погружался в прошлое. На душе скребут кошки, отвратно так, на части его рвут. «Теперь Чимин не попадётся в такую ловушку, — успокаивает себя мужчина. — Я поступил правильно», — пытается переубедить себя он, но почему-то где-то внутри остаётся неприятное чувство, осадок, что это не «правильный» поступок, что это был перебор. — Да блять, — цедит Мин и проходит на кухню, чтобы выкурить немного из пачки, которую держит на крайний случай.       Он проходит на балкон, только-только рассветает. Почему ему приснилось это снова спустя столько лет? Он помнит слова Лин, главы клуба, когда он только пришёл: «Ты же проходил посвящение?»       У каждого давно основанного клуба есть своя тёмная история в прошлом, но Юнги считает эту самой мерзкой. Может, потому что сам был ввязан в это дерьмо. Во всяком случае, Минхо он не видел одиннадцать лет с того инцидента. Юнги позорно сбежал, везде его заблокировал, забрал абсолютно все свои вещи и подарки, переехал в другую квартиру, оборвал абсолютно все контакты. Думал, что Минхо найдёт его, извиниться как-нибудь, но нет. Ему было плевать.       Хоть любви особой там и не было, обида цвела, словно белладонна в мае. Она оставляла ожоги, а те расцветали язвами. В дальнейшем от них оставались только уродливые шрамы. Им воспользовались, его опозорили, унизили и высмеяли, внушили, что его тело ему не принадлежит, но обидно было не за это. Его даже не пытались вернуть. Для Минхо это ничего не значило. Если он жив, то вряд ли его вообще вспомнит, в то время как Юнги его обдолбанную рожу видел в кошмарах первые года два после инцидента. Иногда, оставаясь наедине с собой, он пытается сложить цепочку событий, понять, когда всё началось и мог ли он что-то сделать. Но годы идут, и чем чаще он что-то вспоминает, тем больше забывает и становится равнодушным.       А с Чимином они разные. Совершенно. И если Юнги был втянут насильно, то Чимин просто любопытный одуванчик, который не понимает последствий своих действий. Он очень молод, немного наивен и просто одинок. Последнее — это единственная их схожесть.       Юнги застывает. Его веки раскрываются, докуренная сигарета жжёт пальцы. — Я поступил так же. Мать твою, — мужчина зарывается рукой в волосы и сильно оттягивает. — Это просто… — он выбрасывает сигарету и заходит в квартиру.       Разочарование.