Знакомое насилие

      Чимин сидит посреди комнаты с чемоданом, сумками и Тэхёном, который молча гладит друга по дрожащим плечам и протягивает ему воду. Вокруг витает напряжённая атмосфера, которая разрывается тихими успокаиваниями и всхлипами. — Я… Я разрушил наши отношения, — шепчет он, задыхаясь в своих же слезах. Его переполняет огромное количество чувств: обида за себя, потерянность, стыд перед братом. Внезапно свалившаяся на него ответственность за собственную жизнь, которая всегда была переложена на брата, сильно давила на плечи. — Чщ, Чимин-и, всё хорошо. Ты поступил так, как считал нужным. Джин примет твоё решение рано или поздно, он просто упёртый и очень эмоциональный сейчас, — успокаивает его Ким и мягко кладёт голову на плечо друга, слегка ластясь. — Это новый этап твоей жизни. — Я не готов… Я ни к чему не готов. — Я буду рядом и поддержу тебя, — говорит Тэ. — Чёрт, извини, — в его кармане звенит звонок с песней Chase Atlantic, и он сразу же отвечает, выходя в коридор. Чимин слышит разговор лишь обрывками: — Да, да, я знаю, что обещал. Но моему другу плохо, и мне нужно его поддержать. Буду ровно в семь, да, детка, не переживай, — Тэхён снова заходит в комнату. — Чонгук передаёт тебе привет.       Чимин слегка улыбается, но потом его лицо меняется, и он снова начинает громко плакать. — Я и твои отношения разрушу своим нытьём, — ревёт Пак, но получает твёрдый подзатыльник и больно ойкает. — Не смей так говорить! Чонгук не идиот и знает, как мне важна наша дружба. Я же… — Тэ вздыхает и садится рядом. — Я не буду сейчас жить у тебя, следя за каждым шагом, но это не значит, что я не рядом. Ты намного сильнее, чем кажешься. Да и… Ты тут не один, — он улыбается уголком губ, и Чимин смотрит за его плечо.       Он и не заметил, что Мин был дома с самого его приезда, а они тут уже час или полтора. Половина вещей разбросана по комнате, выглядит Чимин как одно большое помятое и заплаканное пятно, но Юнги смотрит не с отвращением, а с лёгким раздражением и серьёзностью. Его поза напряжённая, он опирается на косяк двери и взглядом обводит двух неожиданно появившихся в его доме гостей. Тут обычно он, пыль, тишина и работа, но никак не группа поддержки и истерика. Тэ мягко хмыкает и кладёт руку на голову Чимина. — Пиши и звони, если понадоблюсь, — говорит он и поднимается.       Тэхён окидывает мужчину сканирующим взглядом, оценивая его, а после что-то шепчет ему на ухо. Юнги хмурится, и через пару минут слышится хлопок двери. Чимин так и продолжает сидеть посередине в куче одежды, с опущенной головой и красными от стыда и слёз щеками. — Ну и беспорядок… — брезгливо говорить Мин, оглядывая свою чистую невинную комнату для гостей. — Заканчивай быстрее. — Да, хозяин, — шепчет младший как-то на автомате.       Юнги вздрагивает еле заметно, а потом усмехается и уходит, бросив напоследок: — Мне нужно уехать, поэтому закончи до моего прихода. Буду к десяти.       Чимин послушно провожает Юнги взглядом, но так и не встаёт. Он не проводил ни Тэхёна, ни Юнги. Его тело всё ещё тянет и откликается болью время от времени, морально он всё ещё разбит, подавлен, немного в панике, но разбор вещей должен немного отвлечь его. Как только входная дверь закрывается, он включает музыку на телефоне, хлюпает носом и открывает сумку.       Комната в бело-бежевых тонах будто оживает под его руками. На полках появляются книги и некоторые плюшевые игрушки, на столе тетради, книги из библиотеки и пара учебников, на подоконнике в небольшом контейнере теперь лежит немногочисленная косметика и аксессуары в шкатулке, которая осталась от матери, белый шкаф сразу заполняется вещами, которые Чимин очень кропотливо, но неумело складывал по гайду из интернета; бельё меняется на его чистое, сверху лежит покрывало, зелёный плед и подушки. Пак удивляется, как успел столько всего накидать. Может, дело в том, что шкаф небольшой, а кровать двуспальная, но не огромная, или в том, что из-за адреналина он вообще ничего не замечал.       Становится уютнее. Это его маленький уголок, хоть и ненадолго, но его. По поводу совместного проживания надо ещё многое обговорить, и это тревожит. У них были странные непонятные отношения, которые сейчас только усложнились в несколько раз. Играть ли им дальше в эту игру или сделать вид, что её и вовсе не было? Было бы легче быть просто сексуальными партнёрами, но их не просят забрать из университета и к ним не приходят жить.       Чимин вздыхает и ложится на постель, подложив под голову подушку. В постели Юнги было теплее, и это последняя мысль, с которой он засыпает в середине дня.

***

      Юнги возвращается злым и взвинченным. Он наспех снимает ботинки и удушающий красный галстук. Всё не так! За два года акции упали на двадцать гребаных процентов, в последние месяцы они скачут максимум до десяти вниз и снова вверх, что не так плохо, но сегодня на встрече с отделом, занимающимся биржей, ему с опаской заявили, что положение может не улучшиться в течение нескольких месяцев, если зимний проект не «зайдёт». Надо поднимать продажи, надо больше работать, больше продвигать, надавить на маркетинговый отдел, потому что зимний проект уже в конце этого месяца. Мин буквально с ума сходит от количества информации и проблем, которые на него навалились.       Мужчина вздрагивает, когда слышит какое-то шебуршание, и уже хочет достать пистолет из тумбочки, но в коридор выползает не взломщик и грабитель, а просто Чимин, укутанный в плед, растрепанный и сонный. Юнги смотрит на часы. Почти двенадцать. Он обещал прийти раньше. — Иди ложись обратно, — говорит он холодным приказным тоном. — Я… — Чимин зевает и поправляет причёску, но делает только хуже, и теперь его светло-русые волосы становятся похожи скорее на гнездо, — я проспал всё это время, поэтому… Поэтому, — ещё раз зевает, — раздевайся, а я приготовлю тебе ужин.       Чимин медленным переваливающимся шагом идёт на кухню, и Юнги даже удивляется, как быстро тот начал чувствовать себя, как дома. И ещё непонятно: к лучшему это или нет. Он фыркает и идёт в свою спальню, чтобы снять ненавистный ему сейчас пиджак.       Пак изучает содержимое холодильника ещё раз. Голод тянет его изнутри, но он выпивает только воду, находит спагетти и томатный соус, достаёт несчастную курицу и какие-то специи. В телефоне он открывает сайт с рецептами и с интересом листает. Паста — это не мишленовское блюдо и сложного в ней ничего нет, как убеждает себя Чимин, вчитываясь в тонкие строки. Он ставит воду, готовит другие ингредиенты и не замечает, как Юнги тихим шагом заходит на кухню и садится за барную стойку. — Не лучше было бы лечь сейчас спать, а поесть утром? — мычит старший, и Чимин крупно вздрагивает от чужого голоса. — Но ты ведь устал на работе. Не хочешь есть? — интересуется он и поглядывает на кипящую воду, которую солит и добавляет в неё спагетти. — Хочу, — коротко отвечает Юнги и трёт покрасневшие глаза.       Парень не отвечает и продолжает издеваться над едой, но весьма аккуратно и внимательно. Старший даже отворачивается, чтобы не видеть эти жалкие потуги, и забирается в телефон, проверяя общий чат сотрудников. Те обсуждают ближайшую поездку в Японию для оформления контракта. Более тесное сотрудничество им сейчас не повредит.       Спустя полчаса Чимин уже украшает тарелку старшего четвертинками черри и что-то щебечет под нос. Все накопленные за сегодня силы он вкладывает в эту готовку и чувствует сонливость. — Приятного аппетита, — говорит он и садится за стол с кружкой ромашкового чая. — А ты? — приподнимает бровь Юнги. — Я не голоден, — тихо говорит Чимин и подбирает под себя ноги.       Мин игнорирует его слова и поднимается, чтобы взять ещё одну тарелку и переложить половину своего ужина на неё. — Ешь, — говорит он приказным тоном, и Чимин ежится, — пожалуйста, — добавляет он позднее и сам приступает к еде. Чимин умудрился недоварить спагетти, и его соус отдаёт непривычной сладостью, но в целом съедобно. — Тебе стоит поучиться готовить, но в целом вкусно, — врёт он, и у младшего что-то екает под грудью, потому что в него еда совсем не лезет и поэтому тянется выйти обратно. — Спасибо, — говорит он тихо. Не хочется приносить ещё больше проблем, поэтому он решает сказать напрямую: — Я взял больше смен на следующую неделю, но и на учёбе появился завал. После сдачи сессии я расслабился и в итоге придётся отрабатывать, поэтому дома я не буду появляться почти, а потом съеду. — Хорошо, — холодно отвечает Юнги и жуёт помидорку. — Какая мне выгода от сожительства, если я тебя даже видеть не буду? — А какая выгода в том, чтобы видеть меня? — вырывается у Чимина, и они оба замолкают. Старший тупит взгляд некоторое время, а после просто продолжает есть и игнорирует вопрос в его сторону. — В любом случае… — шепчет он, ковыряясь в тарелке, — если что-то понадобится, я всегда в твоём распоряжении.       Когда до Пака доходит смысл его собственных слов, он закрывает лицо руками и густо краснеет, ругаясь себе под нос. Он бросает что-то о том, что совсем не голоден, перекладывает свою еду обратно в сковородку и быстро сбегает с кухни, не желая видеть чужую реакцию на свои слова. Стыдно.

***

       Сессия начинается очень нервно из-за ужасной посещаемости за декабрь. Чимин мучается в университете, бегая от одного преподавателя до другого и вырывая свободные минуты в их расписании, пользуясь своим милым лицом, на которое даже не пришлось наносить тонну косметики, потому что синяки под глазами и красные заплаканные глаза делали из него самого несчастного человека на свете; потом мучается на работе, потому что его сменщик оказывается высокомерным и бросает его одного за стойкой регистрации на два, а то и на три часа, пытаясь таким образом отомстить за то, что он работал один в течение долгого времени. И пусть это не вина Чимина, что начальство не нашло никого ему на помощь, пусть это не его вина, что клиент неправильно ввёл свои данные и в итоге они мучаются двадцать минут, переоформляя абонемент и буквально вытаскивая паспортные данные с сайтов, потому что он не принёс с собой никакое удостоверение, пусть не виноват, что один из персональных тренеров заболел, всё сваливается именно на него и насилуют мозг именно ему.       Он буквально растекается по стойке. Форма душит, а ему ещё надо проверить маркировки всякой всячины перед закрытием. Сменщик с него смеётся и решает уйти пораньше «по делам», но Чимин его не держит и молча ненавидит. Вообще многое стоит делать «молча». Разве нет ничего лучше, чем комкать в себе обиду, давиться эмоциями и чувством вины? Стоит завязать свой длинный язык в узел и не рушить жизнь близким людям своими незначительными проблемами.

от Тэхёни:

«Как ты?»

      Чимин смотрит на пришедшее сообщение и, оглядев камеры, быстро печатает: от Чимин: «Хреново. Всю неделю как белка в колесе»

от Тэхён:

«Зато мысли всякие не мучают)»

«Как Сокджин-хен?»

      Пак вздрагивает от упоминании брата и поджимает губы. Тот ему не звонил, не писал и не появлялся. Конечно, он же обижен. Но и младший, набегавшись за это время, начинает злиться на него за то, что тот его не понимает. Не понимает его ситуации, его боли. За то, что не поддержал его первое взрослое решение, пусть и принятое очень неожиданно. Но всё это к лучшему. Пусть и будет сложно, но он станет наконец-то взрослым. от Чимин: «Никак»       Он отбрасывает телефон и отсчитывает секунды до конца смены, хотя какой в этом смысл, если сегодня считает кассу именно он? Ровно в одиннадцать в комплексе остаётся только персонал, который переодевается в раздевалке и расходится по домам, а Чимин пересчитывает выручку и заполняет чёртовы таблицы для отчётов. Голова постепенно начинает кипеть. Он заканчивает через час после конца своей смены.

от Тэхёни:

«Постарайся отдохнуть на этих выходных»

      Чимин вздыхает и закрывает двери центра за спиной. На дворе уже ночь, небо затянулось облаками и казалось по-настоящему бездонным. Юнги уже, скорее всего, дома. Обычно он задерживается на работе до девяти или десяти, а потом валится в кровать, не желая вообще никого видеть. Но младшему и не до него было, на самом деле. Жить вместе оказалось намного легче. Они иногда едят вместе, но чаще всего видятся лишь утром на пару минут, пока Юнги готовит себе кофе, а Чимин в панике сандвичи, чтобы съесть их между парами, и вечером, когда оба уже слишком уставшие, чтобы разговаривать.       Чимин запрыгивает в последний вечерний автобус и с громким выдохом оседает у окна в самом конце, радуясь, что не мёрз на холоде. Он наблюдает за тем, как город затихает прямо у него на глазах, когда они отъезжают от центра всё дальше и дальше в его довольно спокойный район. В наушниках играет какой-то агрессивный грустный рок, колёса автобуса щёлкают, и мысли уходят куда-то очень далеко за эти многоэтажки и огни. Возможно, всё не так плохо.       Транспорт останавливается на его остановке, и Чимин быстро спрыгивает со ступеньки. Хочется домой. Хочется в душ и спать. Он открывает входную дверь и забегает в открытый лифт. Он едет неописуемо медленно и томно. Чимин заходит в дом уставшим, немного злым и вымотанным. Он стягивает белые кроссовки, вешает куртку и тащит свои ноги в комнату, когда перед ним резко появляется Юнги и заставляет испуганно отпрыгнуть. — Ты поздно, — говорит он низко и наклоняется. Его чуть-чуть шатает, и он преграждает путь Чимину, который упирается спиной в дверь и смотрит широко раскрытыми глазами на мужчину. Он чувствует чужое настроение и мелко принюхивается. — А ты пахнешь алкоголем, Хён… — тихо говорит он и рассматривает мышцы груди, обтянутые чёрной футболкой, свободные шорты и голые бёдра.       Мин мычит, делает небольшой шаг вперёд, чуть ли не соприкасаясь с Чимином носами. Он склоняется к его шее и пальцами, совсем невесомо и интимно, ведёт по низу живота, щекоча кожу и заставляя внутри что-то скрутиться в узел и пробежаться мурашками по всему телу. Такой властный жест, заставляющий Чимина шумно выдохнуть и сглотнуть. Юнги приподнимает его свитшот, дыханием разогревает нежную шею, а младший запрокидывает голову и укладывает руки на мужские плечи. — У нас была ужасная неделя, — шепчет Мин и сухими горячими поцелуями ведёт к уху своей жертвы. — И я просто не мог себе позволить уехать куда-то развлекаться, когда у меня дома есть такая милая малышка, — горячо говорит он, а после прикусывает хрящ, вызывая у младшего мягкий стон. «Малышка». Его так никогда не называли, и это звучит безумно горячо. — Но её дома не оказалось, и я сидел, ждал его, как верный пёс, хотя мог уже драть кого-то в клубе, — его голос становится ниже и тяжелее.       Чимин буквально чувствует, как его грудь продавливает грубый тон, с которым с ним разговаривают. Это неравное их положение заставляет колени подкоситься. Всё то напряжение, вся та усталость, что застали его сегодня, пропадают сразу же, как только сильные руки давят на его поясницу. Юнги возбуждает его. Делает это так, как не может никто другой. Он вспоминает, каким был разбитым после секса с ним, понимает, что хочет повторить. Просто чтобы ощутить себя снова уставшим, потерянным и отстранённым от этого мира, выбитым и разбитым чужим членом. — Извините, хозяин, — быстро включается Чимин и всхлипывает, прижимаясь грудью к чужой. Этот жар между их телами распаляет, и близость кажется такой необходимой разрядкой в конце рабочей недели. — Разве так нужно просить прощения? — строго спрашивает Мин и грубо мнёт мягкий бок младшего. Его глаза потемнели от возбуждения и алкоголя, а мысли, пошлые и похотливые, буквально читаются на дне зрачков.       Чимин сразу же понимает намёк: он опускается медленно на колени и заводит за спину руки, прямо как его учили. Акт подчинения, когда вся ответственность переходит в чужие руки. Поднимая голову, его затылок упирается в дверь, и Юнги по дьявольски хмыкает на это зрелище, зарывается руками в его волосы и несильно тянет, лишь на пробу. — Какой хороший и понятливый мальчик, — щебечет он, и младший скулит от похвалы, опуская то и дело глаза на чужой пах. — Верно, детка, займись делом.       Чимин кивает. Возбуждение уже давит на его пах и живот, а руки так и чешутся что-то сделать. Он сглатывает вязкую слюну от предвкушения и кладёт ладошку на выпирающий бугорок, очерчивая член под слоями одежды. Тот на него ярко реагирует, начинает увеличивать прямо под его рукой и слегка дёргается. Чимин облизывается, цепляется за резинки шорт и нижнего белья, и нетерпеливо их стаскивает вниз до колена. Его одобрительно гладят по голове. Сжимая член в кулаке и проводя вверх и вниз с оттяжкой, он доводит его до твердого состояния. Мин будто сдерживался долгое время, и сейчас его налитая кровью плоть только и ждёт, когда её примет узкая скользкая глотка его послушной малышки.       Чимин не может налюбоваться. Чёрная футболка слегка помята, у её подола выглядывает голая кожа живота с редкими лобковыми волосами. Младший губами очерчивает эту полоску, сжимает ладони за своей спиной, которые так и чешутся обхватить сильные мужские бёдра. Знает, что нельзя, что Юнги нравится его контролировать и смотреть, как он неопытно, но старательно облизывает его член и усердно сосёт чувствительную головку. Он старается работать языком, брать за щеку и ровно дышать, чтобы взять глубже, но хмурится и кашляет, что вызывает сверху цоканье.       Но что-то… Что-то неожиданно щёлкает в миновой голове. От неумелости, алкоголя, злости. От чего-то, что нависало над ним всю рабочую неделю, когда его мозг нещадно трахали все вокруг. Еле заметно опускаются брови, кривится рот, и это никак не бросается в глаза, но именно сейчас, именно в этот момент, ситуация выходит из-под контроля.       Горло саднит от того, как член распирает его изнутри, но Чимину не дают отстраниться. Юнги хватает его за волосы и толкается глубже. Головой парень бьётся о дверь, щурит глаза, чтобы сморгнуть слезы, но он уже ничего не видит. Он хватает руками за бёдра старшего и царапает их, а тот рычит и насаживает его на себя, бормоча что-то нечленораздельное и абсолютно бестолковое. Уши закладывает, но Чимин может услышать то, что лучше бы не слышал. — Отвратительный, — Мин отрывает его, заставляет поднять голову. Младший давится слюной. Его подбородок липкий и мокрый, а сам он смотрит расфокусированным взглядом на мужчину. — Ты бы видел себя. Безмозглая дырка, — плюёт Юнги со всей своей злостью и ударяет членом по щеке, снова вставляя его в мягкую ротовую полость.       Чимин ничего не понимает. Слёзы и прилипшая челка мешают ему видеть, но он прекрасно чувствует этот взгляд на себе. Взгляд, полный отвращения и злобы, которая взялась будто из ниоткуда. О какой добровольности он говорил? Это всё из-за алкоголя? — Приём! — кричит Юнги и бьёт его по щеке, когда младший начинает заваливаться и обмякать. Он пытается вздохнуть, но именно в этот момент доступ кислороду перекрывается, и Мин пальцами давит на челюсти, чтобы острые зубки не сомкнулись на его члене. — Давай, детка.       Юнги делает несколько рваных толчков в глубину раскрытого рта, держит его лицо одной рукой, а другой сжимает нежный нос. Перед глазами все мутнеет, когда Чимин больше не пытается отодвинуться, а его веки и челюсть орошают спермой. Он опирается виском на тумбу, а спиной на дверь, следит взглядом за Юнги, который быстро натягивает свои шорты. Его часы на руке звенят. Такой странный звон. Запоминающийся. Он отдаётся где-то в голове, когда младший прикрывает глаза и от усталости тихо засыпает. Грязный, липкий, с открытой сведенной челюстью.       Чимин просыпается среди ночи от приступа рвоты. Дезориентированный он падает посреди коридора, ноги не держат, и его вырывает посреди зала. По щекам начинают течь слёзы, которые он стирает, но цепляется за засохшие неприятные капли, которые растираются по коже и скатываются в крошащуюся грязь. Он всхлипывает громко, трёт лицо и ревёт. В голове полный бардак. Он мерзкий. Неприятно. Больно, очень больно. Челюсть саднит, и он не может её до конца свести, а та хрустит неприятно и вызывает ещё большие рыдания. — Что здесь происходит? — из гостинной выползает Юнги. Он помятый, его ещё слегка шатает от сна и похмелья. На часах три часа ночи, а им обоим утром на учёбу и работу. — Какого… — мужчина застывает и включает свет.       Чимин лежит на полу, перед ним жидкая рвота, состоящая из белесых странных капель, красной вязкой жидкости, по типу морса, и желудочного сока, его волосы торчат, они застыли в странной укладке, на его веках, лбу и щеках странная дрянь, рот приоткрыт. А глаза напуганные, болезненные. Юнги в ужасе смотрит на него. Сон, который он в пьяном бреду видел пару минут назад, сразу же пропадает. Чимин не выдерживает, хочет что-то сказать, но содрогается от боли и выдаёт лишь мычание, как умственно отсталый ребёнок.       Мужчина еле сдерживается, чтобы его не стошнило следом, но он прикрывает глаза и пытается поднять парня. Тот упирается, упорно и настырно отталкивает. — Ты себя видел? — рычит Юнги и хватает его за волосы, заставляя посмотреть на себя. А самому жутко становится. — Дай себя умыть, чудовище, блять.       Старший силком затаскивает его в уборную и, нагнув над ванной, моет его из душа. В рот попадает вода, и Чимин начинает откашливаться, из-за чего челюсть хрустит, и он начинает плакать. Снова.       Пока Пак обтирается полотенцем, Юнги убирает пол зала. Старший возвращается через пару минут, чтобы усадить Чимина на крышку унитаза и захватить его лицо в плен своих рук. — Это больно, — проговаривает кое-как Чимин и жмурится. — Я знаю, — шипит Юнги и старательно разминает жевательные мышцы на чужом лице, чтобы снять боль. — Это всё ты, — всхлипывает Чимин. — Ай!       Старший на него цыкает и тянет за нос, хмурясь. — Следи за языком, — грубо говорит он, и Чимин поджимает губы. Его мышцы после долгого усердного массажа немного расслабились, и он теперь может сомкнуть зубы полностью.       Они смотрят друг другу в глаза. Один из моментов, когда Чимину становится страшно. Долгое молчание, напряжение, а чужое лицо так близко, что хочется отшатнуться, но младший стойко держится, пусть его глаза и бегают по серым ресницам, красноватым от прошлой ночи глазам, по тёмной радужке. Юнги пугает. — Тебя здесь, — говорит прямо в губы грубо и холодно, — никто не держит.       Чимин ежится. Его запугивают. Весьма убедительно. Тон его жёсткий и бьющий, а выражение лица холодное и раздраженное. Юнги не нравится, когда ему перечат. Чимин это помнит. А ещё помнит, что ему некуда идти. Не сейчас. — Прости, — шепчет он и сжимается, все же опуская голову. Рука старшего тянется к его голове, и Чимин крепко жмурится, чтобы не дернуться, не сделать резкое движение. Знает — так будет хуже. — Хороший мальчик, — приподнимая губы в ухмылке, говорит Мин и кладёт руку на его макушку, поглаживая. — Ты всё правильно делаешь. Теперь хотя бы выглядишь, как человек.       Чимин ежится и отворачивается. Он чувствует, что совсем скоро в нём что-то сломается.